Кубиш, Ян (офицер)

Эта статья о герое чехословацкого Сопротивления; о словацком политике см.: Кубиш, Ян.

Ян Кубиш
чеш. Jan Kubiš
Псевдоним	Отто Стрнад
Дата рождения	24 июня 1913(1913-06-24)
Место рождения	Дольни-Вилемовице, Австро-Венгрия
Дата смерти	18 июня 1942(1942-06-18) (28 лет)
Место смерти	Прага, Протекторат Богемии и Моравии
Принадлежность	Чехословакия Чехословакия / Франция Франция (Французский Иностранный легион)
Род войск	сухопутные войска
Годы службы	1935—1942
Звание	При жизни: сержант (Великобритания, Франция, Чехословакия) Посмертно: капитан (Чехословакия, 1942), лейтенант (Чехословакия, 1945), полковник (Чехия, 2002)
Сражения/войны	Вторая мировая война Французская кампания Операция «Антропоид» Бой в соборе Святых Кирилла и Мефодия
Награды и премии

Ян Кубиш (чеш. Jan Kubiš; 24 июня 1913, Дольни-Вилемовице — 18 июня 1942, Прага) — чехословацкий офицер, герой чехословацкого Сопротивления в годы Второй мировой войны, один из организаторов покушения на Рейнхарда Гейдриха.

Биография

Ранние годы

Родился 24 июня 1913 в Дольни-Вилемовицах, недалеко от Тршебича, в семье Франтишека Кубиша и Кристины Микисковой. Его отец работал сапожником на фабрике, родом из Горни-Радславиц, жил в доме № 14, хозяйкой которого была его сестра Алоизия Лишкова. Ян был вторым из четверых детей, его мать умерла в 1920 году (Яну было шесть лет). Франтишек женился во второй раз на Марии Дусиковой (в девичестве Чеховой), у которой уже были четверо детей. В браке Франтишек прожил четыре года, проживая в доме №71 в Вилемовицах.

Окончив школу, Ян устроился работать батраком в город Рудиков, а позднее перевёлся на кирпичный завод, где был кочегаром. Там же вступил в молодёжное движение «Орёл». В октябре 1935 года он был призван в чехословацкую армию, служил в 31-м пехотном полку «Арцо» в Йиглаве. Окончив военное училище, был произведён в звание капрала и переведён в Зноймо. Позднее его зачислили в 34-й пехотный полк «Стрелки Яна Чапека» в Опаве, службу Ян нёс в Якартовицах в охранном батальоне. После повышения до звания сержанта Кубиш занял должность командира взвода в гарнизоне Опавы. 19 октября 1938 он был демобилизован после трёхлетней службы и вернулся в Вилемовице, продолжив работу кочегаром на кирпичном заводе.

Бегство из страны

16 июня 1939, спасаясь от нацистского преследования, Ян Кубиш незаконно пересёк польскую границу и после встречи с местными властями в Кракове записался в Чехословацкий легион. После краткосрочной службы в лагере в Малых Броновицах в июле 1939 года он перебрался в Алжир, где 2 августа был зачислен во Французский Иностранный легион. Кубиш начал свою службу в учебном 1-м полку в гарнизонах Колом-Бешар и Сиди-Бель-Аббес. Там его застало начало войны: Ян был переведён в Агд и зачислен во 2-й пехотный полк. В рядах этого полка он сражался при Луаре, за что был награждён Французским Военным крестом. 22 декабря 1939 он получил воинское звание сержанта французской армии.

13 июля 1940 после капитуляции Франции Кубиш был эвакуирован в Англию и вступил в 1-й чехословацкий пехотный батальон смешанной бригады. Окончив в феврале 1941 года краткие военные курсы, Кубиш получил третье в своей карьере звание сержанта (на этот раз британской армии). Ещё с декабря 1940 года Ян поступил на курсы для подготовки войск специального назначения. С 15 августа по 27 декабря 1941 Кубиш прошёл курсы спецназовца, обучившись приёмам самообороны, вождению автомобиля и взрывотехнике. В составе диверсионной группы Яна Кубиша вместе с тем вместо Карела Свободы появился Йозеф Габчик.

Партизанские действия в Чехословакии

Прибытие в страну

29 декабря 1941 Ян Кубиш по поддельным документам на имя Отто Стрнада десантировался на территории оккупированной немцами Чехии. Целью спецоперации, в которой участвовал сержант Кубиш, была ликвидация Рейнхарда Гейдриха — главы протектората Богемии и Моравии, который был создан немцами на месте оккупированной Чехии. Однако из-за ошибки пилота Ян приземлился не близ деревни Негвизды в центральной Чехии, а в 100 километрах от неё, в Эйповице (оттуда было недалеко до Пльзеня). Яну пришлось поселиться в Пльзене, чтобы попытаться выйти на связь со своими людьми и добраться до Гейдриха. Часть других парашютистов приняла участие в операции «Кэннонбёрри», в ходе которой предпринималась попытка ликвидировать Гейдриха прямо в Пльзене. Вскоре Кубиш вышел на связь со своими родственниками. Один из братьев Яна сшил ему военную форму, в которой Ян и отправился вскоре для выполнения своего задания по уничтожению рейхспротектора Гейдриха .

Покушение на Гейдриха и гибель

27 мая 1942 Кубиш вместе с Йозефом Габчиком поджидали Гейдриха недалеко от Либеня на Кобылисском повороте. Йозеф и Ян были вооружены пистолетами, к тому же у Яна была британская граната типа 73, а у Йозефа пистолет-пулемёт STEN MK FF 209. Габчик попытался выстрелить в упор, однако при выстреле пулю заклинило. Кубиш вовремя подоспел и бросил гранату прямо в Гейдриха. При взрыве осколки серьёзно поранили Яна: один из них попал ему чуть выше левого глаза. В больнице Гейдрих умер от заражения крови.

После покушения Кубиш и ещё шестеро человек скрылись в Соборе Святых Кирилла и Мефодия на улице Рессловой. 18 июня 1942 отряд эсэсовцев атаковал собор, взяв чехословацких диверсантов в кольцо. Во время боя вместе с Адольфом Опалкой и Йозефом Бубликом Ян скрывался на клиросе. После взрыва гранаты Кубиш потерял сознание и не смог покончить с собой, в отличие от других шести парашютистов. Однако по пути в больницу Ян скончался от ранений, никого не выдав.

Тела всех семерых парашютистов были доставлены в немецкий Институт судебной медицины для вскрытия и опознания. Ян Кубиш был похоронен в братской могиле в Джаблице. В 1942 году ему посмертно присвоили воинское звание капитана.

Месть нацистов

Около 250 человек, в том числе вся семья Яна, были арестованы: большая часть родственников была родом из Дольни- и Горни-Вилемовиц. Их немедленно отправили в концлагерь Маутхаузен. 24 октября 1942 были расстреляны почти все представители этой семьи, а также все родственники Йозефа Вальчика:

• Франтишек Кубиш (род. 1887), отец Яна
• Рудольф Кубиш (род. 1912), брат Яна
• Мария Кубишова (род. 1912), мачеха Яна
• Франтишка Правцова, в девичестве Кубишова (род. 1915), сестра Яна
• Рудольф Правец (род. 1912), муж Франтишки
• Ярослав Кубиш (род. 1916), брат Яна
• Мария Кубишова (род. 1920), сводная сестра Яна
• Власта Кубишова (род. 1924), сводная сестра Яна
• Йитка Кубишова (род. 1925), сводная сестра Яна
• Алоизия Кубишова, в девичестве Лишкова (род. 1881), тётя Яна
• Анежка Лишкова, двоюродная сестра Яна
• Йозеф Лишка, двоюродный брат Яна
• Ян Лапеш (род. 1909), двоюродный брат Яна

Чудом спаслись только несколько человек: мачеха Мария, сводный брат Яна Франтишек Кубиш-младший (родился в 1928 году) и дочь Анежки Лишковой, а также сыновья Рудольфа Правеца и Рудольфа Кубиша.

Послевоенная память

В 1945 году Кубиш посмертно получил воинское звание лейтенанта пехоты. Его именем была названа улица в 8-м пражском районе недалеко от места гибели. Также его имя появилось на улицах в Тршебице, Пардубице и других городах. В Рудикове была установлена мемориальная доска с именем Яна Кубиша, ещё одна такая же доска появилась на церкви на Рессловой улице в Праге.

В Дольне-Вилемовицах был установлен памятник жертвам войны, на котором есть упоминание и Кубиша. Там же установлена мемориальная доска, открыт небольшой музей. Ведётся активное восстановление дома номер 79 для открытия новой экспозиции. В родной деревне Яна установлена памятная доска, открыт мемориал. 30 июня 2002 Яну Кубишу посмертно присвоили звание полковника. Часть его личных вещей и вещей десантников была выставлена в Военном музее Жижкова, который включён в Национальный мемориал героев в соборе Святых Кирилла и Мефодия.

Литература

• ČVANČARA, Jaroslav. Heydrich. České Budějovice : Gallery, 2004. ISBN 9788086990972.
• ČVANČARA, Jaroslav. Někomu život, někomu smrt (1941 - 1943). Praha : Laguna, nakladatelství a vydavatelství, 2003. ISBN 978-80-86274-81-2.
• LÁNÍK, Jaroslav a kolektiv. Vojenské osobnosti československého odboje 1939-1945. Praha : Ministerstvo obrany ČR-AVIS, 2005. ISBN 80-7278-233-9.
• REICHL, Martin. Cesty osudu. Cheb : Svět křídel, 2004. ISBN 80-86808-04-1.

Ссылки

• [www.valka.cz/newdesign/v900/clanek.php?id=10804 www.valka.cz]
• [www.lib.cas.cz/parasut/kubis.htm www.lib.cas.cz]
• [www.militaryclub.info/erika/kubis/kubis.html Vzpomínka na Jana Kubiše v jeho rodišti (2003-2012)]
• [www.militaryclub.info/erika/kubis/sbirka.html Veřejná sbírka na rekonstrukci rodného domu Jana Kubiše]
• [reflex.cz/Clanek27430.html Vzpomínky Kubišova přítele z mládí]

Отрывок, характеризующий Кубиш, Ян (офицер)

– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.