Кубок европейских чемпионов по хоккею с шайбой 2006
Поделись знанием:
Приехав из отпуска, радостно встреченный товарищами, Николай был посылал за ремонтом и из Малороссии привел отличных лошадей, которые радовали его и заслужили ему похвалы от начальства. В отсутствие его он был произведен в ротмистры, и когда полк был поставлен на военное положение с увеличенным комплектом, он опять получил свой прежний эскадрон.
Началась кампания, полк был двинут в Польшу, выдавалось двойное жалованье, прибыли новые офицеры, новые люди, лошади; и, главное, распространилось то возбужденно веселое настроение, которое сопутствует началу войны; и Ростов, сознавая свое выгодное положение в полку, весь предался удовольствиям и интересам военной службы, хотя и знал, что рано или поздно придется их покинуть.
Войска отступали от Вильны по разным сложным государственным, политическим и тактическим причинам. Каждый шаг отступления сопровождался сложной игрой интересов, умозаключений и страстей в главном штабе. Для гусар же Павлоградского полка весь этот отступательный поход, в лучшую пору лета, с достаточным продовольствием, был самым простым и веселым делом. Унывать, беспокоиться и интриговать могли в главной квартире, а в глубокой армии и не спрашивали себя, куда, зачем идут. Если жалели, что отступают, то только потому, что надо было выходить из обжитой квартиры, от хорошенькой панны. Ежели и приходило кому нибудь в голову, что дела плохи, то, как следует хорошему военному человеку, тот, кому это приходило в голову, старался быть весел и не думать об общем ходе дел, а думать о своем ближайшем деле. Сначала весело стояли подле Вильны, заводя знакомства с польскими помещиками и ожидая и отбывая смотры государя и других высших командиров. Потом пришел приказ отступить к Свенцянам и истреблять провиант, который нельзя было увезти. Свенцяны памятны были гусарам только потому, что это был пьяный лагерь, как прозвала вся армия стоянку у Свенцян, и потому, что в Свенцянах много было жалоб на войска за то, что они, воспользовавшись приказанием отбирать провиант, в числе провианта забирали и лошадей, и экипажи, и ковры у польских панов. Ростов помнил Свенцяны потому, что он в первый день вступления в это местечко сменил вахмистра и не мог справиться с перепившимися всеми людьми эскадрона, которые без его ведома увезли пять бочек старого пива. От Свенцян отступали дальше и дальше до Дриссы, и опять отступили от Дриссы, уже приближаясь к русским границам.
13 го июля павлоградцам в первый раз пришлось быть в серьезном деле.
12 го июля в ночь, накануне дела, была сильная буря с дождем и грозой. Лето 1812 года вообще было замечательно бурями.
Павлоградские два эскадрона стояли биваками, среди выбитого дотла скотом и лошадьми, уже выколосившегося ржаного поля. Дождь лил ливмя, и Ростов с покровительствуемым им молодым офицером Ильиным сидел под огороженным на скорую руку шалашиком. Офицер их полка, с длинными усами, продолжавшимися от щек, ездивший в штаб и застигнутый дождем, зашел к Ростову.
– Я, граф, из штаба. Слышали подвиг Раевского? – И офицер рассказал подробности Салтановского сражения, слышанные им в штабе.
Ростов, пожимаясь шеей, за которую затекала вода, курил трубку и слушал невнимательно, изредка поглядывая на молодого офицера Ильина, который жался около него. Офицер этот, шестнадцатилетний мальчик, недавно поступивший в полк, был теперь в отношении к Николаю тем, чем был Николай в отношении к Денисову семь лет тому назад. Ильин старался во всем подражать Ростову и, как женщина, был влюблен в него.
Офицер с двойными усами, Здржинский, рассказывал напыщенно о том, как Салтановская плотина была Фермопилами русских, как на этой плотине был совершен генералом Раевским поступок, достойный древности. Здржинский рассказывал поступок Раевского, который вывел на плотину своих двух сыновей под страшный огонь и с ними рядом пошел в атаку. Ростов слушал рассказ и не только ничего не говорил в подтверждение восторга Здржинского, но, напротив, имел вид человека, который стыдился того, что ему рассказывают, хотя и не намерен возражать. Ростов после Аустерлицкой и 1807 года кампаний знал по своему собственному опыту, что, рассказывая военные происшествия, всегда врут, как и сам он врал, рассказывая; во вторых, он имел настолько опытности, что знал, как все происходит на войне совсем не так, как мы можем воображать и рассказывать. И потому ему не нравился рассказ Здржинского, не нравился и сам Здржинский, который, с своими усами от щек, по своей привычке низко нагибался над лицом того, кому он рассказывал, и теснил его в тесном шалаше. Ростов молча смотрел на него. «Во первых, на плотине, которую атаковали, должна была быть, верно, такая путаница и теснота, что ежели Раевский и вывел своих сыновей, то это ни на кого не могло подействовать, кроме как человек на десять, которые были около самого его, – думал Ростов, – остальные и не могли видеть, как и с кем шел Раевский по плотине. Но и те, которые видели это, не могли очень воодушевиться, потому что что им было за дело до нежных родительских чувств Раевского, когда тут дело шло о собственной шкуре? Потом оттого, что возьмут или не возьмут Салтановскую плотину, не зависела судьба отечества, как нам описывают это про Фермопилы. И стало быть, зачем же было приносить такую жертву? И потом, зачем тут, на войне, мешать своих детей? Я бы не только Петю брата не повел бы, даже и Ильина, даже этого чужого мне, но доброго мальчика, постарался бы поставить куда нибудь под защиту», – продолжал думать Ростов, слушая Здржинского. Но он не сказал своих мыслей: он и на это уже имел опыт. Он знал, что этот рассказ содействовал к прославлению нашего оружия, и потому надо было делать вид, что не сомневаешься в нем. Так он и делал.
– Однако мочи нет, – сказал Ильин, замечавший, что Ростову не нравится разговор Здржинского. – И чулки, и рубашка, и под меня подтекло. Пойду искать приюта. Кажется, дождик полегче. – Ильин вышел, и Здржинский уехал.
Через пять минут Ильин, шлепая по грязи, прибежал к шалашу.
– Ура! Ростов, идем скорее. Нашел! Вот тут шагов двести корчма, уж туда забрались наши. Хоть посушимся, и Марья Генриховна там.
Марья Генриховна была жена полкового доктора, молодая, хорошенькая немка, на которой доктор женился в Польше. Доктор, или оттого, что не имел средств, или оттого, что не хотел первое время женитьбы разлучаться с молодой женой, возил ее везде за собой при гусарском полку, и ревность доктора сделалась обычным предметом шуток между гусарскими офицерами.
Ростов накинул плащ, кликнул за собой Лаврушку с вещами и пошел с Ильиным, где раскатываясь по грязи, где прямо шлепая под утихавшим дождем, в темноте вечера, изредка нарушаемой далекими молниями.
– Ростов, ты где?
– Здесь. Какова молния! – переговаривались они.
В покинутой корчме, перед которою стояла кибиточка доктора, уже было человек пять офицеров. Марья Генриховна, полная белокурая немочка в кофточке и ночном чепчике, сидела в переднем углу на широкой лавке. Муж ее, доктор, спал позади ее. Ростов с Ильиным, встреченные веселыми восклицаниями и хохотом, вошли в комнату.
– И! да у вас какое веселье, – смеясь, сказал Ростов.
– А вы что зеваете?
– Хороши! Так и течет с них! Гостиную нашу не замочите.
– Марьи Генриховны платье не запачкать, – отвечали голоса.
Ростов с Ильиным поспешили найти уголок, где бы они, не нарушая скромности Марьи Генриховны, могли бы переменить мокрое платье. Они пошли было за перегородку, чтобы переодеться; но в маленьком чуланчике, наполняя его весь, с одной свечкой на пустом ящике, сидели три офицера, играя в карты, и ни за что не хотели уступить свое место. Марья Генриховна уступила на время свою юбку, чтобы употребить ее вместо занавески, и за этой занавеской Ростов и Ильин с помощью Лаврушки, принесшего вьюки, сняли мокрое и надели сухое платье.
В разломанной печке разложили огонь. Достали доску и, утвердив ее на двух седлах, покрыли попоной, достали самоварчик, погребец и полбутылки рому, и, попросив Марью Генриховну быть хозяйкой, все столпились около нее. Кто предлагал ей чистый носовой платок, чтобы обтирать прелестные ручки, кто под ножки подкладывал ей венгерку, чтобы не было сыро, кто плащом занавешивал окно, чтобы не дуло, кто обмахивал мух с лица ее мужа, чтобы он не проснулся.
– Оставьте его, – говорила Марья Генриховна, робко и счастливо улыбаясь, – он и так спит хорошо после бессонной ночи.
– Нельзя, Марья Генриховна, – отвечал офицер, – надо доктору прислужиться. Все, может быть, и он меня пожалеет, когда ногу или руку резать станет.
Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.
Ложка была только одна, сахару было больше всего, но размешивать его не успевали, и потому было решено, что она будет поочередно мешать сахар каждому. Ростов, получив свой стакан и подлив в него рому, попросил Марью Генриховну размешать.
– Да ведь вы без сахара? – сказала она, все улыбаясь, как будто все, что ни говорила она, и все, что ни говорили другие, было очень смешно и имело еще другое значение.
– Да мне не сахар, мне только, чтоб вы помешали своей ручкой.
Марья Генриховна согласилась и стала искать ложку, которую уже захватил кто то.
– Вы пальчиком, Марья Генриховна, – сказал Ростов, – еще приятнее будет.
– Горячо! – сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.
Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.
– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
| Кубок европейских чемпионов по хоккею с шайбой 2006 2006 IIHF European Champions Cup | |
|---|---|
| Подробности турнира | |
| Страна проведения |  Россия
|
| Город проведения | Санкт-Петербург |
| Время проведения | 5 — 8 января |
| Число команд | 6 |
| Призовые места | |
 Победитель
|
Динамо Москва (1 титул) |
| Статистика турнира | |
| Сыграно матчей | 7 |
| Забито голов | 36 (5.14 за игру) |
| Посещаемость | 34 300 (4900 за игру) |
| Бомбардир(ы) |  Михаил Грабовский Максим Сушинский (8 очков)
|
| MVP | Максим Сушинский
|
| Хронология | |
|
| |
Кубок европейских чемпионов по хоккею с шайбой 2006 года — 2-й розыгрыш Кубка европейских чемпионов под эгидой ИИХФ, проходивший с 5 по 8 января 2006 года в Санкт-Петербурге, Россия. Все игры кубка уже второй год подряд прошли в Ледовом дворце города Санкт-Петербург, домашней арене клуба СКА. В турнире принимали участие шесть чемпионов европейских стран, которые имеют наивысший рейтинг ИИХФ. Таким образом, участниками стали «Фрёлунда» от Швеции, «Кярпят» от Финляндии, «Давос» от Швейцарии, «Пардубице» от Чехии, «Слован» Братислава от Словакии и «Динамо» Москва от России.
Победителем стало московское «Динамо», победившое в финале «Кярпят» со счётом 5:4 по буллитам. Решающий буллит, принёсший динамовцам победу, реализовал Игорь Мирнов. Самым ценным игроком турнира второй год подряд был признан Максим Сушинский. Он же разделил звание лучшего бомбардира турнира вместе с одноклубником Михаилом Грабовским, набрав 8 очков в 3 матчах.
Содержание
Предварительный раунд
| Команды, выходящие в финал |
Дивизион Глинки
| М | Команда | И | В | Н | П | ШЗ | ШП | РШ | О |
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| 1 |  Кярпят |
2 | 2 | 0 | 0 | 6 | 1 | +5 | 4 |
| 2 |  Давос |
2 | 1 | 0 | 1 | 7 | 5 | +2 | 2 |
| 3 |  Фрёлунда |
2 | 0 | 0 | 2 | 2 | 9 | −7 | 0 |
Время местное (UTC+4).
| 5 января 2006 14:30 |
Кярпят
|
3 : 1 (1:0, 0:1, 2:0) |
Давос
|
Ледовый дворец, Санкт-Петербург 2500 зрителей |
| [www.iihf.com/Hydra/Tournaments_06/output/ecc/hydra.iihf.com/data/iihf/output/xml/71/IHM071A01_74_3_0.pdf Отчёт] | ||||
|---|---|---|---|---|
Судья: Юрай Конц | ||||
|
|
||||
| 26 мин | Штраф | 22 мин | ||
| 31 | Броски | 31 | ||
| 6 января 2006 15:00 |
Давос
|
6 : 2 (2:0, 2:1, 2:1) |
Фрёлунда
|
Ледовый дворец, Санкт-Петербург 2500 зрителей |
| [www.iihf.com/Hydra/Tournaments_06/output/ecc/hydra.iihf.com/data/iihf/output/xml/71/IHM071A03_74_4_0.pdf Отчёт] | ||||
|---|---|---|---|---|
| Судья: Сергей Карабанов | ||||
|
|
||||
| 18 мин | Штраф | 18 мин | ||
| 16 | Броски | 26 | ||
| 7 января 2006 15:00 |
Фрёлунда
|
0 : 3 (0:1, 0:1, 0:1) |
Кярпят
|
Ледовый дворец, Санкт-Петербург 2500 зрителей |
| [www.iihf.com/Hydra/Tournaments_06/output/ecc/hydra.iihf.com/data/iihf/output/xml/71/IHM071A05_74_1_0.pdf Отчёт] | ||||
|---|---|---|---|---|
Судья: Томаш Турчан | ||||
|
|
||||
| 28 мин | Штраф | 18 мин | ||
| 27 | Броски | 28 | ||
Дивизион Рагулина
| М | Команда | И | В | Н | П | ШЗ | ШП | РШ | О |
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| 1 | Динамо Москва |
2 | 2 | 0 | 0 | 8 | 2 | +6 | 4 |
| 2 | Пардубице |
2 | 1 | 0 | 1 | 3 | 5 | −2 | 2 |
| 3 | Слован Братислава |
2 | 0 | 0 | 2 | 1 | 5 | −4 | 0 |
Время местное (UTC+4).
| 5 января 2006 18:30 |
Динамо Москва
|
3 : 1 (2:0, 0:0, 1:1) |
Слован Братислава
|
Ледовый дворец, Санкт-Петербург 7400 зрителей |
| [www.iihf.com/Hydra/Tournaments_06/output/ecc/hydra.iihf.com/data/iihf/output/xml/71/IHM071B02_74_3_0.pdf Отчёт] | ||||
|---|---|---|---|---|
| Виталий Еремеев — 00:00-35:57 Сергей Звягин — 35:57-60:00 |
Вратари | 00:00-60:00 — Павол Рыбарь | Судья: Кристер Ларкинг | |
| Голы: | ||||
| Альберт Вишняков — 04:50 (И. Мирнов) Михаил Грабовский (бол.) — 10:22 (М. Сушинский, А. Харитонов) Михаил Грабовский (бол.) — 48:42 (М. Сушинский) |
1:0 2:0 3:0 3:1 |
57:12 — Петер Клоуда (бол.) (Р. Школяк) | ||
|
|
||||
| 20 мин | Штраф | 28 мин | ||
| 28 | Броски | 17 | ||
| 6 января 2006 18:30 |
Слован Братислава
|
0 : 2 (0:0, 0:2, 0:0) |
Пардубице
|
Ледовый дворец, Санкт-Петербург 1000 зрителей |
| [www.iihf.com/Hydra/Tournaments_06/output/ecc/hydra.iihf.com/data/iihf/output/xml/71/IHM071B04_74_1_0.pdf Отчёт] | ||||
|---|---|---|---|---|
| Судья: Данни Курманн | ||||
|
|
||||
| 14 мин | Штраф | 39 мин | ||
| 26 | Броски | 11 | ||
| 7 января 2006 18:30 |
Пардубице
|
1 : 5 (1:3, 0:0, 0:2) |
Динамо Москва
|
Ледовый дворец, Санкт-Петербург 7900 зрителей |
| [www.iihf.com/Hydra/Tournaments_06/output/ecc/hydra.iihf.com/data/iihf/output/xml/71/IHM071B06_74_2_0.pdf Отчёт] | ||||
|---|---|---|---|---|
| Судья: Данни Курманн | ||||
|
|
||||
| 52 мин | Штраф | 28 мин | ||
| 23 | Броски | 35 | ||
Финал
Время местное (UTC+4).
| 8 января 2006 18:30 |
Динамо Москва
|
5 : 4 (Б) (1:0, 1:2, 2:2, 0:0, 1:0) |
Кярпят
|
Ледовый дворец, Санкт-Петербург 10 500 зрителей |
| [www.iihf.com/Hydra/Tournaments_06/output/ecc/hydra.iihf.com/data/iihf/output/xml/71/IHM071107_74_1_0.pdf Отчёт] | ||||
|---|---|---|---|---|
| Сергей Звягин — 00:00-70:00 | Вратари | 00:00-70:00 — Никлас Бекстрём | Судья: Кристер Ларкинг | |
| Голы: | ||||
| Александр Харитонов — 11:57 (И. Мирнов) Максим Сушинский — 36:44 (Д. Куляш) Михаил Грабовский — 44:33 (А. Харитонов, А. Рязанцев) Леонид Канарейкин — 46:42 (М. Грабовский, М. Сушинский) Игорь Мирнов (поб. бул.) — 70:00 |
1:0 1:1 2:1 2:2 3:2 4:2 4:3 4:4 5:4 |
26:41 — Калле Сальстедт (бол.) (А. Валлин, Т. Яакола) 39:58 — Юха-Пекка Хаатая (И. Миккола, Й. Лопонен) 56:18 — Мика Пюорала (бол.) (Я. Виухкола) 57:35 — Виктор Уйчик (А. Валлин, И. Миккола) | ||
|
|
||||
| 22 мин | Штраф | 16 мин | ||
| 44 | Броски | 23 | ||
Рейтинг и статистика
Лучшие бомбардиры
| Игрок | Команда | И | Г | П | О | Штр | +/− |
|---|---|---|---|---|---|---|---|
 Михаил Грабовский |
Динамо Москва |
3 | 4 | 4 | 8 | 4 | +3 |
| Максим Сушинский |
Динамо Москва |
3 | 2 | 6 | 8 | 2 | +2 |
| Александр Харитонов |
Динамо Москва |
3 | 1 | 4 | 5 | 6 | +3 |
| Яри Виухкола |
Кярпят |
3 | 1 | 4 | 5 | 6 | −2 |
| Мика Пюорала |
Кярпят |
3 | 2 | 2 | 4 | 2 | −2 |
Примечание: И = Количество проведённых игр; Г = Голы; П = Голевые передачи; О = Очки; Штр = Штрафное время; +/− = Плюс-минус
По данным: [www.iihf.com/Hydra/Tournaments_06/output/ecc/hydra.iihf.com/data/iihf/output/xml/71/IHM071Z04_85B_1_0.pdf IIHF.com]
Лучшие вратари
В списке вратари, сыгравшие не менее 40 % от всего игрового времени их сборной.
| Игрок | Команда | ВП | Бр | ПШ | КН | %ОБ | И"0" |
|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Никлас Бекстрём |
Кярпят |
190:00 | 102 | 6 | 1.89 | 94.12 | 1 |
| Ян Лашак |
Пардубице |
118:53 | 60 | 4 | 2.02 | 93.33 | 1 |
| Йонас Хиллер |
Давос |
120:00 | 57 | 5 | 2.50 | 91.23 | 0 |
| Сергей Звягин |
Динамо Москва |
154:03 | 54 | 6 | 2.34 | 88.89 | 0 |
| Павол Рыбарь |
Слован Братислава |
120:00 | 39 | 5 | 2.50 | 87.18 | 0 |
Примечание: ВП = Время на площадке; Бр = Броски по воротам; ПШ = Пропущено шайб; КН = Коэффициент надёжности; %ОБ = Процент отражённых бросков; И"0" = «Сухие игры»
По данным: [www.iihf.com/Hydra/Tournaments_06/output/ecc/hydra.iihf.com/data/iihf/output/xml/71/IHM071Z04_85A_1_0.pdf IIHF.com]
Индивидуальные награды
Самый ценный игрок (MVP):
| Игрок | Команда |
|---|---|
| Максим Сушинский
|
Динамо Москва
|
Лучшие игроки:
| Позиция | Игрок | Команда |
|---|---|---|
| Вратарь | Никлас Бекстрём
|
Кярпят
|
| Защитник |  Бретт Хауэр
|
Давос
|
| Нападающий | Михаил Грабовский
|
Динамо Москва
|
Сборная всех звёзд:
| Позиция | Игрок | Команда |
|---|---|---|
| Вратарь | Никлас Бекстрём
|
Кярпят
|
| Защитники | Бретт Хауэр
|
Давос
|
| Микко Лехтонен
|
Кярпят
| |
| Нападающие | Максим Сушинский
|
Динамо Москва
|
| Михаил Грабовский
|
Динамо Москва
| |
| Яри Виухкола
|
Кярпят
|
Напишите отзыв о статье "Кубок европейских чемпионов по хоккею с шайбой 2006"
Ссылки
- [www.iihf.com/Hydra/Tournaments_06/output/ecc/hydra.iihf.com/IIHF_Core/jsp/content/web_output/index.jsp@compId=71 Официальные результаты и статистика] (англ.). iihf.com.
- [www.hockeyarchives.info/Europe2006.htm Информация о кубке] (фр.). Hockeyarchives.info.
- [hokej.snt.cz/trn/trn2006.html Информация о кубке] (англ.). hokej.sfrp.cz.
|
||||||
Отрывок, характеризующий Кубок европейских чемпионов по хоккею с шайбой 2006
Действительно, только открытие кампании задержало Ростова и помешало ему приехать – как он обещал – и жениться на Соне. Отрадненская осень с охотой и зима со святками и с любовью Сони открыли ему перспективу тихих дворянских радостей и спокойствия, которых он не знал прежде и которые теперь манили его к себе. «Славная жена, дети, добрая стая гончих, лихие десять – двенадцать свор борзых, хозяйство, соседи, служба по выборам! – думал он. Но теперь была кампания, и надо было оставаться в полку. А так как это надо было, то Николай Ростов, по своему характеру, был доволен и той жизнью, которую он вел в полку, и сумел сделать себе эту жизнь приятною.Приехав из отпуска, радостно встреченный товарищами, Николай был посылал за ремонтом и из Малороссии привел отличных лошадей, которые радовали его и заслужили ему похвалы от начальства. В отсутствие его он был произведен в ротмистры, и когда полк был поставлен на военное положение с увеличенным комплектом, он опять получил свой прежний эскадрон.
Началась кампания, полк был двинут в Польшу, выдавалось двойное жалованье, прибыли новые офицеры, новые люди, лошади; и, главное, распространилось то возбужденно веселое настроение, которое сопутствует началу войны; и Ростов, сознавая свое выгодное положение в полку, весь предался удовольствиям и интересам военной службы, хотя и знал, что рано или поздно придется их покинуть.
Войска отступали от Вильны по разным сложным государственным, политическим и тактическим причинам. Каждый шаг отступления сопровождался сложной игрой интересов, умозаключений и страстей в главном штабе. Для гусар же Павлоградского полка весь этот отступательный поход, в лучшую пору лета, с достаточным продовольствием, был самым простым и веселым делом. Унывать, беспокоиться и интриговать могли в главной квартире, а в глубокой армии и не спрашивали себя, куда, зачем идут. Если жалели, что отступают, то только потому, что надо было выходить из обжитой квартиры, от хорошенькой панны. Ежели и приходило кому нибудь в голову, что дела плохи, то, как следует хорошему военному человеку, тот, кому это приходило в голову, старался быть весел и не думать об общем ходе дел, а думать о своем ближайшем деле. Сначала весело стояли подле Вильны, заводя знакомства с польскими помещиками и ожидая и отбывая смотры государя и других высших командиров. Потом пришел приказ отступить к Свенцянам и истреблять провиант, который нельзя было увезти. Свенцяны памятны были гусарам только потому, что это был пьяный лагерь, как прозвала вся армия стоянку у Свенцян, и потому, что в Свенцянах много было жалоб на войска за то, что они, воспользовавшись приказанием отбирать провиант, в числе провианта забирали и лошадей, и экипажи, и ковры у польских панов. Ростов помнил Свенцяны потому, что он в первый день вступления в это местечко сменил вахмистра и не мог справиться с перепившимися всеми людьми эскадрона, которые без его ведома увезли пять бочек старого пива. От Свенцян отступали дальше и дальше до Дриссы, и опять отступили от Дриссы, уже приближаясь к русским границам.
13 го июля павлоградцам в первый раз пришлось быть в серьезном деле.
12 го июля в ночь, накануне дела, была сильная буря с дождем и грозой. Лето 1812 года вообще было замечательно бурями.
Павлоградские два эскадрона стояли биваками, среди выбитого дотла скотом и лошадьми, уже выколосившегося ржаного поля. Дождь лил ливмя, и Ростов с покровительствуемым им молодым офицером Ильиным сидел под огороженным на скорую руку шалашиком. Офицер их полка, с длинными усами, продолжавшимися от щек, ездивший в штаб и застигнутый дождем, зашел к Ростову.
– Я, граф, из штаба. Слышали подвиг Раевского? – И офицер рассказал подробности Салтановского сражения, слышанные им в штабе.
Ростов, пожимаясь шеей, за которую затекала вода, курил трубку и слушал невнимательно, изредка поглядывая на молодого офицера Ильина, который жался около него. Офицер этот, шестнадцатилетний мальчик, недавно поступивший в полк, был теперь в отношении к Николаю тем, чем был Николай в отношении к Денисову семь лет тому назад. Ильин старался во всем подражать Ростову и, как женщина, был влюблен в него.
Офицер с двойными усами, Здржинский, рассказывал напыщенно о том, как Салтановская плотина была Фермопилами русских, как на этой плотине был совершен генералом Раевским поступок, достойный древности. Здржинский рассказывал поступок Раевского, который вывел на плотину своих двух сыновей под страшный огонь и с ними рядом пошел в атаку. Ростов слушал рассказ и не только ничего не говорил в подтверждение восторга Здржинского, но, напротив, имел вид человека, который стыдился того, что ему рассказывают, хотя и не намерен возражать. Ростов после Аустерлицкой и 1807 года кампаний знал по своему собственному опыту, что, рассказывая военные происшествия, всегда врут, как и сам он врал, рассказывая; во вторых, он имел настолько опытности, что знал, как все происходит на войне совсем не так, как мы можем воображать и рассказывать. И потому ему не нравился рассказ Здржинского, не нравился и сам Здржинский, который, с своими усами от щек, по своей привычке низко нагибался над лицом того, кому он рассказывал, и теснил его в тесном шалаше. Ростов молча смотрел на него. «Во первых, на плотине, которую атаковали, должна была быть, верно, такая путаница и теснота, что ежели Раевский и вывел своих сыновей, то это ни на кого не могло подействовать, кроме как человек на десять, которые были около самого его, – думал Ростов, – остальные и не могли видеть, как и с кем шел Раевский по плотине. Но и те, которые видели это, не могли очень воодушевиться, потому что что им было за дело до нежных родительских чувств Раевского, когда тут дело шло о собственной шкуре? Потом оттого, что возьмут или не возьмут Салтановскую плотину, не зависела судьба отечества, как нам описывают это про Фермопилы. И стало быть, зачем же было приносить такую жертву? И потом, зачем тут, на войне, мешать своих детей? Я бы не только Петю брата не повел бы, даже и Ильина, даже этого чужого мне, но доброго мальчика, постарался бы поставить куда нибудь под защиту», – продолжал думать Ростов, слушая Здржинского. Но он не сказал своих мыслей: он и на это уже имел опыт. Он знал, что этот рассказ содействовал к прославлению нашего оружия, и потому надо было делать вид, что не сомневаешься в нем. Так он и делал.
– Однако мочи нет, – сказал Ильин, замечавший, что Ростову не нравится разговор Здржинского. – И чулки, и рубашка, и под меня подтекло. Пойду искать приюта. Кажется, дождик полегче. – Ильин вышел, и Здржинский уехал.
Через пять минут Ильин, шлепая по грязи, прибежал к шалашу.
– Ура! Ростов, идем скорее. Нашел! Вот тут шагов двести корчма, уж туда забрались наши. Хоть посушимся, и Марья Генриховна там.
Марья Генриховна была жена полкового доктора, молодая, хорошенькая немка, на которой доктор женился в Польше. Доктор, или оттого, что не имел средств, или оттого, что не хотел первое время женитьбы разлучаться с молодой женой, возил ее везде за собой при гусарском полку, и ревность доктора сделалась обычным предметом шуток между гусарскими офицерами.
Ростов накинул плащ, кликнул за собой Лаврушку с вещами и пошел с Ильиным, где раскатываясь по грязи, где прямо шлепая под утихавшим дождем, в темноте вечера, изредка нарушаемой далекими молниями.
– Ростов, ты где?
– Здесь. Какова молния! – переговаривались они.
В покинутой корчме, перед которою стояла кибиточка доктора, уже было человек пять офицеров. Марья Генриховна, полная белокурая немочка в кофточке и ночном чепчике, сидела в переднем углу на широкой лавке. Муж ее, доктор, спал позади ее. Ростов с Ильиным, встреченные веселыми восклицаниями и хохотом, вошли в комнату.
– И! да у вас какое веселье, – смеясь, сказал Ростов.
– А вы что зеваете?
– Хороши! Так и течет с них! Гостиную нашу не замочите.
– Марьи Генриховны платье не запачкать, – отвечали голоса.
Ростов с Ильиным поспешили найти уголок, где бы они, не нарушая скромности Марьи Генриховны, могли бы переменить мокрое платье. Они пошли было за перегородку, чтобы переодеться; но в маленьком чуланчике, наполняя его весь, с одной свечкой на пустом ящике, сидели три офицера, играя в карты, и ни за что не хотели уступить свое место. Марья Генриховна уступила на время свою юбку, чтобы употребить ее вместо занавески, и за этой занавеской Ростов и Ильин с помощью Лаврушки, принесшего вьюки, сняли мокрое и надели сухое платье.
В разломанной печке разложили огонь. Достали доску и, утвердив ее на двух седлах, покрыли попоной, достали самоварчик, погребец и полбутылки рому, и, попросив Марью Генриховну быть хозяйкой, все столпились около нее. Кто предлагал ей чистый носовой платок, чтобы обтирать прелестные ручки, кто под ножки подкладывал ей венгерку, чтобы не было сыро, кто плащом занавешивал окно, чтобы не дуло, кто обмахивал мух с лица ее мужа, чтобы он не проснулся.
– Оставьте его, – говорила Марья Генриховна, робко и счастливо улыбаясь, – он и так спит хорошо после бессонной ночи.
– Нельзя, Марья Генриховна, – отвечал офицер, – надо доктору прислужиться. Все, может быть, и он меня пожалеет, когда ногу или руку резать станет.
Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.
Ложка была только одна, сахару было больше всего, но размешивать его не успевали, и потому было решено, что она будет поочередно мешать сахар каждому. Ростов, получив свой стакан и подлив в него рому, попросил Марью Генриховну размешать.
– Да ведь вы без сахара? – сказала она, все улыбаясь, как будто все, что ни говорила она, и все, что ни говорили другие, было очень смешно и имело еще другое значение.
– Да мне не сахар, мне только, чтоб вы помешали своей ручкой.
Марья Генриховна согласилась и стала искать ложку, которую уже захватил кто то.
– Вы пальчиком, Марья Генриховна, – сказал Ростов, – еще приятнее будет.
– Горячо! – сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.
Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.
– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
