Кубок России по футболу 1998/1999

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Кубок России по футболу 1998/1999
Данные турнира
Даты проведения:

8 мая 199826 мая 1999

Место проведения:

Россия

Количество команд:

157

Итоговая расстановка
Победитель:

Зенит (Санкт-Петербург)

Финалист:

Динамо (Москва)

Статистика турнира
Сыграно матчей:

148

1997/98   ...   1999/2000

Седьмой розыгрыш Кубка России по футболу проводился со 8 мая 1998 года по 26 мая 1999 года. Обладателем трофея в первый раз стал санкт-петербургский «Зенит».





1/256 финала

08.05.1998
Бештау (Лермонтов) +:- Автозапчасть (Баксан)

08.05.1998
Волгарь-Газпром (Астрахань) 2:0 Динамо (Махачкала)

08.05.1998
Иристон (Владикавказ) 2:3 д.в. Автодор (Владикавказ)

08.05.1998
Кубань (Славянск-на-Кубани) +:- Нива (Славянск-на-Кубани)

08.05.1998
Локомотив-Тайм (Минеральные Воды) 2:3 д.в. Торпедо (Георгиевск)

08.05.1998
Металлург (Красный Сулин) -:+ Торпедо (Таганрог)

08.05.1998
Моздок (Моздок) 1:0 Кавказкабель (Прохладный)

08.05.1998
Нарт (Нарткала) 3:2 Ангушт (Назрань)

08.05.1998
Нарт (Черкесск) 0:1 Торпедо (Армавир)

08.05.1998
Шахтёр (Шахты) 2:1 Венец (Гулькевичи)

1/128 финала

26.05.1998
Авангард (Курск) 0:1 Орел (Орел)

26.05.1998
Ангара (Ангарск) -:+ СКА (Хабаровск)

26.05.1998
Арсенал-2 (Тула) 0:2 Металлург (Липецк)

26.05.1998
Асмарал (Москва) 1:1 д.в., пен. 4:2 Локомотив (Лиски)

26.05.1998
Гигант (Воскресенск) -:+ Динамо (Брянск)

26.05.1998
Горняк (Райчихинск) -:+ Амур-Энергия (Благовещенск)

26.05.1998
Дон (Новомосковск) 1:0 Факел (Воронеж)

26.05.1998
Коломна (Коломна) 1:6 Сатурн (Раменское)

26.05.1998
Красногвардеец (Москва) -:+ Арсенал (Тула)

26.05.1998
Кузбасс (Кемерово) 0:3 Томь (Томск)

26.05.1998
Луч (Владивосток) 2:1 Океан (Находка)

26.05.1998
Металлург (Красноярск) 1:0 Виктория (Назарово)

26.05.1998
Селенга (Улан-Удэ) 2:1 Локомотив (Чита)

26.05.1998
Сибиряк (Братск) 2:1 д.в. Звезда (Иркутск)

26.05.1998
Спартак (Брянск) 1:0 Салют-ЮКОС (Белгород)

26.05.1998
Спартак (Луховицы) 1:3 Спартак (Рязань)

26.05.1998
Строитель (Моршанск) 2:1 Спартак (Тамбов)

26.05.1998
Титан (Реутов) 1:3 Кристалл (Смоленск)

26.05.1998
Торгмаш (Люберцы) 0:2 Спартак-Орехово (Орехово-Зуево)

26.05.1998
Торпедо (Рубцовск) 3:2 Динамо (Барнаул)

26.05.1998
Междуреченск (Междуреченск) 0:2 Металлург (Новокузнецк)

26.05.1998
Чкаловец (Новосибирск) 2:1 д.в. Заря (Ленинск-Кузнецкий)

27.05.1998
Динамо (Омск) 1:0 Иртыш (Омск)

27.05.1998
Автодор (Владикавказ) 2:0 Спартак (Нальчик)

27.05.1998
Анжи (Махачкала) 7:0 Нарт (Нарткала)

27.05.1998
Балаково (Балаково) 1:3 Сокол (Саратов)

27.05.1998
Бештау (Лермонтов) 1:2 Моздок (Моздок)

27.05.1998
Биохимик-Мордовия (Саранск) 2:1 Торпедо (Арзамас)

27.05.1998
Волочанин (Вышний Волочек) 0:0 д.в., пен. 2:4 Локомотив (Санкт-Петербург)

27.05.1998
Газовик (Оренбург) 0:4 Содовик (Стерлитамак)

27.05.1998
Диана (Волжск) 4:0 Волга (Ульяновск)

27.05.1998
Динамо (Пермь) 0:4 Амкар (Пермь)

27.05.1998
Дружба (Йошкар-Ола) 0:1 Рубин (Казань)

27.05.1998
Зенит (Ижевск) 1:2 Газовик-Газпром (Ижевск)

27.05.1998
Зенит (Пенза) 1:0 Светотехника (Саранск)

27.05.1998
Зенит (Челябинск) 2:1 УралАЗ (Миасс)

27.05.1998
Иртыш (Тобольск) 1:0 Самотлор-XXI (Нижневартовск)

27.05.1998
Искра (Энгельс) 3:3 д.в., пен. 1:4 Ротор (Камышин)

27.05.1998
Космос (Долгопрудный) 1:1 д.в., пен. 6:5 Автомобилист (Ногинск)

27.05.1998
Кубань (Краснодар) 2:0 д.в. Анапа (Анапа)

27.05.1998
Кубань (Славянск-на-Кубани) 1:4 Дружба (Майкоп)

27.05.1998
Локомотив (Калуга) 4:1 д.в. Краснознаменск-Селятино (Краснознаменск)

27.05.1998
Магнитка (Магнитогорск) 1:2 Носта (Новотроицк)

27.05.1998
Монолит (Москва) 0:5 Торпедо-ЗИЛ (Москва)

27.05.1998
Нефтяник (Похвистнево) 1:0 Лада-Тольятти-ВАЗ (Тольятти)

27.05.1998
Нефтяник (Ярославль) 3:1 Динамо (Вологда)

27.05.1998
Прогресс (Зеленодольск) 1:0 Нефтехимик (Нижнекамск)

27.05.1998
Псков (Псков) 0:1 Динамо (Санкт-Петербург)

27.05.1998
Салют (Саратов) 2:1 Торпедо (Волжский)

27.05.1998
Спартак (Кострома) 3:3 д.в., пен. 4:2 Текстильщик (Иваново)

27.05.1998
Спартак-Телеком (Шуя) 1:1 д.в., пен. 4:3 Торпедо-Виктория (Нижний Новгород)

27.05.1998
Спортакадемклуб (Москва) 2:1 Химки (Химки)

27.05.1998
Торпедо (Армавир) 0:3 Динамо (Ставрополь)

27.05.1998
Торпедо (Владимир) 3:2 Мосэнерго (Москва)

27.05.1998
Торпедо (Георгиевск) 1:2 Волгарь-Газпром (Астрахань)

27.05.1998
Торпедо (Таганрог) 2:1 Шахтёр (Шахты)

27.05.1998
Трубник (Каменск-Уральский) 2:0 Сибирь (Курган)

27.05.1998
Уралец (Нижний Тагил) 0:0 д.в., пен. 5:6 Уралмаш (Екатеринбург)

27.05.1998
Фабус (Бронницы) 0:3 Спартак (Щёлково)

27.05.1998
Химик (Дзержинск) 0:3 Торпедо (Павлово)

27.05.1998
Энергия (Великие Луки) 3:2 Волга (Тверь)

27.05.1998
Энергия (Ульяновск) 1:3 Лада-Град (Димитровград)

27.05.1998
Энергетик (Урень) 1:0 Локомотив (Нижний Новгород)

27.05.1998
Энергия (Чайковский) 1:0 д.в. КамАЗ-Чаллы (Набережные Челны)

1/64 финала

06.07.1998
Динамо (Омск) 2:1 Иртыш (Тобольск)

06.07.1998
Амкар (Пермь) 2:1 Газовик-Газпром (Ижевск)

06.07.1998
Амур-Энергия (Благовещенск) 3:0 Селенга (Улан-Удэ)

06.07.1998
Арсенал (Тула) 2:1 Дон (Новомосковск)

06.07.1998
Волгарь-Газпром (Астрахань) 1:2 Анжи (Махачкала)

06.07.1998
Динамо (Санкт-Петербург) 3:2 д.в. Энергия (Великие Луки)

06.07.1998
Динамо (Ставрополь) 1:0 Торпедо (Таганрог)

06.07.1998
Дружба (Майкоп) 3:0 Кубань (Краснодар)

06.07.1998
Зенит (Пенза) 2:2 д.в., пен. 4:3 Строитель (Моршанск)

06.07.1998
Лада-Град (Димитровград) 3:1 Диана (Волжск)

06.07.1998
Локомотив (Санкт-Петербург) 2:1 д.в. Нефтяник (Ярославль)

06.07.1998
Металлург (Красноярск) 5:0 Сибиряк (Братск)

06.07.1998
Металлург (Липецк) 8:1 Динамо (Брянск)

06.07.1998
Моздок (Моздок) 0:1 Автодор (Владикавказ)

06.07.1998
Нефтяник (Похвистнево) 3:1 Салют (Саратов)

06.07.1998
Носта (Новотроицк) 3:0 Зенит (Челябинск)

06.07.1998
Ротор (Камышин) -:+ Сокол (Саратов)

06.07.1998
Рубин (Казань) 2:0 Прогресс (Зеленодольск)

06.07.1998
Сатурн (Раменское) 1:0 Космос (Долгопрудный)

06.07.1998
СКА (Хабаровск) 1:0 Луч (Владивосток)

06.07.1998
Содовик (Стерлитамак) 0:2 Энергия (Чайковский)

06.07.1998
Спартак (Брянск) 3:4 Асмарал (Москва)

06.07.1998
Спартак (Рязань) 4:2 Спартак (Щёлково)

06.07.1998
Спартак-Орехово (Орехово-Зуево) 1:0 д.в. Кристалл (Смоленск)

06.07.1998
Спартак-Телеком (Шуя) 2:0 Спартак (Кострома)

06.07.1998
Томь (Томск) 2:0 Металлург (Новокузнецк)

06.07.1998
Торпедо (Павлово) 2:3 Торпедо (Владимир)

06.07.1998
Торпедо (Рубцовск) 3:4 Чкаловец (Новосибирск)

06.07.1998
Торпедо-ЗИЛ (Москва) 4:0 Спортакадемклуб (Москва)

06.07.1998
Уралмаш (Екатеринбург) 7:0 Трубник (Каменск-Уральский)

06.07.1998
Орел (Орел) 4:0 Локомотив (Калуга)

06.07.1998
Энергия (Урень) 2:0 Биохимик-Мордовия (Саранск)

1/32 финала

22.07.1998
Автодор (Владикавказ) 3:1 Анжи (Махачкала)

22.07.1998
Амкар (Пермь) 2:1 д.в. Энергия (Чайковский)

22.07.1998
Амур-Энергия (Благовещенск) 1:0 СКА (Хабаровск)

22.07.1998
Динамо (Санкт-Петербург) 2:1 Спартак (Рязань)

22.07.1998
Дружба (Майкоп) 1:0 д.в. Динамо (Ставрополь)

22.07.1998
Лада-Град (Димитровград) 2:0 Зенит (Пенза)

22.07.1998
Металлург (Липецк) 4:0 Асмарал (Москва)

22.07.1998
Носта (Новотроицк) 4:3 Уралмаш (Екатеринбург)

22.07.1998
Рубин (Казань) 2:3 д.в. Энергия (Урень)

22.07.1998
Сатурн (Раменское) 3:1 д.в. Спартак-Телеком (Шуя)

22.07.1998
Сокол (Саратов) 1:0 Нефтяник (Похвистнево)

22.07.1998
Томь (Томск) 1:0 Металлург (Красноярск)

22.07.1998
Торпедо (Владимир) 1:2 д.в. Спартак-Орехово (Орехово-Зуево)

22.07.1998
Торпедо-ЗИЛ (Москва) 2:1 Локомотив (Санкт-Петербург)

22.07.1998
Орел (Орел) 1:3 Арсенал (Тула)

22.07.1998
Чкаловец (Новосибирск) 4:1 Динамо (Омск)

1/16 финала

11.09.1998
Торпедо-ЗИЛ (Москва) 0:7 Динамо (Москва)

12.09.1998
Автодор (Владикавказ) 2:1 д.в. Крылья Советов (Самара)

12.09.1998
Амкар (Пермь) 1:0 Спартак (Москва)

12.09.1998
Амур-Энергия (Благовещенск) 0:2 ЦСКА (Москва)

12.09.1998
Арсенал (Тула) 1:0 Торпедо (Москва)

12.09.1998
Динамо (Санкт-Петербург) 0:1 д.в. Алания (Владикавказ)

12.09.1998
Дружба (Майкоп) 1:3 Ротор (Волгоград)

12.09.1998
Лада-Град (Димитровград) 0:1 Ростсельмаш (Ростов-на-Дону)

12.09.1998
Металлург (Липецк) 2:2 д.в., пен. 4:3 Локомотив (Москва)

12.09.1998
Носта (Новотроицк) 2:1 Балтика (Калининград)

12.09.1998
Сатурн (Раменское) 1:0 Черноморец (Новороссийск)

12.09.1998
Сокол (Саратов) 2:2 д.в., пен. 1:4 Зенит (Санкт-Петербург)

12.09.1998
Спартак-Орехово (Орехово-Зуево) 3:0 Тюмень (Тюмень)

12.09.1998
Томь (Томск) 1:0 Уралан (Элиста)

12.09.1998
Чкаловец (Новосибирск) 0:0 д.в., пен. 2:4 Шинник (Ярославль)

12.09.1998
Энергия (Урень) 1:2 д.в. Жемчужина (Сочи)

1/8 финала

06.11.1998
Шинник (Ярославль) 2:1 Носта (Новотроицк)

07.11.1998
Жемчужина (Сочи) 1:4 Зенит (Санкт-Петербург)

08.11.1998
Ростсельмаш (Ростов-на-Дону) 1:0 Амкар (Пермь)

10.11.1998
Арсенал (Тула) 4:1 Металлург (Липецк)

10.11.1998
Динамо (Москва) 1:0 Алания (Владикавказ)

10.11.1998
Ротор (Волгоград) 3:3 д.в., пен. 4:2 Автодор (Владикавказ)

10.11.1998
Спартак-Орехово (Орехово-Зуево) 0:0 д.в., пен. 2:4 Сатурн (Раменское)

10.11.1998
ЦСКА (Москва) 2:1 Томь (Томск)

1/4 финала

06.04.1999
ЦСКА (Москва) 1:0 Шинник (Ярославль)

07.04.1999
Динамо (Москва) 1:0 д.в. Сатурн (Раменское)

07.04.1999
Зенит (Санкт-Петербург) 2:0 Ростсельмаш (Ростов-на-Дону)

07.04.1999
Ротор (Волгоград) 4:1 Арсенал (Тула)

1/2 финала

21.04.1999
Зенит (Санкт-Петербург) 1:0 ЦСКА (Москва)

21.04.1999
Ротор (Волгоград) 2:2 д.в., пен. 6:7 Динамо (Москва)

Финал

26 мая 1999
Зенит 3:1 (0:1)
[www.klisf.info/numeric/index.app?cmd=match&lang=ru&id=044199373206268] [www.sport-express.ru/newspaper/1999-05-27/2_4/]
Динамо (Москва)
Панов 55', 58'
Максимюк 66'
Голы Писарев 23'
Лужники, Москва
Зрителей: 22 000
Судья: Николай Фролов (Раменское)
Зенит: Березовский, Бабий, Кондрашов, Овсепян, Игонин, Вернидуб, Лепёхин, Горшков, Попович (Зазулин 68'), Максимюк (Кобелев 76'), Панов.

Главный тренер: Анатолий Давыдов
Динамо: Плотников, Клюев, Островский, Точилин, Головской, Радимов, Гришин (Изибор 63'), Гусев, Писарев (Кульчий 53'), Макс. Ромащенко, Терёхин.
Главный тренер: Георгий Ярцев
Игонин 34', Овсепян 48', Попович 63' — Головской 51', Точилин 70', Радимов 73'

Островский 89' (фол последней надежды)
Обладатель Кубка России
1998—99
Зенит (Санкт-Петербург)

Напишите отзыв о статье "Кубок России по футболу 1998/1999"

Ссылки

  • [wildstat.ru/p/2002/ch/RUS_CUP_1998_1999/stg/all/tour/all Кубок России на WildStat.ru]

Отрывок, характеризующий Кубок России по футболу 1998/1999

– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.


Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.


Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.



Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.
«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее . Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.
Он читал и читал всё, что попадалось под руку, и читал так что, приехав домой, когда лакеи еще раздевали его, он, уже взяв книгу, читал – и от чтения переходил ко сну, и от сна к болтовне в гостиных и клубе, от болтовни к кутежу и женщинам, от кутежа опять к болтовне, чтению и вину. Пить вино для него становилось всё больше и больше физической и вместе нравственной потребностью. Несмотря на то, что доктора говорили ему, что с его корпуленцией, вино для него опасно, он очень много пил. Ему становилось вполне хорошо только тогда, когда он, сам не замечая как, опрокинув в свой большой рот несколько стаканов вина, испытывал приятную теплоту в теле, нежность ко всем своим ближним и готовность ума поверхностно отзываться на всякую мысль, не углубляясь в сущность ее. Только выпив бутылку и две вина, он смутно сознавал, что тот запутанный, страшный узел жизни, который ужасал его прежде, не так страшен, как ему казалось. С шумом в голове, болтая, слушая разговоры или читая после обеда и ужина, он беспрестанно видел этот узел, какой нибудь стороной его. Но только под влиянием вина он говорил себе: «Это ничего. Это я распутаю – вот у меня и готово объяснение. Но теперь некогда, – я после обдумаю всё это!» Но это после никогда не приходило.
Натощак, поутру, все прежние вопросы представлялись столь же неразрешимыми и страшными, и Пьер торопливо хватался за книгу и радовался, когда кто нибудь приходил к нему.
Иногда Пьер вспоминал о слышанном им рассказе о том, как на войне солдаты, находясь под выстрелами в прикрытии, когда им делать нечего, старательно изыскивают себе занятие, для того чтобы легче переносить опасность. И Пьеру все люди представлялись такими солдатами, спасающимися от жизни: кто честолюбием, кто картами, кто писанием законов, кто женщинами, кто игрушками, кто лошадьми, кто политикой, кто охотой, кто вином, кто государственными делами. «Нет ни ничтожного, ни важного, всё равно: только бы спастись от нее как умею»! думал Пьер. – «Только бы не видать ее , эту страшную ее ».


В начале зимы, князь Николай Андреич Болконский с дочерью приехали в Москву. По своему прошедшему, по своему уму и оригинальности, в особенности по ослаблению на ту пору восторга к царствованию императора Александра, и по тому анти французскому и патриотическому направлению, которое царствовало в то время в Москве, князь Николай Андреич сделался тотчас же предметом особенной почтительности москвичей и центром московской оппозиции правительству.
Князь очень постарел в этот год. В нем появились резкие признаки старости: неожиданные засыпанья, забывчивость ближайших по времени событий и памятливость к давнишним, и детское тщеславие, с которым он принимал роль главы московской оппозиции. Несмотря на то, когда старик, особенно по вечерам, выходил к чаю в своей шубке и пудренном парике, и начинал, затронутый кем нибудь, свои отрывистые рассказы о прошедшем, или еще более отрывистые и резкие суждения о настоящем, он возбуждал во всех своих гостях одинаковое чувство почтительного уважения. Для посетителей весь этот старинный дом с огромными трюмо, дореволюционной мебелью, этими лакеями в пудре, и сам прошлого века крутой и умный старик с его кроткою дочерью и хорошенькой француженкой, которые благоговели перед ним, – представлял величественно приятное зрелище. Но посетители не думали о том, что кроме этих двух трех часов, во время которых они видели хозяев, было еще 22 часа в сутки, во время которых шла тайная внутренняя жизнь дома.
В последнее время в Москве эта внутренняя жизнь сделалась очень тяжела для княжны Марьи. Она была лишена в Москве тех своих лучших радостей – бесед с божьими людьми и уединения, – которые освежали ее в Лысых Горах, и не имела никаких выгод и радостей столичной жизни. В свет она не ездила; все знали, что отец не пускает ее без себя, а сам он по нездоровью не мог ездить, и ее уже не приглашали на обеды и вечера. Надежду на замужество княжна Марья совсем оставила. Она видела ту холодность и озлобление, с которыми князь Николай Андреич принимал и спроваживал от себя молодых людей, могущих быть женихами, иногда являвшихся в их дом. Друзей у княжны Марьи не было: в этот приезд в Москву она разочаровалась в своих двух самых близких людях. М lle Bourienne, с которой она и прежде не могла быть вполне откровенна, теперь стала ей неприятна и она по некоторым причинам стала отдаляться от нее. Жюли, которая была в Москве и к которой княжна Марья писала пять лет сряду, оказалась совершенно чужою ей, когда княжна Марья вновь сошлась с нею лично. Жюли в это время, по случаю смерти братьев сделавшись одной из самых богатых невест в Москве, находилась во всем разгаре светских удовольствий. Она была окружена молодыми людьми, которые, как она думала, вдруг оценили ее достоинства. Жюли находилась в том периоде стареющейся светской барышни, которая чувствует, что наступил последний шанс замужества, и теперь или никогда должна решиться ее участь. Княжна Марья с грустной улыбкой вспоминала по четвергам, что ей теперь писать не к кому, так как Жюли, Жюли, от присутствия которой ей не было никакой радости, была здесь и виделась с нею каждую неделю. Она, как старый эмигрант, отказавшийся жениться на даме, у которой он проводил несколько лет свои вечера, жалела о том, что Жюли была здесь и ей некому писать. Княжне Марье в Москве не с кем было поговорить, некому поверить своего горя, а горя много прибавилось нового за это время. Срок возвращения князя Андрея и его женитьбы приближался, а его поручение приготовить к тому отца не только не было исполнено, но дело напротив казалось совсем испорчено, и напоминание о графине Ростовой выводило из себя старого князя, и так уже большую часть времени бывшего не в духе. Новое горе, прибавившееся в последнее время для княжны Марьи, были уроки, которые она давала шестилетнему племяннику. В своих отношениях с Николушкой она с ужасом узнавала в себе свойство раздражительности своего отца. Сколько раз она ни говорила себе, что не надо позволять себе горячиться уча племянника, почти всякий раз, как она садилась с указкой за французскую азбуку, ей так хотелось поскорее, полегче перелить из себя свое знание в ребенка, уже боявшегося, что вот вот тетя рассердится, что она при малейшем невнимании со стороны мальчика вздрагивала, торопилась, горячилась, возвышала голос, иногда дергала его за руку и ставила в угол. Поставив его в угол, она сама начинала плакать над своей злой, дурной натурой, и Николушка, подражая ей рыданьями, без позволенья выходил из угла, подходил к ней и отдергивал от лица ее мокрые руки, и утешал ее. Но более, более всего горя доставляла княжне раздражительность ее отца, всегда направленная против дочери и дошедшая в последнее время до жестокости. Ежели бы он заставлял ее все ночи класть поклоны, ежели бы он бил ее, заставлял таскать дрова и воду, – ей бы и в голову не пришло, что ее положение трудно; но этот любящий мучитель, самый жестокий от того, что он любил и за то мучил себя и ее, – умышленно умел не только оскорбить, унизить ее, но и доказать ей, что она всегда и во всем была виновата. В последнее время в нем появилась новая черта, более всего мучившая княжну Марью – это было его большее сближение с m lle Bourienne. Пришедшая ему, в первую минуту по получении известия о намерении своего сына, мысль шутка о том, что ежели Андрей женится, то и он сам женится на Bourienne, – видимо понравилась ему, и он с упорством последнее время (как казалось княжне Марье) только для того, чтобы ее оскорбить, выказывал особенную ласку к m lle Bоurienne и выказывал свое недовольство к дочери выказываньем любви к Bourienne.