Кубок СССР по футболу 1937
Поделись знанием:
В то время как такие разговоры происходили в приемной и в княжниной комнатах, карета с Пьером (за которым было послано) и с Анной Михайловной (которая нашла нужным ехать с ним) въезжала во двор графа Безухого. Когда колеса кареты мягко зазвучали по соломе, настланной под окнами, Анна Михайловна, обратившись к своему спутнику с утешительными словами, убедилась в том, что он спит в углу кареты, и разбудила его. Очнувшись, Пьер за Анною Михайловной вышел из кареты и тут только подумал о том свидании с умирающим отцом, которое его ожидало. Он заметил, что они подъехали не к парадному, а к заднему подъезду. В то время как он сходил с подножки, два человека в мещанской одежде торопливо отбежали от подъезда в тень стены. Приостановившись, Пьер разглядел в тени дома с обеих сторон еще несколько таких же людей. Но ни Анна Михайловна, ни лакей, ни кучер, которые не могли не видеть этих людей, не обратили на них внимания. Стало быть, это так нужно, решил сам с собой Пьер и прошел за Анною Михайловной. Анна Михайловна поспешными шагами шла вверх по слабо освещенной узкой каменной лестнице, подзывая отстававшего за ней Пьера, который, хотя и не понимал, для чего ему надо было вообще итти к графу, и еще меньше, зачем ему надо было итти по задней лестнице, но, судя по уверенности и поспешности Анны Михайловны, решил про себя, что это было необходимо нужно. На половине лестницы чуть не сбили их с ног какие то люди с ведрами, которые, стуча сапогами, сбегали им навстречу. Люди эти прижались к стене, чтобы пропустить Пьера с Анной Михайловной, и не показали ни малейшего удивления при виде их.
– Здесь на половину княжен? – спросила Анна Михайловна одного из них…
– Здесь, – отвечал лакей смелым, громким голосом, как будто теперь всё уже было можно, – дверь налево, матушка.
– Может быть, граф не звал меня, – сказал Пьер в то время, как он вышел на площадку, – я пошел бы к себе.
Анна Михайловна остановилась, чтобы поровняться с Пьером.
– Ah, mon ami! – сказала она с тем же жестом, как утром с сыном, дотрогиваясь до его руки: – croyez, que je souffre autant, que vous, mais soyez homme. [Поверьте, я страдаю не меньше вас, но будьте мужчиной.]
– Право, я пойду? – спросил Пьер, ласково чрез очки глядя на Анну Михайловну.
– Ah, mon ami, oubliez les torts qu'on a pu avoir envers vous, pensez que c'est votre pere… peut etre a l'agonie. – Она вздохнула. – Je vous ai tout de suite aime comme mon fils. Fiez vous a moi, Pierre. Je n'oublirai pas vos interets. [Забудьте, друг мой, в чем были против вас неправы. Вспомните, что это ваш отец… Может быть, в агонии. Я тотчас полюбила вас, как сына. Доверьтесь мне, Пьер. Я не забуду ваших интересов.]
Пьер ничего не понимал; опять ему еще сильнее показалось, что всё это так должно быть, и он покорно последовал за Анною Михайловной, уже отворявшею дверь.
Дверь выходила в переднюю заднего хода. В углу сидел старик слуга княжен и вязал чулок. Пьер никогда не был на этой половине, даже не предполагал существования таких покоев. Анна Михайловна спросила у обгонявшей их, с графином на подносе, девушки (назвав ее милой и голубушкой) о здоровье княжен и повлекла Пьера дальше по каменному коридору. Из коридора первая дверь налево вела в жилые комнаты княжен. Горничная, с графином, второпях (как и всё делалось второпях в эту минуту в этом доме) не затворила двери, и Пьер с Анною Михайловной, проходя мимо, невольно заглянули в ту комнату, где, разговаривая, сидели близко друг от друга старшая княжна с князем Васильем. Увидав проходящих, князь Василий сделал нетерпеливое движение и откинулся назад; княжна вскочила и отчаянным жестом изо всей силы хлопнула дверью, затворяя ее.
Жест этот был так не похож на всегдашнее спокойствие княжны, страх, выразившийся на лице князя Василья, был так несвойствен его важности, что Пьер, остановившись, вопросительно, через очки, посмотрел на свою руководительницу.
Анна Михайловна не выразила удивления, она только слегка улыбнулась и вздохнула, как будто показывая, что всего этого она ожидала.
– Soyez homme, mon ami, c'est moi qui veillerai a vos interets, [Будьте мужчиною, друг мой, я же стану блюсти за вашими интересами.] – сказала она в ответ на его взгляд и еще скорее пошла по коридору.
Пьер не понимал, в чем дело, и еще меньше, что значило veiller a vos interets, [блюсти ваши интересы,] но он понимал, что всё это так должно быть. Коридором они вышли в полуосвещенную залу, примыкавшую к приемной графа. Это была одна из тех холодных и роскошных комнат, которые знал Пьер с парадного крыльца. Но и в этой комнате, посередине, стояла пустая ванна и была пролита вода по ковру. Навстречу им вышли на цыпочках, не обращая на них внимания, слуга и причетник с кадилом. Они вошли в знакомую Пьеру приемную с двумя итальянскими окнами, выходом в зимний сад, с большим бюстом и во весь рост портретом Екатерины. Все те же люди, почти в тех же положениях, сидели, перешептываясь, в приемной. Все, смолкнув, оглянулись на вошедшую Анну Михайловну, с ее исплаканным, бледным лицом, и на толстого, большого Пьера, который, опустив голову, покорно следовал за нею.
На лице Анны Михайловны выразилось сознание того, что решительная минута наступила; она, с приемами деловой петербургской дамы, вошла в комнату, не отпуская от себя Пьера, еще смелее, чем утром. Она чувствовала, что так как она ведет за собою того, кого желал видеть умирающий, то прием ее был обеспечен. Быстрым взглядом оглядев всех, бывших в комнате, и заметив графова духовника, она, не то что согнувшись, но сделавшись вдруг меньше ростом, мелкою иноходью подплыла к духовнику и почтительно приняла благословение одного, потом другого духовного лица.
– Слава Богу, что успели, – сказала она духовному лицу, – мы все, родные, так боялись. Вот этот молодой человек – сын графа, – прибавила она тише. – Ужасная минута!
Проговорив эти слова, она подошла к доктору.
– Cher docteur, – сказала она ему, – ce jeune homme est le fils du comte… y a t il de l'espoir? [этот молодой человек – сын графа… Есть ли надежда?]
Доктор молча, быстрым движением возвел кверху глаза и плечи. Анна Михайловна точно таким же движением возвела плечи и глаза, почти закрыв их, вздохнула и отошла от доктора к Пьеру. Она особенно почтительно и нежно грустно обратилась к Пьеру.
– Ayez confiance en Sa misericorde, [Доверьтесь Его милосердию,] – сказала она ему, указав ему диванчик, чтобы сесть подождать ее, сама неслышно направилась к двери, на которую все смотрели, и вслед за чуть слышным звуком этой двери скрылась за нею.
Пьер, решившись во всем повиноваться своей руководительнице, направился к диванчику, который она ему указала. Как только Анна Михайловна скрылась, он заметил, что взгляды всех, бывших в комнате, больше чем с любопытством и с участием устремились на него. Он заметил, что все перешептывались, указывая на него глазами, как будто со страхом и даже с подобострастием. Ему оказывали уважение, какого прежде никогда не оказывали: неизвестная ему дама, которая говорила с духовными лицами, встала с своего места и предложила ему сесть, адъютант поднял уроненную Пьером перчатку и подал ему; доктора почтительно замолкли, когда он проходил мимо их, и посторонились, чтобы дать ему место. Пьер хотел сначала сесть на другое место, чтобы не стеснять даму, хотел сам поднять перчатку и обойти докторов, которые вовсе и не стояли на дороге; но он вдруг почувствовал, что это было бы неприлично, он почувствовал, что он в нынешнюю ночь есть лицо, которое обязано совершить какой то страшный и ожидаемый всеми обряд, и что поэтому он должен был принимать от всех услуги. Он принял молча перчатку от адъютанта, сел на место дамы, положив свои большие руки на симметрично выставленные колени, в наивной позе египетской статуи, и решил про себя, что всё это так именно должно быть и что ему в нынешний вечер, для того чтобы не потеряться и не наделать глупостей, не следует действовать по своим соображениям, а надобно предоставить себя вполне на волю тех, которые руководили им.
Не прошло и двух минут, как князь Василий, в своем кафтане с тремя звездами, величественно, высоко неся голову, вошел в комнату. Он казался похудевшим с утра; глаза его были больше обыкновенного, когда он оглянул комнату и увидал Пьера. Он подошел к нему, взял руку (чего он прежде никогда не делал) и потянул ее книзу, как будто он хотел испытать, крепко ли она держится.
– Courage, courage, mon ami. Il a demande a vous voir. C'est bien… [Не унывать, не унывать, мой друг. Он пожелал вас видеть. Это хорошо…] – и он хотел итти.
Но Пьер почел нужным спросить:
– Как здоровье…
Он замялся, не зная, прилично ли назвать умирающего графом; назвать же отцом ему было совестно.
– Il a eu encore un coup, il y a une demi heure. Еще был удар. Courage, mon аmi… [Полчаса назад у него был еще удар. Не унывать, мой друг…]
Пьер был в таком состоянии неясности мысли, что при слове «удар» ему представился удар какого нибудь тела. Он, недоумевая, посмотрел на князя Василия и уже потом сообразил, что ударом называется болезнь. Князь Василий на ходу сказал несколько слов Лоррену и прошел в дверь на цыпочках. Он не умел ходить на цыпочках и неловко подпрыгивал всем телом. Вслед за ним прошла старшая княжна, потом прошли духовные лица и причетники, люди (прислуга) тоже прошли в дверь. За этою дверью послышалось передвиженье, и наконец, всё с тем же бледным, но твердым в исполнении долга лицом, выбежала Анна Михайловна и, дотронувшись до руки Пьера, сказала:
– La bonte divine est inepuisable. C'est la ceremonie de l'extreme onction qui va commencer. Venez. [Милосердие Божие неисчерпаемо. Соборование сейчас начнется. Пойдемте.]
Пьер прошел в дверь, ступая по мягкому ковру, и заметил, что и адъютант, и незнакомая дама, и еще кто то из прислуги – все прошли за ним, как будто теперь уж не надо было спрашивать разрешения входить в эту комнату.
Пьер хорошо знал эту большую, разделенную колоннами и аркой комнату, всю обитую персидскими коврами. Часть комнаты за колоннами, где с одной стороны стояла высокая красного дерева кровать, под шелковыми занавесами, а с другой – огромный киот с образами, была красно и ярко освещена, как бывают освещены церкви во время вечерней службы. Под освещенными ризами киота стояло длинное вольтеровское кресло, и на кресле, обложенном вверху снежно белыми, не смятыми, видимо, только – что перемененными подушками, укрытая до пояса ярко зеленым одеялом, лежала знакомая Пьеру величественная фигура его отца, графа Безухого, с тою же седою гривой волос, напоминавших льва, над широким лбом и с теми же характерно благородными крупными морщинами на красивом красно желтом лице. Он лежал прямо под образами; обе толстые, большие руки его были выпростаны из под одеяла и лежали на нем. В правую руку, лежавшую ладонью книзу, между большим и указательным пальцами вставлена была восковая свеча, которую, нагибаясь из за кресла, придерживал в ней старый слуга. Над креслом стояли духовные лица в своих величественных блестящих одеждах, с выпростанными на них длинными волосами, с зажженными свечами в руках, и медленно торжественно служили. Немного позади их стояли две младшие княжны, с платком в руках и у глаз, и впереди их старшая, Катишь, с злобным и решительным видом, ни на мгновение не спуская глаз с икон, как будто говорила всем, что не отвечает за себя, если оглянется. Анна Михайловна, с кроткою печалью и всепрощением на лице, и неизвестная дама стояли у двери. Князь Василий стоял с другой стороны двери, близко к креслу, за резным бархатным стулом, который он поворотил к себе спинкой, и, облокотив на нее левую руку со свечой, крестился правою, каждый раз поднимая глаза кверху, когда приставлял персты ко лбу. Лицо его выражало спокойную набожность и преданность воле Божией. «Ежели вы не понимаете этих чувств, то тем хуже для вас», казалось, говорило его лицо.
Сзади его стоял адъютант, доктора и мужская прислуга; как бы в церкви, мужчины и женщины разделились. Всё молчало, крестилось, только слышны были церковное чтение, сдержанное, густое басовое пение и в минуты молчания перестановка ног и вздохи. Анна Михайловна, с тем значительным видом, который показывал, что она знает, что делает, перешла через всю комнату к Пьеру и подала ему свечу. Он зажег ее и, развлеченный наблюдениями над окружающими, стал креститься тою же рукой, в которой была свеча.
Младшая, румяная и смешливая княжна Софи, с родинкою, смотрела на него. Она улыбнулась, спрятала свое лицо в платок и долго не открывала его; но, посмотрев на Пьера, опять засмеялась. Она, видимо, чувствовала себя не в силах глядеть на него без смеха, но не могла удержаться, чтобы не смотреть на него, и во избежание искушений тихо перешла за колонну. В середине службы голоса духовенства вдруг замолкли; духовные лица шопотом сказали что то друг другу; старый слуга, державший руку графа, поднялся и обратился к дамам. Анна Михайловна выступила вперед и, нагнувшись над больным, из за спины пальцем поманила к себе Лоррена. Француз доктор, – стоявший без зажженной свечи, прислонившись к колонне, в той почтительной позе иностранца, которая показывает, что, несмотря на различие веры, он понимает всю важность совершающегося обряда и даже одобряет его, – неслышными шагами человека во всей силе возраста подошел к больному, взял своими белыми тонкими пальцами его свободную руку с зеленого одеяла и, отвернувшись, стал щупать пульс и задумался. Больному дали чего то выпить, зашевелились около него, потом опять расступились по местам, и богослужение возобновилось. Во время этого перерыва Пьер заметил, что князь Василий вышел из за своей спинки стула и, с тем же видом, который показывал, что он знает, что делает, и что тем хуже для других, ежели они не понимают его, не подошел к больному, а, пройдя мимо его, присоединился к старшей княжне и с нею вместе направился в глубь спальни, к высокой кровати под шелковыми занавесами. От кровати и князь и княжна оба скрылись в заднюю дверь, но перед концом службы один за другим возвратились на свои места. Пьер обратил на это обстоятельство не более внимания, как и на все другие, раз навсегда решив в своем уме, что всё, что совершалось перед ним нынешний вечер, было так необходимо нужно.
Звуки церковного пения прекратились, и послышался голос духовного лица, которое почтительно поздравляло больного с принятием таинства. Больной лежал всё так же безжизненно и неподвижно. Вокруг него всё зашевелилось, послышались шаги и шопоты, из которых шопот Анны Михайловны выдавался резче всех.
Пьер слышал, как она сказала:
– Непременно надо перенести на кровать, здесь никак нельзя будет…
Больного так обступили доктора, княжны и слуги, что Пьер уже не видал той красно желтой головы с седою гривой, которая, несмотря на то, что он видел и другие лица, ни на мгновение не выходила у него из вида во всё время службы. Пьер догадался по осторожному движению людей, обступивших кресло, что умирающего поднимали и переносили.
– За мою руку держись, уронишь так, – послышался ему испуганный шопот одного из слуг, – снизу… еще один, – говорили голоса, и тяжелые дыхания и переступанья ногами людей стали торопливее, как будто тяжесть, которую они несли, была сверх сил их.
Несущие, в числе которых была и Анна Михайловна, поровнялись с молодым человеком, и ему на мгновение из за спин и затылков людей показалась высокая, жирная, открытая грудь, тучные плечи больного, приподнятые кверху людьми, державшими его под мышки, и седая курчавая, львиная голова. Голова эта, с необычайно широким лбом и скулами, красивым чувственным ртом и величественным холодным взглядом, была не обезображена близостью смерти. Она была такая же, какою знал ее Пьер назад тому три месяца, когда граф отпускал его в Петербург. Но голова эта беспомощно покачивалась от неровных шагов несущих, и холодный, безучастный взгляд не знал, на чем остановиться.
Прошло несколько минут суетни около высокой кровати; люди, несшие больного, разошлись. Анна Михайловна дотронулась до руки Пьера и сказала ему: «Venez». [Идите.] Пьер вместе с нею подошел к кровати, на которой, в праздничной позе, видимо, имевшей отношение к только что совершенному таинству, был положен больной. Он лежал, высоко опираясь головой на подушки. Руки его были симметрично выложены на зеленом шелковом одеяле ладонями вниз. Когда Пьер подошел, граф глядел прямо на него, но глядел тем взглядом, которого смысл и значение нельзя понять человеку. Или этот взгляд ровно ничего не говорил, как только то, что, покуда есть глаза, надо же глядеть куда нибудь, или он говорил слишком многое. Пьер остановился, не зная, что ему делать, и вопросительно оглянулся на свою руководительницу Анну Михайловну. Анна Михайловна сделала ему торопливый жест глазами, указывая на руку больного и губами посылая ей воздушный поцелуй. Пьер, старательно вытягивая шею, чтоб не зацепить за одеяло, исполнил ее совет и приложился к ширококостной и мясистой руке. Ни рука, ни один мускул лица графа не дрогнули. Пьер опять вопросительно посмотрел на Анну Михайловну, спрашивая теперь, что ему делать. Анна Михайловна глазами указала ему на кресло, стоявшее подле кровати. Пьер покорно стал садиться на кресло, глазами продолжая спрашивать, то ли он сделал, что нужно. Анна Михайловна одобрительно кивнула головой. Пьер принял опять симметрично наивное положение египетской статуи, видимо, соболезнуя о том, что неуклюжее и толстое тело его занимало такое большое пространство, и употребляя все душевные силы, чтобы казаться как можно меньше. Он смотрел на графа. Граф смотрел на то место, где находилось лицо Пьера, в то время как он стоял. Анна Михайловна являла в своем положении сознание трогательной важности этой последней минуты свидания отца с сыном. Это продолжалось две минуты, которые показались Пьеру часом. Вдруг в крупных мускулах и морщинах лица графа появилось содрогание. Содрогание усиливалось, красивый рот покривился (тут только Пьер понял, до какой степени отец его был близок к смерти), из перекривленного рта послышался неясный хриплый звук. Анна Михайловна старательно смотрела в глаза больному и, стараясь угадать, чего было нужно ему, указывала то на Пьера, то на питье, то шопотом вопросительно называла князя Василия, то указывала на одеяло. Глаза и лицо больного выказывали нетерпение. Он сделал усилие, чтобы взглянуть на слугу, который безотходно стоял у изголовья постели.
– На другой бочок перевернуться хотят, – прошептал слуга и поднялся, чтобы переворотить лицом к стене тяжелое тело графа.
Пьер встал, чтобы помочь слуге.
В то время как графа переворачивали, одна рука его беспомощно завалилась назад, и он сделал напрасное усилие, чтобы перетащить ее. Заметил ли граф тот взгляд ужаса, с которым Пьер смотрел на эту безжизненную руку, или какая другая мысль промелькнула в его умирающей голове в эту минуту, но он посмотрел на непослушную руку, на выражение ужаса в лице Пьера, опять на руку, и на лице его явилась так не шедшая к его чертам слабая, страдальческая улыбка, выражавшая как бы насмешку над своим собственным бессилием. Неожиданно, при виде этой улыбки, Пьер почувствовал содрогание в груди, щипанье в носу, и слезы затуманили его зрение. Больного перевернули на бок к стене. Он вздохнул.
– Il est assoupi, [Он задремал,] – сказала Анна Михайловна, заметив приходившую на смену княжну. – Аllons. [Пойдем.]
Пьер вышел.
В приемной никого уже не было, кроме князя Василия и старшей княжны, которые, сидя под портретом Екатерины, о чем то оживленно говорили. Как только они увидали Пьера с его руководительницей, они замолчали. Княжна что то спрятала, как показалось Пьеру, и прошептала:
– Не могу видеть эту женщину.
– Catiche a fait donner du the dans le petit salon, – сказал князь Василий Анне Михайловне. – Allez, ma pauvre Анна Михайловна, prenez quelque сhose, autrement vous ne suffirez pas. [Катишь велела подать чаю в маленькой гостиной. Вы бы пошли, бедная Анна Михайловна, подкрепили себя, а то вас не хватит.]
Пьеру он ничего не сказал, только пожал с чувством его руку пониже плеча. Пьер с Анной Михайловной прошли в petit salon. [маленькую гостиную.]
– II n'y a rien qui restaure, comme une tasse de cet excellent the russe apres une nuit blanche, [Ничто так не восстановляет после бессонной ночи, как чашка этого превосходного русского чаю.] – говорил Лоррен с выражением сдержанной оживленности, отхлебывая из тонкой, без ручки, китайской чашки, стоя в маленькой круглой гостиной перед столом, на котором стоял чайный прибор и холодный ужин. Около стола собрались, чтобы подкрепить свои силы, все бывшие в эту ночь в доме графа Безухого. Пьер хорошо помнил эту маленькую круглую гостиную, с зеркалами и маленькими столиками. Во время балов в доме графа, Пьер, не умевший танцовать, любил сидеть в этой маленькой зеркальной и наблюдать, как дамы в бальных туалетах, брильянтах и жемчугах на голых плечах, проходя через эту комнату, оглядывали себя в ярко освещенные зеркала, несколько раз повторявшие их отражения. Теперь та же комната была едва освещена двумя свечами, и среди ночи на одном маленьком столике беспорядочно стояли чайный прибор и блюда, и разнообразные, непраздничные люди, шопотом переговариваясь, сидели в ней, каждым движением, каждым словом показывая, что никто не забывает и того, что делается теперь и имеет еще совершиться в спальне. Пьер не стал есть, хотя ему и очень хотелось. Он оглянулся вопросительно на свою руководительницу и увидел, что она на цыпочках выходила опять в приемную, где остался князь Василий с старшею княжной. Пьер полагал, что и это было так нужно, и, помедлив немного, пошел за ней. Анна Михайловна стояла подле княжны, и обе они в одно время говорили взволнованным шопотом:
– Позвольте мне, княгиня, знать, что нужно и что ненужно, – говорила княжна, видимо, находясь в том же взволнованном состоянии, в каком она была в то время, как захлопывала дверь своей комнаты.
– Но, милая княжна, – кротко и убедительно говорила Анна Михайловна, заступая дорогу от спальни и не пуская княжну, – не будет ли это слишком тяжело для бедного дядюшки в такие минуты, когда ему нужен отдых? В такие минуты разговор о мирском, когда его душа уже приготовлена…
Князь Василий сидел на кресле, в своей фамильярной позе, высоко заложив ногу на ногу. Щеки его сильно перепрыгивали и, опустившись, казались толще внизу; но он имел вид человека, мало занятого разговором двух дам.
– Voyons, ma bonne Анна Михайловна, laissez faire Catiche. [Оставьте Катю делать, что она знает.] Вы знаете, как граф ее любит.
– Я и не знаю, что в этой бумаге, – говорила княжна, обращаясь к князю Василью и указывая на мозаиковый портфель, который она держала в руках. – Я знаю только, что настоящее завещание у него в бюро, а это забытая бумага…
Она хотела обойти Анну Михайловну, но Анна Михайловна, подпрыгнув, опять загородила ей дорогу.
– Я знаю, милая, добрая княжна, – сказала Анна Михайловна, хватаясь рукой за портфель и так крепко, что видно было, она не скоро его пустит. – Милая княжна, я вас прошу, я вас умоляю, пожалейте его. Je vous en conjure… [Умоляю вас…]
Княжна молчала. Слышны были только звуки усилий борьбы зa портфель. Видно было, что ежели она заговорит, то заговорит не лестно для Анны Михайловны. Анна Михайловна держала крепко, но, несмотря на то, голос ее удерживал всю свою сладкую тягучесть и мягкость.
– Пьер, подойдите сюда, мой друг. Я думаю, что он не лишний в родственном совете: не правда ли, князь?
– Что же вы молчите, mon cousin? – вдруг вскрикнула княжна так громко, что в гостиной услыхали и испугались ее голоса. – Что вы молчите, когда здесь Бог знает кто позволяет себе вмешиваться и делать сцены на пороге комнаты умирающего. Интриганка! – прошептала она злобно и дернула портфель изо всей силы.
Но Анна Михайловна сделала несколько шагов, чтобы не отстать от портфеля, и перехватила руку.
– Oh! – сказал князь Василий укоризненно и удивленно. Он встал. – C'est ridicule. Voyons, [Это смешно. Ну, же,] пустите. Я вам говорю.
Княжна пустила.
– И вы!
Анна Михайловна не послушалась его.
– Пустите, я вам говорю. Я беру всё на себя. Я пойду и спрошу его. Я… довольно вам этого.
– Mais, mon prince, [Но, князь,] – говорила Анна Михайловна, – после такого великого таинства дайте ему минуту покоя. Вот, Пьер, скажите ваше мнение, – обратилась она к молодому человеку, который, вплоть подойдя к ним, удивленно смотрел на озлобленное, потерявшее всё приличие лицо княжны и на перепрыгивающие щеки князя Василья.
– Помните, что вы будете отвечать за все последствия, – строго сказал князь Василий, – вы не знаете, что вы делаете.
– Мерзкая женщина! – вскрикнула княжна, неожиданно бросаясь на Анну Михайловну и вырывая портфель.
Князь Василий опустил голову и развел руками.
В эту минуту дверь, та страшная дверь, на которую так долго смотрел Пьер и которая так тихо отворялась, быстро, с шумом откинулась, стукнув об стену, и средняя княжна выбежала оттуда и всплеснула руками.
– Что вы делаете! – отчаянно проговорила она. – II s'en va et vous me laissez seule. [Он умирает, а вы меня оставляете одну.]
Старшая княжна выронила портфель. Анна Михайловна быстро нагнулась и, подхватив спорную вещь, побежала в спальню. Старшая княжна и князь Василий, опомнившись, пошли за ней. Через несколько минут первая вышла оттуда старшая княжна с бледным и сухим лицом и прикушенною нижнею губой. При виде Пьера лицо ее выразило неудержимую злобу.
– Да, радуйтесь теперь, – сказала она, – вы этого ждали.
И, зарыдав, она закрыла лицо платком и выбежала из комнаты.
За княжной вышел князь Василий. Он, шатаясь, дошел до дивана, на котором сидел Пьер, и упал на него, закрыв глаза рукой. Пьер заметил, что он был бледен и что нижняя челюсть его прыгала и тряслась, как в лихорадочной дрожи.
– Ах, мой друг! – сказал он, взяв Пьера за локоть; и в голосе его была искренность и слабость, которых Пьер никогда прежде не замечал в нем. – Сколько мы грешим, сколько мы обманываем, и всё для чего? Мне шестой десяток, мой друг… Ведь мне… Всё кончится смертью, всё. Смерть ужасна. – Он заплакал.
Анна Михайловна вышла последняя. Она подошла к Пьеру тихими, медленными шагами.
– Пьер!… – сказала она.
Пьер вопросительно смотрел на нее. Она поцеловала в лоб молодого человека, увлажая его слезами. Она помолчала.
– II n'est plus… [Его не стало…]
Пьер смотрел на нее через очки.
– Allons, je vous reconduirai. Tachez de pleurer. Rien ne soulage, comme les larmes. [Пойдемте, я вас провожу. Старайтесь плакать: ничто так не облегчает, как слезы.]
Она провела его в темную гостиную и Пьер рад был, что никто там не видел его лица. Анна Михайловна ушла от него, и когда она вернулась, он, подложив под голову руку, спал крепким сном.
На другое утро Анна Михайловна говорила Пьеру:
– Oui, mon cher, c'est une grande perte pour nous tous. Je ne parle pas de vous. Mais Dieu vous soutndra, vous etes jeune et vous voila a la tete d'une immense fortune, je l'espere. Le testament n'a pas ete encore ouvert. Je vous connais assez pour savoir que cela ne vous tourienera pas la tete, mais cela vous impose des devoirs, et il faut etre homme. [Да, мой друг, это великая потеря для всех нас, не говоря о вас. Но Бог вас поддержит, вы молоды, и вот вы теперь, надеюсь, обладатель огромного богатства. Завещание еще не вскрыто. Я довольно вас знаю и уверена, что это не вскружит вам голову; но это налагает на вас обязанности; и надо быть мужчиной.]
Пьер молчал.
– Peut etre plus tard je vous dirai, mon cher, que si je n'avais pas ete la, Dieu sait ce qui serait arrive. Vous savez, mon oncle avant hier encore me promettait de ne pas oublier Boris. Mais il n'a pas eu le temps. J'espere, mon cher ami, que vous remplirez le desir de votre pere. [После я, может быть, расскажу вам, что если б я не была там, то Бог знает, что бы случилось. Вы знаете, что дядюшка третьего дня обещал мне не забыть Бориса, но не успел. Надеюсь, мой друг, вы исполните желание отца.]
Пьер, ничего не понимая и молча, застенчиво краснея, смотрел на княгиню Анну Михайловну. Переговорив с Пьером, Анна Михайловна уехала к Ростовым и легла спать. Проснувшись утром, она рассказывала Ростовым и всем знакомым подробности смерти графа Безухого. Она говорила, что граф умер так, как и она желала бы умереть, что конец его был не только трогателен, но и назидателен; последнее же свидание отца с сыном было до того трогательно, что она не могла вспомнить его без слез, и что она не знает, – кто лучше вел себя в эти страшные минуты: отец ли, который так всё и всех вспомнил в последние минуты и такие трогательные слова сказал сыну, или Пьер, на которого жалко было смотреть, как он был убит и как, несмотря на это, старался скрыть свою печаль, чтобы не огорчить умирающего отца. «C'est penible, mais cela fait du bien; ca eleve l'ame de voir des hommes, comme le vieux comte et son digne fils», [Это тяжело, но это спасительно; душа возвышается, когда видишь таких людей, как старый граф и его достойный сын,] говорила она. О поступках княжны и князя Василья она, не одобряя их, тоже рассказывала, но под большим секретом и шопотом.
В Лысых Горах, имении князя Николая Андреевича Болконского, ожидали с каждым днем приезда молодого князя Андрея с княгиней; но ожидание не нарушало стройного порядка, по которому шла жизнь в доме старого князя. Генерал аншеф князь Николай Андреевич, по прозванию в обществе le roi de Prusse, [король прусский,] с того времени, как при Павле был сослан в деревню, жил безвыездно в своих Лысых Горах с дочерью, княжною Марьей, и при ней компаньонкой, m lle Bourienne. [мадмуазель Бурьен.] И в новое царствование, хотя ему и был разрешен въезд в столицы, он также продолжал безвыездно жить в деревне, говоря, что ежели кому его нужно, то тот и от Москвы полтораста верст доедет до Лысых Гор, а что ему никого и ничего не нужно. Он говорил, что есть только два источника людских пороков: праздность и суеверие, и что есть только две добродетели: деятельность и ум. Он сам занимался воспитанием своей дочери и, чтобы развивать в ней обе главные добродетели, до двадцати лет давал ей уроки алгебры и геометрии и распределял всю ее жизнь в беспрерывных занятиях. Сам он постоянно был занят то писанием своих мемуаров, то выкладками из высшей математики, то точением табакерок на станке, то работой в саду и наблюдением над постройками, которые не прекращались в его имении. Так как главное условие для деятельности есть порядок, то и порядок в его образе жизни был доведен до последней степени точности. Его выходы к столу совершались при одних и тех же неизменных условиях, и не только в один и тот же час, но и минуту. С людьми, окружавшими его, от дочери до слуг, князь был резок и неизменно требователен, и потому, не быв жестоким, он возбуждал к себе страх и почтительность, каких не легко мог бы добиться самый жестокий человек. Несмотря на то, что он был в отставке и не имел теперь никакого значения в государственных делах, каждый начальник той губернии, где было имение князя, считал своим долгом являться к нему и точно так же, как архитектор, садовник или княжна Марья, дожидался назначенного часа выхода князя в высокой официантской. И каждый в этой официантской испытывал то же чувство почтительности и даже страха, в то время как отворялась громадно высокая дверь кабинета и показывалась в напудренном парике невысокая фигурка старика, с маленькими сухими ручками и серыми висячими бровями, иногда, как он насупливался, застилавшими блеск умных и точно молодых блестящих глаз.
В день приезда молодых, утром, по обыкновению, княжна Марья в урочный час входила для утреннего приветствия в официантскую и со страхом крестилась и читала внутренно молитву. Каждый день она входила и каждый день молилась о том, чтобы это ежедневное свидание сошло благополучно.
Сидевший в официантской пудреный старик слуга тихим движением встал и шопотом доложил: «Пожалуйте».
Из за двери слышались равномерные звуки станка. Княжна робко потянула за легко и плавно отворяющуюся дверь и остановилась у входа. Князь работал за станком и, оглянувшись, продолжал свое дело.
Огромный кабинет был наполнен вещами, очевидно, беспрестанно употребляемыми. Большой стол, на котором лежали книги и планы, высокие стеклянные шкафы библиотеки с ключами в дверцах, высокий стол для писания в стоячем положении, на котором лежала открытая тетрадь, токарный станок, с разложенными инструментами и с рассыпанными кругом стружками, – всё выказывало постоянную, разнообразную и порядочную деятельность. По движениям небольшой ноги, обутой в татарский, шитый серебром, сапожок, по твердому налеганию жилистой, сухощавой руки видна была в князе еще упорная и много выдерживающая сила свежей старости. Сделав несколько кругов, он снял ногу с педали станка, обтер стамеску, кинул ее в кожаный карман, приделанный к станку, и, подойдя к столу, подозвал дочь. Он никогда не благословлял своих детей и только, подставив ей щетинистую, еще небритую нынче щеку, сказал, строго и вместе с тем внимательно нежно оглядев ее:
– Здорова?… ну, так садись!
Он взял тетрадь геометрии, писанную его рукой, и подвинул ногой свое кресло.
– На завтра! – сказал он, быстро отыскивая страницу и от параграфа до другого отмечая жестким ногтем.
Княжна пригнулась к столу над тетрадью.
– Постой, письмо тебе, – вдруг сказал старик, доставая из приделанного над столом кармана конверт, надписанный женскою рукой, и кидая его на стол.
Лицо княжны покрылось красными пятнами при виде письма. Она торопливо взяла его и пригнулась к нему.
– От Элоизы? – спросил князь, холодною улыбкой выказывая еще крепкие и желтоватые зубы.
– Да, от Жюли, – сказала княжна, робко взглядывая и робко улыбаясь.
– Еще два письма пропущу, а третье прочту, – строго сказал князь, – боюсь, много вздору пишете. Третье прочту.
– Прочтите хоть это, mon pere, [батюшка,] – отвечала княжна, краснея еще более и подавая ему письмо.
– Третье, я сказал, третье, – коротко крикнул князь, отталкивая письмо, и, облокотившись на стол, пододвинул тетрадь с чертежами геометрии.
– Ну, сударыня, – начал старик, пригнувшись близко к дочери над тетрадью и положив одну руку на спинку кресла, на котором сидела княжна, так что княжна чувствовала себя со всех сторон окруженною тем табачным и старчески едким запахом отца, который она так давно знала. – Ну, сударыня, треугольники эти подобны; изволишь видеть, угол abc…
Княжна испуганно взглядывала на близко от нее блестящие глаза отца; красные пятна переливались по ее лицу, и видно было, что она ничего не понимает и так боится, что страх помешает ей понять все дальнейшие толкования отца, как бы ясны они ни были. Виноват ли был учитель или виновата была ученица, но каждый день повторялось одно и то же: у княжны мутилось в глазах, она ничего не видела, не слышала, только чувствовала близко подле себя сухое лицо строгого отца, чувствовала его дыхание и запах и только думала о том, как бы ей уйти поскорее из кабинета и у себя на просторе понять задачу.
Старик выходил из себя: с грохотом отодвигал и придвигал кресло, на котором сам сидел, делал усилия над собой, чтобы не разгорячиться, и почти всякий раз горячился, бранился, а иногда швырял тетрадью.
Княжна ошиблась ответом.
– Ну, как же не дура! – крикнул князь, оттолкнув тетрадь и быстро отвернувшись, но тотчас же встал, прошелся, дотронулся руками до волос княжны и снова сел.
Он придвинулся и продолжал толкование.
– Нельзя, княжна, нельзя, – сказал он, когда княжна, взяв и закрыв тетрадь с заданными уроками, уже готовилась уходить, – математика великое дело, моя сударыня. А чтобы ты была похожа на наших глупых барынь, я не хочу. Стерпится слюбится. – Он потрепал ее рукой по щеке. – Дурь из головы выскочит.
Она хотела выйти, он остановил ее жестом и достал с высокого стола новую неразрезанную книгу.
– Вот еще какой то Ключ таинства тебе твоя Элоиза посылает. Религиозная. А я ни в чью веру не вмешиваюсь… Просмотрел. Возьми. Ну, ступай, ступай!
Он потрепал ее по плечу и сам запер за нею дверь.
Княжна Марья возвратилась в свою комнату с грустным, испуганным выражением, которое редко покидало ее и делало ее некрасивое, болезненное лицо еще более некрасивым, села за свой письменный стол, уставленный миниатюрными портретами и заваленный тетрадями и книгами. Княжна была столь же беспорядочная, как отец ее порядочен. Она положила тетрадь геометрии и нетерпеливо распечатала письмо. Письмо было от ближайшего с детства друга княжны; друг этот была та самая Жюли Карагина, которая была на именинах у Ростовых:
Жюли писала:
«Chere et excellente amie, quelle chose terrible et effrayante que l'absence! J'ai beau me dire que la moitie de mon existence et de mon bonheur est en vous, que malgre la distance qui nous separe, nos coeurs sont unis par des liens indissolubles; le mien se revolte contre la destinee, et je ne puis, malgre les plaisirs et les distractions qui m'entourent, vaincre une certaine tristesse cachee que je ressens au fond du coeur depuis notre separation. Pourquoi ne sommes nous pas reunies, comme cet ete dans votre grand cabinet sur le canape bleu, le canape a confidences? Pourquoi ne puis je, comme il y a trois mois, puiser de nouvelles forces morales dans votre regard si doux, si calme et si penetrant, regard que j'aimais tant et que je crois voir devant moi, quand je vous ecris».
[Милый и бесценный друг, какая страшная и ужасная вещь разлука! Сколько ни твержу себе, что половина моего существования и моего счастия в вас, что, несмотря на расстояние, которое нас разлучает, сердца наши соединены неразрывными узами, мое сердце возмущается против судьбы, и, несмотря на удовольствия и рассеяния, которые меня окружают, я не могу подавить некоторую скрытую грусть, которую испытываю в глубине сердца со времени нашей разлуки. Отчего мы не вместе, как в прошлое лето, в вашем большом кабинете, на голубом диване, на диване «признаний»? Отчего я не могу, как три месяца тому назад, почерпать новые нравственные силы в вашем взгляде, кротком, спокойном и проницательном, который я так любила и который я вижу перед собой в ту минуту, как пишу вам?]
Прочтя до этого места, княжна Марья вздохнула и оглянулась в трюмо, которое стояло направо от нее. Зеркало отразило некрасивое слабое тело и худое лицо. Глаза, всегда грустные, теперь особенно безнадежно смотрели на себя в зеркало. «Она мне льстит», подумала княжна, отвернулась и продолжала читать. Жюли, однако, не льстила своему другу: действительно, и глаза княжны, большие, глубокие и лучистые (как будто лучи теплого света иногда снопами выходили из них), были так хороши, что очень часто, несмотря на некрасивость всего лица, глаза эти делались привлекательнее красоты. Но княжна никогда не видала хорошего выражения своих глаз, того выражения, которое они принимали в те минуты, когда она не думала о себе. Как и у всех людей, лицо ее принимало натянуто неестественное, дурное выражение, как скоро она смотрелась в зеркало. Она продолжала читать: 211
«Tout Moscou ne parle que guerre. L'un de mes deux freres est deja a l'etranger, l'autre est avec la garde, qui se met en Marieche vers la frontiere. Notre cher еmpereur a quitte Petersbourg et, a ce qu'on pretend, compte lui meme exposer sa precieuse existence aux chances de la guerre. Du veuille que le monstre corsicain, qui detruit le repos de l'Europe, soit terrasse par l'ange que le Tout Рuissant, dans Sa misericorde, nous a donnee pour souverain. Sans parler de mes freres, cette guerre m'a privee d'une relation des plus cheres a mon coeur. Je parle du jeune Nicolas Rostoff, qui avec son enthousiasme n'a pu supporter l'inaction et a quitte l'universite pour aller s'enroler dans l'armee. Eh bien, chere Marieie, je vous avouerai, que, malgre son extreme jeunesse, son depart pour l'armee a ete un grand chagrin pour moi. Le jeune homme, dont je vous parlais cet ete, a tant de noblesse, de veritable jeunesse qu'on rencontre si rarement dans le siecle оu nous vivons parmi nos villards de vingt ans. Il a surtout tant de franchise et de coeur. Il est tellement pur et poetique, que mes relations avec lui, quelque passageres qu'elles fussent, ont ete l'une des plus douees jouissances de mon pauvre coeur, qui a deja tant souffert. Je vous raconterai un jour nos adieux et tout ce qui s'est dit en partant. Tout cela est encore trop frais. Ah! chere amie, vous etes heureuse de ne pas connaitre ces jouissances et ces peines si poignantes. Vous etes heureuse, puisque les derienieres sont ordinairement les plus fortes! Je sais fort bien, que le comte Nicolas est trop jeune pour pouvoir jamais devenir pour moi quelque chose de plus qu'un ami, mais cette douee amitie, ces relations si poetiques et si pures ont ete un besoin pour mon coeur. Mais n'en parlons plus. La grande nouvelle du jour qui occupe tout Moscou est la mort du vieux comte Безухой et son heritage. Figurez vous que les trois princesses n'ont recu que tres peu de chose, le prince Basile rien, est que c'est M. Pierre qui a tout herite, et qui par dessus le Marieche a ete reconnu pour fils legitime, par consequent comte Безухой est possesseur de la plus belle fortune de la Russie. On pretend que le prince Basile a joue un tres vilain role dans toute cette histoire et qu'il est reparti tout penaud pour Petersbourg.
«Je vous avoue, que je comprends tres peu toutes ces affaires de legs et de testament; ce que je sais, c'est que depuis que le jeune homme que nous connaissions tous sous le nom de M. Pierre les tout court est devenu comte Безухой et possesseur de l'une des plus grandes fortunes de la Russie, je m'amuse fort a observer les changements de ton et des manieres des mamans accablees de filles a Marieier et des demoiselles elles memes a l'egard de cet individu, qui, par parenthese, m'a paru toujours etre un pauvre, sire. Comme on s'amuse depuis deux ans a me donner des promis que je ne connais pas le plus souvent, la chronique matrimoniale de Moscou me fait comtesse Безухой. Mais vous sentez bien que je ne me souc nullement de le devenir. A propos de Marieiage, savez vous que tout derienierement la tante en general Анна Михайловна, m'a confie sous le sceau du plus grand secret un projet de Marieiage pour vous. Ce n'est ni plus, ni moins, que le fils du prince Basile, Anatole, qu'on voudrait ranger en le Marieiant a une personne riche et distinguee, et c'est sur vous qu'est tombe le choix des parents. Je ne sais comment vous envisagerez la chose, mais j'ai cru de mon devoir de vous en avertir. On le dit tres beau et tres mauvais sujet; c'est tout ce que j'ai pu savoir sur son compte.
«Mais assez de bavardage comme cela. Je finis mon second feuillet, et maman me fait chercher pour aller diner chez les Apraksines. Lisez le livre mystique que je vous envoie et qui fait fureur chez nous. Quoiqu'il y ait des choses dans ce livre difficiles a atteindre avec la faible conception humaine, c'est un livre admirable dont la lecture calme et eleve l'ame. Adieu. Mes respects a monsieur votre pere et mes compliments a m elle Bourienne. Je vous embrasse comme je vous aime. Julie».
«P.S.Donnez moi des nouvelles de votre frere et de sa charmante petite femme».
[Вся Москва только и говорит что о войне. Один из моих двух братьев уже за границей, другой с гвардией, которая выступает в поход к границе. Наш милый государь оставляет Петербург и, как предполагают, намерен сам подвергнуть свое драгоценное существование случайностям войны. Дай Бог, чтобы корсиканское чудовище, которое возмущает спокойствие Европы, было низвергнуто ангелом, которого Всемогущий в Своей благости поставил над нами повелителем. Не говоря уже о моих братьях, эта война лишила меня одного из отношений самых близких моему сердцу. Я говорю о молодом Николае Ростове; который, при своем энтузиазме, не мог переносить бездействия и оставил университет, чтобы поступить в армию. Признаюсь вам, милая Мари, что, несмотря на его чрезвычайную молодость, отъезд его в армию был для меня большим горем. В молодом человеке, о котором я говорила вам прошлым летом, столько благородства, истинной молодости, которую встречаешь так редко в наш век между двадцатилетними стариками! У него особенно так много откровенности и сердца. Он так чист и полон поэзии, что мои отношения к нему, при всей мимолетности своей, были одною из самых сладостных отрад моего бедного сердца, которое уже так много страдало. Я вам расскажу когда нибудь наше прощанье и всё, что говорилось при прощании. Всё это еще слишком свежо… Ах! милый друг, вы счастливы, что не знаете этих жгучих наслаждений, этих жгучих горестей. Вы счастливы, потому что последние обыкновенно сильнее первых. Я очень хорошо знаю, что граф Николай слишком молод для того, чтобы сделаться для меня чем нибудь кроме как другом. Но эта сладкая дружба, эти столь поэтические и столь чистые отношения были потребностью моего сердца. Но довольно об этом.
«Главная новость, занимающая всю Москву, – смерть старого графа Безухого и его наследство. Представьте себе, три княжны получили какую то малость, князь Василий ничего, а Пьер – наследник всего и, сверх того, признан законным сыном и потому графом Безухим и владельцем самого огромного состояния в России. Говорят, что князь Василий играл очень гадкую роль во всей этой истории, и что он уехал в Петербург очень сконфуженный. Признаюсь вам, я очень плохо понимаю все эти дела по духовным завещаниям; знаю только, что с тех пор как молодой человек, которого мы все знали под именем просто Пьера, сделался графом Безухим и владельцем одного из лучших состояний России, – я забавляюсь наблюдениями над переменой тона маменек, у которых есть дочери невесты, и самих барышень в отношении к этому господину, который (в скобках будь сказано) всегда казался мне очень ничтожным. Так как уже два года все забавляются тем, чтобы приискивать мне женихов, которых я большею частью не знаю, то брачная хроника Москвы делает меня графинею Безуховой. Но вы понимаете, что я нисколько этого не желаю. Кстати о браках. Знаете ли вы, что недавно всеобщая тетушка Анна Михайловна доверила мне, под величайшим секретом, замысел устроить ваше супружество. Это ни более ни менее как сын князя Василья, Анатоль, которого хотят пристроить, женив его на богатой и знатной девице, и на вас пал выбор родителей. Я не знаю, как вы посмотрите на это дело, но я сочла своим долгом предуведомить вас. Он, говорят, очень хорош и большой повеса. Вот всё, что я могла узнать о нем.
Но будет болтать. Кончаю мой второй листок, а маменька прислала за мной, чтобы ехать обедать к Апраксиным.
Прочитайте мистическую книгу, которую я вам посылаю; она имеет у нас огромный успех. Хотя в ней есть вещи, которые трудно понять слабому уму человеческому, но это превосходная книга; чтение ее успокоивает и возвышает душу. Прощайте. Мое почтение вашему батюшке и мои приветствия m lle Бурьен. Обнимаю вас от всего сердца. Юлия.
PS. Известите меня о вашем брате и о его прелестной жене.]
Княжна подумала, задумчиво улыбаясь (при чем лицо ее, освещенное ее лучистыми глазами, совершенно преобразилось), и, вдруг поднявшись, тяжело ступая, перешла к столу. Она достала бумагу, и рука ее быстро начала ходить по ней. Так писала она в ответ:
«Chere et excellente ami. Votre lettre du 13 m'a cause une grande joie. Vous m'aimez donc toujours, ma poetique Julie.
L'absence, dont vous dites tant de mal, n'a donc pas eu son influenсе habituelle sur vous. Vous vous plaignez de l'absence – que devrai je dire moi, si j'osais me plaindre, privee de tous ceux qui me sont chers? Ah l si nous n'avions pas la religion pour nous consoler, la vie serait bien triste. Pourquoi me supposez vous un regard severe, quand vous me parlez de votre affection pour le jeune homme? Sous ce rapport je ne suis rigide que pour moi. Je comprends ces sentiments chez les autres et si je ne puis approuver ne les ayant jamais ressentis, je ne les condamiene pas. Me parait seulement que l'amour chretien, l'amour du prochain, l'amour pour ses ennemis est plus meritoire, plus doux et plus beau, que ne le sont les sentiments que peuvent inspire les beaux yeux d'un jeune homme a une jeune fille poetique et aimante comme vous.
«La nouvelle de la mort du comte Безухой nous est parvenue avant votre lettre, et mon pere en a ete tres affecte. Il dit que c'etait avant derienier representant du grand siecle, et qu'a present c'est son tour; mais qu'il fera son possible pour que son tour vienne le plus tard possible. Que Dieu nous garde de ce terrible malheur! Je ne puis partager votre opinion sur Pierre que j'ai connu enfant. Il me paraissait toujours avoir un coeur excellent, et c'est la qualite que j'estime le plus dans les gens. Quant a son heritage et au role qu'y a joue le prince Basile, c'est bien triste pour tous les deux. Ah! chere amie, la parole de notre divin Sauveur qu'il est plus aise a un hameau de passer par le trou d'une aiguille, qu'il ne l'est a un riche d'entrer dans le royaume de Dieu, cette parole est terriblement vraie; je plains le prince Basile et je regrette encore davantage Pierre. Si jeune et accable de cette richesse, que de tentations n'aura t il pas a subir! Si on me demandait ce que je desirerais le plus au monde, ce serait d'etre plus pauvre que le plus pauvre des mendiants. Mille graces, chere amie, pour l'ouvrage que vous m'envoyez, et qui fait si grande fureur chez vous. Cependant, puisque vous me dites qu'au milieu de plusurs bonnes choses il y en a d'autres que la faible conception humaine ne peut atteindre, il me parait assez inutile de s'occuper d'une lecture inintelligible, qui par la meme ne pourrait etre d'aucun fruit. Je n'ai jamais pu comprendre la passion qu'ont certaines personnes de s'embrouiller l'entendement, en s'attachant a des livres mystiques, qui n'elevent que des doutes dans leurs esprits, exaltant leur imagination et leur donnent un caractere d'exageration tout a fait contraire a la simplicite chretnne. Lisons les Apotres et l'Evangile. Ne cherchons pas a penetrer ce que ceux la renferment de mysterux, car, comment oserions nous, miserables pecheurs que nous sommes, pretendre a nous initier dans les secrets terribles et sacres de la Providence, tant que nous portons cette depouille charienelle, qui eleve entre nous et l'Eterienel un voile impenetrable? Borienons nous donc a etudr les principes sublimes que notre divin Sauveur nous a laisse pour notre conduite ici bas; cherchons a nous y conformer et a les suivre, persuadons nous que moins nous donnons d'essor a notre faible esprit humain et plus il est agreable a Dieu, Qui rejette toute science ne venant pas de Lui;que moins nous cherchons a approfondir ce qu'il Lui a plu de derober a notre connaissance,et plutot II nous en accordera la decouverte par Son divin esprit.
«Mon pere ne m'a pas parle du pretendant, mais il m'a dit seulement qu'il a recu une lettre et attendait une visite du prince Basile. Pour ce qui est du projet de Marieiage qui me regarde, je vous dirai, chere et excellente amie, que le Marieiage, selon moi,est une institution divine a laquelle il faut se conformer. Quelque penible que cela soit pour moi, si le Tout Puissant m'impose jamais les devoirs d'epouse et de mere, je tacherai de les remplir aussi fidelement que je le pourrai, sans m'inquieter de l'examen de mes sentiments a l'egard de celui qu'il me donnera pour epoux. J'ai recu une lettre de mon frere, qui m'annonce son arrivee a Лысые Горы avec sa femme. Ce sera une joie de courte duree, puisqu'il nous quitte pour prendre part a cette malheureuse guerre, a laquelle nous sommes entraines Dieu sait, comment et pourquoi. Non seulement chez vous au centre des affaires et du monde on ne parle que de guerre, mais ici, au milieu de ces travaux champetres et de ce calme de la nature, que les citadins se representent ordinairement a la campagne, les bruits de la guerre se font entendre et sentir peniblement. Mon pere ne parle que Marieche et contreMarieche, choses auxquelles je ne comprends rien; et avant hier en faisant ma promenade habituelle dans la rue du village, je fus temoin d'une scene dechirante… C'etait un convoi des recrues enroles chez nous et expedies pour l'armee… Il fallait voir l'etat dans lequel se trouvant les meres, les femmes, les enfants des hommes qui partaient et entendre les sanglots des uns et des autres!
On dirait que l'humanite a oublie les lois de son divin Sauveur, Qui prechait l'amour et le pardon des offenses, et qu'elle fait consister son plus grand merite dans l'art de s'entretuer.
«Adieu, chere et bonne amie, que notre divin Sauveur et Sa tres Sainte Mere vous aient en Leur sainte et puissante garde. Marieie».
[Милый и бесценный друг. Ваше письмо от 13 го доставило мне большую радость. Вы всё еще меня любите, моя поэтическая Юлия. Разлука, о которой вы говорите так много дурного, видно, не имела на вас своего обычного влияния. Вы жалуетесь на разлуку, что же я должна была бы сказать, если бы смела, – я, лишенная всех тех, кто мне дорог? Ах, ежели бы не было у нас религии для утешения, жизнь была бы очень печальна. Почему приписываете вы мне строгий взгляд, когда говорите о вашей склонности к молодому человеку? В этом отношении я строга только к себе. Я понимаю эти чувства у других, и если не могу одобрять их, никогда не испытавши, то и не осуждаю их. Мне кажется только, что христианская любовь, любовь к ближнему, любовь к врагам, достойнее, слаще и лучше, чем те чувства, которые могут внушить прекрасные глаза молодого человека молодой девушке, поэтической и любящей, как вы.
Известие о смерти графа Безухова дошло до нас прежде вашего письма, и мой отец был очень тронут им. Он говорит, что это был предпоследний представитель великого века, и что теперь черед за ним, но что он сделает все, зависящее от него, чтобы черед этот пришел как можно позже. Избави нас Боже от этого несчастия.
Я не могу разделять вашего мнения о Пьере, которого знала еще ребенком. Мне казалось, что у него было всегда прекрасное сердце, а это то качество, которое я более всего ценю в людях. Что касается до его наследства и до роли, которую играл в этом князь Василий, то это очень печально для обоих. Ах, милый друг, слова нашего Божественного Спасителя, что легче верблюду пройти в иглиное ухо, чем богатому войти в царствие Божие, – эти слова страшно справедливы. Я жалею князя Василия и еще более Пьера. Такому молодому быть отягощенным таким огромным состоянием, – через сколько искушений надо будет пройти ему! Если б у меня спросили, чего я желаю более всего на свете, – я желаю быть беднее самого бедного из нищих. Благодарю вас тысячу раз, милый друг, за книгу, которую вы мне посылаете и которая делает столько шуму у вас. Впрочем, так как вы мне говорите, что в ней между многими хорошими вещами есть такие, которых не может постигнуть слабый ум человеческий, то мне кажется излишним заниматься непонятным чтением, которое по этому самому не могло бы принести никакой пользы. Я никогда не могла понять страсть, которую имеют некоторые особы, путать себе мысли, пристращаясь к мистическим книгам, которые возбуждают только сомнения в их умах, раздражают их воображение и дают им характер преувеличения, совершенно противный простоте христианской.
Будем читать лучше Апостолов и Евангелие. Не будем пытаться проникнуть то, что в этих книгах есть таинственного, ибо как можем мы, жалкие грешники, познать страшные и священные тайны Провидения до тех пор, пока носим на себе ту плотскую оболочку, которая воздвигает между нами и Вечным непроницаемую завесу? Ограничимся лучше изучением великих правил, которые наш Божественный Спаситель оставил нам для нашего руководства здесь, на земле; будем стараться следовать им и постараемся убедиться в том, что чем меньше мы будем давать разгула нашему уму, тем мы будем приятнее Богу, Который отвергает всякое знание, исходящее не от Него, и что чем меньше мы углубляемся в то, что Ему угодно было скрыть от нас, тем скорее даст Он нам это открытие Своим божественным разумом.
Отец мне ничего не говорил о женихе, но сказал только, что получил письмо и ждет посещения князя Василия; что касается до плана супружества относительно меня, я вам скажу, милый и бесценный друг, что брак, по моему, есть божественное установление, которому нужно подчиняться. Как бы то ни было тяжело для меня, но если Всемогущему угодно будет наложить на меня обязанности супруги и матери, я буду стараться исполнять их так верно, как могу, не заботясь об изучении своих чувств в отношении того, кого Он мне даст супругом.
Я получила письмо от брата, который мне объявляет о своем приезде с женой в Лысые Горы. Радость эта будет непродолжительна, так как он оставляет нас для того, чтобы принять участие в этой войне, в которую мы втянуты Бог знает как и зачем. Не только у вас, в центре дел и света, но и здесь, среди этих полевых работ и этой тишины, какую горожане обыкновенно представляют себе в деревне, отголоски войны слышны и дают себя тяжело чувствовать. Отец мой только и говорит, что о походах и переходах, в чем я ничего не понимаю, и третьего дня, делая мою обычную прогулку по улице деревни, я видела раздирающую душу сцену.
Это была партия рекрут, набранных у нас и посылаемых в армию. Надо было видеть состояние, в котором находились матери, жены и дети тех, которые уходили, и слышать рыдания тех и других. Подумаешь, что человечество забыло законы своего Божественного Спасителя, учившего нас любви и прощению обид, и что оно полагает главное достоинство свое в искусстве убивать друг друга.
Прощайте, милый и добрый друг. Да сохранит вас наш Божественный Спаситель и его Пресвятая Матерь под Своим святым и могущественным покровом. Мария.]
– Ah, vous expediez le courier, princesse, moi j'ai deja expedie le mien. J'ai ecris а ma pauvre mere, [А, вы отправляете письмо, я уж отправила свое. Я писала моей бедной матери,] – заговорила быстро приятным, сочным голоском улыбающаяся m lle Bourienne, картавя на р и внося с собой в сосредоточенную, грустную и пасмурную атмосферу княжны Марьи совсем другой, легкомысленно веселый и самодовольный мир.
– Princesse, il faut que je vous previenne, – прибавила она, понижая голос, – le prince a eu une altercation, – altercation, – сказала она, особенно грассируя и с удовольствием слушая себя, – une altercation avec Michel Ivanoff. Il est de tres mauvaise humeur, tres morose. Soyez prevenue, vous savez… [Надо предупредить вас, княжна, что князь разбранился с Михайлом Иванычем. Он очень не в духе, такой угрюмый. Предупреждаю вас, знаете…]
– Ah l chere amie, – отвечала княжна Марья, – je vous ai prie de ne jamais me prevenir de l'humeur dans laquelle se trouve mon pere. Je ne me permets pas de le juger, et je ne voudrais pas que les autres le fassent. [Ах, милый друг мой! Я просила вас никогда не говорить мне, в каком расположении духа батюшка. Я не позволю себе судить его и не желала бы, чтоб и другие судили.]
Княжна взглянула на часы и, заметив, что она уже пять минут пропустила то время, которое должна была употреблять для игры на клавикордах, с испуганным видом пошла в диванную. Между 12 и 2 часами, сообразно с заведенным порядком дня, князь отдыхал, а княжна играла на клавикордах.
Седой камердинер сидел, дремля и прислушиваясь к храпению князя в огромном кабинете. Из дальней стороны дома, из за затворенных дверей, слышались по двадцати раз повторяемые трудные пассажи Дюссековой сонаты.
В это время подъехала к крыльцу карета и бричка, и из кареты вышел князь Андрей, высадил свою маленькую жену и пропустил ее вперед. Седой Тихон, в парике, высунувшись из двери официантской, шопотом доложил, что князь почивают, и торопливо затворил дверь. Тихон знал, что ни приезд сына и никакие необыкновенные события не должны были нарушать порядка дня. Князь Андрей, видимо, знал это так же хорошо, как и Тихон; он посмотрел на часы, как будто для того, чтобы поверить, не изменились ли привычки отца за то время, в которое он не видал его, и, убедившись, что они не изменились, обратился к жене:
– Через двадцать минут он встанет. Пройдем к княжне Марье, – сказал он.
Маленькая княгиня потолстела за это время, но глаза и короткая губка с усиками и улыбкой поднимались так же весело и мило, когда она заговорила.
– Mais c'est un palais, – сказала она мужу, оглядываясь кругом, с тем выражением, с каким говорят похвалы хозяину бала. – Allons, vite, vite!… [Да это дворец! – Пойдем скорее, скорее!…] – Она, оглядываясь, улыбалась и Тихону, и мужу, и официанту, провожавшему их.
– C'est Marieie qui s'exerce? Allons doucement, il faut la surprendre. [Это Мари упражняется? Тише, застанем ее врасплох.]
Князь Андрей шел за ней с учтивым и грустным выражением.
– Ты постарел, Тихон, – сказал он, проходя, старику, целовавшему его руку.
Перед комнатою, в которой слышны были клавикорды, из боковой двери выскочила хорошенькая белокурая француженка.
M lle Bourienne казалась обезумевшею от восторга.
– Ah! quel bonheur pour la princesse, – заговорила она. – Enfin! Il faut que je la previenne. [Ах, какая радость для княжны! Наконец! Надо ее предупредить.]
– Non, non, de grace… Vous etes m lle Bourienne, je vous connais deja par l'amitie que vous рorte ma belle soeur, – говорила княгиня, целуясь с француженкой. – Elle ne nous attend рas? [Нет, нет, пожалуйста… Вы мамзель Бурьен; я уже знакома с вами по той дружбе, какую имеет к вам моя невестка. Она не ожидает нас?]
Они подошли к двери диванной, из которой слышался опять и опять повторяемый пассаж. Князь Андрей остановился и поморщился, как будто ожидая чего то неприятного.
Княгиня вошла. Пассаж оборвался на середине; послышался крик, тяжелые ступни княжны Марьи и звуки поцелуев. Когда князь Андрей вошел, княжна и княгиня, только раз на короткое время видевшиеся во время свадьбы князя Андрея, обхватившись руками, крепко прижимались губами к тем местам, на которые попали в первую минуту. M lle Bourienne стояла около них, прижав руки к сердцу и набожно улыбаясь, очевидно столько же готовая заплакать, сколько и засмеяться.
Князь Андрей пожал плечами и поморщился, как морщатся любители музыки, услышав фальшивую ноту. Обе женщины отпустили друг друга; потом опять, как будто боясь опоздать, схватили друг друга за руки, стали целовать и отрывать руки и потом опять стали целовать друг друга в лицо, и совершенно неожиданно для князя Андрея обе заплакали и опять стали целоваться. M lle Bourienne тоже заплакала. Князю Андрею было, очевидно, неловко; но для двух женщин казалось так естественно, что они плакали; казалось, они и не предполагали, чтобы могло иначе совершиться это свидание.
– Ah! chere!…Ah! Marieie!… – вдруг заговорили обе женщины и засмеялись. – J'ai reve сette nuit … – Vous ne nous attendez donc pas?… Ah! Marieie,vous avez maigri… – Et vous avez repris… [Ах, милая!… Ах, Мари!… – А я видела во сне. – Так вы нас не ожидали?… Ах, Мари, вы так похудели. – А вы так пополнели…]
– J'ai tout de suite reconnu madame la princesse, [Я тотчас узнала княгиню,] – вставила m lle Бурьен.
– Et moi qui ne me doutais pas!… – восклицала княжна Марья. – Ah! Andre, je ne vous voyais pas. [А я не подозревала!… Ах, Andre, я и не видела тебя.]
Князь Андрей поцеловался с сестрою рука в руку и сказал ей, что она такая же pleurienicheuse, [плакса,] как всегда была. Княжна Марья повернулась к брату, и сквозь слезы любовный, теплый и кроткий взгляд ее прекрасных в ту минуту, больших лучистых глаз остановился на лице князя Андрея.
Княгиня говорила без умолку. Короткая верхняя губка с усиками то и дело на мгновение слетала вниз, притрогивалась, где нужно было, к румяной нижней губке, и вновь открывалась блестевшая зубами и глазами улыбка. Княгиня рассказывала случай, который был с ними на Спасской горе, грозивший ей опасностию в ее положении, и сейчас же после этого сообщила, что она все платья свои оставила в Петербурге и здесь будет ходить Бог знает в чем, и что Андрей совсем переменился, и что Китти Одынцова вышла замуж за старика, и что есть жених для княжны Марьи pour tout de bon, [вполне серьезный,] но что об этом поговорим после. Княжна Марья все еще молча смотрела на брата, и в прекрасных глазах ее была и любовь и грусть. Видно было, что в ней установился теперь свой ход мысли, независимый от речей невестки. Она в середине ее рассказа о последнем празднике в Петербурге обратилась к брату:
– И ты решительно едешь на войну, Andre? – сказала oia, вздохнув.
Lise вздрогнула тоже.
– Даже завтра, – отвечал брат.
– II m'abandonne ici,et Du sait pourquoi, quand il aur pu avoir de l'avancement… [Он покидает меня здесь, и Бог знает зачем, тогда как он мог бы получить повышение…]
Княжна Марья не дослушала и, продолжая нить своих мыслей, обратилась к невестке, ласковыми глазами указывая на ее живот:
– Наверное? – сказала она.
Лицо княгини изменилось. Она вздохнула.
– Да, наверное, – сказала она. – Ах! Это очень страшно…
Губка Лизы опустилась. Она приблизила свое лицо к лицу золовки и опять неожиданно заплакала.
– Ей надо отдохнуть, – сказал князь Андрей, морщась. – Не правда ли, Лиза? Сведи ее к себе, а я пойду к батюшке. Что он, всё то же?
– То же, то же самое; не знаю, как на твои глаза, – отвечала радостно княжна.
– И те же часы, и по аллеям прогулки? Станок? – спрашивал князь Андрей с чуть заметною улыбкой, показывавшею, что несмотря на всю свою любовь и уважение к отцу, он понимал его слабости.
– Те же часы и станок, еще математика и мои уроки геометрии, – радостно отвечала княжна Марья, как будто ее уроки из геометрии были одним из самых радостных впечатлений ее жизни.
Когда прошли те двадцать минут, которые нужны были для срока вставанья старого князя, Тихон пришел звать молодого князя к отцу. Старик сделал исключение в своем образе жизни в честь приезда сына: он велел впустить его в свою половину во время одевания перед обедом. Князь ходил по старинному, в кафтане и пудре. И в то время как князь Андрей (не с тем брюзгливым выражением лица и манерами, которые он напускал на себя в гостиных, а с тем оживленным лицом, которое у него было, когда он разговаривал с Пьером) входил к отцу, старик сидел в уборной на широком, сафьяном обитом, кресле, в пудроманте, предоставляя свою голову рукам Тихона.
– А! Воин! Бонапарта завоевать хочешь? – сказал старик и тряхнул напудренною головой, сколько позволяла это заплетаемая коса, находившаяся в руках Тихона. – Примись хоть ты за него хорошенько, а то он эдак скоро и нас своими подданными запишет. – Здорово! – И он выставил свою щеку.
Старик находился в хорошем расположении духа после дообеденного сна. (Он говорил, что после обеда серебряный сон, а до обеда золотой.) Он радостно из под своих густых нависших бровей косился на сына. Князь Андрей подошел и поцеловал отца в указанное им место. Он не отвечал на любимую тему разговора отца – подтруниванье над теперешними военными людьми, а особенно над Бонапартом.
– Да, приехал к вам, батюшка, и с беременною женой, – сказал князь Андрей, следя оживленными и почтительными глазами за движением каждой черты отцовского лица. – Как здоровье ваше?
– Нездоровы, брат, бывают только дураки да развратники, а ты меня знаешь: с утра до вечера занят, воздержен, ну и здоров.
– Слава Богу, – сказал сын, улыбаясь.
– Бог тут не при чем. Ну, рассказывай, – продолжал он, возвращаясь к своему любимому коньку, – как вас немцы с Бонапартом сражаться по вашей новой науке, стратегией называемой, научили.
Князь Андрей улыбнулся.
– Дайте опомниться, батюшка, – сказал он с улыбкою, показывавшею, что слабости отца не мешают ему уважать и любить его. – Ведь я еще и не разместился.
– Врешь, врешь, – закричал старик, встряхивая косичкою, чтобы попробовать, крепко ли она была заплетена, и хватая сына за руку. – Дом для твоей жены готов. Княжна Марья сведет ее и покажет и с три короба наболтает. Это их бабье дело. Я ей рад. Сиди, рассказывай. Михельсона армию я понимаю, Толстого тоже… высадка единовременная… Южная армия что будет делать? Пруссия, нейтралитет… это я знаю. Австрия что? – говорил он, встав с кресла и ходя по комнате с бегавшим и подававшим части одежды Тихоном. – Швеция что? Как Померанию перейдут?
Князь Андрей, видя настоятельность требования отца, сначала неохотно, но потом все более и более оживляясь и невольно, посреди рассказа, по привычке, перейдя с русского на французский язык, начал излагать операционный план предполагаемой кампании. Он рассказал, как девяностотысячная армия должна была угрожать Пруссии, чтобы вывести ее из нейтралитета и втянуть в войну, как часть этих войск должна была в Штральзунде соединиться с шведскими войсками, как двести двадцать тысяч австрийцев, в соединении со ста тысячами русских, должны были действовать в Италии и на Рейне, и как пятьдесят тысяч русских и пятьдесят тысяч англичан высадятся в Неаполе, и как в итоге пятисоттысячная армия должна была с разных сторон сделать нападение на французов. Старый князь не выказал ни малейшего интереса при рассказе, как будто не слушал, и, продолжая на ходу одеваться, три раза неожиданно перервал его. Один раз он остановил его и закричал:
– Белый! белый!
Это значило, что Тихон подавал ему не тот жилет, который он хотел. Другой раз он остановился, спросил:
– И скоро она родит? – и, с упреком покачав головой, сказал: – Нехорошо! Продолжай, продолжай.
В третий раз, когда князь Андрей оканчивал описание, старик запел фальшивым и старческим голосом: «Malbroug s'en va t en guerre. Dieu sait guand reviendra». [Мальбрук в поход собрался. Бог знает вернется когда.]
Сын только улыбнулся.
– Я не говорю, чтоб это был план, который я одобряю, – сказал сын, – я вам только рассказал, что есть. Наполеон уже составил свой план не хуже этого.
– Ну, новенького ты мне ничего не сказал. – И старик задумчиво проговорил про себя скороговоркой: – Dieu sait quand reviendra. – Иди в cтоловую.
В назначенный час, напудренный и выбритый, князь вышел в столовую, где ожидала его невестка, княжна Марья, m lle Бурьен и архитектор князя, по странной прихоти его допускаемый к столу, хотя по своему положению незначительный человек этот никак не мог рассчитывать на такую честь. Князь, твердо державшийся в жизни различия состояний и редко допускавший к столу даже важных губернских чиновников, вдруг на архитекторе Михайле Ивановиче, сморкавшемся в углу в клетчатый платок, доказывал, что все люди равны, и не раз внушал своей дочери, что Михайла Иванович ничем не хуже нас с тобой. За столом князь чаще всего обращался к бессловесному Михайле Ивановичу.
В столовой, громадно высокой, как и все комнаты в доме, ожидали выхода князя домашние и официанты, стоявшие за каждым стулом; дворецкий, с салфеткой на руке, оглядывал сервировку, мигая лакеям и постоянно перебегая беспокойным взглядом от стенных часов к двери, из которой должен был появиться князь. Князь Андрей глядел на огромную, новую для него, золотую раму с изображением генеалогического дерева князей Болконских, висевшую напротив такой же громадной рамы с дурно сделанным (видимо, рукою домашнего живописца) изображением владетельного князя в короне, который должен был происходить от Рюрика и быть родоначальником рода Болконских. Князь Андрей смотрел на это генеалогическое дерево, покачивая головой, и посмеивался с тем видом, с каким смотрят на похожий до смешного портрет.
– Как я узнаю его всего тут! – сказал он княжне Марье, подошедшей к нему.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на брата. Она не понимала, чему он улыбался. Всё сделанное ее отцом возбуждало в ней благоговение, которое не подлежало обсуждению.
– У каждого своя Ахиллесова пятка, – продолжал князь Андрей. – С его огромным умом donner dans ce ridicule! [поддаваться этой мелочности!]
Княжна Марья не могла понять смелости суждений своего брата и готовилась возражать ему, как послышались из кабинета ожидаемые шаги: князь входил быстро, весело, как он и всегда ходил, как будто умышленно своими торопливыми манерами представляя противоположность строгому порядку дома.
В то же мгновение большие часы пробили два, и тонким голоском отозвались в гостиной другие. Князь остановился; из под висячих густых бровей оживленные, блестящие, строгие глаза оглядели всех и остановились на молодой княгине. Молодая княгиня испытывала в то время то чувство, какое испытывают придворные на царском выходе, то чувство страха и почтения, которое возбуждал этот старик во всех приближенных. Он погладил княгиню по голове и потом неловким движением потрепал ее по затылку.
– Я рад, я рад, – проговорил он и, пристально еще взглянув ей в глаза, быстро отошел и сел на свое место. – Садитесь, садитесь! Михаил Иванович, садитесь.
Он указал невестке место подле себя. Официант отодвинул для нее стул.
– Го, го! – сказал старик, оглядывая ее округленную талию. – Поторопилась, нехорошо!
Он засмеялся сухо, холодно, неприятно, как он всегда смеялся, одним ртом, а не глазами.
– Ходить надо, ходить, как можно больше, как можно больше, – сказал он.
Маленькая княгиня не слыхала или не хотела слышать его слов. Она молчала и казалась смущенною. Князь спросил ее об отце, и княгиня заговорила и улыбнулась. Он спросил ее об общих знакомых: княгиня еще более оживилась и стала рассказывать, передавая князю поклоны и городские сплетни.
– La comtesse Apraksine, la pauvre, a perdu son Mariei, et elle a pleure les larmes de ses yeux, [Княгиня Апраксина, бедняжка, потеряла своего мужа и выплакала все глаза свои,] – говорила она, всё более и более оживляясь.
По мере того как она оживлялась, князь всё строже и строже смотрел на нее и вдруг, как будто достаточно изучив ее и составив себе ясное о ней понятие, отвернулся от нее и обратился к Михайлу Ивановичу.
– Ну, что, Михайла Иванович, Буонапарте то нашему плохо приходится. Как мне князь Андрей (он всегда так называл сына в третьем лице) порассказал, какие на него силы собираются! А мы с вами всё его пустым человеком считали.
Михаил Иванович, решительно не знавший, когда это мы с вами говорили такие слова о Бонапарте, но понимавший, что он был нужен для вступления в любимый разговор, удивленно взглянул на молодого князя, сам не зная, что из этого выйдет.
– Он у меня тактик великий! – сказал князь сыну, указывая на архитектора.
И разговор зашел опять о войне, о Бонапарте и нынешних генералах и государственных людях. Старый князь, казалось, был убежден не только в том, что все теперешние деятели были мальчишки, не смыслившие и азбуки военного и государственного дела, и что Бонапарте был ничтожный французишка, имевший успех только потому, что уже не было Потемкиных и Суворовых противопоставить ему; но он был убежден даже, что никаких политических затруднений не было в Европе, не было и войны, а была какая то кукольная комедия, в которую играли нынешние люди, притворяясь, что делают дело. Князь Андрей весело выдерживал насмешки отца над новыми людьми и с видимою радостью вызывал отца на разговор и слушал его.
– Всё кажется хорошим, что было прежде, – сказал он, – а разве тот же Суворов не попался в ловушку, которую ему поставил Моро, и не умел из нее выпутаться?
– Это кто тебе сказал? Кто сказал? – крикнул князь. – Суворов! – И он отбросил тарелку, которую живо подхватил Тихон. – Суворов!… Подумавши, князь Андрей. Два: Фридрих и Суворов… Моро! Моро был бы в плену, коли бы у Суворова руки свободны были; а у него на руках сидели хофс кригс вурст шнапс рат. Ему чорт не рад. Вот пойдете, эти хофс кригс вурст раты узнаете! Суворов с ними не сладил, так уж где ж Михайле Кутузову сладить? Нет, дружок, – продолжал он, – вам с своими генералами против Бонапарте не обойтись; надо французов взять, чтобы своя своих не познаша и своя своих побиваша. Немца Палена в Новый Йорк, в Америку, за французом Моро послали, – сказал он, намекая на приглашение, которое в этом году было сделано Моро вступить в русскую службу. – Чудеса!… Что Потемкины, Суворовы, Орловы разве немцы были? Нет, брат, либо там вы все с ума сошли, либо я из ума выжил. Дай вам Бог, а мы посмотрим. Бонапарте у них стал полководец великий! Гм!…
– Я ничего не говорю, чтобы все распоряжения были хороши, – сказал князь Андрей, – только я не могу понять, как вы можете так судить о Бонапарте. Смейтесь, как хотите, а Бонапарте всё таки великий полководец!
– Михайла Иванович! – закричал старый князь архитектору, который, занявшись жарким, надеялся, что про него забыли. – Я вам говорил, что Бонапарте великий тактик? Вон и он говорит.
– Как же, ваше сиятельство, – отвечал архитектор.
Князь опять засмеялся своим холодным смехом.
– Бонапарте в рубашке родился. Солдаты у него прекрасные. Да и на первых он на немцев напал. А немцев только ленивый не бил. С тех пор как мир стоит, немцев все били. А они никого. Только друг друга. Он на них свою славу сделал.
Второй розыгрыш Кубка СССР состоялся в мае-июле 1937 года. Обладателем Кубка стало московское «Динамо». Предыдущий обладатель Кубка — московский «Локомотив» — уступил новому обладателю в полуфинале.
Розыгрыш кубка СССР 1937 года проходил в том сезоне перед играми первенства страны. Из 56 команд мастеров которые после играли в первенстве страны, в кубке СССР участвовало 49 команд. Не принимали участие 7 команд: «Спартак» (Калинин), «Динамо» (Ташкент), «Динамо» (Свердловск), «Динамо» (Алма-Ата), «Судостроитель» (Владивосток), ДКА (Омск), «Локомотив» (Красноярск). В кубке СССР также приняли участие 77 команд коллективов физкультуры. Команда «Сельмаш» (Харьков) играла годом ранее в кубке СССР под названием «Серп и Молот», команда «Трактор» (Харьков) играла годом ранее в кубке СССР под названием «Тракторный завод».
Содержание
1/64 финала
| 23 мая 1937 |
|
Динамо Судья: Л.Кулинец (Одесса) |
|||
| Спартак: Д.Пиньков, С.Сыпкин, А.Дуббиников, С.Савчук, В.Сумин, Г.Белов, И.Устинов, И.Быков, П.Сопин, И.Чирьев (к), М.Печеный</br> Монолит: Федосеев, Аминов (к), Мерзин, Зайцев, Мизов, Лачков, Чеканов, Шкотов, Баратов, Рассадкин, Мухляров | |||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=10000 Протокол матча] | |||||
| 24 мая 1937 |
|
Динамо Зрителей: 10000 Судья: П.Евдокимов (Ленинград) |
||||||
| Минск: Хитров, Башкарев (Зальцберг, 85), Еременко, Львов, Стыкин, Челышев, Панфилов, Прокопович, Гусев (к), Лахонин, Зиновьев Тренер — А. М. Сердюков Москва: Квасников, Тетерин, Корчебоков, Коротков, Елисеев, Ремин, Семичастный, Якушин, Смирнов, Пономарев, С.Ильин (к) Тренер — В. И. Дубинин |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=10050 Протокол матча] | ||||||||
| 24 мая 1937 |
|
Стадион «Трудкомуны» им. Джержинского Судья: М.Дмитриев (Москва) |
||||||
| Динамо: Плаксенов, Федоров, Захаров, Чибисов, Глазунов, Зверев, Фокин, Зенкин, Калгушкин (к), С.Капелькин, Демидов Торпедо: Рекшинский, Коровин (к), Краснов, Чремушкин, Остроушко, Кириллов, Мамулайшвили, Л.Ефимов, В.Дроздов, Н.Дунаев, Салаков |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=10100 Протокол матча] | ||||||||
| 24 мая 1937 |
|
Зенит Зрителей: 5000 Судья: П.Кузнецов (Москва) |
||||||
| Зенит: В. Петров, В. Растригин, Б. Решетников, Б. Филаткин, Г. Новиков, А. Белов, Б. Растригин, И. Кузнецов (к), А. Чупрунов, В. Мартынов, А. Жуков Спартак: Махов, Б. Виноградов, А. Виноградов, Макурин (Г. Виноградов, 46), Лукашенко, Н. Кузнецов, Динязин, Мамышев (к), Шариков, Зарипов, Клюканов |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=10200 Протокол матча] | ||||||||
| 24 мая 1937 |
|
Динамо Судья: К.Свирин (Ленинград) |
||||||
| Снайпер: Романычев, Егоров (к), Воробьёв, Перминов, Вычегжанин, Вишневский, Погудин, Бавыкин, С.Косарев, Сабанеев, Истомин Зенит: Спиридонов, Кочетов, Николаев (к), Потапов, Лопатин, Зайков, Матвеев, Гуськов, Смирнов, Мокрополов, Довгань |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=10300 Протокол матча] | ||||||||
| 24 мая 1937 |
|
ГОЛИФК Судья: Н.Усов (Ленинград) |
||||||
| ГОЛИФК: Эвранов, Козловский, Гурович (к), Копченов, Аверин, Ерфилов, Г.Ласин, Л.Норицын, Таланов, Вал. Шелагин, В.Завада Металлург: Жиганин (Грунин, 46), Ибряев (к), Лепешкин, Калюхин, Рогов, П.Зуев, Т.Зуев, Беляков, Колосов, Бынин, Кобяков (В.Колоколов, 46) |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=10400 Протокол матча] | ||||||||
| 24 мая 1937 |
|
Динамо Судья: Г.Грицюк (Харьков) |
||||||
| Динамо:Пирогов, Щекин, Куликовский, Семенов, Степура, Нехода (к) (Лукьянченко, 91), Захаров, Евдокимов, Скоропупов, Рожденственский, Пашельян Сталинец:Бородастов, Карелин, Пчеликов, Соколов, Козлов, Бушуев, Шумов (Бочков, 91), Вавилов, Иванов (91), Москвин, Тарасов |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=10500 Протокол матча] | ||||||||
| 24 мая 1937 |
|
Динамо Судья: В.Лукандер (Ленинград) |
|||
| Динамо: С.Деев, А.Золотарев, А.Степанчиков (к), П.Охлопков, С.Козлов, Н.Леонов, В.Горохов, А.Шадрин, И.Степанчиков, В.Садовский, В.Вавилов</br> Спартак-2: Б.Хрусталёв, Плонский, Людковский, Тучков, Глазов (к), Цирик, Евгеньев, Удалеев, Н.Гуляев, Б.Степанов, Жигалин | |||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=10600 Протокол матча] | |||||
| 24 мая 1937 |
|
Стадион завода имени В.Колюшенко Судья: Э.Гомола (Челябинск) |
||||||
| Трактор:Игошин, Быковский, Трушенко, Воропаев, Шевцов (к), Рябов, колесников, А.Гомола, Скоробогатов, Степин, Робель Динамо:Барабанов, Гущин, Князев, Емельянов, Титов (к), Морозов, Перекалин, Майланен, Оконенко, Соловьев, Бударин |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=10700 Протокол матча] | ||||||||
| 24 мая 1937 |
|
Авангард Судья: А.Ульянов (Свердловск) |
|||
| Авангард: Шаловин; Лызлов, Зверев, Вицин, Цыганов, П.Вострокнутов, Н.Вострокнутов (к), Костерин, В.Столов, А.Вострокнутов, Пьянков</br> Динамо: А.Кумбари; А.Козелков, В.Васюков, А.Брагин (к), А.Колесников, В.Михайлов, Л.Бессараб, И.Медун, И.Курабо, П.Богатырёв, К.Гузев | |||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=10800 Протокол матча] | |||||
| 24 мая 1937 |
|
Динамо Судья: А.Якушин (Москва) |
||||||
| Золотопрофсоюз:Киляк, Веревкин, Клевакин, Пономарев, Антонов, Толпыгин, П.Ковалев, Еремин, С.Ковалев, Волков (к), Большаков (Адамин, 60) Строитель:Мазуренко, Куценко, Попов (к). Балоненко, Усатюк, Гольцвирд (Александров, 91), Медведев, Федюшкин, Бедненко, Пухов, Романов. |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=10900 Протокол матча] | ||||||||
| 24 мая 1937 |
|
Локомотив Судья: Н.Корнеев (Москва) |
||||||
| Локомотив: Самарин, Сумороков, Климов, Прозоров (к), Сорокин, Сокоулин, Сердюков, Акимов, Баринов, Хадури, Волков Красное знамя: Максимов, Полонский, Горячев (к), Сапожников, Меньшов, Никульцев, Просвиркин, Кулаков, Карпов, Щелкунов, Щедрин |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=11000 Протокол матча] | ||||||||
| 24 мая 1937 |
|
Металлург Востока Судья: П.Пашков (Николаев) |
||||||
| Металлург:Костин, Дреманович, Шрайберг, Баклушин, Чилачава (к). Соколовский, Бабкин, Сорокин, Игнатов, Медведев, Васильев Динамо:Иванов, Модинов, Шишкин, Шубин, Романов, Дементьев, Исаков, Бугров (к), Тютюнов (Фальковский, 46), Шлюнов, Пчелинцев |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=11100 Протокол матча] | ||||||||
| 24 мая 1937 |
|
Динамо Зрителей: 3500 Судья: А.Сохранский[2] (Москва) |
|||
| Кунгур: Титов, Мельников (к), Буркин, Антипьев, Семенищев, Константинов, Кузьмин, Попов, Ежов, Рожин, Смирных</br> Ленинград: А.Кузьминский, М.Денисов, П.Кисилев, О.Ошенков, Н.Смольников, Вал.Фёдоров, Н.Светлов, П.Дементьев, Вик.Фёдоров, А.Фёдоров, П.Быков | |||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=11200 Протокол матча] | |||||
| 24 мая 1937 |
|
Динамо Судья: К.Терехов (Москва) |
||||||
| Динамо: Гальченко; Н.Зыков, Шевковый, К.Зыков, Фёдоров, Быков (Пономарёв, 75), Новокрещенов, Герчиков, К.Литвинов, В.Соколов, П.Леонов Крылья Советов: Струнин; Карпов, Кинжалов, Костюк, Балушкин, Тягунов, Закуцкий, Тюрин (к), Тыгин, Саганенко, Калюк |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=11300 Протокол матча] | ||||||||
| 24 мая 1937 |
|
Спартак Судья: А.Андронников (Свердловск) |
|||
| Спартак: Горохов; Маевский, Бондарев, Кузьмин (Дунаев, 46), Орембо, Казанцев, П.Волков (к), Новиков, Тишин, Н.Волков, Малов</br> Металлург: Маслеев; Сулименко, Кадомский, Андреев, Г.Алексеев, Куваев, Орлов (к), Анучин, М.Волков, Пахомов, А.Алексеев | |||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=11400 Протокол матча] | |||||
| 24 мая 1937 |
|
Спартак | |||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=11500 Протокол матча] | |||||
| 24 мая 1937 |
|
Стадион "НИИ" Зрителей: 7000 Судья: Писарев (Ленинград) |
||||||
| НИИ: Приходько; Сергеев (И.Караматузьян, 64), Шубин, Кулиничев, Дорофеев, Пелевин, Гончаров, В.Караматузьян, Логвинов, Семенов, Дмитриченко Динамо: А.Стеценко; Н.Фомин, А.Мисевр, Г.Харламов, Б.Андреев, В.Рогозянский, Куликов (С.Копейко, 75), В.Гусаров, В.Макаров, П.Паровышников, К.Терещенко |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=11600 Протокол матча] | ||||||||
| 24 мая 1937 |
|
Локомотив Судья: Н.Соловьев (Москва) |
|||
| Локомотив:Скороход, Бондарь, Скакунов, Ващенко, Туманов (к), Черный, Неделькин, Михайличенко, Худокин, Сергета, Марголин</br> Авангард:Ульянов, Щетилин, Барышев, А. Гащенков (Чекушкин, 75), Алов (к), Поляков, Левин-Коган, Вишняков, Десов, Фуняков, Андронов | |||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=11700 Протокол матча] | |||||
| 24 мая 1937 |
|
им. Постышева Зрителей: 20000 Судья: В.Моренко (Николаев) |
||||||
| Судостроитель: Кульчицкий; Гронин, Белов, Л.Новиков, В.Ищенко, Д.Кушныренко, Гарибов, И.Ищенко, Сердюк, Колбанов, Г.Кушныренко Локомотив: Гранаткин; И.Андреев, Гвоздков, Н.Ильин, Жуков, Стрелков, Новиков, А.Соколов, Андриасов, Теренков, Сердюков |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=11800 Протокол матча] | ||||||||
| 24 мая 1937 |
|
Стадион завода имени Орджоникидзе Судья: С.Хавчин (Киев) |
|||
| ЗиС:Мельников, Диденко, Пахомов, Чингинов, Поповский, Тисленко (Барикалов, 46), Селезнев, Бабенко, Ливенцов, Сологуб (к), Чибис</br> Спартак:А.Леонтьев, Башкиров, Ломакин, Коломийцев, Катков, Остретов, Кунцевич, Череватенко, Майзель, Улицкий (к), Вагонов (Луговой, 80) | |||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=11900 Протокол матча] | |||||
| 24 мая 1937 |
|
Локомотив Зрителей: 5000 Судья: В.Сыромятников (Москва) |
||||||
| Локомотив:Слепанев, В.Пахиленко, Шевченко, Иванов, Журавлев, П.Пахиленко, Сазонов, Дурманенко, Радзикевич (к), Копылов, Горюнов Динамо:Боженко, Глазков, Трейнис, Григорьев, Водопьянов (к), Гурьев, Рудов, Карнаруков, Зайцев, Макаров, Бибко |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=12000 Протокол матча] | ||||||||
| 24 мая 1937 |
|
Динамо Зрителей: 4000 Судья: М.Бухарин (Москва) |
||||||
| Динамо:Головкин, Иванов, Козинец, Шлыков, Воронин (к), Савин, Носков, Батаев, Лутошкин, Леонов, Мельников Сельмаш:Чижов, Штукатуров, Клюйков, А.Чижов (к), Морозова, Гурский, Никитиский, Горохов, Орлов, Нефедов, Зыков |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=12100 Протокол матча] | ||||||||
| 24 мая 1937 |
|
Динамо Зрителей: 12000 Судья: Н.Ерарский (Москва) |
||||||
| Динамо: Власенко, Шмадченко, Чиков (Соколов, 46), Бородин, Шувалов, Виноградов, Годовиков, Шарапов, Федосеев, Лихачев, Ходия Спартак: Демляшов, Бобрышев, Иванов, Шведов, Дмитриев, Сухарев (Свечкаренко, 46), Кныжевский, Грубман, Лесной, И.Серов, Севрюков |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=12200 Протокол матча] | ||||||||
| 24 мая 1937 |
|
Динамо Зрителей: 10000 Судья: М.Окунь (Ленинград) |
|||
| ДКА:Зильберман, Головатюк, Кувшинский, С.Федоров, Вербицкий, Аксенов (к), Ф.Иванов, А.Федоров, В.Иванов, Н.Дементьев, А.Иванов</br> Красное знамя:Полосин, Пучков, Прокопенко, Дынин, Рытов, Молчанов, Грачев, Алексеев, Разуменков (к).Сидоров, Свиридов | |||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=12300 Протокол матча] | |||||
| 24 мая 1937 |
|
Локомотив Судья: В.Моргунов (Москва) |
|||
| Локомотив: В.Бондаренко, П.Бутенко, К.Воронков, С.Харюта, А.Егурнов, И.Чеканов, П.Ковтун (Г.Серегин, 75), Л.Белый (к), Н.Ковалев, В.Гоцалюк, М.Шеффер</br> КИМ: Матвеев, Герасимов (к), Гонцов, Тихомиров, Лебедев, Волков, Гудцын, Шепелев, Михайлов, Рыбин, Ленков (Жирнов, 75) | |||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=12400 Протокол матча] | |||||
| 24 мая 1937 |
|
Стадион завода им. Фрунзе Судья: М.Онищенко (Харьков) |
||||||
| ЗиФ: Кулешов, Новиков, Ярунин, И.Прийменко, Яковлев, У.Прийменко, И.Кононенко, Н.Кононенко, А.Ломов (к), М.Ломов, Михеев Металлург: Гучков, Родионов, Сезимов, Комаров, Кудрявцев (к), Н.Зайцев, Потапов, А.Зайцев, Селин, Кузин, Федотов |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=12500 Протокол матча] | ||||||||
| 24 мая 1937 |
|
||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=12600 Протокол матча] | |||||
| 24 мая 1937 |
|
Локомотив Судья: В.Архипов (Москва) |
|||
| Локомотив:Васюков, Носков, Кузнецов, Топорец, Зикеев (к), Кравцов, Кулик, климко, Пашин, Чебышный, Сидельников</br> Динамо:Н.Маховский, Блащук, В.Алексопольский, Старостин, Фисенко, Г.Чижов, Бородин (к), Л.Кривошеев, П.Ступаков, Горохов, В.Кривошеев | |||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=12700 Протокол матча] | |||||
| 24 мая 1937 |
|
Красный спортинтерн Судья: А.Богданов (Москва) |
||||||
| Сталинец: Г.Шорец, С.Медведев, Н.Салостин, А.Мишук, Б.Ивин, А.Зябликов, С.Гусев, В.Лаврентьев, А.Ларионов, К.Сазонов, П.Донин Авангард: И.Чвалун, И.Салтосецкий, И.Котиков, Н.Проскурин (П.Величко, 75), Г.Татаренко, И.Коростылев, В.Осипов, А.Коротынский (К.Навроцкий, 75), С.Поповский, Г.Коротынский, А.Комарницкий |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=12800 Протокол матча] | ||||||||
| 24 мая 1937 |
|
Сельмаш Судья: Н.Кауров (Москва) |
||||||
| Сельмаш:Беловодский, Стешенко, Буняев, Тимченко, Пидоренко, П.Семенов, Прасолов (к), Голубцов, Топорков, Головин, Моргунов Локомотив:Петров, Смирнов, Станкевич, Пруггер, Аронов, Новиков (к), А.Семенов, Максимов, Суриков, Шапошников, Чукляев |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=12900 Протокол матча] | ||||||||
| 24 мая 1937 |
|
Стадион Облсовпрофа[6] Зрителей: 3000 Судья: В.Лапшин (Москва) |
||||||
| Судостроитель: Панкратов, Марковец, Староверов, Урыков, Бердышев (к), Никоноров, Казаков, Павлов, Феоктистов, Штыров, Благин Спартак: Акимов, Вик. Соколов, Ал. Старостин (к), Артемьев, Леута, П.Старостин, Глазков, Кустылкин, Никифоров, Семёнов, В.Степанов |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=13000 Протокол матча] | ||||||||
| 24 мая 1937 |
|
СТЗ Судья: В.Чепуров (Сталинград) |
||||||
| Трактор:Усов (Копылов, 46), Тяжлов, Клочков, Колесников (Пичугин, 75), Иванов, Покровский, Инжеваткин, Пономарев, Проворнов, Шляпин, Воеводин Динамо:Терентьев, Макаров, П.кузьмичев, Агушев, М.Кузьмичев (к), Красильников, Громов (Манилов, 46), Низов, Кульков (Вялов, 46), Сарычев, Кудрявцев |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=13100 Протокол матча] | ||||||||
| 24 мая 1937 |
|
Красное Знамя Судья: С.Демидов (Москва) |
|||
| Красное знамя:Ильюшин, Ефремов (к).Боков, Панин, Лисин.Титов, Симянкин, Куганов, Дмитриев, Глазков, Коршаков</br> Красный кондитер:Назаров, Тюлюльков, Третьяков, Семин.Акимов, Корпухин, Гурьянов, М.Хомутов, Артемьев (к), Иванов, В.Хомутов | |||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=13200 Протокол матча] | |||||
| 24 мая 1937 |
|
Динамо Зрителей: 25000 Судья: В.Бутусов (Ленинград) |
||||||
| Динамо: А.Издковский; А.Клименко, В.Правоверов, И.Кузьменко, И.Лифшиц, Н.Коротких, М.Гончаренко, В.Шиловский, К.Щегоцкий (к), П.Комаров, Н.Махиня ДКА: В.Жмельков; Россихин, Вас. Соколов, Г.Жарков, Ильяшенко (к), Иванов, Карась, Ермолаев, С.Марушкин, П.Петров, Шацкий |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=13300 Протокол матча] | ||||||||
| 24 мая 1937 |
|
Локомотив Зрителей: 5000 Судья: Тавельский (Куйбышев) |
||||||
| Саратов:Гюббенет, Константинов, Лукичев (к), Шишкин, Шаповалов, Белозеров, Серебряков. Гусев, Барков, Рязанов, Кутин Куйбышев:Кальченко, Секирин, Крючков, Васильев, Гудков (к), Ратушнов, Буланов, Основин, Шурочкин (Алякринский, 60), Семенов, Голубкин |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=13400 Протокол матча] | ||||||||
| 24 мая 1937 |
|
Динамо Зрителей: 2600 Судья: Р.Апсит (Ленинград) |
||||||
| Локомотив: Богородский, Жуков, Веденеев, В.Иванов, Кульпин, Н.Иванов, Б.Егорычев, Н.Егорычев, Варфоломеев, Клюев, Ламанский ЦДКА: Леонов, Лясковский (Шлычков, 60), Савицкий, Никишин, Малинин, Зенкин, Исаев, Орехов, Кочетков, Щавелев, Киреев |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=13500 Протокол матча] | ||||||||
| 24 мая 1937 |
|
Зенит Судья: В.Стрепихеев (Москва) |
||||||
| Торпедо:Алексанкин, Рыбин, Холодный, Баталин, Маракуев, Шулятьев, Шемякин, Миронов, Вавилов, Филиппов (к), Ш.Арсланов Спартак:Колотилов, Мастеренко, Шустов (к), Павловский, Шмелев, голованов, Лебедев, Минеев, Яснев, Тюменьков, Муленков |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=13600 Протокол матча] | ||||||||
| 24 мая 1937 |
|
Локомотив Зрителей: 6000 Судья: Р.Лагунов (Серпухов) |
||||||
| Локомотив:Федюков, Мордань, Афонин (к), Лепонков, Мельников, Кандалов, Филиппов, Бабурин, Крюков, Крылов, Сафронов Крылья Советов:Близнюк, Заварнов, Ефремов, Железняк, Турченко (к), Черников, Остапец, Савченко, Студенков, Греченовский, Саранчин |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=13700 Протокол матча] | ||||||||
| 24 мая 1937 |
|
Темп Зрителей: 10000 Судья: Александр Власов (Чебоксары) |
||||||
| Темп:Ф.Иванов, Платунов, Михайлов, Вал. Соколов, Боровков, Вас. Федоров, Корецкий, А.Винокуров, Беспалов (к), Вик. Филиппов, М.Винокуров Динамо:Соколов, Кузьмин, Фурсов (к), Трякин, Радикорский, Н. Поставнин (Митрофанов, 46), Морозов, Мысин, П.Лапшин, Савостьянов, Ухмылов |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=13800 Протокол матча] | ||||||||
| 24 мая 1937 |
|
Металлург Зрителей: 10000 Судья: А.Мельничук (Ростов-на-Дону) |
||||||
| Металлург: В.Ермасов, В.Цыгулев, В.Матвеев, А.Григорьев, П.Нестеров, А.Рудин, А.Киреев, И.Столяров, К.Нестеров, С.Проценко, П.Гончаров Торпедо: В.Виноградов, В.Поляков, В.Епишин, В.Маслов (к), А.Загрецкий, В.Ершов, В.Орлов, К.Рязанцев, Н.Курапов (В.Листиков, 46), В.Семенов, А.Емельянов |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=13900 Протокол матча] | ||||||||
| 24 мая 1937 |
|
им. С.В.Косиора Зрителей: 15000 Судья: И.Космачев (Москва) |
||||||
| Динамо: Михальченко, Волин, П.Чистов, Хижников, Хейсон (к), Токарь, Гичкин, Малхасов, Орехов, И.Борисевич, Сосицкий Тренер — Арон Коген Красное знамя: Селиверстов, Лукьянов, Дуленов, Шторев, Синев, В.Спирин (к), Исаев, Клепиков, Трофимов, Чистяков, Лебедев |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=14000 Протокол матча] | ||||||||
| 24 мая 1937 |
|
Стадион им. Орджоникидзе Судья: Т.Сошенко (Харьков) |
||||||
| Судостроитель: Чеботарев, В.Моргусян, Сахновский, Буряченко, С.Моргусян, Фадеев, Вишневский, Куликов (к), Черный, Москвитин, Шитиков Здоровье: Егудас, Волков, Шейнин, Капустин, Баканов, Копейко, Полуянов, Лесной, Фурсов (к), Чистосербов, Кулишев |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=14100 Протокол матча] | ||||||||
| 24 мая 1937 |
|
Красный спортинтерн Судья: Е.Михельсон (Ленинград) |
|||
| ЗиС:Красовский, Гаврилов, Криволапов, Винокуров, Шаренков, Н.Петров (к) (Левицкий, 46), Иванов, Волков, Самохин, Лебедев, М.Петров</br> Сталинец:Циркуненко, Чернов (к).Александров, Костиков, алферов, Чушкин, Федоров, Слепов, Напрасников, Гладышев, Луговской | |||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=14200 Протокол матча] | |||||
| 24 мая 1937 |
|
Крылья Советов Судья: Г.Трейблют (Ленинград) |
||||||
| Крылья Советов:Н.Назаретов, Н.писарев, Федотов, К.корнилов, А.Ржевцев (к), М.Михайлов, В.Репин, Ф.карасев, М.Ржевцев, М.Волков, М.Никифоров Локомотив:Поталов, Пржепольский, Радзивинович, Долгов, Сороченко, францев, галкин, Балакин, Кузьменко (к), Авраменко, Шацкий |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=14300 Протокол матча] | ||||||||
| 24 мая 1937 |
|
им. К.Е. Ворошилова Зрителей: 8000 Судья: А. Цофнес (Ворошиловград) |
||||||
| Дзержинец: Гребенюк, Мазанов, Морозов, Красюк, Кладько, Носко (к), Чернявский, Бровенко, Волощенко, Мовчан, Локотош Красная заря: Дорофеев, Топталов, Медведев, Бодров, Лемешев, Орешкин, Григорьев (к), Цвилих, Смирнов, Ярцев, Лотков |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=14400 Протокол матча] | ||||||||
| 24 мая 1937 |
|
ХТЗ имени Орджоникидзе Судья: К.Мелихов (Ленинград) |
||||||
| Трактор:Фоменко, Заднепровский, Федорков, Донченко, Старусев, Морозов, Нехорошев, Фомин, Бретль, Москалев (к), Лучко Буревестник:Победушкин, М.Горбунов (к), Лукьянов, И.Давыдов, Чуков. Доронин, В.Соколов, Анисимов, Михайлов, колганов, Н.Горбунов |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=14500 Протокол матча] | ||||||||
| 24 мая 1937 |
|
Крылья Советов Зрителей: 5000 Судья: А.Щелчков |
||||||
| Зенит: Сафронов, Котляров, Бессарабов, Сущенко, Комаров, Филиппов, Багненко, Чернышев, Мараховский (к), Епифанов, Соловьев Динамо: Дорохов, Шавгулидзе (к), Николайшвили, Джорбенадзе, Минаев, Гагуа, Гавашели, М.Бердзенишвили, Пайчадзе, Асламазов, Сомов |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=14600 Протокол матча] | ||||||||
| 24 мая 1937 |
|
БНЗ Судья: К.Кравченко (Тбилиси) |
||||||
| Динамо:Бежанидзе, Пехлеваниди, Сопин, Казанциди, Аникин.магдесян, Каричев. Симофориди, Чолокян. Маруашвили, Элиава (к) Строители:Дьячков, Чиж, Кострюлин, Сиберт (к). Нарежный. А.Сааков, Р.Сааков, Мирзоянц. Авшаров, Федотов, Сухаренко |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=14700 Протокол матча] | ||||||||
| 24 мая 1937 |
|
Динамо Судья: Н.Ларионов (Тбилиси) |
||||||
| Нефтяник:Гребенков, Исмаилов (к), Бусалаев (Н.Кузнецов, 46), Нифонтов, Нехорошев, Выборнов, Абрамов, Китаев, Зернов, Миронов, Штырлин Динамо:А.Завгородний, Б.Унанян, В.Бойко, К.Мелик-Осипов, М.Бутник, Ц.Мартиросян, А.Степанян, В.Бережной, В.Бехтенев (к), Б.Айкян, Г.Григорян |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=14800 Протокол матча] | ||||||||
| 24 мая 1937 |
|
Динамо Судья: Щ.Мерангулян (Ереван) |
||||||
| Локомотив:Шудра, Воронов, Акопов, Гвиниашвили, Чхатарашвили (к), Ш.Рамишвили, Джеджелава, Чередниченко, Лоладзе, Сихарулидзе, Апридонидзе Динамо:Легонький, Нехезин, Наумцев, Пацевич, Старостин, Блажевич, Беляев, Перевезенцев, Айриев, Шикин, Шмульковский |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=14900 Протокол матча] | ||||||||
| 24 мая 1937 |
|
Динамо | |||
| Строитель:</br> Темп:Макагонов, Коротков, Рейх (к), Шибаев, Петросян, Бабаян, Оганов, Степанов, Маркаров, Амирджанов, Саркисов | |||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=15000 Протокол матча] | |||||
| 24 мая 1937 |
|
Динамо Судья: А.Друкер (Ленинград) |
||||||
| Динамо: В.Обатуров, Л.Новиков, Л.Черепанов, В.Бейнарович, К.Коршунов (к), В.Курицын, Татаринцев, В.Ведерников, Н.Наумов, Г.Постников, В.Костяев Крылья Советов: Онопков, Карасев, Сизов, Гурьев, Сорокин, Шиходырев, А.Табаков, Гущин, Федякин (Ухов, 60), Соснин (к), Егоров |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=15100 Протокол матча] | ||||||||
| 24 мая 1937 |
|
Динамо Судья: П.Котиков (Баку) |
||||||
| Динамо: Д.Мансуров, Г.Ребров, В.Каширский, В.Голдобин, С.Костюхин (к), Р.Долтабаев, А.Корюкин, К.Погорелов, В.Смолин, П.Бабич, С.Ходаков Запасные: Н.Донцов, М.Газизов, А.Тимофеев, вр. Б.Гаррицкий Спартак: Лакоза, Сорвин (к), Кириллов, Камзолов, П.Цыкин, Карабеков, Коптев, Еремин, Н.Цыкин, Азовский. Кулешов (Ирчаев, 85) |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=15200 Протокол матча] | ||||||||
| 24 мая 1937 |
|
Крылья Советов Судья: А.Михайлов (Ленинград) |
|||
| Крылья Советов:Егоров, Емельянов, Игнатов, Невский, Коляда, Рубцов, Клементьев (к).Авдеев, Каталев, Шайкин (Альгин, 60), Маньков</br> Спартак:Ферузо (А.Буйволов, 60), Н.Сентябрев.Н.Панин, Н.Баканов, м.Комаров, Л.Широков, С.Филиппов, С.Еремин, Обелов, А.Жордания (к) | |||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=15300 Протокол матча] | |||||
| 24 мая 1937 |
|
Красный треугольник Судья: Р.Р.Гофман (Ленинград) |
|||
| Ижорский завод: Телегин, Волков, Галахов, Богданов, Ольшанский (к), Козура, Петров, Ваковский, Бахвалов, Мачков, Белошеев (Ходюнин, 91)</br> Спартак: И.Ацидовский, В.Иванов, К.Глебов (к), И.Кириченко, В.Теляк, Ф.Овсеенко, П.Владимиров, А.Пахомов, В.Гапоненко, А.Солтосецкий, М.Бронштейн | |||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=15400 Протокол матча] | |||||
| 25 мая 1937 |
|
им. П.П.Постышева Зрителей: 5000 |
||||||
| Стахановец: К.Скрипченко; Г.Бикезин, П.Ткаченко, В.Шкуров (И.Горобец), И.Смагин, Юрченко, Г.Балаба, В.Сидоров, Н.Наумов, М.Васин, П.Комягин Спартак: |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=15500 Протокол матча] | ||||||||
| 25 мая 1937 |
|
Динамо Судья: В.Быстров (Ленинград) |
|||
| Локомотив:Л.Зенин, Ф.Кузнецов (к), Пушников, М.Амбросимов, А.Меркель, Г.Андриасов, П.Мангасаров, Л.Перник, Орлов, М.Алимкин.С.Гудков</br> ДКА:Петров, Новиков, Картинский, Цетаев, Большаков, Шкондин, Кулаков, Рудольф, Хачатуров, Милашов (к), Борисенко | |||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=15600 Протокол матча] | |||||
| 26 мая 1937 |
|
Динамо Судья: Д.Юницкий (Иркутск) |
|||
| Иркутск: Тихомиров; Барилович, Баранов, Чагин, Сокол, Бадаев, Бобрыкин, Черемисин, Малышев, Минеев (к), Букашкин</br> Новосибирск: Жуков; Козин, Пушкин, Хруцкий, Шевченко (к), Бахирев, Селезнев, Свекров, Жиляев, Акопьянц, Смуров | |||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=15700 Протокол матча] | |||||
| 26 мая 1937 |
|
Трудовая Коммуна Зрителей: 6000 Судья: Н.Корнеев (Москва) |
||||||
| Динамо:Кувшинов, Горячев, Шумилин, Забелин, Лобиков, Афанасьев (к), Ратников, Разоренов, И.Щербаков. Осьминкин, А.Щербаков Буревестник:Куличенко, Базовой, Захаревич, Милов (к), Горбунов, Ченцов, Протасов, Кузнецов, Щербатенко, Гребенюк, Немеха |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=15800 Протокол матча] | ||||||||
| 27 мая 1937 |
|
Стадион завода им. Г.Петровского Судья: Н.Лущицкий (Днепропетровск) |
|||
| Сталь: Шинкаренко, Белов, Радченко, Рыбников, Авдеенко (к), Писарев, Курчанинов, Посух, Яновский, Клецкин, Забуга</br> Энергия: Григорьев, Баканов, Чавгонидзе, Дьячков, Хичевский (к), Веревкин, Бычков, Сазаров, Седов, Лысенко, Фельдман | |||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=16000 Протокол матча] | |||||
| 27 мая 1937 |
|
Стадион завода им. Г.Петровского Судья: Н.Лущицкий (Днепропетровск) |
|||
| Сталь:Шинкаренко, Белов, Радченко, Рыбников, Авдеенко (к), Писарев, Курчанинов, Посух, Яновский, Клецкин, Забуга</br> ПРАВДА:Григорьев, Баканов, Чавгонидзе, Дьячков, Хичевский (к).Веревкин, Бычков, Сахаров, Седов, Лысенко, Фельдман | |||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=16100 Протокол матча] | |||||
Переигровка
| 26 мая 1937 |
|
Стадион Кировского завода Судья: Н.Х.Усов (Ленинград) |
|||
| Ижорский завод: Телегин, Волков, Галахов, Богданов, Ольшанский, Музейник, Ваковский (Петров, 46), Козура, Бахвалов, Мачков, Белошеев</br> Спартак: И.Ацидовский, В.Иванов, К.Глебов (к), И.Кириченко, В.Теляк, Ф.Овсеенко, П.Владимиров, А.Пахомов, В.Гапоненко, А.Салтосецкий, М.Бронштейн | |||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=15900 Протокол матча] | |||||
1/32 финала
| 29 мая 1937 |
|
Динамо Судья: Н.Лущицкий (Днепропетровск) |
|||
| Спартак:Рябинин, Данилюк.Дубин, Иванов.Горбачев, Буднев, Ширко, шелагин, Мурашов (к), Бизюков.Кусков Правда:Григорьев, Баканов, Чавгонидзе, Дьячков, Хичевский (к), Веревкин, Бычков, Сахаров, Седов.Лысенко, Фельдман |
|||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=16200 Протокол матча] | |||||
| 30 мая 1937 |
|
Торпедо Зрителей: 4000 Судья: В.Рябоконь (Москва) |
||||||
| Торпедо: Рекшинский, Коровин (к), Краснов, Сучков, Остроушко, Кириллов Мамулашвили, Ефимов, Дроздов, Дунаев, Салаков Зенит: Петров, Никифоров (Карягин, 46), Решетников, Филатов, Новиков, Белов, Б.Растригин, В.Растригин, Кузнецов (к), Чупрунов, Жуков |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=16300 Протокол матча] | ||||||||
| 30 мая[7] 1937 |
|
Динамо Судья: Н.Кауров (Москва) |
|||
| Снайпер: Романычев; Егоров (к), Воробьёв, Перминов, Вычегжанин, Вишневский, Устинин (?Успенский?), Сабанеев, С.Косарев, Бавыкин, Погудин ГОЛИФК: И.Эвранов; Н.Козловский, Гурович (к), К.Копчёнов, С.Аверин, Г.Ерфилов, Г.Ласин, Л.Норицын, И.Таланов, Вал.Шелагин, В.Завада |
|||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=16400 Протокол матча] | |||||
| 30 мая 1937 |
|
Сталинец Зрителей: 5000 Судья: Л.Ордин (Харьков) |
||||||
| Сталинец:Бородастов, Карелин, Пчеликов, Соколов, Козлов, Бушуев, Шумов, Бочков, Иванов (к), Москвин, Тарасов Спартак:Хрусталев, Плонский, Чечеров, Тучков, Глазов (к), Цирик, Евгеньев, Удалеев, Гуляев, Степанов, Жигалин |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=16500 Протокол матча] | ||||||||
| 30 мая 1937 |
|
Судья: А.Сохранский (Москва) |
|||
| Омск:Барабанов, Гущин, Князев, Емельянов, Титов (к), Морозов, перекалин, Майланен, Оконенко, Соловьев, Бударин Казань:Добрынин, Пуховский, Васюков, Брагин (к), Колесников, Михайлов, Бессараб, Медун, Курабо, Богатырев, Гузев |
|||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=16600 Протокол матча] | |||||
| 30 мая 1937 |
|
Красное знамя Зрителей: 3500 Судья: М.Сельцов (Москва) |
||||||
| Красное знамя: Тихомиров, Горячев, Коренков (к), Сапожников, Рыжов, Тарасов, Кулаков, Пучков, Щелкунов, Карпов, Щедрин Динамо: Квасников, Тетерин (Мышляев, 46), Корчебоков, Коротков, Елисеев, Чернышев, Семичастный, Якушин, Смирнов, Пономарев, С.Ильин (к) |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=16700 Протокол матча] | ||||||||
| 30 мая 1937 |
|
Красное знамя Зрителей: 3500 Судья: М.Сельцов (Москва) |
||||||
| Металлург: Динамо: А.Кузьминский; М.Денисов, П.Кисилев, О.Ошенков, Н.Смольников, Вал.Фёдоров, Н.Светлов, П.Дементьев, Вик.Фёдоров, А.Фёдоров, П.Быков |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=16800 Протокол матча] | ||||||||
| 30 мая 1937 |
|
Динамо Судья: К.Терехов (Москва) |
||||||
| Динамо:Егоров, Щербань (Н.Зыков, 46), Шевковый, К.Зыков, Федоров, Быков, Новокрещенов, Герчиков, Литвинов, Соколов, Леонов (к) Спартак:Горохов, Бондарев, Куканов, Дунаев, Казанцев.Орембо, Волков (к), Новиков, Н.Волков, Гуров, Малов |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=16900 Протокол матча] | ||||||||
| 30 мая 1937 |
|
Динамо Судья: Башаров (Харьков) |
|||
| Строитель: Махорт; Венец, Шостак, Ивансийчук, Тихоневич, Сорокин, Коваль, Шпуцало, Куренков, Буреславиц, Мяч Динамо: А.Стеценко (В.Карбоненко, 75); Д.Кириллов, Вал.Жеромский, Г.Харламов, Б.Андреев, В.Рогозянский, С.Копейко, В.Макаров, Писарев, П.Паровышников, Мартынов |
|||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=17000 Протокол матча] | |||||
| 30 мая 1937 |
|
Локомотив Судья: В.Стрепихеев (Москва) |
||||||
| Харьков: Скороход; Бондарь, Чёрный, Туманов, Певный, Борисенко, Неделькин, Михайличенко, Гуркин, Сергета, Марголин Москва: Гранаткин, И.Андреев, Гвоздков, Н.Ильин, Жуков, Стрелков, Новиков, А.Соколов, Андриасов, П.Теренков, Сердюков |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=17100 Протокол матча] | ||||||||
| 30 мая 1937 |
|
им. Ленина Судья: Н.Корнеев (Москва) |
||||||
| Дзержинец:Мелихов (к) (Лошкарев, 71), Зубаков, Кошлаков (Андрианов, 91), Абецедарский, Жмуркин, Кононов, Иванюшин, Хомяков, Шилин, Кащеев, Харламов Спартак:Леонтьев, Башкиров, Ломакин (к), Родос, Котков, Коломийцев, Луговой, Череватенко, Майзель, Улицкий, Вагонов |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=17200 Протокол матча] | ||||||||
| 30 мая 1937 |
|
Динамо Судья: А.Щелчков (Москва) |
||||||
| Динамо:Боженко, Глазков, коломацкий, Жеромский, Водопьянов (к).Гуреев, Домбазов, Карноруков, Зайцев, Макаров, Рудов Энергия:Паршиков, Лебедев, Иванов, Глебов (к), Скорлупкин, Духович, Савохин, Тиунов, Сотников (Филиппов, 46), Сергеев, Матвеев |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=17300 Протокол матча] | ||||||||
| 30 мая 1937 |
|
Динамо Зрителей: 5000 Судья: Н.Усов (Ленинград) |
||||||
| Спартак: Демляшов, Бобрышев, В.Иванов, Сухарев, Свечкаренко, Дмитриев, Княжевский, Лесной, И.Серов, Севрюков (Грубман, 46), А.Серов ДКА: Зильберман, Головатюк, Кувшинский, С.Федоров, Вербицкий, Аксенов, Ф.Иванов, А.Федоров, В.Иванов, Дементьев, А.Иванов |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=17400 Протокол матча] | ||||||||
| 30 мая 1937 |
|
Локомотив Зрителей: 7 Судья: Н.Соловьев (Москва) |
||||||
| Локомотив: Бондаренко, Бутенко (к), Воронков, Харюта, Егурнов, Чеканов, Серегин, Ковтун, Ковалев, Гоцелюк, Шефер Металлург: Гучков, Родионов, Алякринский, комаров, Кудрявцев (к), Н.Зайцев, Потапов, А.Зайцев, Селин (Блинков, 82), Кузин, Федотов |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=17500 Протокол матча] | ||||||||
| 30 мая 1937 |
|
Динамо Судья: К.Мелихов (Ленинград) |
||||||
| Спартак:Пиньков, Сыпкин, Дубиников, Савчук, Сумин, Белов, Устинов, Быков, Сопин, Чирьев (к), Печеный Динамо:Гутарев, Блащук, Алексопольский, Старостин, Фесенко, Чижов, Бородин (к).Л.Кривошеев, Ступаков, Горохов, Корнилов |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=17600 Протокол матча] | ||||||||
| 30 мая 1937 |
|
Динамо Зрителей: 9000 Судья: А.Богданов (Москва) |
||||||
| Спартак:Буйволов, Панин, Сентябрев, Широков, Комаров, Боканов, С.Еремин (Филиппов, 46), А.Еремин, Жордания (к), Н.Еремин, Обелов Динамо:Головкин, Иванов, козинец, Шлыков, Воронин (к), Савин, Носков, Леонов, Лутошкин, Батаев, Мельников |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=17700 Протокол матча] | ||||||||
| 30 мая 1937 |
|
Стадион завода им. Орджоникидзе Зрителей: 10000 Судья: Н.Ерарский (Москва) |
||||||
| ЗиО: Киселёв; Комиссаров, Орлов, Любимов, Егоров (к), Воронин, Осипов, Одинцов, Кондрашёв, Поставнин, Филиппов (Гущинков) Динамо: Издковский; Правоверов, Клименко (Тимофеев, 46), Кузьменко, Лифшиц, Коротких, Гончаренко, Шиловский, Щегоцкий (к), Комаров, Махиня |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=17800 Протокол матча] | ||||||||
| 30 мая 1937 |
|
Спартак Зрителей: 10000 Судья: А.Иконников (Горький) |
||||||
| Спартак: Кальченко, Секирин, Крючков, Васильев, Гудков (к), Ратушнов, Буланов, Основин, Алякринский, А.Семенов, Голубкин Торпедо: В.Виноградов, В.Поляков, В.Епишин, В.Маслов (к), А.Загрецкий, В.Орлов, К.Рязанцев, В.Листиков, В.Семенов, В.Ершов, А.Емельянов |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=17900 Протокол матча] | ||||||||
| 30 мая 1937 |
|
Городской стадион Зрителей: 6000 Судья: С.Дмитриев (Москва) |
||||||
| Красное знамя: П.Смольников, Ефремов, Боков, С.Панин, Лисин, Титов, Семянкин, Вас.Жарков, А.Куганов (к), Глазков, Коршаков Спартак: И.Ацидовский, К.Глебов (к), В.Иванов, Ф.Овсеенко, В.Теляк, И.Кириченко, М.Бронштейн, А.Солтосецкий, В.Гапоненко, А.Пахомов, П.Владимиров |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=18000 Протокол матча] | ||||||||
| 30 мая 1937 |
|
ЦДКА Судья: В.Бутусов (Ленинград) |
||||||
| ЦДКА: Леонов, Лясковский, Савицкий, Зенкин, Малинин, Никишин, Киреев, Щавелев, Кочетков, Орехов, Исаев Торпедо:Алексанкин, Холодный.Баталин, Вавилов, Шулятьев, Маракуев.Шемякин, Миронов, Н.Арасланов, Филиппов, Ш.Арасланов |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=18100 Протокол матча] | ||||||||
| 30 мая 1937 |
|
Локомотив Зрителей: 7000 Судья: Николай Космачев (Москва) |
||||||
| Локомотив:Федюков, Мордань, Афонин, Мельников, Кандалов, Липенков, Рыбанычев, Крюков, Анат.Филиппов (к), Бабурин, Крылов Динамо:Соколов, Фурсов, Митрофанов, Трякин, Радикорский, Морозов, Е.Щербов, Мысин, П.Лапшин, Савостьянов (к), Ухмылов |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=18200 Протокол матча] | ||||||||
| 30 мая 1937 |
|
НПЗ Зрителей: 4000 Судья: В.Писарев (Ленинград) |
|||
| Динамо:Бежанидзе, Пехлеваниди, Сопин, Казанджиди, Аникин, Магдесян, Каричев, Симофориди, Чолокян, Маруашвили, Элиава (к) Нефтяник:Гребеньков, Мсмайлов (к).Рыжов, Бусулаев, Выборнов, Нифонтов, Абрамов, Китаев, Зернов, Миронов, Гнездов |
|||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=18300 Протокол матча] | |||||
| 30 мая 1937 |
|
им. С.В.Косиора Судья: П.Рывкин (Москва) |
||||||
| Динамо: Михальченко, Волин, Табачковский, Токарь, Хейсон (к), Н.Кравченко, П.Калашников, Палеев, Л.Орехов, М.Малхасов, Гичкин Тренер - Арон Коген Здоровье: Н.Егудас, Н.Волков, А.Шейнин, Н.Капустин  , В.Баканов, Копейко, Княжевский, Н.Фурсов (к), Хруслов, Н.Чистосербов, Г.Кулишов[9] |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=18400 Протокол матча] | ||||||||
| 30 мая 1937 |
|
Металлист Зрителей: 7000 Судья: Ф.Захаров (Ленинград) |
|||
| Сталинец:Циркуненко, Чернов (к).Александров, Чушкин, Алферов, Костиков, Луговской, Гладышев, Слепов, Напрасников, Федоров Крылья Советов:Назаретов, Евграфов, Писарев, Михайлов, Ржевцев (к), Корнилов, Репин, Карасев, Енушков, Волков, Никифоров |
|||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=18500 Протокол матча] | |||||
| 30 мая 1937 |
|
Стадион им. К.Е.Ворошилова Судья: В.Васильев (Москва) |
||||||
| Дзержинец: Гребенюк, Мазанов, Морозов, Красюк, Кладько, Носко, Чернявский, Бровенко, Волощенко, Мовчан, Локотош Трактор: Фоменко, Заднепровский, Федорков, Морозов, Старусев, Донченко, Нехорошее, Грубер, А.Москалев, Фомин, Лучко |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=18600 Протокол матча] | ||||||||
| 30 мая 1937 |
|
Динамо Зрителей: 25000 Судья: В.Быстров (Ленинград) |
||||||
| Локомотив:Шудра, Воронов, Акопов, Рамишвили, Чхатарашвили (к) (Челидзе, 75), Гвиниашвили, Джеджелава, Чередниченко, Лоладзе, Сихарулидзе, Апридонидзе Темп:Макагонов, Коротков, Рейх (к), Шибаев, петросян, Бабаян, Оганов, Степанов, Маркаров, Амирджанов (Ханаферов, 46), Саркисов |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=18700 Протокол матча] | ||||||||
| 30 мая 1937 |
|
||||
| Авангард:Чвалун, Салтосецкий, Котиков, Проскурин, Татаренко (к), Коростылев, Осипов, А.Коротынский (Навроцкий, 46), Поповский, Г.Коротынский, Комарицкий Сельмаш:Беловодский, Стешенко, Буняев, Тимченко, Педоренко, Семенов, Прасолов (к), Голубцов, Лукьяненко, Головин, Моргунов |
|||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=18800 Протокол матча] | |||||
| 31 мая 1937 |
|
Динамо Судья: А.Якушин (Москва) |
||||||
| Золотопрофсоюз:Келяк, Веревкин, Клевакин, Пономарев, Леонов, Антонов, П.Ковалев, Еремин, С.Ковалев, Волков (К).Большаков Динамо:Жуков, Козин, Пушкин, Хруцкий, Шевченко (к).Гриценко, Селезнев.Свекров, Жиляев.Акопьянц (Казьмин, 46).Смуров |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=18900 Протокол матча] | ||||||||
| 31 мая 1937 |
|
Сталинец Зрителей: 5000 Судья: С.Хавчик (Киев) |
||||||
| Спартак: А.Акимов, Вик.Соколов, Ал.Старостин, С.Артемьев, С.Летуа, А.Михайлов, П.Старостин, Г.Глазков, В.Семенов 80', В.Степанов, Б.Щибров (П.Никифоров) Тренер - К.П.Квашнин Трактор: Усов (к), Тяжлов, Клочков, Колесников, Иванов, Покровский, Сопронов, Пономарев 90', Проворнов, Шляпин (Воеводин, ?), ИнжеваткинТренер - А.Ситников |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=19000 Протокол матча] | ||||||||
| 31 мая 1937 |
|
Динамо Зрителей: 25000 Судья: В.Быстров (Ленинград) |
||||||
| Динамо: Дорохов, Шавгулидзе (к), Чумбуридзе, Минаев, Гагуа, Гавашели, Панин (Пайчадзе, 46), М.Бердзенишвили, Асламазов, Сомов, Аникин Спартак: Г.Текнеджян, Б.Мовсесян, С.Абаджян, Г.Етерян, А.Казарян, М.Минасян (В.Варданян, 46), П.Бурназян, Аджемян, С.Атанесян (к), П.Ароян, Овсепян |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=19100 Протокол матча] | ||||||||
| 31 мая 1937 |
|
Динамо Судья: Н.Кауров (Москва) |
|||
| Киров:Обатуров, Новиков, ЧЕРЕПАНОВ, Бейнарович, Курицын, Кршунов (к), Радостаев, Ведерников, Наумов, Постников, Костяев Болшево:Кувшинов, Шумилин, Горячев, Забелин, Медведев, Афанасьев (К), Ратников, Разоренов, И.Щербаков, Осьминкин, Анисимов |
|||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=19200 Протокол матча] | |||||
| 3 июня 1937 |
|
Динамо Судья: К.Кравченко (Тбилиси) |
||||||
| Локомотив:Зенин, Кузнецов (к).Пушников, Амбросимов, Меркель, Андриасов.Мангасаров, Перник.Орлов.Алимкин, Гудков Динамо:Д.Мансуров;Г.Ребров, В.Каширский, В.Голдобин, С.Костюхин, Р.Долтабаев, А.Корюкин, К.Погорелов, Пятницкий, П.Бабич, С.Ходаков |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=19400 Протокол матча] | ||||||||
Переигровка
| 1 июня 1937 |
|
Авангард Судья: Ф.Захаров (Ленинград) |
||||||
| Авангард:Чвалун, Салтосецкий, Котиков, Проскурин, Татаренко (к), Величко, А.Коротынский, Навроцкий, Поповский, Г.Коротынский, Комарницкий Сельмаш:Беловодский, Стешенко, Буняев, Тимченко, Педоренко, Семенов, Прасолов (к), Голубев, Лукьяненко, Головин, Моргунов |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=19300 Протокол матча] | ||||||||
1/16 финала
| 5 июня 1937 |
|
Динамо Зрителей: 15000 Судья: В.Стрепихеев (Москва) |
||||||
| ЦДКА: Леонов, Лясковский, Савицкий, Зенкин, Малинин, Никишин (к), Киреев, Егоров, Виноградов, Орехов, Исаев Динамо: Соколов, Фурсов, Кузьмин, Трякин, Радикорский, Н. Поставнин , Морозов, Мысин, Лапшин, Савостьянов (к), Ухмылов (Митрофанов, 75) |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=19500 Протокол матча] | ||||||||
| 5 июня 1937 |
|
Крылья Советов Зрителей: 7000 Судья: П. Евдокимов (Ленинград) |
||||||
| Крылья Советов: Назаретов, Евграфов, Писарев, Корнилов, А. Ржевцев, Михайлов, Репин, Карасев, М. Ржевцев, Волков, Никифоров Дзержинец: Гребенюк, Мазанов, Морозов, Красюк, Кладько, Носко, Сытников, Волощенко, Мовчан, Локотош, Бровенко |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=19600 Протокол матча] | ||||||||
| 6 июня 1937 |
|
Металлист Зрителей: 600 Судья: М.Сельцов (Москва) |
||||||
| Спартак: Демляшов, Бобрышев, Иванов, Сухарев, Дмитриев, Свечкаренко, Княжевский, И.Серов, Лесной, Севрюков, А.Серов Локомотив: Бондаренко, Бутенко, Воронков, Харюта, Егурнов, Чеканов, Ковтун, Белый, Команев, Гоцалюк, Шефер (Рыбников) |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=19700 Протокол матча] | ||||||||
| 6 июня 1937 |
|
Динамо Зрителей: 20000 Судья: Е.Михельсон (Ленинград) |
||||||
| Динамо: Квасников, Тетерин, Корчебоков, Коротков, Елисеев, Ремин (Чернышев, 46), Семичастный, Якушин, Смирнов 42'[10], Пономарев, С.Ильин (к) Торпедо: Бояркин, Коровин (к), Краснов, Кириллов, Сучков, Остроушко, Сорочкин, Дунаев, Дроздов, Ефимов, Салаков |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=19800 Протокол матча] | ||||||||
| 6 июня 1937 |
|
Динамо Зрителей: 15000 Судья: А.Щелчков (Москва) |
||||||
| Динамо: Стеценко; Н.Фомин, Привалов, Харламов, Б.Андреев, Рогозянский, Копейко, Гусаров, Макаров, Паровышников, Лактионов Локомотив: Разумовский; И.Андреев (к), Гвоздков, Н.Ильин, Жуков, Стрелков, Новиков, А.Соколов, Андриасов, Теренков, Сердюков |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=19900 Протокол матча] | ||||||||
| 6 июня 1937 |
|
Динамо Судья: В.Васильев (Москва) |
||||||
| Спартак: Леонтьев, Башкиров, Ломакин (к), Коломойцев, Котков, Остреров, Кунцевич, Череватенко, Улицкий, Майзель, Тесленко Динамо: Н.Боженко, В.Глазков, Г.Трейнис, Г.Жеромский, Г.Водопьянов, С.Гурьев, С.Домбазов, Г.Карнаруков, В.Зайцев (к), П.Макаров, Т.Рудов |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=20000 Протокол матча] | ||||||||
| 6 июня 1937 |
|
Динамо Зрителей: 12000 Судья: Н.Корнеев (Москва) |
||||||
| Горький: А.Головкин; Л.Иванов, С.Козинец, И.Шлыков, Е.Воронин (к), В.Савин, Л.Носков, Б.Харитонов, Л.Лутишкин, М.Бараев, В.Милёнышев Киев: Н.Трусевич; А.Клименко, Г.Тимофеев, И.Кузьменко, И.Лифшиц, Н.Коротких, М.Гончаренко, В.Шиловский, К.Щегоцкий (к), П.Комаров, Н.Махиня |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=20100 Протокол матча] | ||||||||
| 6 июня 1937 |
|
Динамо Судья: В.Бутусов (Ленинград) |
||||||
| Спартак:Пиньков, Сылкин, Мирошник, Савчук, Сумин, Белов, Устинов, Быков, Сопин, Чирьев (к), Печеный Авангард:Чвалун, Салтосецкий, Котиков, Проскурин, Татаренко, Коростылев, Осипов, А.Коротынский (Навродский, 46), Г.Коротынский, Поповский, Комарницкий |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=20200 Протокол матча] | ||||||||
| 6 июня 1937 |
|
Динамо Судья: А.Мельничук (Ростов-на-Дону) |
||||||
| Динамо: Дорохов, Шавгулидзе (к), Николайшвили, Гагуа, Минаев, Джорбенадзе, Гавашели, Асламазов, Пайчадзе, М.Бердзенишвили, Сомов Нефтяник: Гребеньков, Бусалаев, Исмайлов (к), Кузнецов, Нехорошев, Нифонтов, Гнездов, Китаев, Зернов (Абрамов, 46), Миронов, Штырлин |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=20300 Протокол матча] | ||||||||
| 6 июня 1937 |
|
им. В. И. Ленина Зрителей: 15000 Судья: А.Богданов (Москва) |
||||||
| Динамо: Михальченко, Волин, Табачковский, Токарь, Хейсон (к), Хижников, Сосицкий, И.Борисевич, Л.Орехов, Малхасов, Гичкин Спартак: Рябинин, Данилюк, Дубин, Иванов, Горбачев, Буднев, Залетов, Е.Шелагин, Мурашов (к), Строков, Кусков |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=20400 Протокол матча] | ||||||||
| 7 июня 1937 |
|
им. В. И. Ленина Судья: И.Космачев (Москва) |
||||||
| ГОЛИФК:Эвранов, Козловский, Гурович (к), Копченов, Аверин, Ерфилов, Ласин, Норицын, Таланов, Вал.Шелагин, Завада (Атюшин, 46) Сталинец:Бородастов, Карелин, Пчеликов, Соколов, Козлов, Бушуев, Шумов, Кожин (Бочков, 46), Иванов (к), Москвин, Тарасов |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=20500 Протокол матча] | ||||||||
| 7 июня 1937 |
|
ЗиС Зрителей: 5000 Судья: Г.Фепонов (Ленинград) |
||||||
| Торпедо: В.Виноградов, В.Поляков, В.Епишин, В.Маслов (к), А.Загрецкий, В.Ершов, В.Орлов, К.Рязанцев, В.Листиков, Н.Курапов, А.Емельянов Динамо: А.Кувшинов, А.Горячев, Н.Синицын, П.Забелин, Н. Медведев, Б.Афанасьев (к), С. Зарубин, К.Ратников, И.Щербаков, В.Осьминкин, Ф.Разоренов |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=20600 Протокол матча] | ||||||||
| 7 июня 1937 |
|
Динамо Зрителей: 30000 Судья: Л.Кулинец (Одесса) |
||||||
| Спартак: Акимов, Вик.Соколов, Ал.Старостин (к), Путилин, Артемьев, Леута, Глазков (Румянцев, 85 ), Михайлов, Семёнов, В.Степанов, Щибров Красное знамя: Смольников; Ефремов, Боков, Панин, Лисин (Хитров, 91), Титов, Семянкин, Куганов (к), Жарков, Е.Глазков, Коршаков |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=20700 Протокол матча] | ||||||||
| 8 июня 1937 |
|
им. В. И. Ленина Судья: Н.Соловьев (Москва) |
||||||
| Динамо: А.Кузьминский; Вик.Фёдоров, П.Кисилев, О.Ошенков, Н.Смольников (к), Вал.Фёдоров, Н.Светлов, П.Дементьев, А.Барышев, А.Фёдоров, П.Быков Спартак: :Горохов, Бондарев, Куканов, Кузьмин, Н.Волков.Орембо, П.Волков (к), Новиков, Кащеев, Дунаев, Малов |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=20800 Протокол матча] | ||||||||
| 9 июня 1937 |
|
Динамо Судья: В.Быстров (Ленинград) |
||||||
| Тбилиси:Шудра, Окопов, Воронов, Ш.Рамишвили, Челидзе, Гвиниашвили, Джеджелава (к), Чередниченко, Лоладзе, Сихарулидзе, Апридонидзе Баку:Зенин, Кузнецов (к), Пушников, Абросимов, Меркель, Андриасов, Мангасаров, Перник, Орлов, Алимкин, Гудков |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=20900 Протокол матча] | ||||||||
| 11 июня 1937 |
|
Динамо Судья: В.Моргунов (Москва) |
|||
| Казань:Кумбари, Пуховский, Васюков, Михайлов, Колесников, Брагин (к), Бессараб, Медун, Козелков (Курабо, 46), Богатырев, Гузев Новосибирск:Жуков, Козин, Пушкин, Хруцкий, Шевченко (к), Бакарев, Селезнев, Свекров, Желяев, Акопьянц, Смуров |
|||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=21100 Протокол матча] | |||||
Переигровка
| 9 июня 1937 |
|
Динамо Зрителей: 40000 Судья: Л.Кулинец (Одесса) |
||||||
| Спартак: Акимов, Вик.Соколов, Ал.Старостин (к), Артемьев, Леута, П.Старостин, Глазков, Румянцев, Михайлов, Семёнов, В.Степанов Красное знамя: Смольников; Ефремов, Боков, Панин, Лисин, Титов, Семянкин (Тиняков, 46), Куганов (к), Жарков, Щелчков, Коршаков |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=21000 Протокол матча] | ||||||||
1/8 финала
| 11 июня 1937 |
|
Динамо Зрителей: 25000 Судья: К.Терехов (Москва) |
||||||
| Динамо: Квасников, Тетерин, Корчебоков, Коротков, Елисеев, Чернышев, Семичастный, Якушин, Смирнов, Пономарев, С.Ильин (к) ГОЛИФК: Эвранов, Гурович, Козловский, Копченов, Аверин, Ерфилов, Ласин (к), Норицын, Таланов, Вал.Шелагин, Завада (Антюшкин, 85) |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=21200 Протокол матча] | ||||||||
| 12 июня 1937 |
|
Динамо Зрителей: 25000 Судья: Н.Корнеев (Москва) |
||||||
| Динамо: Н.Трусевич, Г.Тимофеев, А.Клименко, И.Кузьменко, И.Лифшиц, Н.Коротких, М.Гончаренко, П.Лайко, К.Щегодский (к), П.Комаров, В.Шиловский Торпедо: В.Виноградов, В.Поляков (В.Хромушкин, 30), В.Епишин, В.Маслов (к), А.Загрецкий, В.Ершов, В.Орлов, К.Рязанцев, В.Листиков, Н.Курапов, А.Емельянов |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=21300 Протокол матча] | ||||||||
| 12 июня 1937 |
|
Локомотив Судья: В.Стрепихеев (Москва) |
||||||
| Локомотив: Гранаткин; И.Андреев, Гвоздков, Н.Ильин, Жуков, Стрелков, Новиков, А.Соколов, Андриасов, Теренков, Сердюков Динамо: Боженко; Глазков, Трейнис, Григорьев, Коломацкий, Жеромский, Домбазов, Карноруков, Зайцев, Макаров, Рудов |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=21400 Протокол матча] | ||||||||
| 12 июня 1937 |
|
Динамо Зрителей: 10000 Судья: А.Богданов (Москва) |
||||||
| Харьков: Шатоха, Бобрышев, Иванов, Шведов, Свечкаренко, Сухарев, Княжевский, И.Серов, Лесной, Севрюков, А.Серов Киев: Пиньков, Мирошник, Завальнюк, Савчук, Сумин, Белов, Устинов, Дудочкин, Быков, Чирьев, Сопин |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=21500 Протокол матча] | ||||||||
| 12 июня 1937 |
|
Динамо Зрителей: 25000 Судья: А.Щелчков (Москва) |
||||||
| Динамо: Дорохов, Шавгулидзе (к), Чумбуридзе, Гагуа[12] (Аникин, 46), Минаев, Джорбенадзе, Гавашели, М.Бердзенишвили, Пайчадзе, Асламазов, Сомов Локомотив: Шудра, Воронов, Акопов, Ш.Рамишвили, Челидзе, Гвиниашвили, Джеджелава (к), Чередниченко, Лоладзе, Сихарулидзе 88'[13], Апридонидзе |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=21600 Протокол матча] | ||||||||
| 12 июня 1937 |
|
им. С.В.Косиора Зрителей: 25000 Судья: М. Дмитриев (Москва) |
||||||
| Динамо: Михальченко, Волин, Табачковский, Токарь, Хейсон (к), Хижников, Сосицкий, И.Борисевич, Орехов, Малхасов, М.Гичкин Тренер - Арон Коген Крылья Советов: Назаретов, Евграфов, Карасев, Михайлов, А.Ржевцев (к), Корнилов, Репин, Енушков, М.Ржевцев, Волков, Никифоров |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=21700 Протокол матча] | ||||||||
| 13 июня 1937 |
|
Динамо Зрителей: 40000 Судья: В.Бутусов (Ленинград) |
||||||
| Спартак: Акимов, Ал.Старостин (к), Соколов, Артемьев, П.Старостин, Михайлов, Глазков, В.Степанов (Никифоров, 91), Семенов, Румянцев, Леута ЦДКА: Леонов, Лясковский, Савицкий, Зенкин (к), Малинин, Никишин, Киреев, Щавелев, Кочетков, Орехов, Исаев |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=21800 Протокол матча] | ||||||||
| 15 июня 1937 |
|
Динамо Судья: В.Кузнецов (Москва) |
|||
| Динамо: Добрынин, Васюков, Пуховский, Михайлов, Колесников, Брагин (к), Бессараб, Медун, Козелков (Курабо, 46), Богатырев, Гузев Спартак: Горохов, Куканов, Н.Волков (к), Орембо, Бондарев, Кузьмин, Малов, Гуров, Новиков, Дунаев, П.Волков |
|||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=21900 Протокол матча] | |||||
1/4 финала
| 17 июня 1937 |
|
Локомотив Зрителей: 10000 Судья: А.Щелчков (Москва) |
||||||
| Локомотив: Разумовский; И.Андреев, Гвоздков, Н.Ильин, Жуков, Стрелков, Сердюков, А.Соколов, Андриасов, Лавров, Теренков Спартак: Девляшов; Бобрышев, Иванов, Шведов, Свечкаренко, Сухарев, Княжевский, Серов, И.Лесной, Севрюков, А.Лесной |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=22000 Протокол матча] | ||||||||
| 18 июня 1937 |
|
Динамо Зрителей: 25000 Судья: П.Усов (Ленинград) |
||||||
| ЦДКА: Леонов, Лясковский, Савицкий, Зенкин (к), К.Малинин, Никишин, Киреев, И.Митронов, Кочетков, М.Орехов, Н.Исаев (Шлычков, 46) Динамо: Михальченко, Волин, Табачковский (П.Чистов, 46), Хейсон (к), Токарь, Хижников, Гичкин, Малхасов, Л.Орехов, И.Борисевич, Сосицкий Тренер - Арон Коген |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=22100 Протокол матча] | ||||||||
| 19 июня 1937 |
|
Динамо Зрителей: 45000 Судья: В.Стрепихеев (Москва) |
||||||
| Тбилиси: Дорохов, Шавгулидзе (к), Чумбуридзе, Джорбенадзе, Минаев, Гагуа (Кикнадзе, 46), Гавашели, М.Бердзенишвили, Пайчадзе, Асламазов, Сомов Киев: Трусевич, Тимофеев, Правоверов, Кузьменко, Лифшиц, Коротких, Гончаренко, Шиловский, Щегодский (к), Комаров (Лайко, 65), Махиня |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=22200 Протокол матча] | ||||||||
| 20 июня 1937 |
|
Динамо Зрителей: 15000 Судья: В.Быстров (Ленинград) |
||||||
| Москва: Фокин, Тетерин, Корчебоков, Лапшин, Елисеев, Чернышев, Семичастный, Пономарев, Якушин, Смирнов, С.Ильин (к) Казань: Кумбари, Васюков, Пуховский, Михайлов, Колесников, Брагин (к), Бессараб, Медун, Курабо, Богатырев, Гузев |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=22300 Протокол матча] | ||||||||
1/2 финала
| 30 июня 1937 |
|
Динамо Зрителей: 30000 Судья: А.Щелчков (Москва) |
||||||
| ЦДКА: Леонов, Лясковский, Савицкий, Зенкин (к), Малинин, Никишин, Киреев, Щавелев, Кочетков, Орехов, Исаев Динамо: Дорохов, Шавгулидзе (к), Чумбуридзе, Джорбенадзе, Минаев, Гагуа, Гавашели, М.Бердзенишвили, Пайчадзе, Асламазов, Сомов (В.Бердзенишвили, 46) |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=22400 Протокол матча] | ||||||||
| 13 июля 1937 |
|
Динамо Зрителей: 40000 Судья: В.Моргунов (Москва) |
||||||
| Динамо: Фокин, Тетерин, Корчебоков (Чернышев, 70), Лапшин, Качалин, Ремин, Семичастный, Якушин, Смирнов, Елисеев, Ильин (к) Локомотив: Разумовский, Андреев (к), Гвоздков, Н.Ильин, Андриасов, Стрелков, Сердюков, Михеев, Соколов, Лавров (Жуков, 46), Теренков |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=22500 Протокол матча] | ||||||||
Финал
| 16 июля 1937 |
|
Динамо, Москва Зрителей: 47000[15] Судья: В. Стрепихеев (Москва) |
||||||
| Динамо (Москва): Фокин, Тетерин, Чернышев, Лапшин, Качалин, Рёмин, Семичастный[16], Якушин, Смирнов, Елисеев (Пономарёв, 85), Ильин Главный тренер: Виктор Дубинин |
||||||||
| [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=22600 Протокол матча] | ||||||||
Напишите отзыв о статье "Кубок СССР по футболу 1937"
Ссылки
- [wildstat.ru/p/2002/ch/URS_CUP_1937/stg/all/tour/all Результаты на WildStat.ru]
- [talks.klisf.ru/index.app?cmd=tomatch&lang=ru&id=866848491515086338046619633804 На сайте КЛИСФ]
- [www.fc-dynamo.ru/cup/rezult.php?gd=1937 Протоколы матчей кубка СССР]
- [www.rsssf.com/tabless/su37.html#37c На сайте RSSSF]
Примечания
- ↑ На странице протокола также упоминается Спартак (Казань)
- ↑ В качестве судьи упоминается также К.Терехов (Москва), однако он упомянут в качестве судьи в матче Динамо (Красноярск) - Крылья Советов (Иркутск), сыгранном в тот же день.
- ↑ Неявка команды Красная роза (Москва) в Кривой Рог
- ↑ В назначенный день, 24 мая, судья до места проведения встречи не добрался. Чтобы не разочаровывать болельщиков, решили провести товарищеский матч. Кубковый поединок должен был состояться два дня спустя. Уже в автобусе, направляясь на матч, московская команда получает телеграмму: проведенную 24 мая игру считать официальной.
- ↑ Дополнительное время игралось до первого гола.
- ↑ В протоколе отмечено, что ворота не соответствовали правилам.
- ↑ Возможно матч состоялся 31 мая.
- ↑ Матч закончился со счётом 1:2, но был опротестован из-за выступления в составе «Динамо» незаявленного игрока П.Корнилова.
- ↑ По другим сведениям: Н.Егудас, Н.Волков, А.Шейнин, Н.Капустин, В.Баканов, Н.Фурсов, Н.Чистосердов, Г.Кулишёв, Хруслов, С.Лесной, Г.Полуянов.
- ↑ За удар по ногам соперника, не владеющего мячом.
- ↑ Игра продолжалась 135 минут (до тех пор, пока не стемнело) и на этом была окончена.
- ↑ Гагуа заменен из-за травмы (ушиб ноги).
- ↑ За грубую игру.
- ↑ Согласно другим данным этот гол забил Лавров.
- ↑ Согласно [fc-dynamo.ru/cup/prot.php?id=22600] на матче было 60000 зрителей.
- ↑ М.Семичастный ушёл с поля на 87 минуте, получив травму.
Отрывок, характеризующий Кубок СССР по футболу 1937
В то время как такие разговоры происходили в приемной и в княжниной комнатах, карета с Пьером (за которым было послано) и с Анной Михайловной (которая нашла нужным ехать с ним) въезжала во двор графа Безухого. Когда колеса кареты мягко зазвучали по соломе, настланной под окнами, Анна Михайловна, обратившись к своему спутнику с утешительными словами, убедилась в том, что он спит в углу кареты, и разбудила его. Очнувшись, Пьер за Анною Михайловной вышел из кареты и тут только подумал о том свидании с умирающим отцом, которое его ожидало. Он заметил, что они подъехали не к парадному, а к заднему подъезду. В то время как он сходил с подножки, два человека в мещанской одежде торопливо отбежали от подъезда в тень стены. Приостановившись, Пьер разглядел в тени дома с обеих сторон еще несколько таких же людей. Но ни Анна Михайловна, ни лакей, ни кучер, которые не могли не видеть этих людей, не обратили на них внимания. Стало быть, это так нужно, решил сам с собой Пьер и прошел за Анною Михайловной. Анна Михайловна поспешными шагами шла вверх по слабо освещенной узкой каменной лестнице, подзывая отстававшего за ней Пьера, который, хотя и не понимал, для чего ему надо было вообще итти к графу, и еще меньше, зачем ему надо было итти по задней лестнице, но, судя по уверенности и поспешности Анны Михайловны, решил про себя, что это было необходимо нужно. На половине лестницы чуть не сбили их с ног какие то люди с ведрами, которые, стуча сапогами, сбегали им навстречу. Люди эти прижались к стене, чтобы пропустить Пьера с Анной Михайловной, и не показали ни малейшего удивления при виде их.
– Здесь на половину княжен? – спросила Анна Михайловна одного из них…
– Здесь, – отвечал лакей смелым, громким голосом, как будто теперь всё уже было можно, – дверь налево, матушка.
– Может быть, граф не звал меня, – сказал Пьер в то время, как он вышел на площадку, – я пошел бы к себе.
Анна Михайловна остановилась, чтобы поровняться с Пьером.
– Ah, mon ami! – сказала она с тем же жестом, как утром с сыном, дотрогиваясь до его руки: – croyez, que je souffre autant, que vous, mais soyez homme. [Поверьте, я страдаю не меньше вас, но будьте мужчиной.]
– Право, я пойду? – спросил Пьер, ласково чрез очки глядя на Анну Михайловну.
– Ah, mon ami, oubliez les torts qu'on a pu avoir envers vous, pensez que c'est votre pere… peut etre a l'agonie. – Она вздохнула. – Je vous ai tout de suite aime comme mon fils. Fiez vous a moi, Pierre. Je n'oublirai pas vos interets. [Забудьте, друг мой, в чем были против вас неправы. Вспомните, что это ваш отец… Может быть, в агонии. Я тотчас полюбила вас, как сына. Доверьтесь мне, Пьер. Я не забуду ваших интересов.]
Пьер ничего не понимал; опять ему еще сильнее показалось, что всё это так должно быть, и он покорно последовал за Анною Михайловной, уже отворявшею дверь.
Дверь выходила в переднюю заднего хода. В углу сидел старик слуга княжен и вязал чулок. Пьер никогда не был на этой половине, даже не предполагал существования таких покоев. Анна Михайловна спросила у обгонявшей их, с графином на подносе, девушки (назвав ее милой и голубушкой) о здоровье княжен и повлекла Пьера дальше по каменному коридору. Из коридора первая дверь налево вела в жилые комнаты княжен. Горничная, с графином, второпях (как и всё делалось второпях в эту минуту в этом доме) не затворила двери, и Пьер с Анною Михайловной, проходя мимо, невольно заглянули в ту комнату, где, разговаривая, сидели близко друг от друга старшая княжна с князем Васильем. Увидав проходящих, князь Василий сделал нетерпеливое движение и откинулся назад; княжна вскочила и отчаянным жестом изо всей силы хлопнула дверью, затворяя ее.
Жест этот был так не похож на всегдашнее спокойствие княжны, страх, выразившийся на лице князя Василья, был так несвойствен его важности, что Пьер, остановившись, вопросительно, через очки, посмотрел на свою руководительницу.
Анна Михайловна не выразила удивления, она только слегка улыбнулась и вздохнула, как будто показывая, что всего этого она ожидала.
– Soyez homme, mon ami, c'est moi qui veillerai a vos interets, [Будьте мужчиною, друг мой, я же стану блюсти за вашими интересами.] – сказала она в ответ на его взгляд и еще скорее пошла по коридору.
Пьер не понимал, в чем дело, и еще меньше, что значило veiller a vos interets, [блюсти ваши интересы,] но он понимал, что всё это так должно быть. Коридором они вышли в полуосвещенную залу, примыкавшую к приемной графа. Это была одна из тех холодных и роскошных комнат, которые знал Пьер с парадного крыльца. Но и в этой комнате, посередине, стояла пустая ванна и была пролита вода по ковру. Навстречу им вышли на цыпочках, не обращая на них внимания, слуга и причетник с кадилом. Они вошли в знакомую Пьеру приемную с двумя итальянскими окнами, выходом в зимний сад, с большим бюстом и во весь рост портретом Екатерины. Все те же люди, почти в тех же положениях, сидели, перешептываясь, в приемной. Все, смолкнув, оглянулись на вошедшую Анну Михайловну, с ее исплаканным, бледным лицом, и на толстого, большого Пьера, который, опустив голову, покорно следовал за нею.
На лице Анны Михайловны выразилось сознание того, что решительная минута наступила; она, с приемами деловой петербургской дамы, вошла в комнату, не отпуская от себя Пьера, еще смелее, чем утром. Она чувствовала, что так как она ведет за собою того, кого желал видеть умирающий, то прием ее был обеспечен. Быстрым взглядом оглядев всех, бывших в комнате, и заметив графова духовника, она, не то что согнувшись, но сделавшись вдруг меньше ростом, мелкою иноходью подплыла к духовнику и почтительно приняла благословение одного, потом другого духовного лица.
– Слава Богу, что успели, – сказала она духовному лицу, – мы все, родные, так боялись. Вот этот молодой человек – сын графа, – прибавила она тише. – Ужасная минута!
Проговорив эти слова, она подошла к доктору.
– Cher docteur, – сказала она ему, – ce jeune homme est le fils du comte… y a t il de l'espoir? [этот молодой человек – сын графа… Есть ли надежда?]
Доктор молча, быстрым движением возвел кверху глаза и плечи. Анна Михайловна точно таким же движением возвела плечи и глаза, почти закрыв их, вздохнула и отошла от доктора к Пьеру. Она особенно почтительно и нежно грустно обратилась к Пьеру.
– Ayez confiance en Sa misericorde, [Доверьтесь Его милосердию,] – сказала она ему, указав ему диванчик, чтобы сесть подождать ее, сама неслышно направилась к двери, на которую все смотрели, и вслед за чуть слышным звуком этой двери скрылась за нею.
Пьер, решившись во всем повиноваться своей руководительнице, направился к диванчику, который она ему указала. Как только Анна Михайловна скрылась, он заметил, что взгляды всех, бывших в комнате, больше чем с любопытством и с участием устремились на него. Он заметил, что все перешептывались, указывая на него глазами, как будто со страхом и даже с подобострастием. Ему оказывали уважение, какого прежде никогда не оказывали: неизвестная ему дама, которая говорила с духовными лицами, встала с своего места и предложила ему сесть, адъютант поднял уроненную Пьером перчатку и подал ему; доктора почтительно замолкли, когда он проходил мимо их, и посторонились, чтобы дать ему место. Пьер хотел сначала сесть на другое место, чтобы не стеснять даму, хотел сам поднять перчатку и обойти докторов, которые вовсе и не стояли на дороге; но он вдруг почувствовал, что это было бы неприлично, он почувствовал, что он в нынешнюю ночь есть лицо, которое обязано совершить какой то страшный и ожидаемый всеми обряд, и что поэтому он должен был принимать от всех услуги. Он принял молча перчатку от адъютанта, сел на место дамы, положив свои большие руки на симметрично выставленные колени, в наивной позе египетской статуи, и решил про себя, что всё это так именно должно быть и что ему в нынешний вечер, для того чтобы не потеряться и не наделать глупостей, не следует действовать по своим соображениям, а надобно предоставить себя вполне на волю тех, которые руководили им.
Не прошло и двух минут, как князь Василий, в своем кафтане с тремя звездами, величественно, высоко неся голову, вошел в комнату. Он казался похудевшим с утра; глаза его были больше обыкновенного, когда он оглянул комнату и увидал Пьера. Он подошел к нему, взял руку (чего он прежде никогда не делал) и потянул ее книзу, как будто он хотел испытать, крепко ли она держится.
– Courage, courage, mon ami. Il a demande a vous voir. C'est bien… [Не унывать, не унывать, мой друг. Он пожелал вас видеть. Это хорошо…] – и он хотел итти.
Но Пьер почел нужным спросить:
– Как здоровье…
Он замялся, не зная, прилично ли назвать умирающего графом; назвать же отцом ему было совестно.
– Il a eu encore un coup, il y a une demi heure. Еще был удар. Courage, mon аmi… [Полчаса назад у него был еще удар. Не унывать, мой друг…]
Пьер был в таком состоянии неясности мысли, что при слове «удар» ему представился удар какого нибудь тела. Он, недоумевая, посмотрел на князя Василия и уже потом сообразил, что ударом называется болезнь. Князь Василий на ходу сказал несколько слов Лоррену и прошел в дверь на цыпочках. Он не умел ходить на цыпочках и неловко подпрыгивал всем телом. Вслед за ним прошла старшая княжна, потом прошли духовные лица и причетники, люди (прислуга) тоже прошли в дверь. За этою дверью послышалось передвиженье, и наконец, всё с тем же бледным, но твердым в исполнении долга лицом, выбежала Анна Михайловна и, дотронувшись до руки Пьера, сказала:
– La bonte divine est inepuisable. C'est la ceremonie de l'extreme onction qui va commencer. Venez. [Милосердие Божие неисчерпаемо. Соборование сейчас начнется. Пойдемте.]
Пьер прошел в дверь, ступая по мягкому ковру, и заметил, что и адъютант, и незнакомая дама, и еще кто то из прислуги – все прошли за ним, как будто теперь уж не надо было спрашивать разрешения входить в эту комнату.
Пьер хорошо знал эту большую, разделенную колоннами и аркой комнату, всю обитую персидскими коврами. Часть комнаты за колоннами, где с одной стороны стояла высокая красного дерева кровать, под шелковыми занавесами, а с другой – огромный киот с образами, была красно и ярко освещена, как бывают освещены церкви во время вечерней службы. Под освещенными ризами киота стояло длинное вольтеровское кресло, и на кресле, обложенном вверху снежно белыми, не смятыми, видимо, только – что перемененными подушками, укрытая до пояса ярко зеленым одеялом, лежала знакомая Пьеру величественная фигура его отца, графа Безухого, с тою же седою гривой волос, напоминавших льва, над широким лбом и с теми же характерно благородными крупными морщинами на красивом красно желтом лице. Он лежал прямо под образами; обе толстые, большие руки его были выпростаны из под одеяла и лежали на нем. В правую руку, лежавшую ладонью книзу, между большим и указательным пальцами вставлена была восковая свеча, которую, нагибаясь из за кресла, придерживал в ней старый слуга. Над креслом стояли духовные лица в своих величественных блестящих одеждах, с выпростанными на них длинными волосами, с зажженными свечами в руках, и медленно торжественно служили. Немного позади их стояли две младшие княжны, с платком в руках и у глаз, и впереди их старшая, Катишь, с злобным и решительным видом, ни на мгновение не спуская глаз с икон, как будто говорила всем, что не отвечает за себя, если оглянется. Анна Михайловна, с кроткою печалью и всепрощением на лице, и неизвестная дама стояли у двери. Князь Василий стоял с другой стороны двери, близко к креслу, за резным бархатным стулом, который он поворотил к себе спинкой, и, облокотив на нее левую руку со свечой, крестился правою, каждый раз поднимая глаза кверху, когда приставлял персты ко лбу. Лицо его выражало спокойную набожность и преданность воле Божией. «Ежели вы не понимаете этих чувств, то тем хуже для вас», казалось, говорило его лицо.
Сзади его стоял адъютант, доктора и мужская прислуга; как бы в церкви, мужчины и женщины разделились. Всё молчало, крестилось, только слышны были церковное чтение, сдержанное, густое басовое пение и в минуты молчания перестановка ног и вздохи. Анна Михайловна, с тем значительным видом, который показывал, что она знает, что делает, перешла через всю комнату к Пьеру и подала ему свечу. Он зажег ее и, развлеченный наблюдениями над окружающими, стал креститься тою же рукой, в которой была свеча.
Младшая, румяная и смешливая княжна Софи, с родинкою, смотрела на него. Она улыбнулась, спрятала свое лицо в платок и долго не открывала его; но, посмотрев на Пьера, опять засмеялась. Она, видимо, чувствовала себя не в силах глядеть на него без смеха, но не могла удержаться, чтобы не смотреть на него, и во избежание искушений тихо перешла за колонну. В середине службы голоса духовенства вдруг замолкли; духовные лица шопотом сказали что то друг другу; старый слуга, державший руку графа, поднялся и обратился к дамам. Анна Михайловна выступила вперед и, нагнувшись над больным, из за спины пальцем поманила к себе Лоррена. Француз доктор, – стоявший без зажженной свечи, прислонившись к колонне, в той почтительной позе иностранца, которая показывает, что, несмотря на различие веры, он понимает всю важность совершающегося обряда и даже одобряет его, – неслышными шагами человека во всей силе возраста подошел к больному, взял своими белыми тонкими пальцами его свободную руку с зеленого одеяла и, отвернувшись, стал щупать пульс и задумался. Больному дали чего то выпить, зашевелились около него, потом опять расступились по местам, и богослужение возобновилось. Во время этого перерыва Пьер заметил, что князь Василий вышел из за своей спинки стула и, с тем же видом, который показывал, что он знает, что делает, и что тем хуже для других, ежели они не понимают его, не подошел к больному, а, пройдя мимо его, присоединился к старшей княжне и с нею вместе направился в глубь спальни, к высокой кровати под шелковыми занавесами. От кровати и князь и княжна оба скрылись в заднюю дверь, но перед концом службы один за другим возвратились на свои места. Пьер обратил на это обстоятельство не более внимания, как и на все другие, раз навсегда решив в своем уме, что всё, что совершалось перед ним нынешний вечер, было так необходимо нужно.
Звуки церковного пения прекратились, и послышался голос духовного лица, которое почтительно поздравляло больного с принятием таинства. Больной лежал всё так же безжизненно и неподвижно. Вокруг него всё зашевелилось, послышались шаги и шопоты, из которых шопот Анны Михайловны выдавался резче всех.
Пьер слышал, как она сказала:
– Непременно надо перенести на кровать, здесь никак нельзя будет…
Больного так обступили доктора, княжны и слуги, что Пьер уже не видал той красно желтой головы с седою гривой, которая, несмотря на то, что он видел и другие лица, ни на мгновение не выходила у него из вида во всё время службы. Пьер догадался по осторожному движению людей, обступивших кресло, что умирающего поднимали и переносили.
– За мою руку держись, уронишь так, – послышался ему испуганный шопот одного из слуг, – снизу… еще один, – говорили голоса, и тяжелые дыхания и переступанья ногами людей стали торопливее, как будто тяжесть, которую они несли, была сверх сил их.
Несущие, в числе которых была и Анна Михайловна, поровнялись с молодым человеком, и ему на мгновение из за спин и затылков людей показалась высокая, жирная, открытая грудь, тучные плечи больного, приподнятые кверху людьми, державшими его под мышки, и седая курчавая, львиная голова. Голова эта, с необычайно широким лбом и скулами, красивым чувственным ртом и величественным холодным взглядом, была не обезображена близостью смерти. Она была такая же, какою знал ее Пьер назад тому три месяца, когда граф отпускал его в Петербург. Но голова эта беспомощно покачивалась от неровных шагов несущих, и холодный, безучастный взгляд не знал, на чем остановиться.
Прошло несколько минут суетни около высокой кровати; люди, несшие больного, разошлись. Анна Михайловна дотронулась до руки Пьера и сказала ему: «Venez». [Идите.] Пьер вместе с нею подошел к кровати, на которой, в праздничной позе, видимо, имевшей отношение к только что совершенному таинству, был положен больной. Он лежал, высоко опираясь головой на подушки. Руки его были симметрично выложены на зеленом шелковом одеяле ладонями вниз. Когда Пьер подошел, граф глядел прямо на него, но глядел тем взглядом, которого смысл и значение нельзя понять человеку. Или этот взгляд ровно ничего не говорил, как только то, что, покуда есть глаза, надо же глядеть куда нибудь, или он говорил слишком многое. Пьер остановился, не зная, что ему делать, и вопросительно оглянулся на свою руководительницу Анну Михайловну. Анна Михайловна сделала ему торопливый жест глазами, указывая на руку больного и губами посылая ей воздушный поцелуй. Пьер, старательно вытягивая шею, чтоб не зацепить за одеяло, исполнил ее совет и приложился к ширококостной и мясистой руке. Ни рука, ни один мускул лица графа не дрогнули. Пьер опять вопросительно посмотрел на Анну Михайловну, спрашивая теперь, что ему делать. Анна Михайловна глазами указала ему на кресло, стоявшее подле кровати. Пьер покорно стал садиться на кресло, глазами продолжая спрашивать, то ли он сделал, что нужно. Анна Михайловна одобрительно кивнула головой. Пьер принял опять симметрично наивное положение египетской статуи, видимо, соболезнуя о том, что неуклюжее и толстое тело его занимало такое большое пространство, и употребляя все душевные силы, чтобы казаться как можно меньше. Он смотрел на графа. Граф смотрел на то место, где находилось лицо Пьера, в то время как он стоял. Анна Михайловна являла в своем положении сознание трогательной важности этой последней минуты свидания отца с сыном. Это продолжалось две минуты, которые показались Пьеру часом. Вдруг в крупных мускулах и морщинах лица графа появилось содрогание. Содрогание усиливалось, красивый рот покривился (тут только Пьер понял, до какой степени отец его был близок к смерти), из перекривленного рта послышался неясный хриплый звук. Анна Михайловна старательно смотрела в глаза больному и, стараясь угадать, чего было нужно ему, указывала то на Пьера, то на питье, то шопотом вопросительно называла князя Василия, то указывала на одеяло. Глаза и лицо больного выказывали нетерпение. Он сделал усилие, чтобы взглянуть на слугу, который безотходно стоял у изголовья постели.
– На другой бочок перевернуться хотят, – прошептал слуга и поднялся, чтобы переворотить лицом к стене тяжелое тело графа.
Пьер встал, чтобы помочь слуге.
В то время как графа переворачивали, одна рука его беспомощно завалилась назад, и он сделал напрасное усилие, чтобы перетащить ее. Заметил ли граф тот взгляд ужаса, с которым Пьер смотрел на эту безжизненную руку, или какая другая мысль промелькнула в его умирающей голове в эту минуту, но он посмотрел на непослушную руку, на выражение ужаса в лице Пьера, опять на руку, и на лице его явилась так не шедшая к его чертам слабая, страдальческая улыбка, выражавшая как бы насмешку над своим собственным бессилием. Неожиданно, при виде этой улыбки, Пьер почувствовал содрогание в груди, щипанье в носу, и слезы затуманили его зрение. Больного перевернули на бок к стене. Он вздохнул.
– Il est assoupi, [Он задремал,] – сказала Анна Михайловна, заметив приходившую на смену княжну. – Аllons. [Пойдем.]
Пьер вышел.
В приемной никого уже не было, кроме князя Василия и старшей княжны, которые, сидя под портретом Екатерины, о чем то оживленно говорили. Как только они увидали Пьера с его руководительницей, они замолчали. Княжна что то спрятала, как показалось Пьеру, и прошептала:
– Не могу видеть эту женщину.
– Catiche a fait donner du the dans le petit salon, – сказал князь Василий Анне Михайловне. – Allez, ma pauvre Анна Михайловна, prenez quelque сhose, autrement vous ne suffirez pas. [Катишь велела подать чаю в маленькой гостиной. Вы бы пошли, бедная Анна Михайловна, подкрепили себя, а то вас не хватит.]
Пьеру он ничего не сказал, только пожал с чувством его руку пониже плеча. Пьер с Анной Михайловной прошли в petit salon. [маленькую гостиную.]
– II n'y a rien qui restaure, comme une tasse de cet excellent the russe apres une nuit blanche, [Ничто так не восстановляет после бессонной ночи, как чашка этого превосходного русского чаю.] – говорил Лоррен с выражением сдержанной оживленности, отхлебывая из тонкой, без ручки, китайской чашки, стоя в маленькой круглой гостиной перед столом, на котором стоял чайный прибор и холодный ужин. Около стола собрались, чтобы подкрепить свои силы, все бывшие в эту ночь в доме графа Безухого. Пьер хорошо помнил эту маленькую круглую гостиную, с зеркалами и маленькими столиками. Во время балов в доме графа, Пьер, не умевший танцовать, любил сидеть в этой маленькой зеркальной и наблюдать, как дамы в бальных туалетах, брильянтах и жемчугах на голых плечах, проходя через эту комнату, оглядывали себя в ярко освещенные зеркала, несколько раз повторявшие их отражения. Теперь та же комната была едва освещена двумя свечами, и среди ночи на одном маленьком столике беспорядочно стояли чайный прибор и блюда, и разнообразные, непраздничные люди, шопотом переговариваясь, сидели в ней, каждым движением, каждым словом показывая, что никто не забывает и того, что делается теперь и имеет еще совершиться в спальне. Пьер не стал есть, хотя ему и очень хотелось. Он оглянулся вопросительно на свою руководительницу и увидел, что она на цыпочках выходила опять в приемную, где остался князь Василий с старшею княжной. Пьер полагал, что и это было так нужно, и, помедлив немного, пошел за ней. Анна Михайловна стояла подле княжны, и обе они в одно время говорили взволнованным шопотом:
– Позвольте мне, княгиня, знать, что нужно и что ненужно, – говорила княжна, видимо, находясь в том же взволнованном состоянии, в каком она была в то время, как захлопывала дверь своей комнаты.
– Но, милая княжна, – кротко и убедительно говорила Анна Михайловна, заступая дорогу от спальни и не пуская княжну, – не будет ли это слишком тяжело для бедного дядюшки в такие минуты, когда ему нужен отдых? В такие минуты разговор о мирском, когда его душа уже приготовлена…
Князь Василий сидел на кресле, в своей фамильярной позе, высоко заложив ногу на ногу. Щеки его сильно перепрыгивали и, опустившись, казались толще внизу; но он имел вид человека, мало занятого разговором двух дам.
– Voyons, ma bonne Анна Михайловна, laissez faire Catiche. [Оставьте Катю делать, что она знает.] Вы знаете, как граф ее любит.
– Я и не знаю, что в этой бумаге, – говорила княжна, обращаясь к князю Василью и указывая на мозаиковый портфель, который она держала в руках. – Я знаю только, что настоящее завещание у него в бюро, а это забытая бумага…
Она хотела обойти Анну Михайловну, но Анна Михайловна, подпрыгнув, опять загородила ей дорогу.
– Я знаю, милая, добрая княжна, – сказала Анна Михайловна, хватаясь рукой за портфель и так крепко, что видно было, она не скоро его пустит. – Милая княжна, я вас прошу, я вас умоляю, пожалейте его. Je vous en conjure… [Умоляю вас…]
Княжна молчала. Слышны были только звуки усилий борьбы зa портфель. Видно было, что ежели она заговорит, то заговорит не лестно для Анны Михайловны. Анна Михайловна держала крепко, но, несмотря на то, голос ее удерживал всю свою сладкую тягучесть и мягкость.
– Пьер, подойдите сюда, мой друг. Я думаю, что он не лишний в родственном совете: не правда ли, князь?
– Что же вы молчите, mon cousin? – вдруг вскрикнула княжна так громко, что в гостиной услыхали и испугались ее голоса. – Что вы молчите, когда здесь Бог знает кто позволяет себе вмешиваться и делать сцены на пороге комнаты умирающего. Интриганка! – прошептала она злобно и дернула портфель изо всей силы.
Но Анна Михайловна сделала несколько шагов, чтобы не отстать от портфеля, и перехватила руку.
– Oh! – сказал князь Василий укоризненно и удивленно. Он встал. – C'est ridicule. Voyons, [Это смешно. Ну, же,] пустите. Я вам говорю.
Княжна пустила.
– И вы!
Анна Михайловна не послушалась его.
– Пустите, я вам говорю. Я беру всё на себя. Я пойду и спрошу его. Я… довольно вам этого.
– Mais, mon prince, [Но, князь,] – говорила Анна Михайловна, – после такого великого таинства дайте ему минуту покоя. Вот, Пьер, скажите ваше мнение, – обратилась она к молодому человеку, который, вплоть подойдя к ним, удивленно смотрел на озлобленное, потерявшее всё приличие лицо княжны и на перепрыгивающие щеки князя Василья.
– Помните, что вы будете отвечать за все последствия, – строго сказал князь Василий, – вы не знаете, что вы делаете.
– Мерзкая женщина! – вскрикнула княжна, неожиданно бросаясь на Анну Михайловну и вырывая портфель.
Князь Василий опустил голову и развел руками.
В эту минуту дверь, та страшная дверь, на которую так долго смотрел Пьер и которая так тихо отворялась, быстро, с шумом откинулась, стукнув об стену, и средняя княжна выбежала оттуда и всплеснула руками.
– Что вы делаете! – отчаянно проговорила она. – II s'en va et vous me laissez seule. [Он умирает, а вы меня оставляете одну.]
Старшая княжна выронила портфель. Анна Михайловна быстро нагнулась и, подхватив спорную вещь, побежала в спальню. Старшая княжна и князь Василий, опомнившись, пошли за ней. Через несколько минут первая вышла оттуда старшая княжна с бледным и сухим лицом и прикушенною нижнею губой. При виде Пьера лицо ее выразило неудержимую злобу.
– Да, радуйтесь теперь, – сказала она, – вы этого ждали.
И, зарыдав, она закрыла лицо платком и выбежала из комнаты.
За княжной вышел князь Василий. Он, шатаясь, дошел до дивана, на котором сидел Пьер, и упал на него, закрыв глаза рукой. Пьер заметил, что он был бледен и что нижняя челюсть его прыгала и тряслась, как в лихорадочной дрожи.
– Ах, мой друг! – сказал он, взяв Пьера за локоть; и в голосе его была искренность и слабость, которых Пьер никогда прежде не замечал в нем. – Сколько мы грешим, сколько мы обманываем, и всё для чего? Мне шестой десяток, мой друг… Ведь мне… Всё кончится смертью, всё. Смерть ужасна. – Он заплакал.
Анна Михайловна вышла последняя. Она подошла к Пьеру тихими, медленными шагами.
– Пьер!… – сказала она.
Пьер вопросительно смотрел на нее. Она поцеловала в лоб молодого человека, увлажая его слезами. Она помолчала.
– II n'est plus… [Его не стало…]
Пьер смотрел на нее через очки.
– Allons, je vous reconduirai. Tachez de pleurer. Rien ne soulage, comme les larmes. [Пойдемте, я вас провожу. Старайтесь плакать: ничто так не облегчает, как слезы.]
Она провела его в темную гостиную и Пьер рад был, что никто там не видел его лица. Анна Михайловна ушла от него, и когда она вернулась, он, подложив под голову руку, спал крепким сном.
На другое утро Анна Михайловна говорила Пьеру:
– Oui, mon cher, c'est une grande perte pour nous tous. Je ne parle pas de vous. Mais Dieu vous soutndra, vous etes jeune et vous voila a la tete d'une immense fortune, je l'espere. Le testament n'a pas ete encore ouvert. Je vous connais assez pour savoir que cela ne vous tourienera pas la tete, mais cela vous impose des devoirs, et il faut etre homme. [Да, мой друг, это великая потеря для всех нас, не говоря о вас. Но Бог вас поддержит, вы молоды, и вот вы теперь, надеюсь, обладатель огромного богатства. Завещание еще не вскрыто. Я довольно вас знаю и уверена, что это не вскружит вам голову; но это налагает на вас обязанности; и надо быть мужчиной.]
Пьер молчал.
– Peut etre plus tard je vous dirai, mon cher, que si je n'avais pas ete la, Dieu sait ce qui serait arrive. Vous savez, mon oncle avant hier encore me promettait de ne pas oublier Boris. Mais il n'a pas eu le temps. J'espere, mon cher ami, que vous remplirez le desir de votre pere. [После я, может быть, расскажу вам, что если б я не была там, то Бог знает, что бы случилось. Вы знаете, что дядюшка третьего дня обещал мне не забыть Бориса, но не успел. Надеюсь, мой друг, вы исполните желание отца.]
Пьер, ничего не понимая и молча, застенчиво краснея, смотрел на княгиню Анну Михайловну. Переговорив с Пьером, Анна Михайловна уехала к Ростовым и легла спать. Проснувшись утром, она рассказывала Ростовым и всем знакомым подробности смерти графа Безухого. Она говорила, что граф умер так, как и она желала бы умереть, что конец его был не только трогателен, но и назидателен; последнее же свидание отца с сыном было до того трогательно, что она не могла вспомнить его без слез, и что она не знает, – кто лучше вел себя в эти страшные минуты: отец ли, который так всё и всех вспомнил в последние минуты и такие трогательные слова сказал сыну, или Пьер, на которого жалко было смотреть, как он был убит и как, несмотря на это, старался скрыть свою печаль, чтобы не огорчить умирающего отца. «C'est penible, mais cela fait du bien; ca eleve l'ame de voir des hommes, comme le vieux comte et son digne fils», [Это тяжело, но это спасительно; душа возвышается, когда видишь таких людей, как старый граф и его достойный сын,] говорила она. О поступках княжны и князя Василья она, не одобряя их, тоже рассказывала, но под большим секретом и шопотом.
В Лысых Горах, имении князя Николая Андреевича Болконского, ожидали с каждым днем приезда молодого князя Андрея с княгиней; но ожидание не нарушало стройного порядка, по которому шла жизнь в доме старого князя. Генерал аншеф князь Николай Андреевич, по прозванию в обществе le roi de Prusse, [король прусский,] с того времени, как при Павле был сослан в деревню, жил безвыездно в своих Лысых Горах с дочерью, княжною Марьей, и при ней компаньонкой, m lle Bourienne. [мадмуазель Бурьен.] И в новое царствование, хотя ему и был разрешен въезд в столицы, он также продолжал безвыездно жить в деревне, говоря, что ежели кому его нужно, то тот и от Москвы полтораста верст доедет до Лысых Гор, а что ему никого и ничего не нужно. Он говорил, что есть только два источника людских пороков: праздность и суеверие, и что есть только две добродетели: деятельность и ум. Он сам занимался воспитанием своей дочери и, чтобы развивать в ней обе главные добродетели, до двадцати лет давал ей уроки алгебры и геометрии и распределял всю ее жизнь в беспрерывных занятиях. Сам он постоянно был занят то писанием своих мемуаров, то выкладками из высшей математики, то точением табакерок на станке, то работой в саду и наблюдением над постройками, которые не прекращались в его имении. Так как главное условие для деятельности есть порядок, то и порядок в его образе жизни был доведен до последней степени точности. Его выходы к столу совершались при одних и тех же неизменных условиях, и не только в один и тот же час, но и минуту. С людьми, окружавшими его, от дочери до слуг, князь был резок и неизменно требователен, и потому, не быв жестоким, он возбуждал к себе страх и почтительность, каких не легко мог бы добиться самый жестокий человек. Несмотря на то, что он был в отставке и не имел теперь никакого значения в государственных делах, каждый начальник той губернии, где было имение князя, считал своим долгом являться к нему и точно так же, как архитектор, садовник или княжна Марья, дожидался назначенного часа выхода князя в высокой официантской. И каждый в этой официантской испытывал то же чувство почтительности и даже страха, в то время как отворялась громадно высокая дверь кабинета и показывалась в напудренном парике невысокая фигурка старика, с маленькими сухими ручками и серыми висячими бровями, иногда, как он насупливался, застилавшими блеск умных и точно молодых блестящих глаз.
В день приезда молодых, утром, по обыкновению, княжна Марья в урочный час входила для утреннего приветствия в официантскую и со страхом крестилась и читала внутренно молитву. Каждый день она входила и каждый день молилась о том, чтобы это ежедневное свидание сошло благополучно.
Сидевший в официантской пудреный старик слуга тихим движением встал и шопотом доложил: «Пожалуйте».
Из за двери слышались равномерные звуки станка. Княжна робко потянула за легко и плавно отворяющуюся дверь и остановилась у входа. Князь работал за станком и, оглянувшись, продолжал свое дело.
Огромный кабинет был наполнен вещами, очевидно, беспрестанно употребляемыми. Большой стол, на котором лежали книги и планы, высокие стеклянные шкафы библиотеки с ключами в дверцах, высокий стол для писания в стоячем положении, на котором лежала открытая тетрадь, токарный станок, с разложенными инструментами и с рассыпанными кругом стружками, – всё выказывало постоянную, разнообразную и порядочную деятельность. По движениям небольшой ноги, обутой в татарский, шитый серебром, сапожок, по твердому налеганию жилистой, сухощавой руки видна была в князе еще упорная и много выдерживающая сила свежей старости. Сделав несколько кругов, он снял ногу с педали станка, обтер стамеску, кинул ее в кожаный карман, приделанный к станку, и, подойдя к столу, подозвал дочь. Он никогда не благословлял своих детей и только, подставив ей щетинистую, еще небритую нынче щеку, сказал, строго и вместе с тем внимательно нежно оглядев ее:
– Здорова?… ну, так садись!
Он взял тетрадь геометрии, писанную его рукой, и подвинул ногой свое кресло.
– На завтра! – сказал он, быстро отыскивая страницу и от параграфа до другого отмечая жестким ногтем.
Княжна пригнулась к столу над тетрадью.
– Постой, письмо тебе, – вдруг сказал старик, доставая из приделанного над столом кармана конверт, надписанный женскою рукой, и кидая его на стол.
Лицо княжны покрылось красными пятнами при виде письма. Она торопливо взяла его и пригнулась к нему.
– От Элоизы? – спросил князь, холодною улыбкой выказывая еще крепкие и желтоватые зубы.
– Да, от Жюли, – сказала княжна, робко взглядывая и робко улыбаясь.
– Еще два письма пропущу, а третье прочту, – строго сказал князь, – боюсь, много вздору пишете. Третье прочту.
– Прочтите хоть это, mon pere, [батюшка,] – отвечала княжна, краснея еще более и подавая ему письмо.
– Третье, я сказал, третье, – коротко крикнул князь, отталкивая письмо, и, облокотившись на стол, пододвинул тетрадь с чертежами геометрии.
– Ну, сударыня, – начал старик, пригнувшись близко к дочери над тетрадью и положив одну руку на спинку кресла, на котором сидела княжна, так что княжна чувствовала себя со всех сторон окруженною тем табачным и старчески едким запахом отца, который она так давно знала. – Ну, сударыня, треугольники эти подобны; изволишь видеть, угол abc…
Княжна испуганно взглядывала на близко от нее блестящие глаза отца; красные пятна переливались по ее лицу, и видно было, что она ничего не понимает и так боится, что страх помешает ей понять все дальнейшие толкования отца, как бы ясны они ни были. Виноват ли был учитель или виновата была ученица, но каждый день повторялось одно и то же: у княжны мутилось в глазах, она ничего не видела, не слышала, только чувствовала близко подле себя сухое лицо строгого отца, чувствовала его дыхание и запах и только думала о том, как бы ей уйти поскорее из кабинета и у себя на просторе понять задачу.
Старик выходил из себя: с грохотом отодвигал и придвигал кресло, на котором сам сидел, делал усилия над собой, чтобы не разгорячиться, и почти всякий раз горячился, бранился, а иногда швырял тетрадью.
Княжна ошиблась ответом.
– Ну, как же не дура! – крикнул князь, оттолкнув тетрадь и быстро отвернувшись, но тотчас же встал, прошелся, дотронулся руками до волос княжны и снова сел.
Он придвинулся и продолжал толкование.
– Нельзя, княжна, нельзя, – сказал он, когда княжна, взяв и закрыв тетрадь с заданными уроками, уже готовилась уходить, – математика великое дело, моя сударыня. А чтобы ты была похожа на наших глупых барынь, я не хочу. Стерпится слюбится. – Он потрепал ее рукой по щеке. – Дурь из головы выскочит.
Она хотела выйти, он остановил ее жестом и достал с высокого стола новую неразрезанную книгу.
– Вот еще какой то Ключ таинства тебе твоя Элоиза посылает. Религиозная. А я ни в чью веру не вмешиваюсь… Просмотрел. Возьми. Ну, ступай, ступай!
Он потрепал ее по плечу и сам запер за нею дверь.
Княжна Марья возвратилась в свою комнату с грустным, испуганным выражением, которое редко покидало ее и делало ее некрасивое, болезненное лицо еще более некрасивым, села за свой письменный стол, уставленный миниатюрными портретами и заваленный тетрадями и книгами. Княжна была столь же беспорядочная, как отец ее порядочен. Она положила тетрадь геометрии и нетерпеливо распечатала письмо. Письмо было от ближайшего с детства друга княжны; друг этот была та самая Жюли Карагина, которая была на именинах у Ростовых:
Жюли писала:
«Chere et excellente amie, quelle chose terrible et effrayante que l'absence! J'ai beau me dire que la moitie de mon existence et de mon bonheur est en vous, que malgre la distance qui nous separe, nos coeurs sont unis par des liens indissolubles; le mien se revolte contre la destinee, et je ne puis, malgre les plaisirs et les distractions qui m'entourent, vaincre une certaine tristesse cachee que je ressens au fond du coeur depuis notre separation. Pourquoi ne sommes nous pas reunies, comme cet ete dans votre grand cabinet sur le canape bleu, le canape a confidences? Pourquoi ne puis je, comme il y a trois mois, puiser de nouvelles forces morales dans votre regard si doux, si calme et si penetrant, regard que j'aimais tant et que je crois voir devant moi, quand je vous ecris».
[Милый и бесценный друг, какая страшная и ужасная вещь разлука! Сколько ни твержу себе, что половина моего существования и моего счастия в вас, что, несмотря на расстояние, которое нас разлучает, сердца наши соединены неразрывными узами, мое сердце возмущается против судьбы, и, несмотря на удовольствия и рассеяния, которые меня окружают, я не могу подавить некоторую скрытую грусть, которую испытываю в глубине сердца со времени нашей разлуки. Отчего мы не вместе, как в прошлое лето, в вашем большом кабинете, на голубом диване, на диване «признаний»? Отчего я не могу, как три месяца тому назад, почерпать новые нравственные силы в вашем взгляде, кротком, спокойном и проницательном, который я так любила и который я вижу перед собой в ту минуту, как пишу вам?]
Прочтя до этого места, княжна Марья вздохнула и оглянулась в трюмо, которое стояло направо от нее. Зеркало отразило некрасивое слабое тело и худое лицо. Глаза, всегда грустные, теперь особенно безнадежно смотрели на себя в зеркало. «Она мне льстит», подумала княжна, отвернулась и продолжала читать. Жюли, однако, не льстила своему другу: действительно, и глаза княжны, большие, глубокие и лучистые (как будто лучи теплого света иногда снопами выходили из них), были так хороши, что очень часто, несмотря на некрасивость всего лица, глаза эти делались привлекательнее красоты. Но княжна никогда не видала хорошего выражения своих глаз, того выражения, которое они принимали в те минуты, когда она не думала о себе. Как и у всех людей, лицо ее принимало натянуто неестественное, дурное выражение, как скоро она смотрелась в зеркало. Она продолжала читать: 211
«Tout Moscou ne parle que guerre. L'un de mes deux freres est deja a l'etranger, l'autre est avec la garde, qui se met en Marieche vers la frontiere. Notre cher еmpereur a quitte Petersbourg et, a ce qu'on pretend, compte lui meme exposer sa precieuse existence aux chances de la guerre. Du veuille que le monstre corsicain, qui detruit le repos de l'Europe, soit terrasse par l'ange que le Tout Рuissant, dans Sa misericorde, nous a donnee pour souverain. Sans parler de mes freres, cette guerre m'a privee d'une relation des plus cheres a mon coeur. Je parle du jeune Nicolas Rostoff, qui avec son enthousiasme n'a pu supporter l'inaction et a quitte l'universite pour aller s'enroler dans l'armee. Eh bien, chere Marieie, je vous avouerai, que, malgre son extreme jeunesse, son depart pour l'armee a ete un grand chagrin pour moi. Le jeune homme, dont je vous parlais cet ete, a tant de noblesse, de veritable jeunesse qu'on rencontre si rarement dans le siecle оu nous vivons parmi nos villards de vingt ans. Il a surtout tant de franchise et de coeur. Il est tellement pur et poetique, que mes relations avec lui, quelque passageres qu'elles fussent, ont ete l'une des plus douees jouissances de mon pauvre coeur, qui a deja tant souffert. Je vous raconterai un jour nos adieux et tout ce qui s'est dit en partant. Tout cela est encore trop frais. Ah! chere amie, vous etes heureuse de ne pas connaitre ces jouissances et ces peines si poignantes. Vous etes heureuse, puisque les derienieres sont ordinairement les plus fortes! Je sais fort bien, que le comte Nicolas est trop jeune pour pouvoir jamais devenir pour moi quelque chose de plus qu'un ami, mais cette douee amitie, ces relations si poetiques et si pures ont ete un besoin pour mon coeur. Mais n'en parlons plus. La grande nouvelle du jour qui occupe tout Moscou est la mort du vieux comte Безухой et son heritage. Figurez vous que les trois princesses n'ont recu que tres peu de chose, le prince Basile rien, est que c'est M. Pierre qui a tout herite, et qui par dessus le Marieche a ete reconnu pour fils legitime, par consequent comte Безухой est possesseur de la plus belle fortune de la Russie. On pretend que le prince Basile a joue un tres vilain role dans toute cette histoire et qu'il est reparti tout penaud pour Petersbourg.
«Je vous avoue, que je comprends tres peu toutes ces affaires de legs et de testament; ce que je sais, c'est que depuis que le jeune homme que nous connaissions tous sous le nom de M. Pierre les tout court est devenu comte Безухой et possesseur de l'une des plus grandes fortunes de la Russie, je m'amuse fort a observer les changements de ton et des manieres des mamans accablees de filles a Marieier et des demoiselles elles memes a l'egard de cet individu, qui, par parenthese, m'a paru toujours etre un pauvre, sire. Comme on s'amuse depuis deux ans a me donner des promis que je ne connais pas le plus souvent, la chronique matrimoniale de Moscou me fait comtesse Безухой. Mais vous sentez bien que je ne me souc nullement de le devenir. A propos de Marieiage, savez vous que tout derienierement la tante en general Анна Михайловна, m'a confie sous le sceau du plus grand secret un projet de Marieiage pour vous. Ce n'est ni plus, ni moins, que le fils du prince Basile, Anatole, qu'on voudrait ranger en le Marieiant a une personne riche et distinguee, et c'est sur vous qu'est tombe le choix des parents. Je ne sais comment vous envisagerez la chose, mais j'ai cru de mon devoir de vous en avertir. On le dit tres beau et tres mauvais sujet; c'est tout ce que j'ai pu savoir sur son compte.
«Mais assez de bavardage comme cela. Je finis mon second feuillet, et maman me fait chercher pour aller diner chez les Apraksines. Lisez le livre mystique que je vous envoie et qui fait fureur chez nous. Quoiqu'il y ait des choses dans ce livre difficiles a atteindre avec la faible conception humaine, c'est un livre admirable dont la lecture calme et eleve l'ame. Adieu. Mes respects a monsieur votre pere et mes compliments a m elle Bourienne. Je vous embrasse comme je vous aime. Julie».
«P.S.Donnez moi des nouvelles de votre frere et de sa charmante petite femme».
[Вся Москва только и говорит что о войне. Один из моих двух братьев уже за границей, другой с гвардией, которая выступает в поход к границе. Наш милый государь оставляет Петербург и, как предполагают, намерен сам подвергнуть свое драгоценное существование случайностям войны. Дай Бог, чтобы корсиканское чудовище, которое возмущает спокойствие Европы, было низвергнуто ангелом, которого Всемогущий в Своей благости поставил над нами повелителем. Не говоря уже о моих братьях, эта война лишила меня одного из отношений самых близких моему сердцу. Я говорю о молодом Николае Ростове; который, при своем энтузиазме, не мог переносить бездействия и оставил университет, чтобы поступить в армию. Признаюсь вам, милая Мари, что, несмотря на его чрезвычайную молодость, отъезд его в армию был для меня большим горем. В молодом человеке, о котором я говорила вам прошлым летом, столько благородства, истинной молодости, которую встречаешь так редко в наш век между двадцатилетними стариками! У него особенно так много откровенности и сердца. Он так чист и полон поэзии, что мои отношения к нему, при всей мимолетности своей, были одною из самых сладостных отрад моего бедного сердца, которое уже так много страдало. Я вам расскажу когда нибудь наше прощанье и всё, что говорилось при прощании. Всё это еще слишком свежо… Ах! милый друг, вы счастливы, что не знаете этих жгучих наслаждений, этих жгучих горестей. Вы счастливы, потому что последние обыкновенно сильнее первых. Я очень хорошо знаю, что граф Николай слишком молод для того, чтобы сделаться для меня чем нибудь кроме как другом. Но эта сладкая дружба, эти столь поэтические и столь чистые отношения были потребностью моего сердца. Но довольно об этом.
«Главная новость, занимающая всю Москву, – смерть старого графа Безухого и его наследство. Представьте себе, три княжны получили какую то малость, князь Василий ничего, а Пьер – наследник всего и, сверх того, признан законным сыном и потому графом Безухим и владельцем самого огромного состояния в России. Говорят, что князь Василий играл очень гадкую роль во всей этой истории, и что он уехал в Петербург очень сконфуженный. Признаюсь вам, я очень плохо понимаю все эти дела по духовным завещаниям; знаю только, что с тех пор как молодой человек, которого мы все знали под именем просто Пьера, сделался графом Безухим и владельцем одного из лучших состояний России, – я забавляюсь наблюдениями над переменой тона маменек, у которых есть дочери невесты, и самих барышень в отношении к этому господину, который (в скобках будь сказано) всегда казался мне очень ничтожным. Так как уже два года все забавляются тем, чтобы приискивать мне женихов, которых я большею частью не знаю, то брачная хроника Москвы делает меня графинею Безуховой. Но вы понимаете, что я нисколько этого не желаю. Кстати о браках. Знаете ли вы, что недавно всеобщая тетушка Анна Михайловна доверила мне, под величайшим секретом, замысел устроить ваше супружество. Это ни более ни менее как сын князя Василья, Анатоль, которого хотят пристроить, женив его на богатой и знатной девице, и на вас пал выбор родителей. Я не знаю, как вы посмотрите на это дело, но я сочла своим долгом предуведомить вас. Он, говорят, очень хорош и большой повеса. Вот всё, что я могла узнать о нем.
Но будет болтать. Кончаю мой второй листок, а маменька прислала за мной, чтобы ехать обедать к Апраксиным.
Прочитайте мистическую книгу, которую я вам посылаю; она имеет у нас огромный успех. Хотя в ней есть вещи, которые трудно понять слабому уму человеческому, но это превосходная книга; чтение ее успокоивает и возвышает душу. Прощайте. Мое почтение вашему батюшке и мои приветствия m lle Бурьен. Обнимаю вас от всего сердца. Юлия.
PS. Известите меня о вашем брате и о его прелестной жене.]
Княжна подумала, задумчиво улыбаясь (при чем лицо ее, освещенное ее лучистыми глазами, совершенно преобразилось), и, вдруг поднявшись, тяжело ступая, перешла к столу. Она достала бумагу, и рука ее быстро начала ходить по ней. Так писала она в ответ:
«Chere et excellente ami. Votre lettre du 13 m'a cause une grande joie. Vous m'aimez donc toujours, ma poetique Julie.
L'absence, dont vous dites tant de mal, n'a donc pas eu son influenсе habituelle sur vous. Vous vous plaignez de l'absence – que devrai je dire moi, si j'osais me plaindre, privee de tous ceux qui me sont chers? Ah l si nous n'avions pas la religion pour nous consoler, la vie serait bien triste. Pourquoi me supposez vous un regard severe, quand vous me parlez de votre affection pour le jeune homme? Sous ce rapport je ne suis rigide que pour moi. Je comprends ces sentiments chez les autres et si je ne puis approuver ne les ayant jamais ressentis, je ne les condamiene pas. Me parait seulement que l'amour chretien, l'amour du prochain, l'amour pour ses ennemis est plus meritoire, plus doux et plus beau, que ne le sont les sentiments que peuvent inspire les beaux yeux d'un jeune homme a une jeune fille poetique et aimante comme vous.
«La nouvelle de la mort du comte Безухой nous est parvenue avant votre lettre, et mon pere en a ete tres affecte. Il dit que c'etait avant derienier representant du grand siecle, et qu'a present c'est son tour; mais qu'il fera son possible pour que son tour vienne le plus tard possible. Que Dieu nous garde de ce terrible malheur! Je ne puis partager votre opinion sur Pierre que j'ai connu enfant. Il me paraissait toujours avoir un coeur excellent, et c'est la qualite que j'estime le plus dans les gens. Quant a son heritage et au role qu'y a joue le prince Basile, c'est bien triste pour tous les deux. Ah! chere amie, la parole de notre divin Sauveur qu'il est plus aise a un hameau de passer par le trou d'une aiguille, qu'il ne l'est a un riche d'entrer dans le royaume de Dieu, cette parole est terriblement vraie; je plains le prince Basile et je regrette encore davantage Pierre. Si jeune et accable de cette richesse, que de tentations n'aura t il pas a subir! Si on me demandait ce que je desirerais le plus au monde, ce serait d'etre plus pauvre que le plus pauvre des mendiants. Mille graces, chere amie, pour l'ouvrage que vous m'envoyez, et qui fait si grande fureur chez vous. Cependant, puisque vous me dites qu'au milieu de plusurs bonnes choses il y en a d'autres que la faible conception humaine ne peut atteindre, il me parait assez inutile de s'occuper d'une lecture inintelligible, qui par la meme ne pourrait etre d'aucun fruit. Je n'ai jamais pu comprendre la passion qu'ont certaines personnes de s'embrouiller l'entendement, en s'attachant a des livres mystiques, qui n'elevent que des doutes dans leurs esprits, exaltant leur imagination et leur donnent un caractere d'exageration tout a fait contraire a la simplicite chretnne. Lisons les Apotres et l'Evangile. Ne cherchons pas a penetrer ce que ceux la renferment de mysterux, car, comment oserions nous, miserables pecheurs que nous sommes, pretendre a nous initier dans les secrets terribles et sacres de la Providence, tant que nous portons cette depouille charienelle, qui eleve entre nous et l'Eterienel un voile impenetrable? Borienons nous donc a etudr les principes sublimes que notre divin Sauveur nous a laisse pour notre conduite ici bas; cherchons a nous y conformer et a les suivre, persuadons nous que moins nous donnons d'essor a notre faible esprit humain et plus il est agreable a Dieu, Qui rejette toute science ne venant pas de Lui;que moins nous cherchons a approfondir ce qu'il Lui a plu de derober a notre connaissance,et plutot II nous en accordera la decouverte par Son divin esprit.
«Mon pere ne m'a pas parle du pretendant, mais il m'a dit seulement qu'il a recu une lettre et attendait une visite du prince Basile. Pour ce qui est du projet de Marieiage qui me regarde, je vous dirai, chere et excellente amie, que le Marieiage, selon moi,est une institution divine a laquelle il faut se conformer. Quelque penible que cela soit pour moi, si le Tout Puissant m'impose jamais les devoirs d'epouse et de mere, je tacherai de les remplir aussi fidelement que je le pourrai, sans m'inquieter de l'examen de mes sentiments a l'egard de celui qu'il me donnera pour epoux. J'ai recu une lettre de mon frere, qui m'annonce son arrivee a Лысые Горы avec sa femme. Ce sera une joie de courte duree, puisqu'il nous quitte pour prendre part a cette malheureuse guerre, a laquelle nous sommes entraines Dieu sait, comment et pourquoi. Non seulement chez vous au centre des affaires et du monde on ne parle que de guerre, mais ici, au milieu de ces travaux champetres et de ce calme de la nature, que les citadins se representent ordinairement a la campagne, les bruits de la guerre se font entendre et sentir peniblement. Mon pere ne parle que Marieche et contreMarieche, choses auxquelles je ne comprends rien; et avant hier en faisant ma promenade habituelle dans la rue du village, je fus temoin d'une scene dechirante… C'etait un convoi des recrues enroles chez nous et expedies pour l'armee… Il fallait voir l'etat dans lequel se trouvant les meres, les femmes, les enfants des hommes qui partaient et entendre les sanglots des uns et des autres!
On dirait que l'humanite a oublie les lois de son divin Sauveur, Qui prechait l'amour et le pardon des offenses, et qu'elle fait consister son plus grand merite dans l'art de s'entretuer.
«Adieu, chere et bonne amie, que notre divin Sauveur et Sa tres Sainte Mere vous aient en Leur sainte et puissante garde. Marieie».
[Милый и бесценный друг. Ваше письмо от 13 го доставило мне большую радость. Вы всё еще меня любите, моя поэтическая Юлия. Разлука, о которой вы говорите так много дурного, видно, не имела на вас своего обычного влияния. Вы жалуетесь на разлуку, что же я должна была бы сказать, если бы смела, – я, лишенная всех тех, кто мне дорог? Ах, ежели бы не было у нас религии для утешения, жизнь была бы очень печальна. Почему приписываете вы мне строгий взгляд, когда говорите о вашей склонности к молодому человеку? В этом отношении я строга только к себе. Я понимаю эти чувства у других, и если не могу одобрять их, никогда не испытавши, то и не осуждаю их. Мне кажется только, что христианская любовь, любовь к ближнему, любовь к врагам, достойнее, слаще и лучше, чем те чувства, которые могут внушить прекрасные глаза молодого человека молодой девушке, поэтической и любящей, как вы.
Известие о смерти графа Безухова дошло до нас прежде вашего письма, и мой отец был очень тронут им. Он говорит, что это был предпоследний представитель великого века, и что теперь черед за ним, но что он сделает все, зависящее от него, чтобы черед этот пришел как можно позже. Избави нас Боже от этого несчастия.
Я не могу разделять вашего мнения о Пьере, которого знала еще ребенком. Мне казалось, что у него было всегда прекрасное сердце, а это то качество, которое я более всего ценю в людях. Что касается до его наследства и до роли, которую играл в этом князь Василий, то это очень печально для обоих. Ах, милый друг, слова нашего Божественного Спасителя, что легче верблюду пройти в иглиное ухо, чем богатому войти в царствие Божие, – эти слова страшно справедливы. Я жалею князя Василия и еще более Пьера. Такому молодому быть отягощенным таким огромным состоянием, – через сколько искушений надо будет пройти ему! Если б у меня спросили, чего я желаю более всего на свете, – я желаю быть беднее самого бедного из нищих. Благодарю вас тысячу раз, милый друг, за книгу, которую вы мне посылаете и которая делает столько шуму у вас. Впрочем, так как вы мне говорите, что в ней между многими хорошими вещами есть такие, которых не может постигнуть слабый ум человеческий, то мне кажется излишним заниматься непонятным чтением, которое по этому самому не могло бы принести никакой пользы. Я никогда не могла понять страсть, которую имеют некоторые особы, путать себе мысли, пристращаясь к мистическим книгам, которые возбуждают только сомнения в их умах, раздражают их воображение и дают им характер преувеличения, совершенно противный простоте христианской.
Будем читать лучше Апостолов и Евангелие. Не будем пытаться проникнуть то, что в этих книгах есть таинственного, ибо как можем мы, жалкие грешники, познать страшные и священные тайны Провидения до тех пор, пока носим на себе ту плотскую оболочку, которая воздвигает между нами и Вечным непроницаемую завесу? Ограничимся лучше изучением великих правил, которые наш Божественный Спаситель оставил нам для нашего руководства здесь, на земле; будем стараться следовать им и постараемся убедиться в том, что чем меньше мы будем давать разгула нашему уму, тем мы будем приятнее Богу, Который отвергает всякое знание, исходящее не от Него, и что чем меньше мы углубляемся в то, что Ему угодно было скрыть от нас, тем скорее даст Он нам это открытие Своим божественным разумом.
Отец мне ничего не говорил о женихе, но сказал только, что получил письмо и ждет посещения князя Василия; что касается до плана супружества относительно меня, я вам скажу, милый и бесценный друг, что брак, по моему, есть божественное установление, которому нужно подчиняться. Как бы то ни было тяжело для меня, но если Всемогущему угодно будет наложить на меня обязанности супруги и матери, я буду стараться исполнять их так верно, как могу, не заботясь об изучении своих чувств в отношении того, кого Он мне даст супругом.
Я получила письмо от брата, который мне объявляет о своем приезде с женой в Лысые Горы. Радость эта будет непродолжительна, так как он оставляет нас для того, чтобы принять участие в этой войне, в которую мы втянуты Бог знает как и зачем. Не только у вас, в центре дел и света, но и здесь, среди этих полевых работ и этой тишины, какую горожане обыкновенно представляют себе в деревне, отголоски войны слышны и дают себя тяжело чувствовать. Отец мой только и говорит, что о походах и переходах, в чем я ничего не понимаю, и третьего дня, делая мою обычную прогулку по улице деревни, я видела раздирающую душу сцену.
Это была партия рекрут, набранных у нас и посылаемых в армию. Надо было видеть состояние, в котором находились матери, жены и дети тех, которые уходили, и слышать рыдания тех и других. Подумаешь, что человечество забыло законы своего Божественного Спасителя, учившего нас любви и прощению обид, и что оно полагает главное достоинство свое в искусстве убивать друг друга.
Прощайте, милый и добрый друг. Да сохранит вас наш Божественный Спаситель и его Пресвятая Матерь под Своим святым и могущественным покровом. Мария.]
– Ah, vous expediez le courier, princesse, moi j'ai deja expedie le mien. J'ai ecris а ma pauvre mere, [А, вы отправляете письмо, я уж отправила свое. Я писала моей бедной матери,] – заговорила быстро приятным, сочным голоском улыбающаяся m lle Bourienne, картавя на р и внося с собой в сосредоточенную, грустную и пасмурную атмосферу княжны Марьи совсем другой, легкомысленно веселый и самодовольный мир.
– Princesse, il faut que je vous previenne, – прибавила она, понижая голос, – le prince a eu une altercation, – altercation, – сказала она, особенно грассируя и с удовольствием слушая себя, – une altercation avec Michel Ivanoff. Il est de tres mauvaise humeur, tres morose. Soyez prevenue, vous savez… [Надо предупредить вас, княжна, что князь разбранился с Михайлом Иванычем. Он очень не в духе, такой угрюмый. Предупреждаю вас, знаете…]
– Ah l chere amie, – отвечала княжна Марья, – je vous ai prie de ne jamais me prevenir de l'humeur dans laquelle se trouve mon pere. Je ne me permets pas de le juger, et je ne voudrais pas que les autres le fassent. [Ах, милый друг мой! Я просила вас никогда не говорить мне, в каком расположении духа батюшка. Я не позволю себе судить его и не желала бы, чтоб и другие судили.]
Княжна взглянула на часы и, заметив, что она уже пять минут пропустила то время, которое должна была употреблять для игры на клавикордах, с испуганным видом пошла в диванную. Между 12 и 2 часами, сообразно с заведенным порядком дня, князь отдыхал, а княжна играла на клавикордах.
Седой камердинер сидел, дремля и прислушиваясь к храпению князя в огромном кабинете. Из дальней стороны дома, из за затворенных дверей, слышались по двадцати раз повторяемые трудные пассажи Дюссековой сонаты.
В это время подъехала к крыльцу карета и бричка, и из кареты вышел князь Андрей, высадил свою маленькую жену и пропустил ее вперед. Седой Тихон, в парике, высунувшись из двери официантской, шопотом доложил, что князь почивают, и торопливо затворил дверь. Тихон знал, что ни приезд сына и никакие необыкновенные события не должны были нарушать порядка дня. Князь Андрей, видимо, знал это так же хорошо, как и Тихон; он посмотрел на часы, как будто для того, чтобы поверить, не изменились ли привычки отца за то время, в которое он не видал его, и, убедившись, что они не изменились, обратился к жене:
– Через двадцать минут он встанет. Пройдем к княжне Марье, – сказал он.
Маленькая княгиня потолстела за это время, но глаза и короткая губка с усиками и улыбкой поднимались так же весело и мило, когда она заговорила.
– Mais c'est un palais, – сказала она мужу, оглядываясь кругом, с тем выражением, с каким говорят похвалы хозяину бала. – Allons, vite, vite!… [Да это дворец! – Пойдем скорее, скорее!…] – Она, оглядываясь, улыбалась и Тихону, и мужу, и официанту, провожавшему их.
– C'est Marieie qui s'exerce? Allons doucement, il faut la surprendre. [Это Мари упражняется? Тише, застанем ее врасплох.]
Князь Андрей шел за ней с учтивым и грустным выражением.
– Ты постарел, Тихон, – сказал он, проходя, старику, целовавшему его руку.
Перед комнатою, в которой слышны были клавикорды, из боковой двери выскочила хорошенькая белокурая француженка.
M lle Bourienne казалась обезумевшею от восторга.
– Ah! quel bonheur pour la princesse, – заговорила она. – Enfin! Il faut que je la previenne. [Ах, какая радость для княжны! Наконец! Надо ее предупредить.]
– Non, non, de grace… Vous etes m lle Bourienne, je vous connais deja par l'amitie que vous рorte ma belle soeur, – говорила княгиня, целуясь с француженкой. – Elle ne nous attend рas? [Нет, нет, пожалуйста… Вы мамзель Бурьен; я уже знакома с вами по той дружбе, какую имеет к вам моя невестка. Она не ожидает нас?]
Они подошли к двери диванной, из которой слышался опять и опять повторяемый пассаж. Князь Андрей остановился и поморщился, как будто ожидая чего то неприятного.
Княгиня вошла. Пассаж оборвался на середине; послышался крик, тяжелые ступни княжны Марьи и звуки поцелуев. Когда князь Андрей вошел, княжна и княгиня, только раз на короткое время видевшиеся во время свадьбы князя Андрея, обхватившись руками, крепко прижимались губами к тем местам, на которые попали в первую минуту. M lle Bourienne стояла около них, прижав руки к сердцу и набожно улыбаясь, очевидно столько же готовая заплакать, сколько и засмеяться.
Князь Андрей пожал плечами и поморщился, как морщатся любители музыки, услышав фальшивую ноту. Обе женщины отпустили друг друга; потом опять, как будто боясь опоздать, схватили друг друга за руки, стали целовать и отрывать руки и потом опять стали целовать друг друга в лицо, и совершенно неожиданно для князя Андрея обе заплакали и опять стали целоваться. M lle Bourienne тоже заплакала. Князю Андрею было, очевидно, неловко; но для двух женщин казалось так естественно, что они плакали; казалось, они и не предполагали, чтобы могло иначе совершиться это свидание.
– Ah! chere!…Ah! Marieie!… – вдруг заговорили обе женщины и засмеялись. – J'ai reve сette nuit … – Vous ne nous attendez donc pas?… Ah! Marieie,vous avez maigri… – Et vous avez repris… [Ах, милая!… Ах, Мари!… – А я видела во сне. – Так вы нас не ожидали?… Ах, Мари, вы так похудели. – А вы так пополнели…]
– J'ai tout de suite reconnu madame la princesse, [Я тотчас узнала княгиню,] – вставила m lle Бурьен.
– Et moi qui ne me doutais pas!… – восклицала княжна Марья. – Ah! Andre, je ne vous voyais pas. [А я не подозревала!… Ах, Andre, я и не видела тебя.]
Князь Андрей поцеловался с сестрою рука в руку и сказал ей, что она такая же pleurienicheuse, [плакса,] как всегда была. Княжна Марья повернулась к брату, и сквозь слезы любовный, теплый и кроткий взгляд ее прекрасных в ту минуту, больших лучистых глаз остановился на лице князя Андрея.
Княгиня говорила без умолку. Короткая верхняя губка с усиками то и дело на мгновение слетала вниз, притрогивалась, где нужно было, к румяной нижней губке, и вновь открывалась блестевшая зубами и глазами улыбка. Княгиня рассказывала случай, который был с ними на Спасской горе, грозивший ей опасностию в ее положении, и сейчас же после этого сообщила, что она все платья свои оставила в Петербурге и здесь будет ходить Бог знает в чем, и что Андрей совсем переменился, и что Китти Одынцова вышла замуж за старика, и что есть жених для княжны Марьи pour tout de bon, [вполне серьезный,] но что об этом поговорим после. Княжна Марья все еще молча смотрела на брата, и в прекрасных глазах ее была и любовь и грусть. Видно было, что в ней установился теперь свой ход мысли, независимый от речей невестки. Она в середине ее рассказа о последнем празднике в Петербурге обратилась к брату:
– И ты решительно едешь на войну, Andre? – сказала oia, вздохнув.
Lise вздрогнула тоже.
– Даже завтра, – отвечал брат.
– II m'abandonne ici,et Du sait pourquoi, quand il aur pu avoir de l'avancement… [Он покидает меня здесь, и Бог знает зачем, тогда как он мог бы получить повышение…]
Княжна Марья не дослушала и, продолжая нить своих мыслей, обратилась к невестке, ласковыми глазами указывая на ее живот:
– Наверное? – сказала она.
Лицо княгини изменилось. Она вздохнула.
– Да, наверное, – сказала она. – Ах! Это очень страшно…
Губка Лизы опустилась. Она приблизила свое лицо к лицу золовки и опять неожиданно заплакала.
– Ей надо отдохнуть, – сказал князь Андрей, морщась. – Не правда ли, Лиза? Сведи ее к себе, а я пойду к батюшке. Что он, всё то же?
– То же, то же самое; не знаю, как на твои глаза, – отвечала радостно княжна.
– И те же часы, и по аллеям прогулки? Станок? – спрашивал князь Андрей с чуть заметною улыбкой, показывавшею, что несмотря на всю свою любовь и уважение к отцу, он понимал его слабости.
– Те же часы и станок, еще математика и мои уроки геометрии, – радостно отвечала княжна Марья, как будто ее уроки из геометрии были одним из самых радостных впечатлений ее жизни.
Когда прошли те двадцать минут, которые нужны были для срока вставанья старого князя, Тихон пришел звать молодого князя к отцу. Старик сделал исключение в своем образе жизни в честь приезда сына: он велел впустить его в свою половину во время одевания перед обедом. Князь ходил по старинному, в кафтане и пудре. И в то время как князь Андрей (не с тем брюзгливым выражением лица и манерами, которые он напускал на себя в гостиных, а с тем оживленным лицом, которое у него было, когда он разговаривал с Пьером) входил к отцу, старик сидел в уборной на широком, сафьяном обитом, кресле, в пудроманте, предоставляя свою голову рукам Тихона.
– А! Воин! Бонапарта завоевать хочешь? – сказал старик и тряхнул напудренною головой, сколько позволяла это заплетаемая коса, находившаяся в руках Тихона. – Примись хоть ты за него хорошенько, а то он эдак скоро и нас своими подданными запишет. – Здорово! – И он выставил свою щеку.
Старик находился в хорошем расположении духа после дообеденного сна. (Он говорил, что после обеда серебряный сон, а до обеда золотой.) Он радостно из под своих густых нависших бровей косился на сына. Князь Андрей подошел и поцеловал отца в указанное им место. Он не отвечал на любимую тему разговора отца – подтруниванье над теперешними военными людьми, а особенно над Бонапартом.
– Да, приехал к вам, батюшка, и с беременною женой, – сказал князь Андрей, следя оживленными и почтительными глазами за движением каждой черты отцовского лица. – Как здоровье ваше?
– Нездоровы, брат, бывают только дураки да развратники, а ты меня знаешь: с утра до вечера занят, воздержен, ну и здоров.
– Слава Богу, – сказал сын, улыбаясь.
– Бог тут не при чем. Ну, рассказывай, – продолжал он, возвращаясь к своему любимому коньку, – как вас немцы с Бонапартом сражаться по вашей новой науке, стратегией называемой, научили.
Князь Андрей улыбнулся.
– Дайте опомниться, батюшка, – сказал он с улыбкою, показывавшею, что слабости отца не мешают ему уважать и любить его. – Ведь я еще и не разместился.
– Врешь, врешь, – закричал старик, встряхивая косичкою, чтобы попробовать, крепко ли она была заплетена, и хватая сына за руку. – Дом для твоей жены готов. Княжна Марья сведет ее и покажет и с три короба наболтает. Это их бабье дело. Я ей рад. Сиди, рассказывай. Михельсона армию я понимаю, Толстого тоже… высадка единовременная… Южная армия что будет делать? Пруссия, нейтралитет… это я знаю. Австрия что? – говорил он, встав с кресла и ходя по комнате с бегавшим и подававшим части одежды Тихоном. – Швеция что? Как Померанию перейдут?
Князь Андрей, видя настоятельность требования отца, сначала неохотно, но потом все более и более оживляясь и невольно, посреди рассказа, по привычке, перейдя с русского на французский язык, начал излагать операционный план предполагаемой кампании. Он рассказал, как девяностотысячная армия должна была угрожать Пруссии, чтобы вывести ее из нейтралитета и втянуть в войну, как часть этих войск должна была в Штральзунде соединиться с шведскими войсками, как двести двадцать тысяч австрийцев, в соединении со ста тысячами русских, должны были действовать в Италии и на Рейне, и как пятьдесят тысяч русских и пятьдесят тысяч англичан высадятся в Неаполе, и как в итоге пятисоттысячная армия должна была с разных сторон сделать нападение на французов. Старый князь не выказал ни малейшего интереса при рассказе, как будто не слушал, и, продолжая на ходу одеваться, три раза неожиданно перервал его. Один раз он остановил его и закричал:
– Белый! белый!
Это значило, что Тихон подавал ему не тот жилет, который он хотел. Другой раз он остановился, спросил:
– И скоро она родит? – и, с упреком покачав головой, сказал: – Нехорошо! Продолжай, продолжай.
В третий раз, когда князь Андрей оканчивал описание, старик запел фальшивым и старческим голосом: «Malbroug s'en va t en guerre. Dieu sait guand reviendra». [Мальбрук в поход собрался. Бог знает вернется когда.]
Сын только улыбнулся.
– Я не говорю, чтоб это был план, который я одобряю, – сказал сын, – я вам только рассказал, что есть. Наполеон уже составил свой план не хуже этого.
– Ну, новенького ты мне ничего не сказал. – И старик задумчиво проговорил про себя скороговоркой: – Dieu sait quand reviendra. – Иди в cтоловую.
В назначенный час, напудренный и выбритый, князь вышел в столовую, где ожидала его невестка, княжна Марья, m lle Бурьен и архитектор князя, по странной прихоти его допускаемый к столу, хотя по своему положению незначительный человек этот никак не мог рассчитывать на такую честь. Князь, твердо державшийся в жизни различия состояний и редко допускавший к столу даже важных губернских чиновников, вдруг на архитекторе Михайле Ивановиче, сморкавшемся в углу в клетчатый платок, доказывал, что все люди равны, и не раз внушал своей дочери, что Михайла Иванович ничем не хуже нас с тобой. За столом князь чаще всего обращался к бессловесному Михайле Ивановичу.
В столовой, громадно высокой, как и все комнаты в доме, ожидали выхода князя домашние и официанты, стоявшие за каждым стулом; дворецкий, с салфеткой на руке, оглядывал сервировку, мигая лакеям и постоянно перебегая беспокойным взглядом от стенных часов к двери, из которой должен был появиться князь. Князь Андрей глядел на огромную, новую для него, золотую раму с изображением генеалогического дерева князей Болконских, висевшую напротив такой же громадной рамы с дурно сделанным (видимо, рукою домашнего живописца) изображением владетельного князя в короне, который должен был происходить от Рюрика и быть родоначальником рода Болконских. Князь Андрей смотрел на это генеалогическое дерево, покачивая головой, и посмеивался с тем видом, с каким смотрят на похожий до смешного портрет.
– Как я узнаю его всего тут! – сказал он княжне Марье, подошедшей к нему.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на брата. Она не понимала, чему он улыбался. Всё сделанное ее отцом возбуждало в ней благоговение, которое не подлежало обсуждению.
– У каждого своя Ахиллесова пятка, – продолжал князь Андрей. – С его огромным умом donner dans ce ridicule! [поддаваться этой мелочности!]
Княжна Марья не могла понять смелости суждений своего брата и готовилась возражать ему, как послышались из кабинета ожидаемые шаги: князь входил быстро, весело, как он и всегда ходил, как будто умышленно своими торопливыми манерами представляя противоположность строгому порядку дома.
В то же мгновение большие часы пробили два, и тонким голоском отозвались в гостиной другие. Князь остановился; из под висячих густых бровей оживленные, блестящие, строгие глаза оглядели всех и остановились на молодой княгине. Молодая княгиня испытывала в то время то чувство, какое испытывают придворные на царском выходе, то чувство страха и почтения, которое возбуждал этот старик во всех приближенных. Он погладил княгиню по голове и потом неловким движением потрепал ее по затылку.
– Я рад, я рад, – проговорил он и, пристально еще взглянув ей в глаза, быстро отошел и сел на свое место. – Садитесь, садитесь! Михаил Иванович, садитесь.
Он указал невестке место подле себя. Официант отодвинул для нее стул.
– Го, го! – сказал старик, оглядывая ее округленную талию. – Поторопилась, нехорошо!
Он засмеялся сухо, холодно, неприятно, как он всегда смеялся, одним ртом, а не глазами.
– Ходить надо, ходить, как можно больше, как можно больше, – сказал он.
Маленькая княгиня не слыхала или не хотела слышать его слов. Она молчала и казалась смущенною. Князь спросил ее об отце, и княгиня заговорила и улыбнулась. Он спросил ее об общих знакомых: княгиня еще более оживилась и стала рассказывать, передавая князю поклоны и городские сплетни.
– La comtesse Apraksine, la pauvre, a perdu son Mariei, et elle a pleure les larmes de ses yeux, [Княгиня Апраксина, бедняжка, потеряла своего мужа и выплакала все глаза свои,] – говорила она, всё более и более оживляясь.
По мере того как она оживлялась, князь всё строже и строже смотрел на нее и вдруг, как будто достаточно изучив ее и составив себе ясное о ней понятие, отвернулся от нее и обратился к Михайлу Ивановичу.
– Ну, что, Михайла Иванович, Буонапарте то нашему плохо приходится. Как мне князь Андрей (он всегда так называл сына в третьем лице) порассказал, какие на него силы собираются! А мы с вами всё его пустым человеком считали.
Михаил Иванович, решительно не знавший, когда это мы с вами говорили такие слова о Бонапарте, но понимавший, что он был нужен для вступления в любимый разговор, удивленно взглянул на молодого князя, сам не зная, что из этого выйдет.
– Он у меня тактик великий! – сказал князь сыну, указывая на архитектора.
И разговор зашел опять о войне, о Бонапарте и нынешних генералах и государственных людях. Старый князь, казалось, был убежден не только в том, что все теперешние деятели были мальчишки, не смыслившие и азбуки военного и государственного дела, и что Бонапарте был ничтожный французишка, имевший успех только потому, что уже не было Потемкиных и Суворовых противопоставить ему; но он был убежден даже, что никаких политических затруднений не было в Европе, не было и войны, а была какая то кукольная комедия, в которую играли нынешние люди, притворяясь, что делают дело. Князь Андрей весело выдерживал насмешки отца над новыми людьми и с видимою радостью вызывал отца на разговор и слушал его.
– Всё кажется хорошим, что было прежде, – сказал он, – а разве тот же Суворов не попался в ловушку, которую ему поставил Моро, и не умел из нее выпутаться?
– Это кто тебе сказал? Кто сказал? – крикнул князь. – Суворов! – И он отбросил тарелку, которую живо подхватил Тихон. – Суворов!… Подумавши, князь Андрей. Два: Фридрих и Суворов… Моро! Моро был бы в плену, коли бы у Суворова руки свободны были; а у него на руках сидели хофс кригс вурст шнапс рат. Ему чорт не рад. Вот пойдете, эти хофс кригс вурст раты узнаете! Суворов с ними не сладил, так уж где ж Михайле Кутузову сладить? Нет, дружок, – продолжал он, – вам с своими генералами против Бонапарте не обойтись; надо французов взять, чтобы своя своих не познаша и своя своих побиваша. Немца Палена в Новый Йорк, в Америку, за французом Моро послали, – сказал он, намекая на приглашение, которое в этом году было сделано Моро вступить в русскую службу. – Чудеса!… Что Потемкины, Суворовы, Орловы разве немцы были? Нет, брат, либо там вы все с ума сошли, либо я из ума выжил. Дай вам Бог, а мы посмотрим. Бонапарте у них стал полководец великий! Гм!…
– Я ничего не говорю, чтобы все распоряжения были хороши, – сказал князь Андрей, – только я не могу понять, как вы можете так судить о Бонапарте. Смейтесь, как хотите, а Бонапарте всё таки великий полководец!
– Михайла Иванович! – закричал старый князь архитектору, который, занявшись жарким, надеялся, что про него забыли. – Я вам говорил, что Бонапарте великий тактик? Вон и он говорит.
– Как же, ваше сиятельство, – отвечал архитектор.
Князь опять засмеялся своим холодным смехом.
– Бонапарте в рубашке родился. Солдаты у него прекрасные. Да и на первых он на немцев напал. А немцев только ленивый не бил. С тех пор как мир стоит, немцев все били. А они никого. Только друг друга. Он на них свою славу сделал.
