Кубок России по футболу 2008/2009
Поделись знанием:
Князь Андрей приехал в квартиру генерала Бенигсена, занимавшего небольшой помещичий дом на самом берегу реки. Ни Бенигсена, ни государя не было там, но Чернышев, флигель адъютант государя, принял Болконского и объявил ему, что государь поехал с генералом Бенигсеном и с маркизом Паулучи другой раз в нынешний день для объезда укреплений Дрисского лагеря, в удобности которого начинали сильно сомневаться.
Чернышев сидел с книгой французского романа у окна первой комнаты. Комната эта, вероятно, была прежде залой; в ней еще стоял орган, на который навалены были какие то ковры, и в одном углу стояла складная кровать адъютанта Бенигсена. Этот адъютант был тут. Он, видно, замученный пирушкой или делом, сидел на свернутой постеле и дремал. Из залы вели две двери: одна прямо в бывшую гостиную, другая направо в кабинет. Из первой двери слышались голоса разговаривающих по немецки и изредка по французски. Там, в бывшей гостиной, были собраны, по желанию государя, не военный совет (государь любил неопределенность), но некоторые лица, которых мнение о предстоящих затруднениях он желал знать. Это не был военный совет, но как бы совет избранных для уяснения некоторых вопросов лично для государя. На этот полусовет были приглашены: шведский генерал Армфельд, генерал адъютант Вольцоген, Винцингероде, которого Наполеон называл беглым французским подданным, Мишо, Толь, вовсе не военный человек – граф Штейн и, наконец, сам Пфуль, который, как слышал князь Андрей, был la cheville ouvriere [основою] всего дела. Князь Андрей имел случай хорошо рассмотреть его, так как Пфуль вскоре после него приехал и прошел в гостиную, остановившись на минуту поговорить с Чернышевым.
Пфуль с первого взгляда, в своем русском генеральском дурно сшитом мундире, который нескладно, как на наряженном, сидел на нем, показался князю Андрею как будто знакомым, хотя он никогда не видал его. В нем был и Вейротер, и Мак, и Шмидт, и много других немецких теоретиков генералов, которых князю Андрею удалось видеть в 1805 м году; но он был типичнее всех их. Такого немца теоретика, соединявшего в себе все, что было в тех немцах, еще никогда не видал князь Андрей.
Пфуль был невысок ростом, очень худ, но ширококост, грубого, здорового сложения, с широким тазом и костлявыми лопатками. Лицо у него было очень морщинисто, с глубоко вставленными глазами. Волоса его спереди у висков, очевидно, торопливо были приглажены щеткой, сзади наивно торчали кисточками. Он, беспокойно и сердито оглядываясь, вошел в комнату, как будто он всего боялся в большой комнате, куда он вошел. Он, неловким движением придерживая шпагу, обратился к Чернышеву, спрашивая по немецки, где государь. Ему, видно, как можно скорее хотелось пройти комнаты, окончить поклоны и приветствия и сесть за дело перед картой, где он чувствовал себя на месте. Он поспешно кивал головой на слова Чернышева и иронически улыбался, слушая его слова о том, что государь осматривает укрепления, которые он, сам Пфуль, заложил по своей теории. Он что то басисто и круто, как говорят самоуверенные немцы, проворчал про себя: Dummkopf… или: zu Grunde die ganze Geschichte… или: s'wird was gescheites d'raus werden… [глупости… к черту все дело… (нем.) ] Князь Андрей не расслышал и хотел пройти, но Чернышев познакомил князя Андрея с Пфулем, заметив, что князь Андрей приехал из Турции, где так счастливо кончена война. Пфуль чуть взглянул не столько на князя Андрея, сколько через него, и проговорил смеясь: «Da muss ein schoner taktischcr Krieg gewesen sein». [«То то, должно быть, правильно тактическая была война.» (нем.) ] – И, засмеявшись презрительно, прошел в комнату, из которой слышались голоса.
Видно, Пфуль, уже всегда готовый на ироническое раздражение, нынче был особенно возбужден тем, что осмелились без него осматривать его лагерь и судить о нем. Князь Андрей по одному короткому этому свиданию с Пфулем благодаря своим аустерлицким воспоминаниям составил себе ясную характеристику этого человека. Пфуль был один из тех безнадежно, неизменно, до мученичества самоуверенных людей, которыми только бывают немцы, и именно потому, что только немцы бывают самоуверенными на основании отвлеченной идеи – науки, то есть мнимого знания совершенной истины. Француз бывает самоуверен потому, что он почитает себя лично, как умом, так и телом, непреодолимо обворожительным как для мужчин, так и для женщин. Англичанин самоуверен на том основании, что он есть гражданин благоустроеннейшего в мире государства, и потому, как англичанин, знает всегда, что ему делать нужно, и знает, что все, что он делает как англичанин, несомненно хорошо. Итальянец самоуверен потому, что он взволнован и забывает легко и себя и других. Русский самоуверен именно потому, что он ничего не знает и знать не хочет, потому что не верит, чтобы можно было вполне знать что нибудь. Немец самоуверен хуже всех, и тверже всех, и противнее всех, потому что он воображает, что знает истину, науку, которую он сам выдумал, но которая для него есть абсолютная истина. Таков, очевидно, был Пфуль. У него была наука – теория облического движения, выведенная им из истории войн Фридриха Великого, и все, что встречалось ему в новейшей истории войн Фридриха Великого, и все, что встречалось ему в новейшей военной истории, казалось ему бессмыслицей, варварством, безобразным столкновением, в котором с обеих сторон было сделано столько ошибок, что войны эти не могли быть названы войнами: они не подходили под теорию и не могли служить предметом науки.
В 1806 м году Пфуль был одним из составителей плана войны, кончившейся Иеной и Ауерштетом; но в исходе этой войны он не видел ни малейшего доказательства неправильности своей теории. Напротив, сделанные отступления от его теории, по его понятиям, были единственной причиной всей неудачи, и он с свойственной ему радостной иронией говорил: «Ich sagte ja, daji die ganze Geschichte zum Teufel gehen wird». [Ведь я же говорил, что все дело пойдет к черту (нем.) ] Пфуль был один из тех теоретиков, которые так любят свою теорию, что забывают цель теории – приложение ее к практике; он в любви к теории ненавидел всякую практику и знать ее не хотел. Он даже радовался неуспеху, потому что неуспех, происходивший от отступления в практике от теории, доказывал ему только справедливость его теории.
Он сказал несколько слов с князем Андреем и Чернышевым о настоящей войне с выражением человека, который знает вперед, что все будет скверно и что даже не недоволен этим. Торчавшие на затылке непричесанные кисточки волос и торопливо прилизанные височки особенно красноречиво подтверждали это.
Он прошел в другую комнату, и оттуда тотчас же послышались басистые и ворчливые звуки его голоса.
Не успел князь Андрей проводить глазами Пфуля, как в комнату поспешно вошел граф Бенигсен и, кивнув головой Болконскому, не останавливаясь, прошел в кабинет, отдавая какие то приказания своему адъютанту. Государь ехал за ним, и Бенигсен поспешил вперед, чтобы приготовить кое что и успеть встретить государя. Чернышев и князь Андрей вышли на крыльцо. Государь с усталым видом слезал с лошади. Маркиз Паулучи что то говорил государю. Государь, склонив голову налево, с недовольным видом слушал Паулучи, говорившего с особенным жаром. Государь тронулся вперед, видимо, желая окончить разговор, но раскрасневшийся, взволнованный итальянец, забывая приличия, шел за ним, продолжая говорить:
– Quant a celui qui a conseille ce camp, le camp de Drissa, [Что же касается того, кто присоветовал Дрисский лагерь,] – говорил Паулучи, в то время как государь, входя на ступеньки и заметив князя Андрея, вглядывался в незнакомое ему лицо.
– Quant a celui. Sire, – продолжал Паулучи с отчаянностью, как будто не в силах удержаться, – qui a conseille le camp de Drissa, je ne vois pas d'autre alternative que la maison jaune ou le gibet. [Что же касается, государь, до того человека, который присоветовал лагерь при Дрисее, то для него, по моему мнению, есть только два места: желтый дом или виселица.] – Не дослушав и как будто не слыхав слов итальянца, государь, узнав Болконского, милостиво обратился к нему:
– Очень рад тебя видеть, пройди туда, где они собрались, и подожди меня. – Государь прошел в кабинет. За ним прошел князь Петр Михайлович Волконский, барон Штейн, и за ними затворились двери. Князь Андрей, пользуясь разрешением государя, прошел с Паулучи, которого он знал еще в Турции, в гостиную, где собрался совет.
Князь Петр Михайлович Волконский занимал должность как бы начальника штаба государя. Волконский вышел из кабинета и, принеся в гостиную карты и разложив их на столе, передал вопросы, на которые он желал слышать мнение собранных господ. Дело было в том, что в ночь было получено известие (впоследствии оказавшееся ложным) о движении французов в обход Дрисского лагеря.
Первый начал говорить генерал Армфельд, неожиданно, во избежание представившегося затруднения, предложив совершенно новую, ничем (кроме как желанием показать, что он тоже может иметь мнение) не объяснимую позицию в стороне от Петербургской и Московской дорог, на которой, по его мнению, армия должна была, соединившись, ожидать неприятеля. Видно было, что этот план давно был составлен Армфельдом и что он теперь изложил его не столько с целью отвечать на предлагаемые вопросы, на которые план этот не отвечал, сколько с целью воспользоваться случаем высказать его. Это было одно из миллионов предположений, которые так же основательно, как и другие, можно было делать, не имея понятия о том, какой характер примет война. Некоторые оспаривали его мнение, некоторые защищали его. Молодой полковник Толь горячее других оспаривал мнение шведского генерала и во время спора достал из бокового кармана исписанную тетрадь, которую он попросил позволения прочесть. В пространно составленной записке Толь предлагал другой – совершенно противный и плану Армфельда и плану Пфуля – план кампании. Паулучи, возражая Толю, предложил план движения вперед и атаки, которая одна, по его словам, могла вывести нас из неизвестности и западни, как он называл Дрисский лагерь, в которой мы находились. Пфуль во время этих споров и его переводчик Вольцоген (его мост в придворном отношении) молчали. Пфуль только презрительно фыркал и отворачивался, показывая, что он никогда не унизится до возражения против того вздора, который он теперь слышит. Но когда князь Волконский, руководивший прениями, вызвал его на изложение своего мнения, он только сказал:
– Что же меня спрашивать? Генерал Армфельд предложил прекрасную позицию с открытым тылом. Или атаку von diesem italienischen Herrn, sehr schon! [этого итальянского господина, очень хорошо! (нем.) ] Или отступление. Auch gut. [Тоже хорошо (нем.) ] Что ж меня спрашивать? – сказал он. – Ведь вы сами знаете все лучше меня. – Но когда Волконский, нахмурившись, сказал, что он спрашивает его мнение от имени государя, то Пфуль встал и, вдруг одушевившись, начал говорить:
– Все испортили, все спутали, все хотели знать лучше меня, а теперь пришли ко мне: как поправить? Нечего поправлять. Надо исполнять все в точности по основаниям, изложенным мною, – говорил он, стуча костлявыми пальцами по столу. – В чем затруднение? Вздор, Kinder spiel. [детские игрушки (нем.) ] – Он подошел к карте и стал быстро говорить, тыкая сухим пальцем по карте и доказывая, что никакая случайность не может изменить целесообразности Дрисского лагеря, что все предвидено и что ежели неприятель действительно пойдет в обход, то неприятель должен быть неминуемо уничтожен.
Паулучи, не знавший по немецки, стал спрашивать его по французски. Вольцоген подошел на помощь своему принципалу, плохо говорившему по французски, и стал переводить его слова, едва поспевая за Пфулем, который быстро доказывал, что все, все, не только то, что случилось, но все, что только могло случиться, все было предвидено в его плане, и что ежели теперь были затруднения, то вся вина была только в том, что не в точности все исполнено. Он беспрестанно иронически смеялся, доказывал и, наконец, презрительно бросил доказывать, как бросает математик поверять различными способами раз доказанную верность задачи. Вольцоген заменил его, продолжая излагать по французски его мысли и изредка говоря Пфулю: «Nicht wahr, Exellenz?» [Не правда ли, ваше превосходительство? (нем.) ] Пфуль, как в бою разгоряченный человек бьет по своим, сердито кричал на Вольцогена:
– Nun ja, was soll denn da noch expliziert werden? [Ну да, что еще тут толковать? (нем.) ] – Паулучи и Мишо в два голоса нападали на Вольцогена по французски. Армфельд по немецки обращался к Пфулю. Толь по русски объяснял князю Волконскому. Князь Андрей молча слушал и наблюдал.
Из всех этих лиц более всех возбуждал участие в князе Андрее озлобленный, решительный и бестолково самоуверенный Пфуль. Он один из всех здесь присутствовавших лиц, очевидно, ничего не желал для себя, ни к кому не питал вражды, а желал только одного – приведения в действие плана, составленного по теории, выведенной им годами трудов. Он был смешон, был неприятен своей ироничностью, но вместе с тем он внушал невольное уважение своей беспредельной преданностью идее. Кроме того, во всех речах всех говоривших была, за исключением Пфуля, одна общая черта, которой не было на военном совете в 1805 м году, – это был теперь хотя и скрываемый, но панический страх перед гением Наполеона, страх, который высказывался в каждом возражении. Предполагали для Наполеона всё возможным, ждали его со всех сторон и его страшным именем разрушали предположения один другого. Один Пфуль, казалось, и его, Наполеона, считал таким же варваром, как и всех оппонентов своей теории. Но, кроме чувства уважения, Пфуль внушал князю Андрею и чувство жалости. По тому тону, с которым с ним обращались придворные, по тому, что позволил себе сказать Паулучи императору, но главное по некоторой отчаянности выражении самого Пфуля, видно было, что другие знали и он сам чувствовал, что падение его близко. И, несмотря на свою самоуверенность и немецкую ворчливую ироничность, он был жалок с своими приглаженными волосами на височках и торчавшими на затылке кисточками. Он, видимо, хотя и скрывал это под видом раздражения и презрения, он был в отчаянии оттого, что единственный теперь случай проверить на огромном опыте и доказать всему миру верность своей теории ускользал от него.
Прения продолжались долго, и чем дольше они продолжались, тем больше разгорались споры, доходившие до криков и личностей, и тем менее было возможно вывести какое нибудь общее заключение из всего сказанного. Князь Андрей, слушая этот разноязычный говор и эти предположения, планы и опровержения и крики, только удивлялся тому, что они все говорили. Те, давно и часто приходившие ему во время его военной деятельности, мысли, что нет и не может быть никакой военной науки и поэтому не может быть никакого так называемого военного гения, теперь получили для него совершенную очевидность истины. «Какая же могла быть теория и наука в деле, которого условия и обстоятельства неизвестны и не могут быть определены, в котором сила деятелей войны еще менее может быть определена? Никто не мог и не может знать, в каком будет положении наша и неприятельская армия через день, и никто не может знать, какая сила этого или того отряда. Иногда, когда нет труса впереди, который закричит: „Мы отрезаны! – и побежит, а есть веселый, смелый человек впереди, который крикнет: «Ура! – отряд в пять тысяч стоит тридцати тысяч, как под Шепграбеном, а иногда пятьдесят тысяч бегут перед восемью, как под Аустерлицем. Какая же может быть наука в таком деле, в котором, как во всяком практическом деле, ничто не может быть определено и все зависит от бесчисленных условий, значение которых определяется в одну минуту, про которую никто не знает, когда она наступит. Армфельд говорит, что наша армия отрезана, а Паулучи говорит, что мы поставили французскую армию между двух огней; Мишо говорит, что негодность Дрисского лагеря состоит в том, что река позади, а Пфуль говорит, что в этом его сила. Толь предлагает один план, Армфельд предлагает другой; и все хороши, и все дурны, и выгоды всякого положения могут быть очевидны только в тот момент, когда совершится событие. И отчего все говорят: гений военный? Разве гений тот человек, который вовремя успеет велеть подвезти сухари и идти тому направо, тому налево? Оттого только, что военные люди облечены блеском и властью и массы подлецов льстят власти, придавая ей несвойственные качества гения, их называют гениями. Напротив, лучшие генералы, которых я знал, – глупые или рассеянные люди. Лучший Багратион, – сам Наполеон признал это. А сам Бонапарте! Я помню самодовольное и ограниченное его лицо на Аустерлицком поле. Не только гения и каких нибудь качеств особенных не нужно хорошему полководцу, но, напротив, ему нужно отсутствие самых лучших высших, человеческих качеств – любви, поэзии, нежности, философского пытливого сомнения. Он должен быть ограничен, твердо уверен в том, что то, что он делает, очень важно (иначе у него недостанет терпения), и тогда только он будет храбрый полководец. Избави бог, коли он человек, полюбит кого нибудь, пожалеет, подумает о том, что справедливо и что нет. Понятно, что исстари еще для них подделали теорию гениев, потому что они – власть. Заслуга в успехе военного дела зависит не от них, а от того человека, который в рядах закричит: пропали, или закричит: ура! И только в этих рядах можно служить с уверенностью, что ты полезен!“
Так думал князь Андрей, слушая толки, и очнулся только тогда, когда Паулучи позвал его и все уже расходились.
На другой день на смотру государь спросил у князя Андрея, где он желает служить, и князь Андрей навеки потерял себя в придворном мире, не попросив остаться при особе государя, а попросив позволения служить в армии.
Ростов перед открытием кампании получил письмо от родителей, в котором, кратко извещая его о болезни Наташи и о разрыве с князем Андреем (разрыв этот объясняли ему отказом Наташи), они опять просили его выйти в отставку и приехать домой. Николай, получив это письмо, и не попытался проситься в отпуск или отставку, а написал родителям, что очень жалеет о болезни и разрыве Наташи с ее женихом и что он сделает все возможное для того, чтобы исполнить их желание. Соне он писал отдельно.
«Обожаемый друг души моей, – писал он. – Ничто, кроме чести, не могло бы удержать меня от возвращения в деревню. Но теперь, перед открытием кампании, я бы счел себя бесчестным не только перед всеми товарищами, но и перед самим собою, ежели бы я предпочел свое счастие своему долгу и любви к отечеству. Но это последняя разлука. Верь, что тотчас после войны, ежели я буду жив и все любим тобою, я брошу все и прилечу к тебе, чтобы прижать тебя уже навсегда к моей пламенной груди».
Действительно, только открытие кампании задержало Ростова и помешало ему приехать – как он обещал – и жениться на Соне. Отрадненская осень с охотой и зима со святками и с любовью Сони открыли ему перспективу тихих дворянских радостей и спокойствия, которых он не знал прежде и которые теперь манили его к себе. «Славная жена, дети, добрая стая гончих, лихие десять – двенадцать свор борзых, хозяйство, соседи, служба по выборам! – думал он. Но теперь была кампания, и надо было оставаться в полку. А так как это надо было, то Николай Ростов, по своему характеру, был доволен и той жизнью, которую он вел в полку, и сумел сделать себе эту жизнь приятною.
Приехав из отпуска, радостно встреченный товарищами, Николай был посылал за ремонтом и из Малороссии привел отличных лошадей, которые радовали его и заслужили ему похвалы от начальства. В отсутствие его он был произведен в ротмистры, и когда полк был поставлен на военное положение с увеличенным комплектом, он опять получил свой прежний эскадрон.
Началась кампания, полк был двинут в Польшу, выдавалось двойное жалованье, прибыли новые офицеры, новые люди, лошади; и, главное, распространилось то возбужденно веселое настроение, которое сопутствует началу войны; и Ростов, сознавая свое выгодное положение в полку, весь предался удовольствиям и интересам военной службы, хотя и знал, что рано или поздно придется их покинуть.
Войска отступали от Вильны по разным сложным государственным, политическим и тактическим причинам. Каждый шаг отступления сопровождался сложной игрой интересов, умозаключений и страстей в главном штабе. Для гусар же Павлоградского полка весь этот отступательный поход, в лучшую пору лета, с достаточным продовольствием, был самым простым и веселым делом. Унывать, беспокоиться и интриговать могли в главной квартире, а в глубокой армии и не спрашивали себя, куда, зачем идут. Если жалели, что отступают, то только потому, что надо было выходить из обжитой квартиры, от хорошенькой панны. Ежели и приходило кому нибудь в голову, что дела плохи, то, как следует хорошему военному человеку, тот, кому это приходило в голову, старался быть весел и не думать об общем ходе дел, а думать о своем ближайшем деле. Сначала весело стояли подле Вильны, заводя знакомства с польскими помещиками и ожидая и отбывая смотры государя и других высших командиров. Потом пришел приказ отступить к Свенцянам и истреблять провиант, который нельзя было увезти. Свенцяны памятны были гусарам только потому, что это был пьяный лагерь, как прозвала вся армия стоянку у Свенцян, и потому, что в Свенцянах много было жалоб на войска за то, что они, воспользовавшись приказанием отбирать провиант, в числе провианта забирали и лошадей, и экипажи, и ковры у польских панов. Ростов помнил Свенцяны потому, что он в первый день вступления в это местечко сменил вахмистра и не мог справиться с перепившимися всеми людьми эскадрона, которые без его ведома увезли пять бочек старого пива. От Свенцян отступали дальше и дальше до Дриссы, и опять отступили от Дриссы, уже приближаясь к русским границам.
13 го июля павлоградцам в первый раз пришлось быть в серьезном деле.
12 го июля в ночь, накануне дела, была сильная буря с дождем и грозой. Лето 1812 года вообще было замечательно бурями.
Павлоградские два эскадрона стояли биваками, среди выбитого дотла скотом и лошадьми, уже выколосившегося ржаного поля. Дождь лил ливмя, и Ростов с покровительствуемым им молодым офицером Ильиным сидел под огороженным на скорую руку шалашиком. Офицер их полка, с длинными усами, продолжавшимися от щек, ездивший в штаб и застигнутый дождем, зашел к Ростову.
– Я, граф, из штаба. Слышали подвиг Раевского? – И офицер рассказал подробности Салтановского сражения, слышанные им в штабе.
Ростов, пожимаясь шеей, за которую затекала вода, курил трубку и слушал невнимательно, изредка поглядывая на молодого офицера Ильина, который жался около него. Офицер этот, шестнадцатилетний мальчик, недавно поступивший в полк, был теперь в отношении к Николаю тем, чем был Николай в отношении к Денисову семь лет тому назад. Ильин старался во всем подражать Ростову и, как женщина, был влюблен в него.
Офицер с двойными усами, Здржинский, рассказывал напыщенно о том, как Салтановская плотина была Фермопилами русских, как на этой плотине был совершен генералом Раевским поступок, достойный древности. Здржинский рассказывал поступок Раевского, который вывел на плотину своих двух сыновей под страшный огонь и с ними рядом пошел в атаку. Ростов слушал рассказ и не только ничего не говорил в подтверждение восторга Здржинского, но, напротив, имел вид человека, который стыдился того, что ему рассказывают, хотя и не намерен возражать. Ростов после Аустерлицкой и 1807 года кампаний знал по своему собственному опыту, что, рассказывая военные происшествия, всегда врут, как и сам он врал, рассказывая; во вторых, он имел настолько опытности, что знал, как все происходит на войне совсем не так, как мы можем воображать и рассказывать. И потому ему не нравился рассказ Здржинского, не нравился и сам Здржинский, который, с своими усами от щек, по своей привычке низко нагибался над лицом того, кому он рассказывал, и теснил его в тесном шалаше. Ростов молча смотрел на него. «Во первых, на плотине, которую атаковали, должна была быть, верно, такая путаница и теснота, что ежели Раевский и вывел своих сыновей, то это ни на кого не могло подействовать, кроме как человек на десять, которые были около самого его, – думал Ростов, – остальные и не могли видеть, как и с кем шел Раевский по плотине. Но и те, которые видели это, не могли очень воодушевиться, потому что что им было за дело до нежных родительских чувств Раевского, когда тут дело шло о собственной шкуре? Потом оттого, что возьмут или не возьмут Салтановскую плотину, не зависела судьба отечества, как нам описывают это про Фермопилы. И стало быть, зачем же было приносить такую жертву? И потом, зачем тут, на войне, мешать своих детей? Я бы не только Петю брата не повел бы, даже и Ильина, даже этого чужого мне, но доброго мальчика, постарался бы поставить куда нибудь под защиту», – продолжал думать Ростов, слушая Здржинского. Но он не сказал своих мыслей: он и на это уже имел опыт. Он знал, что этот рассказ содействовал к прославлению нашего оружия, и потому надо было делать вид, что не сомневаешься в нем. Так он и делал.
| Кубок России по футболу 2008/2009 | |
| Данные турнира | |
|---|---|
| Даты проведения: | |
| Место проведения: | |
| Количество команд: |
123 |
| Итоговая расстановка | |
| Победитель: | |
| Финалист: | |
| Статистика турнира | |
| Сыграно матчей: |
122 |
| ← 2007/08 ... 2009/10 → | |
«Rambler — Кубок России по футболу 2008/2009» — российский футбольный турнир среди профессиональных российских клубов, а также 2 команд ЛФЛ. Проводился по системе с выбыванием начиная с 1/512 финала. Первая стадия турнира стартовала 16 апреля 2008 года. Впервые финал Кубка России был сыгран за пределами Москвы — матч состоялся 31 мая 2009 года в Химках на стадионе «Арена Химки».
Содержание
Регламент
На всех этапах победители пар определяются по результату одного матча. Если Матч за Кубок России закончится в основное время вничью, то назначается дополнительное время (два дополнительных тайма по 15 минут каждый, без перерыва), но если и в дополнительное время не выявится победитель, то он определяется в серии 11-метровых ударов.
Соревнование состоит из трех этапов:
- первый этап — до 1/64 финала включительно;
- второй этап — матчи 1/32 финала;
- третий этап — с 1/16 финала по финальный матч включительно.
В матчах первого этапа хозяева полей определяются по наибольшей разности выездов и приёмов, а в случае равенства этого показателя — жребием. В 1/32 финала хозяева полей определяются жребием (команды клубов Первого дивизиона проводят матчи на выезде, если на этой стадии встречаются с командами клубов Второго дивизиона и ЛФК). На стадии 1/16 финала команды клубов Премьер-лиги проводят матчи в гостях. В матчах 1/8, 1/4 и 1/2 финала хозяева полей определяются по наибольшей разности выездов и приёмов, а в случае равенства этого показателя — жребием.
Представительство клубов по лигам
- ЛФЛ: 2 клуба (подольский «Авангард» и «Рыбинск»);
- Профессиональная футбольная лига:
- Второй дивизион: 83 клуба;
- Первый дивизион: 22 клуба;
- Премьер-лига: 16 клубов.
1/512 финала
| № | Дата | Хозяева | Счёт | Гости |
|---|---|---|---|---|
| 1 | 16.04.08 | Жемчужина-Сочи | 0:1 | Краснодар |
| 2 | 16.04.08 | Волгарь-Газпром-2 (Астрахань) | 1:0 | Дагдизель (Каспийск) |
| 3 | 18.04.08 | Звезда (Серпухов) | 4:0 | Ника (Москва) |
| 4 | 18.04.08 | Сатурн-2 (Московская обл.) | 1:1 (4:3 пен.) | Знамя Труда (Орехово-Зуево) |
| 5 | 20.04.08 | Химик (Дзержинск) | 1:0 | Энергетик (Урень) |
| 6 | 20.04.08 | Рубин-2 (Казань) | 3:1 | Нижний Новгород |
| 7 | 27.04.08 | Псков-747 | 1:1 (3:5 пен.) | Север (Мурманск) |
| 8 | 27.04.08 | Волга (Тверь) | 2:0 | Дмитров |
| 9 | 27.04.08 | Истра | 1:3 | Зеленоград |
| 10 | 27.04.08 | МВД России (Москва) | 2:0 | Авангард (Подольск) (ЛФК) |
| 11 | 27.04.08 | ФСК Рыбинск (ЛФК) | 0:4 | Динамо (Вологда) |
1/256 финала
| № | Дата | Хозяева | Счёт | Гости |
|---|---|---|---|---|
| 12 | 29.04.08 | Луховицы | 2:1 | Звезда (Серпухов) |
| 13 | 29.04.08 | Рязань | 1:1 (1:2 д.в.) | Сатурн-2 (Московская обл.) |
| 14 | 29.04.08 | Зенит (Пенза) | 0:0 (0:1 д.в.) | Мордовия (Саранск) |
| 15 | 29.04.08 | Спартак (Тамбов) | 1:2 | Металлург (Липецк) |
| 16 | 29.04.08 | Авангард (Курск) | 0:0 (1:0 д.в.) | Русичи (Орёл) |
| 17 | 29.04.08 | Елец | 0:0 (1:1 д.в., 7:8 пен.) | Губкин |
| 18 | 29.04.08 | ФЦШ-73 (Воронеж) | 1:1 (7:8 пен.) | Динамо-Воронеж |
| 19 | 29.04.08 | Зодиак (Старый Оскол) | 0:2 | Локомотив (Лиски) |
| 20 | 03.05.08 | Краснодар | 2:0 | Сочи-04 |
| 21 | 04.05.08 | Краснодар-2000 | 1:0 | Спартак-УГП (Анапа) |
| 22 | 04.05.08 | Дружба (Майкоп) | 2:3 | Таганрог |
| 23 | 04.05.08 | Батайск-2007 | 2:0 | НИКА (Красный Сулин) |
| 24 | 04.05.08 | Ротор (Волгоград) | 1:0 | Кавказтрансгаз-2005 (Рыздвяный) |
| 25 | 04.05.08 | Автодор (Владикавказ) | 1:0 | Динамо (Ставрополь) |
| 26 | 04.05.08 | Астрахань | 0:0 (6:7 пен.) | Волгарь-Газпром-2 (Астрахань) |
| 27 | 03.05.08 | Энергия (Волжский) | 2:3 | Олимпия (Волгоград) |
| 28 | 04.05.08 | Сибирь-2 (Новосибирск) | 1:0 | Кузбасс (Кемерово) |
| 29 | 04.05.08 | Сахалин (Южно-Сахалинск) | 0:0 (5:4 пен.) | Океан (Находка) |
| 30 | 11.05.08 | Волга (Нижний Новгород) | 3:1 | Рубин-2 (Казань) |
| 31 | 11.05.08 | Динамо (Киров) | 2:0 | Химик (Дзержинск) |
| 32 | 11.05.08 | Сокол-Саратов | 0:1 | Тольятти |
| 33 | 11.05.08 | Лада (Тольятти) | 2:0 | Юнит (Самара) |
| 34 | 11.05.08 | Алнас (Альметьевск) | 0:0 (4:2 пен.) | Академия (Димитровград) |
| 35 | 11.05.08 | СОЮЗ-Газпром (Ижевск) | 1:1 (6:5 пен.) | Нефтехимик (Нижнекамск) |
| 36 | 11.05.08 | Газовик (Оренбург) | 3:0 | Горняк (Учалы) |
| 37 | 11.05.08 | Тюмень | 1:4 | Зенит (Челябинск) |
| 38 | 18.05.08 | Север (Мурманск) | 1:1 (1:2 д. в.) | Динамо (Санкт-Петербург) |
| 39 | 18.05.08 | Волочанин-Ратмир (Вышний Волочек) | 2:1 | Зенит-2 (Санкт-Петербург) |
| 40 | 18.05.08 | Зеленоград | 1:1 (3:4 пен.) | Волга (Тверь) |
| 41 | 18.05.08 | Нара-ШБФР (Наро-Фоминск) | 0:3 | МВД России (Москва) |
| 42 | 18.05.08 | Спартак (Щелково) | 3:1 | Реутов |
| 43 | 18.05.08 | Торпедо (Владимир) | 3:1 | Торпедо-РГ (Москва) |
| 44 | 18.05.08 | Динамо (Вологда) | 1:1 (3:4 пен.) | Шексна (Череповец) |
| 45 | 18.05.08 | Спартак (Кострома) | 2:0 | Текстильщик (Иваново) |
1/128 финала
| № | Дата | Хозяева | Счёт | Гости |
|---|---|---|---|---|
| 46 | 21.05.08 | Сатурн-2 (Московская обл.) | 0:3 | Луховицы |
| 47 | 21.05.08 | Мордовия (Саранск) | 0:3 | Металлург (Липецк) |
| 48 | 21.05.08 | Губкин | 1:2 | Авангард (Курск) |
| 49 | 21.05.08 | Динамо-Воронеж | 1:0 | Локомотив (Лиски) |
| 50 | 23.05.08 | Волга (Нижний Новгород) | 3:1 | Динамо (Киров) |
| 51 | 23.05.08 | Тольятти | 1:1 (2:3 пен.) | Лада (Тольятти) |
| 52 | 23.05.08 | Алнас (Альметьевск) | 2:1 | СОЮЗ-Газпром (Ижевск) |
| 53 | 23.05.08 | Зенит (Челябинск) | 0:1 | Газовик (Оренбург) |
| 54 | 24.05.08 | Краснодар | 3:1 | Краснодар-2000 |
| 55 | 24.05.08 | Таганрог | 4:2 | Батайск-2007 |
| 56 | 24.05.08 | Ротор (Волгоград) | 2:2 (3:2 д.в.) | Автодор (Владикавказ) |
| 57 | 24.05.08 | Олимпия (Волгоград) | 0:1 | Волгарь-Газпром-2 (Астрахань) |
| 58 | 22.05.08 | Иртыш-1946 (Омск) | 0:3 | Сибирь-2 (Новосибирск) |
| 59 | 27.05.08 | Металлург (Красноярск) | 1:0 | Сибиряк (Братск) |
| 60 | 27.05.08 | Чита | 1:1 (2:4 пен.) | Амур (Благовещенск) |
| 61 | 27.05.08 | Смена (Комсомольск-на-Амуре) | 4:1 | Сахалин (Южно-Сахалинск) |
| 62 | 29.05.08 | Динамо (Санкт-Петербург) | 1:1 (1:2 д. в.) | Волочанин-Ратмир (Вышний Волочек) |
| 63 | 29.05.08 | МВД России (Москва) | 0:0 (0:1 д. в.) | Волга (Тверь) |
| 64 | 29.05.08 | Спартак (Щелково) | 0:2 | Торпедо (Владимир) |
| 65 | 29.05.08 | Шексна (Череповец) | 0:3 | Спартак (Кострома) |
1/64 финала
| № | Дата | Хозяева | Счёт | Гости |
|---|---|---|---|---|
| 66 | 07.06.08 | Таганрог | 4:1 | Краснодар |
| 67 | 07.06.08 | Волгарь-Газпром-2 (Астрахань) | 1:1 (2:1 д. в.) | Ротор (Волгоград) |
| 68 | 08.06.08 | Сибирь-2 (Новосибирск) | 1:1 (1:2 д. в.) | Металлург (Красноярск) |
| 69 | 08.06.08 | Амур (Благовещенск) | 0:1 | Смена (Комсомольск-на-Амуре) |
| 70 | 09.06.08 | Волга (Тверь) | 1:1 (2:1 д. в.) | Волочанин-Ратмир (Вышний Волочек) |
| 71 | 09.06.08 | Торпедо (Владимир) | 1:0 | Спартак (Кострома) |
| 72 | 11.06.08 | Металлург (Липецк) | 2:0 | Луховицы |
| 73 | 11.06.08 | Динамо-Воронеж | 0:2 | Авангард (Курск) |
| 74 | 13.06.08 | Лада (Тольятти) | 1:5 | Волга (Нижний Новгород) |
| 75 | 13.06.08 | Газовик (Оренбург) | 3:0 | Алнас (Альметьевск) |
1/32 финала
| № | Дата | Хозяева | Счёт | Гости |
|---|---|---|---|---|
| 76 | 01.07.08 | Торпедо (Владимир) | 4:0 | Торпедо (Москва) |
| 77 | 01.07.08 | Волга (Тверь) | 1:3 | Балтика (Калининград) |
| 78 | 01.07.08 | Металлург (Липецк) | 3:0 | Волга (Ульяновск) |
| 79 | 01.07.08 | Витязь (Подольск) | 3:1 | Спортакадемклуб (Москва) |
| 80 | 01.07.08 | Авангард (Курск) | 0:1 | Динамо (Брянск) |
| 81 | 01.07.08 | Салют-Энергия (Белгород) | 3:0 | Ростов (Ростов-на-дону) |
| 82 | 01.07.08 | Черноморец (Новороссийск) | 0:0 (0:1 д.в.) | Кубань (Краснодар) |
| 83 | 01.07.08 | Таганрог (Таганрог) | 0:3 | СКА (Ростов-на-Дону) |
| 84 | 01.07.08 | Волгарь-Газпром-2 (Астрахань) | 2:3 | Алания (Владикавказ) |
| 85 | 01.07.08 | Анжи (Махачкала) | 2:0 | Машук-КМВ (Пятигорск) |
| 86 | 01.07.08 | Волга (Нижний Новгород) | 0:0 (5:4 пен.) | Носта (Новотроицк) |
| 87 | 01.07.08 | КАМАЗ (Набережные Челны) | 2:1 | Урал (Свердловская область) |
| 88 | 01.07.08 | Сибирь (Новосибирск) | 4:1 | Динамо (Барнаул) |
| 89 | 01.07.08 | Газовик (Оренбург) | 1:0 | Металлург-Кузбасс (Новокузнецк) |
| 90 | 01.07.08 | СКА-Энергия (Хабаровск) | 4:0 | Звезда (Иркутск) |
| 91 | 30.06.08 | Металлург (Красноярск) | 2:3 | Смена (Комсомольск-на-Амуре) |
1/16 финала
| № | Дата | Хозяева | Счёт | Гости |
|---|---|---|---|---|
| 92 | 06.08.08 | Торпедо (Владимир) | 1:4 | ЦСКА (Москва) |
| 93 | 06.08.08 | Балтика (Калининград) | 3:0 | Луч-Энергия (Владивосток) |
| 94 | 06.08.08 | Металлург (Липецк) | 0:2 | Локомотив (Москва) |
| 95 | 06.08.08 | Витязь (Подольск) | 2:1 | Спартак-Нальчик |
| 96 | 06.08.08 | Динамо (Брянск) | 1:2 | Спартак (Москва) |
| 97 | 06.08.08 | Салют-Энергия (Белгород) | 0:1 | Шинник (Ярославль) |
| 98 | 06.08.08 | Кубань (Краснодар) | 0:1 | Динамо (Москва) |
| 99 | 06.08.08 | СКА (Ростов-на-дону) | 2:2 (3:2 д. в.) | Химки |
| 100 | 06.08.08 | Алания (Владикавказ) | 1:3 | Москва |
| 101 | 06.08.08 | Анжи (Махачкала) | 2:3 | Терек (Грозный) |
| 102 | 06.08.08 | Волга (Нижний Новгород) | 1:1 (4:3 пен.) | Сатурн (Московская область) |
| 103 | 06.08.08 | КАМАЗ (Набережные Челны) | 1:5 | Томь (Томск) |
| 104 | 06.08.08 | Сибирь (Новосибирск) | 1:0 | Зенит (Санкт-Петербург) |
| 105 | 06.08.08 | Газовик (Оренбург) | 2:2 (5:7 пен.) | Крылья Советов (Самара) |
| 106 | 06.08.08 | СКА-Энергия (Хабаровск) | 1:1 (1:4 пен.) | Амкар (Пермь) |
| 107 | 05.08.08 | Смена (Комсомольск-на-Амуре) | 1:1 (3:5 пен.) | Рубин (Казань) |
1/8 финала
| № | Дата | Хозяева | Счёт | Гости |
|---|---|---|---|---|
| 108 | 24.09.08 | ЦСКА (Москва) | 1:0 | Балтика (Калининград) |
| 109 | 24.09.08 | Локомотив (Москва) | 1:0 | Витязь (Подольск) |
| 110 | 24.09.08 | Шинник (Ярославль) | 1:2 | Спартак (Москва) |
| 111 | 23.09.08 | Динамо (Москва) | 2:0 | СКА (Ростов-на-Дону) |
| 112 | 24.09.08 | Москва | 3:0 | Терек (Грозный) |
| 113 | 24.09.08 | Томь (Томск) | 2:2 (4:1 пен.) | Волга (Нижний Новгород) |
| 114 | 24.09.08 | Крылья Советов (Самара) | 0:2 | Сибирь (Новосибирск) |
| 115 | 24.09.08 | Рубин (Казань) | 0:0 (4:1 пен.) | Амкар (Пермь) |
Весенняя стадия
| Четвертьфиналы | Полуфиналы | Финал | ||||||||
| 22 апреля | ||||||||||
| Локомотив (Москва) | 0 | |||||||||
| 13 мая | ||||||||||
| ЦСКА (Москва) | 1 | |||||||||
| ЦСКА (Москва) | 2 (6) | |||||||||
| 15 апреля | ||||||||||
| Динамо (Москва) | 2 (5) | |||||||||
| Спартак (Москва) | 0 | |||||||||
| 31 мая | ||||||||||
| Динамо (Москва) | 3 | |||||||||
| ЦСКА (Москва) | 1 | |||||||||
| 22 апреля | ||||||||||
| Рубин (Казань) | 0 | |||||||||
| ФК Москва | 2 | |||||||||
| 6 мая | ||||||||||
| Томь (Томск) | 1 | |||||||||
| ФК Москва | 0 | |||||||||
| 15 апреля | ||||||||||
| Рубин (Казань) | 1 | |||||||||
| Рубин (Казань) | 2 | |||||||||
| Сибирь (Новосибирск) | 0 | |||||||||
Четвертьфиналы
| 15 апреля 2009 19:00 MSD |
|
Центральный, Казань Зрителей: 3 500 Судья: Вячеслав Попов (Екатеринбург) |
||||||
| Рубин: Рыжиков, Калешин (Салуквадзе 41'), Орехов, Квирквелия, Шаронов, Быстров, Семак, Рязанцев (Горбанец 67'), Нобоа, Адамов, Кабзе (Бухаров 77') Сибирь: Ерич, Самойлов, Молош, Выходил, Шестаков (Зуев 46'), Горак, Дегтярёв, Шуленин, Зиновьев (Кузнецов 75'), Житников (Аравин 54'), Медведев  Быстров 36', Нобоа 71' — Дегтярёв 19', Шестаков 35', Зуев 67' |
||||||||
| 15 апреля 2009 20:00 MSD |
|
Лужники, Москва Зрителей: 20 500 Судья: Александр Колобаев (Москва) |
||||||
| Спартак: Плетикоса, Фати, Родригес, Иранек, Алекс, Ковальчук (Дзюба 83'), Макеев, Быстров, Сабитов (Рыжков 70'), Баженов (Саенко 57'), Веллитон Динамо: Габулов, Димидко, Гранат, Уилкшир, Колодин, Д.Комбаров, Денисов, Хохлов, К.Комбаров, Кокорин (Генков 90+1'), Кержаков (Смолов 85') Сабитов 23', Ковальчук 24' — К.Комбаров 20', Денисов 27', Димидко 60' |
||||||||
| 22 апреля 2009 19:00 MSD |
|
Локомотив, Москва Зрителей: 15 840 Судья: Максим Лаюшкин (Москва) |
||||||
| Локомотив: М. Чех, Янбаев (Минченков, 90), Иванов, Баша, Родолфо, О. Кузьмин, Дуймович, Билялетдинов, Глушаков (Кочиш, 90'), Джиби Фаль (Муджири, 77'), Сычев ЦСКА: Акинфеев, Одиа, В. Березуцкий, Игнашевич, Щенников, Алдонин, П. Мамаев, Красич, Дзагоев, Жирков, Нецид (Мусса Маазу, 90') Красич (Ц) 61', Дзагоев (Ц) 64', Дуймович (Л) 90+3' |
||||||||
| 22 апреля 2009 20:00 MSD |
|
Стадион им. Стрельцова, Москва Зрителей: 3 000 Судья: Игорь Егоров (Нижний Новгород) |
||||||
| Москва: Жевнов, Григалава, А.Окоронкво, Епуряну, Набабкин, Чеснаускис (Стрелков, 90+3'), Крунич (Якубко, 46'), Ребко (Шешуков, 90+2'), Самедов, Д.Тарасов, Бракамонте Томь: Парейко, Ан.Иванов, Йокич, Катынсус, Д.Н.Смирнов, Мичков, Янотовский, Волков (Скобляков, 79'), Климов, Корниленко, Мазнов (Харитонов, 80') А.Окоронкво (М) 12', Йокич (Т) 15', Корниленко (Т) 81', Скобляков (Т) 90+1' |
||||||||
Полуфиналы
| 6 мая 2009 18:30 MSD |
|
Стадион им. Стрельцова, Москва Зрителей: 5 000 Судья: Николай Иванов (Санкт-Петербург) |
||||||
| Москва: Жевнов, Набабкин, Шешуков, Епуряну, Григалава, Тарасов (Крунич, 85'), Ребко, Э. Чеснаускис, Вукич (Стрелков, 61'), Ставпец (Маренич, 78'), Бракамонте Рубин: Рыжиков, Ал. Попов, Шаронов, С. Навас, Ансальди, Семак, Сибайя, С. Ребров, Рязанцев (Горбанец, 73'), Карадениз (Кабзе, 83'), Домингес (Адамов, 39') Бракамонте (М) 12', Домингес (Р) 17', Епуряну (М) 18', С. Ребров (Р) 20', Рязанцев (Р) 63', Стрелков (М) 80', Ал. Попов (Р) 81' |
||||||||
| 13 мая 2009 19:30 MSD |
|
Арена Химки Зрителей: 6 068 Судья: Альмир Каюмов (Москва) |
||||||
| Серия пенальти: 1:0 – Кержаков, 1:1 – Карвальо, 2:1 – Д. Комбаров, 2:2 – Вагнер Лав, 3:2 – Колодин, 3:3 – Жирков, 4:3 – Уилкшир, 4:4 – Игнашевич, 4:4 – Хохлов, 4:4 – Нецид, 5:4 – Смолов, 5:5 – Щенников, 5:5 – Димидко, 5:5 – Алдонин, 5:5 – Кокорин, 5:6 – В. Березуцкий
Динамо М: Габулов, Ковальчик, Колодин, А.Денисов, Гранат (Смолов, 63'), Д.Комбаров, Хохлов, Уилкшир, Димидко, Кержаков, Кокорин Димидко (Д) 61', Уилкшир (Д) 68', Рахимич (Ц) 74', Джанер (Ц) 78', Шемберас (Ц) 90+1', А.Денисов (Д) 103', Алдонин (Ц) 112', Жирков (Ц) 120' |
||||||||
Финал
Финал Кубка России 2008/09 состоялся в Химках 31 мая 2009 года.
| 31 мая 2009 14:00 MSD |
|
«Арена Химки», Химки Зрителей: 16 500 Судья: Станислав Сухина (Малаховка) |
||||||
| Рубин: Рыжиков, Баляйкин, Шаронов, С. Навас, Ансальди, Нобоа, Сибайя, Кабзе (П. Быстров, 86'), Карадениз, Рязанцев (Бухаров, 77'), Домингес ЦСКА:Акинфеев, В. Березуцкий, Игнашевич, Щенников, П. Мамаев, Шемберас, Алдонин, Карвальо (А. Березуцкий, 90'), Мусса Маазу (Красич, 72'), Жирков, Вагнер Лав  П. Мамаев (Ц) 13' (фол последней надежды) |
||||||||
| Обладатель Кубка России 2008—09 |
|---|
| ЦСКА Москва Пятый кубок |
Напишите отзыв о статье "Кубок России по футболу 2008/2009"
Примечания
Ссылки
- [www.rambler-football.ru Официальный сайт турнира]
- [www.pfl.ru/DESIGN.2001/CUP/0809.htm Информация о кубке на сайте ПФЛ]
- [www.pfl.ru/DESIGN.2001/DOCUMENT/Rambler.doc Регламент Rambler-Кубка России по футболу 2008—2009 гг.]
| ||||||||||
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Кубок России по футболу 2008/2009
В этот же день в квартире государя было получено известие о новом движении Наполеона, могущем быть опасным для армии, – известие, впоследствии оказавшееся несправедливым. И в это же утро полковник Мишо, объезжая с государем дрисские укрепления, доказывал государю, что укрепленный лагерь этот, устроенный Пфулем и считавшийся до сих пор chef d'?uvr'ом тактики, долженствующим погубить Наполеона, – что лагерь этот есть бессмыслица и погибель русской армии.Князь Андрей приехал в квартиру генерала Бенигсена, занимавшего небольшой помещичий дом на самом берегу реки. Ни Бенигсена, ни государя не было там, но Чернышев, флигель адъютант государя, принял Болконского и объявил ему, что государь поехал с генералом Бенигсеном и с маркизом Паулучи другой раз в нынешний день для объезда укреплений Дрисского лагеря, в удобности которого начинали сильно сомневаться.
Чернышев сидел с книгой французского романа у окна первой комнаты. Комната эта, вероятно, была прежде залой; в ней еще стоял орган, на который навалены были какие то ковры, и в одном углу стояла складная кровать адъютанта Бенигсена. Этот адъютант был тут. Он, видно, замученный пирушкой или делом, сидел на свернутой постеле и дремал. Из залы вели две двери: одна прямо в бывшую гостиную, другая направо в кабинет. Из первой двери слышались голоса разговаривающих по немецки и изредка по французски. Там, в бывшей гостиной, были собраны, по желанию государя, не военный совет (государь любил неопределенность), но некоторые лица, которых мнение о предстоящих затруднениях он желал знать. Это не был военный совет, но как бы совет избранных для уяснения некоторых вопросов лично для государя. На этот полусовет были приглашены: шведский генерал Армфельд, генерал адъютант Вольцоген, Винцингероде, которого Наполеон называл беглым французским подданным, Мишо, Толь, вовсе не военный человек – граф Штейн и, наконец, сам Пфуль, который, как слышал князь Андрей, был la cheville ouvriere [основою] всего дела. Князь Андрей имел случай хорошо рассмотреть его, так как Пфуль вскоре после него приехал и прошел в гостиную, остановившись на минуту поговорить с Чернышевым.
Пфуль с первого взгляда, в своем русском генеральском дурно сшитом мундире, который нескладно, как на наряженном, сидел на нем, показался князю Андрею как будто знакомым, хотя он никогда не видал его. В нем был и Вейротер, и Мак, и Шмидт, и много других немецких теоретиков генералов, которых князю Андрею удалось видеть в 1805 м году; но он был типичнее всех их. Такого немца теоретика, соединявшего в себе все, что было в тех немцах, еще никогда не видал князь Андрей.
Пфуль был невысок ростом, очень худ, но ширококост, грубого, здорового сложения, с широким тазом и костлявыми лопатками. Лицо у него было очень морщинисто, с глубоко вставленными глазами. Волоса его спереди у висков, очевидно, торопливо были приглажены щеткой, сзади наивно торчали кисточками. Он, беспокойно и сердито оглядываясь, вошел в комнату, как будто он всего боялся в большой комнате, куда он вошел. Он, неловким движением придерживая шпагу, обратился к Чернышеву, спрашивая по немецки, где государь. Ему, видно, как можно скорее хотелось пройти комнаты, окончить поклоны и приветствия и сесть за дело перед картой, где он чувствовал себя на месте. Он поспешно кивал головой на слова Чернышева и иронически улыбался, слушая его слова о том, что государь осматривает укрепления, которые он, сам Пфуль, заложил по своей теории. Он что то басисто и круто, как говорят самоуверенные немцы, проворчал про себя: Dummkopf… или: zu Grunde die ganze Geschichte… или: s'wird was gescheites d'raus werden… [глупости… к черту все дело… (нем.) ] Князь Андрей не расслышал и хотел пройти, но Чернышев познакомил князя Андрея с Пфулем, заметив, что князь Андрей приехал из Турции, где так счастливо кончена война. Пфуль чуть взглянул не столько на князя Андрея, сколько через него, и проговорил смеясь: «Da muss ein schoner taktischcr Krieg gewesen sein». [«То то, должно быть, правильно тактическая была война.» (нем.) ] – И, засмеявшись презрительно, прошел в комнату, из которой слышались голоса.
Видно, Пфуль, уже всегда готовый на ироническое раздражение, нынче был особенно возбужден тем, что осмелились без него осматривать его лагерь и судить о нем. Князь Андрей по одному короткому этому свиданию с Пфулем благодаря своим аустерлицким воспоминаниям составил себе ясную характеристику этого человека. Пфуль был один из тех безнадежно, неизменно, до мученичества самоуверенных людей, которыми только бывают немцы, и именно потому, что только немцы бывают самоуверенными на основании отвлеченной идеи – науки, то есть мнимого знания совершенной истины. Француз бывает самоуверен потому, что он почитает себя лично, как умом, так и телом, непреодолимо обворожительным как для мужчин, так и для женщин. Англичанин самоуверен на том основании, что он есть гражданин благоустроеннейшего в мире государства, и потому, как англичанин, знает всегда, что ему делать нужно, и знает, что все, что он делает как англичанин, несомненно хорошо. Итальянец самоуверен потому, что он взволнован и забывает легко и себя и других. Русский самоуверен именно потому, что он ничего не знает и знать не хочет, потому что не верит, чтобы можно было вполне знать что нибудь. Немец самоуверен хуже всех, и тверже всех, и противнее всех, потому что он воображает, что знает истину, науку, которую он сам выдумал, но которая для него есть абсолютная истина. Таков, очевидно, был Пфуль. У него была наука – теория облического движения, выведенная им из истории войн Фридриха Великого, и все, что встречалось ему в новейшей истории войн Фридриха Великого, и все, что встречалось ему в новейшей военной истории, казалось ему бессмыслицей, варварством, безобразным столкновением, в котором с обеих сторон было сделано столько ошибок, что войны эти не могли быть названы войнами: они не подходили под теорию и не могли служить предметом науки.
В 1806 м году Пфуль был одним из составителей плана войны, кончившейся Иеной и Ауерштетом; но в исходе этой войны он не видел ни малейшего доказательства неправильности своей теории. Напротив, сделанные отступления от его теории, по его понятиям, были единственной причиной всей неудачи, и он с свойственной ему радостной иронией говорил: «Ich sagte ja, daji die ganze Geschichte zum Teufel gehen wird». [Ведь я же говорил, что все дело пойдет к черту (нем.) ] Пфуль был один из тех теоретиков, которые так любят свою теорию, что забывают цель теории – приложение ее к практике; он в любви к теории ненавидел всякую практику и знать ее не хотел. Он даже радовался неуспеху, потому что неуспех, происходивший от отступления в практике от теории, доказывал ему только справедливость его теории.
Он сказал несколько слов с князем Андреем и Чернышевым о настоящей войне с выражением человека, который знает вперед, что все будет скверно и что даже не недоволен этим. Торчавшие на затылке непричесанные кисточки волос и торопливо прилизанные височки особенно красноречиво подтверждали это.
Он прошел в другую комнату, и оттуда тотчас же послышались басистые и ворчливые звуки его голоса.
Не успел князь Андрей проводить глазами Пфуля, как в комнату поспешно вошел граф Бенигсен и, кивнув головой Болконскому, не останавливаясь, прошел в кабинет, отдавая какие то приказания своему адъютанту. Государь ехал за ним, и Бенигсен поспешил вперед, чтобы приготовить кое что и успеть встретить государя. Чернышев и князь Андрей вышли на крыльцо. Государь с усталым видом слезал с лошади. Маркиз Паулучи что то говорил государю. Государь, склонив голову налево, с недовольным видом слушал Паулучи, говорившего с особенным жаром. Государь тронулся вперед, видимо, желая окончить разговор, но раскрасневшийся, взволнованный итальянец, забывая приличия, шел за ним, продолжая говорить:
– Quant a celui qui a conseille ce camp, le camp de Drissa, [Что же касается того, кто присоветовал Дрисский лагерь,] – говорил Паулучи, в то время как государь, входя на ступеньки и заметив князя Андрея, вглядывался в незнакомое ему лицо.
– Quant a celui. Sire, – продолжал Паулучи с отчаянностью, как будто не в силах удержаться, – qui a conseille le camp de Drissa, je ne vois pas d'autre alternative que la maison jaune ou le gibet. [Что же касается, государь, до того человека, который присоветовал лагерь при Дрисее, то для него, по моему мнению, есть только два места: желтый дом или виселица.] – Не дослушав и как будто не слыхав слов итальянца, государь, узнав Болконского, милостиво обратился к нему:
– Очень рад тебя видеть, пройди туда, где они собрались, и подожди меня. – Государь прошел в кабинет. За ним прошел князь Петр Михайлович Волконский, барон Штейн, и за ними затворились двери. Князь Андрей, пользуясь разрешением государя, прошел с Паулучи, которого он знал еще в Турции, в гостиную, где собрался совет.
Князь Петр Михайлович Волконский занимал должность как бы начальника штаба государя. Волконский вышел из кабинета и, принеся в гостиную карты и разложив их на столе, передал вопросы, на которые он желал слышать мнение собранных господ. Дело было в том, что в ночь было получено известие (впоследствии оказавшееся ложным) о движении французов в обход Дрисского лагеря.
Первый начал говорить генерал Армфельд, неожиданно, во избежание представившегося затруднения, предложив совершенно новую, ничем (кроме как желанием показать, что он тоже может иметь мнение) не объяснимую позицию в стороне от Петербургской и Московской дорог, на которой, по его мнению, армия должна была, соединившись, ожидать неприятеля. Видно было, что этот план давно был составлен Армфельдом и что он теперь изложил его не столько с целью отвечать на предлагаемые вопросы, на которые план этот не отвечал, сколько с целью воспользоваться случаем высказать его. Это было одно из миллионов предположений, которые так же основательно, как и другие, можно было делать, не имея понятия о том, какой характер примет война. Некоторые оспаривали его мнение, некоторые защищали его. Молодой полковник Толь горячее других оспаривал мнение шведского генерала и во время спора достал из бокового кармана исписанную тетрадь, которую он попросил позволения прочесть. В пространно составленной записке Толь предлагал другой – совершенно противный и плану Армфельда и плану Пфуля – план кампании. Паулучи, возражая Толю, предложил план движения вперед и атаки, которая одна, по его словам, могла вывести нас из неизвестности и западни, как он называл Дрисский лагерь, в которой мы находились. Пфуль во время этих споров и его переводчик Вольцоген (его мост в придворном отношении) молчали. Пфуль только презрительно фыркал и отворачивался, показывая, что он никогда не унизится до возражения против того вздора, который он теперь слышит. Но когда князь Волконский, руководивший прениями, вызвал его на изложение своего мнения, он только сказал:
– Что же меня спрашивать? Генерал Армфельд предложил прекрасную позицию с открытым тылом. Или атаку von diesem italienischen Herrn, sehr schon! [этого итальянского господина, очень хорошо! (нем.) ] Или отступление. Auch gut. [Тоже хорошо (нем.) ] Что ж меня спрашивать? – сказал он. – Ведь вы сами знаете все лучше меня. – Но когда Волконский, нахмурившись, сказал, что он спрашивает его мнение от имени государя, то Пфуль встал и, вдруг одушевившись, начал говорить:
– Все испортили, все спутали, все хотели знать лучше меня, а теперь пришли ко мне: как поправить? Нечего поправлять. Надо исполнять все в точности по основаниям, изложенным мною, – говорил он, стуча костлявыми пальцами по столу. – В чем затруднение? Вздор, Kinder spiel. [детские игрушки (нем.) ] – Он подошел к карте и стал быстро говорить, тыкая сухим пальцем по карте и доказывая, что никакая случайность не может изменить целесообразности Дрисского лагеря, что все предвидено и что ежели неприятель действительно пойдет в обход, то неприятель должен быть неминуемо уничтожен.
Паулучи, не знавший по немецки, стал спрашивать его по французски. Вольцоген подошел на помощь своему принципалу, плохо говорившему по французски, и стал переводить его слова, едва поспевая за Пфулем, который быстро доказывал, что все, все, не только то, что случилось, но все, что только могло случиться, все было предвидено в его плане, и что ежели теперь были затруднения, то вся вина была только в том, что не в точности все исполнено. Он беспрестанно иронически смеялся, доказывал и, наконец, презрительно бросил доказывать, как бросает математик поверять различными способами раз доказанную верность задачи. Вольцоген заменил его, продолжая излагать по французски его мысли и изредка говоря Пфулю: «Nicht wahr, Exellenz?» [Не правда ли, ваше превосходительство? (нем.) ] Пфуль, как в бою разгоряченный человек бьет по своим, сердито кричал на Вольцогена:
– Nun ja, was soll denn da noch expliziert werden? [Ну да, что еще тут толковать? (нем.) ] – Паулучи и Мишо в два голоса нападали на Вольцогена по французски. Армфельд по немецки обращался к Пфулю. Толь по русски объяснял князю Волконскому. Князь Андрей молча слушал и наблюдал.
Из всех этих лиц более всех возбуждал участие в князе Андрее озлобленный, решительный и бестолково самоуверенный Пфуль. Он один из всех здесь присутствовавших лиц, очевидно, ничего не желал для себя, ни к кому не питал вражды, а желал только одного – приведения в действие плана, составленного по теории, выведенной им годами трудов. Он был смешон, был неприятен своей ироничностью, но вместе с тем он внушал невольное уважение своей беспредельной преданностью идее. Кроме того, во всех речах всех говоривших была, за исключением Пфуля, одна общая черта, которой не было на военном совете в 1805 м году, – это был теперь хотя и скрываемый, но панический страх перед гением Наполеона, страх, который высказывался в каждом возражении. Предполагали для Наполеона всё возможным, ждали его со всех сторон и его страшным именем разрушали предположения один другого. Один Пфуль, казалось, и его, Наполеона, считал таким же варваром, как и всех оппонентов своей теории. Но, кроме чувства уважения, Пфуль внушал князю Андрею и чувство жалости. По тому тону, с которым с ним обращались придворные, по тому, что позволил себе сказать Паулучи императору, но главное по некоторой отчаянности выражении самого Пфуля, видно было, что другие знали и он сам чувствовал, что падение его близко. И, несмотря на свою самоуверенность и немецкую ворчливую ироничность, он был жалок с своими приглаженными волосами на височках и торчавшими на затылке кисточками. Он, видимо, хотя и скрывал это под видом раздражения и презрения, он был в отчаянии оттого, что единственный теперь случай проверить на огромном опыте и доказать всему миру верность своей теории ускользал от него.
Прения продолжались долго, и чем дольше они продолжались, тем больше разгорались споры, доходившие до криков и личностей, и тем менее было возможно вывести какое нибудь общее заключение из всего сказанного. Князь Андрей, слушая этот разноязычный говор и эти предположения, планы и опровержения и крики, только удивлялся тому, что они все говорили. Те, давно и часто приходившие ему во время его военной деятельности, мысли, что нет и не может быть никакой военной науки и поэтому не может быть никакого так называемого военного гения, теперь получили для него совершенную очевидность истины. «Какая же могла быть теория и наука в деле, которого условия и обстоятельства неизвестны и не могут быть определены, в котором сила деятелей войны еще менее может быть определена? Никто не мог и не может знать, в каком будет положении наша и неприятельская армия через день, и никто не может знать, какая сила этого или того отряда. Иногда, когда нет труса впереди, который закричит: „Мы отрезаны! – и побежит, а есть веселый, смелый человек впереди, который крикнет: «Ура! – отряд в пять тысяч стоит тридцати тысяч, как под Шепграбеном, а иногда пятьдесят тысяч бегут перед восемью, как под Аустерлицем. Какая же может быть наука в таком деле, в котором, как во всяком практическом деле, ничто не может быть определено и все зависит от бесчисленных условий, значение которых определяется в одну минуту, про которую никто не знает, когда она наступит. Армфельд говорит, что наша армия отрезана, а Паулучи говорит, что мы поставили французскую армию между двух огней; Мишо говорит, что негодность Дрисского лагеря состоит в том, что река позади, а Пфуль говорит, что в этом его сила. Толь предлагает один план, Армфельд предлагает другой; и все хороши, и все дурны, и выгоды всякого положения могут быть очевидны только в тот момент, когда совершится событие. И отчего все говорят: гений военный? Разве гений тот человек, который вовремя успеет велеть подвезти сухари и идти тому направо, тому налево? Оттого только, что военные люди облечены блеском и властью и массы подлецов льстят власти, придавая ей несвойственные качества гения, их называют гениями. Напротив, лучшие генералы, которых я знал, – глупые или рассеянные люди. Лучший Багратион, – сам Наполеон признал это. А сам Бонапарте! Я помню самодовольное и ограниченное его лицо на Аустерлицком поле. Не только гения и каких нибудь качеств особенных не нужно хорошему полководцу, но, напротив, ему нужно отсутствие самых лучших высших, человеческих качеств – любви, поэзии, нежности, философского пытливого сомнения. Он должен быть ограничен, твердо уверен в том, что то, что он делает, очень важно (иначе у него недостанет терпения), и тогда только он будет храбрый полководец. Избави бог, коли он человек, полюбит кого нибудь, пожалеет, подумает о том, что справедливо и что нет. Понятно, что исстари еще для них подделали теорию гениев, потому что они – власть. Заслуга в успехе военного дела зависит не от них, а от того человека, который в рядах закричит: пропали, или закричит: ура! И только в этих рядах можно служить с уверенностью, что ты полезен!“
Так думал князь Андрей, слушая толки, и очнулся только тогда, когда Паулучи позвал его и все уже расходились.
На другой день на смотру государь спросил у князя Андрея, где он желает служить, и князь Андрей навеки потерял себя в придворном мире, не попросив остаться при особе государя, а попросив позволения служить в армии.
Ростов перед открытием кампании получил письмо от родителей, в котором, кратко извещая его о болезни Наташи и о разрыве с князем Андреем (разрыв этот объясняли ему отказом Наташи), они опять просили его выйти в отставку и приехать домой. Николай, получив это письмо, и не попытался проситься в отпуск или отставку, а написал родителям, что очень жалеет о болезни и разрыве Наташи с ее женихом и что он сделает все возможное для того, чтобы исполнить их желание. Соне он писал отдельно.
«Обожаемый друг души моей, – писал он. – Ничто, кроме чести, не могло бы удержать меня от возвращения в деревню. Но теперь, перед открытием кампании, я бы счел себя бесчестным не только перед всеми товарищами, но и перед самим собою, ежели бы я предпочел свое счастие своему долгу и любви к отечеству. Но это последняя разлука. Верь, что тотчас после войны, ежели я буду жив и все любим тобою, я брошу все и прилечу к тебе, чтобы прижать тебя уже навсегда к моей пламенной груди».
Действительно, только открытие кампании задержало Ростова и помешало ему приехать – как он обещал – и жениться на Соне. Отрадненская осень с охотой и зима со святками и с любовью Сони открыли ему перспективу тихих дворянских радостей и спокойствия, которых он не знал прежде и которые теперь манили его к себе. «Славная жена, дети, добрая стая гончих, лихие десять – двенадцать свор борзых, хозяйство, соседи, служба по выборам! – думал он. Но теперь была кампания, и надо было оставаться в полку. А так как это надо было, то Николай Ростов, по своему характеру, был доволен и той жизнью, которую он вел в полку, и сумел сделать себе эту жизнь приятною.
Приехав из отпуска, радостно встреченный товарищами, Николай был посылал за ремонтом и из Малороссии привел отличных лошадей, которые радовали его и заслужили ему похвалы от начальства. В отсутствие его он был произведен в ротмистры, и когда полк был поставлен на военное положение с увеличенным комплектом, он опять получил свой прежний эскадрон.
Началась кампания, полк был двинут в Польшу, выдавалось двойное жалованье, прибыли новые офицеры, новые люди, лошади; и, главное, распространилось то возбужденно веселое настроение, которое сопутствует началу войны; и Ростов, сознавая свое выгодное положение в полку, весь предался удовольствиям и интересам военной службы, хотя и знал, что рано или поздно придется их покинуть.
Войска отступали от Вильны по разным сложным государственным, политическим и тактическим причинам. Каждый шаг отступления сопровождался сложной игрой интересов, умозаключений и страстей в главном штабе. Для гусар же Павлоградского полка весь этот отступательный поход, в лучшую пору лета, с достаточным продовольствием, был самым простым и веселым делом. Унывать, беспокоиться и интриговать могли в главной квартире, а в глубокой армии и не спрашивали себя, куда, зачем идут. Если жалели, что отступают, то только потому, что надо было выходить из обжитой квартиры, от хорошенькой панны. Ежели и приходило кому нибудь в голову, что дела плохи, то, как следует хорошему военному человеку, тот, кому это приходило в голову, старался быть весел и не думать об общем ходе дел, а думать о своем ближайшем деле. Сначала весело стояли подле Вильны, заводя знакомства с польскими помещиками и ожидая и отбывая смотры государя и других высших командиров. Потом пришел приказ отступить к Свенцянам и истреблять провиант, который нельзя было увезти. Свенцяны памятны были гусарам только потому, что это был пьяный лагерь, как прозвала вся армия стоянку у Свенцян, и потому, что в Свенцянах много было жалоб на войска за то, что они, воспользовавшись приказанием отбирать провиант, в числе провианта забирали и лошадей, и экипажи, и ковры у польских панов. Ростов помнил Свенцяны потому, что он в первый день вступления в это местечко сменил вахмистра и не мог справиться с перепившимися всеми людьми эскадрона, которые без его ведома увезли пять бочек старого пива. От Свенцян отступали дальше и дальше до Дриссы, и опять отступили от Дриссы, уже приближаясь к русским границам.
13 го июля павлоградцам в первый раз пришлось быть в серьезном деле.
12 го июля в ночь, накануне дела, была сильная буря с дождем и грозой. Лето 1812 года вообще было замечательно бурями.
Павлоградские два эскадрона стояли биваками, среди выбитого дотла скотом и лошадьми, уже выколосившегося ржаного поля. Дождь лил ливмя, и Ростов с покровительствуемым им молодым офицером Ильиным сидел под огороженным на скорую руку шалашиком. Офицер их полка, с длинными усами, продолжавшимися от щек, ездивший в штаб и застигнутый дождем, зашел к Ростову.
– Я, граф, из штаба. Слышали подвиг Раевского? – И офицер рассказал подробности Салтановского сражения, слышанные им в штабе.
Ростов, пожимаясь шеей, за которую затекала вода, курил трубку и слушал невнимательно, изредка поглядывая на молодого офицера Ильина, который жался около него. Офицер этот, шестнадцатилетний мальчик, недавно поступивший в полк, был теперь в отношении к Николаю тем, чем был Николай в отношении к Денисову семь лет тому назад. Ильин старался во всем подражать Ростову и, как женщина, был влюблен в него.
Офицер с двойными усами, Здржинский, рассказывал напыщенно о том, как Салтановская плотина была Фермопилами русских, как на этой плотине был совершен генералом Раевским поступок, достойный древности. Здржинский рассказывал поступок Раевского, который вывел на плотину своих двух сыновей под страшный огонь и с ними рядом пошел в атаку. Ростов слушал рассказ и не только ничего не говорил в подтверждение восторга Здржинского, но, напротив, имел вид человека, который стыдился того, что ему рассказывают, хотя и не намерен возражать. Ростов после Аустерлицкой и 1807 года кампаний знал по своему собственному опыту, что, рассказывая военные происшествия, всегда врут, как и сам он врал, рассказывая; во вторых, он имел настолько опытности, что знал, как все происходит на войне совсем не так, как мы можем воображать и рассказывать. И потому ему не нравился рассказ Здржинского, не нравился и сам Здржинский, который, с своими усами от щек, по своей привычке низко нагибался над лицом того, кому он рассказывал, и теснил его в тесном шалаше. Ростов молча смотрел на него. «Во первых, на плотине, которую атаковали, должна была быть, верно, такая путаница и теснота, что ежели Раевский и вывел своих сыновей, то это ни на кого не могло подействовать, кроме как человек на десять, которые были около самого его, – думал Ростов, – остальные и не могли видеть, как и с кем шел Раевский по плотине. Но и те, которые видели это, не могли очень воодушевиться, потому что что им было за дело до нежных родительских чувств Раевского, когда тут дело шло о собственной шкуре? Потом оттого, что возьмут или не возьмут Салтановскую плотину, не зависела судьба отечества, как нам описывают это про Фермопилы. И стало быть, зачем же было приносить такую жертву? И потом, зачем тут, на войне, мешать своих детей? Я бы не только Петю брата не повел бы, даже и Ильина, даже этого чужого мне, но доброго мальчика, постарался бы поставить куда нибудь под защиту», – продолжал думать Ростов, слушая Здржинского. Но он не сказал своих мыслей: он и на это уже имел опыт. Он знал, что этот рассказ содействовал к прославлению нашего оружия, и потому надо было делать вид, что не сомневаешься в нем. Так он и делал.
