Кубинское восстание

Кубинское восстание — восстание, происходившее в 1837—1839 годах на севере Ширвана и юге Дагестана. Восстание было вызвано недовольством местных жителей(лезгины) произволом чиновников царской администрации. Поводом к восстанию послужило нежелание местных жителей служить в русской армии, а также призывы имама Шамиля. К 1839 году все очаги сопротивления повстанцев были подавлены.

Причины восстания

К середине 1830-х годов усилилось недовольство населения Кубинской провинции произволом чиновников царской администрации, собиравших с населения непомерные налоги сверх установленной нормы. Жители лезгинского села Куснет (ныне Владимировка) были насильственно вытеснены из родного аула, богатого пастбищными угодьями, плодородными землями и садами, и, под нажимом царских комендантов переселились в бесплодные горы, основав там новый аул под старым названием. После присоединения происходило интенсивное вытеснение лезгинского населения из Кубы, Кусары и Худата. Отобранные земли отдавались русским переселенцам и под военные гарнизоны. В апреле 1837 года местным наибом Касум-беком в селе Хазра было созвано собрание старшин, на котором он озвучил требование о сборе из числа местных жителей конного полка для участия в подавлении польского восстания. Старшины отказались выполнить требование и призвали старшин близлежащих областей последовать их примеру. С этого времени местное население оказывается в состоянии бунта. К восставшим присоединились ахтыпаринцы, рутульцы и всё население Самурской долины. Восставшими старшинами было написано письмо начальнику Дагестанского военного округа, генерал-майору Реуту с требованием отмены набора рекрутов из числа местного населения в конный полк. Реут удовлетворил требование старшин, после чего восставшие разошлись. Однако в августе того же года имам Шамиль написал письмо в адрес восставших, где укорял последних в том, что раз собравшись, те разошлись, и призвал их возобновить восстание.

Краткий обзор деталей

Накануне восстания Кубинская провинция состояла из 10 магалов, 1 округа и 6 вольных обществ с 9404 домами. Царское командование понимало, что дестабилизация обстановки в Кубинской провинции чревата серьезными последствиями. Она служила первым этапом, главной базой при движении русских войск из Закавказья в Прикаспийский край. В то же время Куба — центр гражданского и военного управления Южным Дагестаном — представлял важный стратегический пункт и узел путей, которые расходились отсюда во все стороны: в Нуху, Шемаху, Баку и другие пункты Дагестана.

Начало восстания

В 20-х числах августа начались боевые действия восставших против русских войск. Первым актом восстания явился захват команды из 50 казаков Донского полка № 22 с есаулом Поповым, косившей сено для полка. Затем повстанцы взяли в плен на худатском посту 68 рекрутов, следовавших из Дербента в Кубу. Добычей восставших стали также все денежные средства, направленные из Дербента в Тифлис. Разграбив и уничтожив пост, восставшие двинулись к Кубе. Сено, заготовленное вблизи города артиллеристами и частными лицами, штаб-квартиру казачьего полка на Карачае, кубинский пост и некоторые постройки, вынесенные за городскую черту, также сожгли. Имущество и казённый ячмень, сложенный в еврейской слободе и в новой Кубе, повстанцы разграбили. По пути движения в Кубу, в селе Джибир, в присутствии четырёх-тысячного отряда, житель села Хулуг Хаджи-Мухаммед был провозглашён ханом восставших. К новоизбранному главе повстанцев поступило письмо от Шамиля с обращением:

Возьмитесь за оружие, восстаньте против неприятеля веры и обычаев наших, в том указываю вам выгоду… не верьте пустым обещаниям и бумагам, — молчание для вас пагубнее.

Повстанческие отряды под руководством Ярали закрыли на худатском посту дорогу, ведущую из Дербента в Кубу и Баку. К городу Куба подошёл первый повстанческий отряд численностью 3000 человек. В подмогу восставшим из Кюры прибыл отряд в 100 человек во главе с магарамкентским Махмудом-Эфенди. Значительную помощь оказали и жители Самурской долины, которые в 1837 г. «выслали довольно значительные вооружённые скопища в помощь бунтовщикам, обложившим самую Кубу».

Осада Кубы

В осаде Кубы участвовало 12 тысяч повстанцев  — из Кубинского ханства, Кюры и Самура. Восставшие написали имаму Шамилю письмо:

Слава богу, мы стоим твёрдо и имеем в сборе значительную силу, взяли много в плен и надеемся скоро взять город.

Начальник Дагестанского военного округа генерал-майор Реут пребывал в своей резиденции в Кубе. Генерал Фезе направил ему в распоряжение два батальона Варшавского полка.

Штурм

Перед штурмом восставшие разделились на три группы. Одна из них во главе Яр-Али назначалась для вторжения в город. Вторая группа, под начальством зизагского бека Исми-хана и тагиргентского бека Джафара, и третья, под руководством Байрама-Али были направлены на восточную и южную стороны города, чтобы отвлечь внимание русских от истинного пункта атаки на северном фасе.

В ночь с 4 на 5 сентября начался штурм города силами повстанцев. Бои шли до 10 сентября. Повстанцы встретили упорное сопротивление русских солдат, однако вскоре им удалось частично войти в Кубу, после чего они были выбиты из города с большими потерями. 6 сентября был предпринят второй штурм Кубы восставшими, не принесший никаких результатов. Тогда они, заняв прилегавшую к самой Кубе еврейскую слободу и поддерживая в течение 7-9 чисел сентября неумолкаемую перестрелку, отвели воду, служившую гарнизону и жителям для питья и перемола хлеба.

Другие театры военных действий

Отдельные этапы Кубинского восстания происходили в Самурской долине. Царская администрация обвиняла население края в том, что они с 1837 года предпринимали «все усилия, дабы склонить дагестанцев и соседственные провинции к совместному против царизма восстанию». В Джарской области был сформирован отряд из 4-х батальонов и 250 милиционеров при 4-х горных единорогах. Под начальством генерал-майора Севарсемидзе, отряд собрался к 10 мая у аула Мухах для наступления на вольные общества Самура. У села Микрах собрались объединённые силы горцев Самурской долины. По причине недостаточности сил, было решено вступить в переговоры с русскими. Командир корпуса генерал Фезе предложил самурцам условия, при которых они лишались независимости. Требования были отвергнуты, после чего генерал Фезе начал Самурский поход.

Одновременно с восстанием в Кубе произошло выступление в Шекинской провинции. Под предводительством Ага-бека Рутульского отряд численностью около 5000, к которому примкнули многие жители Хачмазского магала Шекинской провинции, и поддерживаемый местными жителями, направился в городу Шеки, который был почти полностью захвачен восставшими. Происходили столкновения между восставшими и царскими войсками. Но прибывшие подкрепления царских войск рассеяли повстанцев.

Аджиахурское сражение

Для занятия более удобных позиций горцы передислоцировали войска от Микраха в урочище Аджиахур. Там ими были проделаны окопы и завалы. Генерал Фезе приступил к штурму позиций горцев. Бой шёл с переменным успехом. К полудню поступило 4-х тысячное подкрепление во главе с Ага-беком рутульским и Шейх-муллой ахтынским. После двухдневных боёв, 5 июня депутация горцев подошла к русским для ведения переговоров. Но в этот момент горцы получили подкрепление, их число составило 7000 человек. Переговоры были отменены, в надежде сломить сопротивление русских горцы предприняли атаку на их позиции. Бои затянулись ещё на два дня. В этот момент был пущен слух о том, что отряд русских войск следует к Рутулу. Тогда войска рутульского Ага-бека отправились защищать своё село. Ряды горцев существенно поредели. 7 числа русским удалось пробить брешь в позициях горцев. Самурцы, потерпев стратегическое поражение, послали к русским депутацию с изъявлением покорности. По истечению сражения генерал Фезе отметил храбрость солдат Варшавского полка. Пленных у русских не оказалось, так как горцы «рубились до последней капли крови». На следующий день русскими был взят Ахты, спасённый от разрушения правителем Ахтыпары, Мирза Али аль-Ахты на переговорах. Осенью 1838 года прошли слухи о готовящемся вторжении персов, что побудило горцев к новым волнениям. В самурские общества были посланы свободные войска в Дагестане, население было усмирено. Вплоть до зимы 1839 года в долине сохранялась обстановка напряжённости, продолжались нападения и разбои.

Подавление восстания

Главную роль в подавлении Кубинского восстания сыграли казикумухский хан Магомед-Мирза и ширванский комендант подполковник фон Ашенеберг. По его приказу в Кубу была направлена милиция, которой командовали прапорщики Адиль-бек, Шир-Али-бек и Ширим-бек. Генерал Фезе для подавления восстания в срочном порядке снял с «шамилёвского фронта» отряд численностью 3222 солдат при 14 орудиях. Кроме того, ещё в сентябре все свободные войска были поспешно переброшены в Южный Дагестан. Вскоре восстание было подавлено с большой жестокостью. После его подавления начались аресты. Гаджи-Мамед, захватив жену, сына и двух дочерей, отправился искать покровительства у хана Казикумуха, но был вместе с сыном арестован и отправлен в Кубу с найденными при нём компрометирующими бумагами. Также был пойман негласный руководитель восстания Иса-бек, считавшийся главным виновником мятежа. Руководителю восставших Гаджи-Мамеду был вынесен смертный приговор. Пострадал и Гимбут, который по приказу Николая I «за важные упущения по должности во время управления им Кубинской провинцией был отставлен от службы». Военному суду предали 43 человека.

Последствия

После подавления Кубинского восстания было решено ликвидировать горское самоуправление в лице вольных обществ, которые были преобразованы в Лучекское, Ахтыпаринское и Докузпаринское наибства в составе Самурского округа. Для удобства коммуникации войск были построены дороги, строительству которых местное население препятствовало. Был налажен тракт «Джар—Рутул—Ахты—Куба».

Личности

• Сумбат-заде дал руководителю восстания Гаджи-Мамеду такую характеристику: «Гаджи-Мамед, человек незаурядных способностей, он сумел организовать в максимально короткий срок почти все силы крестьянства Кубинской провинции, направить эту силу против царского гарнизона Кубы и бекских её защитников, возглавить борьбу за взятие города и самоотверженно оставался на поле битвы до последней возможности. Любовь к справедливости, готовность вести борьбу против угнетателей Гаджи-Мамед унаследовал от своих свободолюбивых предков».

• Более энергичен был руководитель кубинских крестьян — Яр-Али, отчаянный человек, бравший в плен казаков, врывавшийся в город и почти в самом центре ведший рукопашную схватку с городским гарнизоном. Он, увидев неизбежность поражения, ускользнул от царского суда, а потом принял активное участие во всех военных действиях следующего года в верхних магалах Кубинской провинции, в Южном Дагестане и в Шекинской провинции.

• Агабек Рутульский — предводитель жителей Рутульского бекства в Кубинском восстании.

Ссылки

А. Сумбатзаде. Кубинское восстание. Издательство Академии Наук Азербайджанской ССР, Баку, 1961.

Отрывок, характеризующий Кубинское восстание

Анатоль взглянул на него и тотчас же, засунув руку в карман, достал бумажник.
Пьер взял подаваемое ему письмо и оттолкнув стоявший на дороге стол повалился на диван.
– Je ne serai pas violent, ne craignez rien, [Не бойтесь, я насилия не употреблю,] – сказал Пьер, отвечая на испуганный жест Анатоля. – Письма – раз, – сказал Пьер, как будто повторяя урок для самого себя. – Второе, – после минутного молчания продолжал он, опять вставая и начиная ходить, – вы завтра должны уехать из Москвы.
– Но как же я могу…
– Третье, – не слушая его, продолжал Пьер, – вы никогда ни слова не должны говорить о том, что было между вами и графиней. Этого, я знаю, я не могу запретить вам, но ежели в вас есть искра совести… – Пьер несколько раз молча прошел по комнате. Анатоль сидел у стола и нахмурившись кусал себе губы.
– Вы не можете не понять наконец, что кроме вашего удовольствия есть счастье, спокойствие других людей, что вы губите целую жизнь из того, что вам хочется веселиться. Забавляйтесь с женщинами подобными моей супруге – с этими вы в своем праве, они знают, чего вы хотите от них. Они вооружены против вас тем же опытом разврата; но обещать девушке жениться на ней… обмануть, украсть… Как вы не понимаете, что это так же подло, как прибить старика или ребенка!…
Пьер замолчал и взглянул на Анатоля уже не гневным, но вопросительным взглядом.
– Этого я не знаю. А? – сказал Анатоль, ободряясь по мере того, как Пьер преодолевал свой гнев. – Этого я не знаю и знать не хочу, – сказал он, не глядя на Пьера и с легким дрожанием нижней челюсти, – но вы сказали мне такие слова: подло и тому подобное, которые я comme un homme d'honneur [как честный человек] никому не позволю.
Пьер с удивлением посмотрел на него, не в силах понять, чего ему было нужно.
– Хотя это и было с глазу на глаз, – продолжал Анатоль, – но я не могу…
– Что ж, вам нужно удовлетворение? – насмешливо сказал Пьер.
– По крайней мере вы можете взять назад свои слова. А? Ежели вы хотите, чтоб я исполнил ваши желанья. А?
– Беру, беру назад, – проговорил Пьер и прошу вас извинить меня. Пьер взглянул невольно на оторванную пуговицу. – И денег, ежели вам нужно на дорогу. – Анатоль улыбнулся.
Это выражение робкой и подлой улыбки, знакомой ему по жене, взорвало Пьера.
– О, подлая, бессердечная порода! – проговорил он и вышел из комнаты.
На другой день Анатоль уехал в Петербург.


Пьер поехал к Марье Дмитриевне, чтобы сообщить об исполнении ее желанья – об изгнании Курагина из Москвы. Весь дом был в страхе и волнении. Наташа была очень больна, и, как Марья Дмитриевна под секретом сказала ему, она в ту же ночь, как ей было объявлено, что Анатоль женат, отравилась мышьяком, который она тихонько достала. Проглотив его немного, она так испугалась, что разбудила Соню и объявила ей то, что она сделала. Во время были приняты нужные меры против яда, и теперь она была вне опасности; но всё таки слаба так, что нельзя было думать везти ее в деревню и послано было за графиней. Пьер видел растерянного графа и заплаканную Соню, но не мог видеть Наташи.
Пьер в этот день обедал в клубе и со всех сторон слышал разговоры о попытке похищения Ростовой и с упорством опровергал эти разговоры, уверяя всех, что больше ничего не было, как только то, что его шурин сделал предложение Ростовой и получил отказ. Пьеру казалось, что на его обязанности лежит скрыть всё дело и восстановить репутацию Ростовой.
Он со страхом ожидал возвращения князя Андрея и каждый день заезжал наведываться о нем к старому князю.
Князь Николай Андреич знал через m lle Bourienne все слухи, ходившие по городу, и прочел ту записку к княжне Марье, в которой Наташа отказывала своему жениху. Он казался веселее обыкновенного и с большим нетерпением ожидал сына.
Чрез несколько дней после отъезда Анатоля, Пьер получил записку от князя Андрея, извещавшего его о своем приезде и просившего Пьера заехать к нему.
Князь Андрей, приехав в Москву, в первую же минуту своего приезда получил от отца записку Наташи к княжне Марье, в которой она отказывала жениху (записку эту похитила у княжны Марьи и передала князю m lle Вourienne) и услышал от отца с прибавлениями рассказы о похищении Наташи.
Князь Андрей приехал вечером накануне. Пьер приехал к нему на другое утро. Пьер ожидал найти князя Андрея почти в том же положении, в котором была и Наташа, и потому он был удивлен, когда, войдя в гостиную, услыхал из кабинета громкий голос князя Андрея, оживленно говорившего что то о какой то петербургской интриге. Старый князь и другой чей то голос изредка перебивали его. Княжна Марья вышла навстречу к Пьеру. Она вздохнула, указывая глазами на дверь, где был князь Андрей, видимо желая выразить свое сочувствие к его горю; но Пьер видел по лицу княжны Марьи, что она была рада и тому, что случилось, и тому, как ее брат принял известие об измене невесты.
– Он сказал, что ожидал этого, – сказала она. – Я знаю, что гордость его не позволит ему выразить своего чувства, но всё таки лучше, гораздо лучше он перенес это, чем я ожидала. Видно, так должно было быть…
– Но неужели совершенно всё кончено? – сказал Пьер.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на него. Она не понимала даже, как можно было об этом спрашивать. Пьер вошел в кабинет. Князь Андрей, весьма изменившийся, очевидно поздоровевший, но с новой, поперечной морщиной между бровей, в штатском платье, стоял против отца и князя Мещерского и горячо спорил, делая энергические жесты. Речь шла о Сперанском, известие о внезапной ссылке и мнимой измене которого только что дошло до Москвы.
– Теперь судят и обвиняют его (Сперанского) все те, которые месяц тому назад восхищались им, – говорил князь Андрей, – и те, которые не в состоянии были понимать его целей. Судить человека в немилости очень легко и взваливать на него все ошибки другого; а я скажу, что ежели что нибудь сделано хорошего в нынешнее царствованье, то всё хорошее сделано им – им одним. – Он остановился, увидав Пьера. Лицо его дрогнуло и тотчас же приняло злое выражение. – И потомство отдаст ему справедливость, – договорил он, и тотчас же обратился к Пьеру.
– Ну ты как? Все толстеешь, – говорил он оживленно, но вновь появившаяся морщина еще глубже вырезалась на его лбу. – Да, я здоров, – отвечал он на вопрос Пьера и усмехнулся. Пьеру ясно было, что усмешка его говорила: «здоров, но здоровье мое никому не нужно». Сказав несколько слов с Пьером об ужасной дороге от границ Польши, о том, как он встретил в Швейцарии людей, знавших Пьера, и о господине Десале, которого он воспитателем для сына привез из за границы, князь Андрей опять с горячностью вмешался в разговор о Сперанском, продолжавшийся между двумя стариками.
– Ежели бы была измена и были бы доказательства его тайных сношений с Наполеоном, то их всенародно объявили бы – с горячностью и поспешностью говорил он. – Я лично не люблю и не любил Сперанского, но я люблю справедливость. – Пьер узнавал теперь в своем друге слишком знакомую ему потребность волноваться и спорить о деле для себя чуждом только для того, чтобы заглушить слишком тяжелые задушевные мысли.
Когда князь Мещерский уехал, князь Андрей взял под руку Пьера и пригласил его в комнату, которая была отведена для него. В комнате была разбита кровать, лежали раскрытые чемоданы и сундуки. Князь Андрей подошел к одному из них и достал шкатулку. Из шкатулки он достал связку в бумаге. Он всё делал молча и очень быстро. Он приподнялся, прокашлялся. Лицо его было нахмурено и губы поджаты.
– Прости меня, ежели я тебя утруждаю… – Пьер понял, что князь Андрей хотел говорить о Наташе, и широкое лицо его выразило сожаление и сочувствие. Это выражение лица Пьера рассердило князя Андрея; он решительно, звонко и неприятно продолжал: – Я получил отказ от графини Ростовой, и до меня дошли слухи об искании ее руки твоим шурином, или тому подобное. Правда ли это?
– И правда и не правда, – начал Пьер; но князь Андрей перебил его.
– Вот ее письма и портрет, – сказал он. Он взял связку со стола и передал Пьеру.
– Отдай это графине… ежели ты увидишь ее.
– Она очень больна, – сказал Пьер.
– Так она здесь еще? – сказал князь Андрей. – А князь Курагин? – спросил он быстро.
– Он давно уехал. Она была при смерти…
– Очень сожалею об ее болезни, – сказал князь Андрей. – Он холодно, зло, неприятно, как его отец, усмехнулся.
– Но господин Курагин, стало быть, не удостоил своей руки графиню Ростову? – сказал князь Андрей. Он фыркнул носом несколько раз.
– Он не мог жениться, потому что он был женат, – сказал Пьер.
Князь Андрей неприятно засмеялся, опять напоминая своего отца.
– А где же он теперь находится, ваш шурин, могу ли я узнать? – сказал он.
– Он уехал в Петер…. впрочем я не знаю, – сказал Пьер.
– Ну да это всё равно, – сказал князь Андрей. – Передай графине Ростовой, что она была и есть совершенно свободна, и что я желаю ей всего лучшего.
Пьер взял в руки связку бумаг. Князь Андрей, как будто вспоминая, не нужно ли ему сказать еще что нибудь или ожидая, не скажет ли чего нибудь Пьер, остановившимся взглядом смотрел на него.
– Послушайте, помните вы наш спор в Петербурге, – сказал Пьер, помните о…
– Помню, – поспешно отвечал князь Андрей, – я говорил, что падшую женщину надо простить, но я не говорил, что я могу простить. Я не могу.
– Разве можно это сравнивать?… – сказал Пьер. Князь Андрей перебил его. Он резко закричал:
– Да, опять просить ее руки, быть великодушным, и тому подобное?… Да, это очень благородно, но я не способен итти sur les brisees de monsieur [итти по стопам этого господина]. – Ежели ты хочешь быть моим другом, не говори со мною никогда про эту… про всё это. Ну, прощай. Так ты передашь…
Пьер вышел и пошел к старому князю и княжне Марье.
Старик казался оживленнее обыкновенного. Княжна Марья была такая же, как и всегда, но из за сочувствия к брату, Пьер видел в ней радость к тому, что свадьба ее брата расстроилась. Глядя на них, Пьер понял, какое презрение и злобу они имели все против Ростовых, понял, что нельзя было при них даже и упоминать имя той, которая могла на кого бы то ни было променять князя Андрея.
За обедом речь зашла о войне, приближение которой уже становилось очевидно. Князь Андрей не умолкая говорил и спорил то с отцом, то с Десалем, швейцарцем воспитателем, и казался оживленнее обыкновенного, тем оживлением, которого нравственную причину так хорошо знал Пьер.


В этот же вечер, Пьер поехал к Ростовым, чтобы исполнить свое поручение. Наташа была в постели, граф был в клубе, и Пьер, передав письма Соне, пошел к Марье Дмитриевне, интересовавшейся узнать о том, как князь Андрей принял известие. Через десять минут Соня вошла к Марье Дмитриевне.
– Наташа непременно хочет видеть графа Петра Кирилловича, – сказала она.
– Да как же, к ней что ль его свести? Там у вас не прибрано, – сказала Марья Дмитриевна.
– Нет, она оделась и вышла в гостиную, – сказала Соня.
Марья Дмитриевна только пожала плечами.
– Когда это графиня приедет, измучила меня совсем. Ты смотри ж, не говори ей всего, – обратилась она к Пьеру. – И бранить то ее духу не хватает, так жалка, так жалка!
Наташа, исхудавшая, с бледным и строгим лицом (совсем не пристыженная, какою ее ожидал Пьер) стояла по середине гостиной. Когда Пьер показался в двери, она заторопилась, очевидно в нерешительности, подойти ли к нему или подождать его.
Пьер поспешно подошел к ней. Он думал, что она ему, как всегда, подаст руку; но она, близко подойдя к нему, остановилась, тяжело дыша и безжизненно опустив руки, совершенно в той же позе, в которой она выходила на середину залы, чтоб петь, но совсем с другим выражением.
– Петр Кирилыч, – начала она быстро говорить – князь Болконский был вам друг, он и есть вам друг, – поправилась она (ей казалось, что всё только было, и что теперь всё другое). – Он говорил мне тогда, чтобы обратиться к вам…