Кубок европейских чемпионов по хоккею с шайбой 2007

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Кубок европейских чемпионов по хоккею с шайбой 2007
2007 IIHF European Champions Cup
Подробности турнира
Страна проведения Россия Россия
Город проведения Санкт-Петербург
Время проведения 1114 января
Число команд 6
Призовые места
 Победитель Ак Барс
(1 титул)
Статистика турнира
Сыграно матчей 7
Забито голов 40  (5.71 за игру)
Посещаемость 36 800  (5257 за игру)
Бомбардир(ы) Алексей Морозов (10 очков)
MVP Алексей Морозов
Хронология

Кубок европейских чемпионов по хоккею с шайбой 2007 года — 3-й розыгрыш Кубка европейских чемпионов под эгидой ИИХФ, проходивший с 11 по 14 января 2007 года в Санкт-Петербурге, Россия. Все игры кубка уже по традиции прошли в Ледовом дворце города Санкт-Петербурга, домашней арене клуба СКА. В турнире принимали участие шесть чемпионов европейских стран, которые имеют наивысший рейтинг ИИХФ. Таким образом, участниками стали «Ферьестад» от Швеции, ХПК от Финляндии, «Лугано» от Швейцарии, «Спарта» Прага от Чехии, «Жилина» от Словакии и «Ак Барс» от России.

Победителем стал «Ак Барс», разгромивший в финале финский ХПК со счётом 6:0. Самым ценным игроком турнира был признан капитан обладателя кубка Алексей Морозов. Он же стал и лучшим бомбардиром турнира, набрав 10 (2+8) очков в 3 матчах.





Предварительный раунд

     Команды, выходящие в финал

Дивизион Глинки

М Команда И В ВО ПО П ШЗ ШП РШ О
1 ХПК 2 2 0 0 0 10 2 +8 6
2 Жилина 2 1 0 0 1 4 9 −5 3
3 Спарта Прага 2 0 0 0 2 4 7 −3 0

Время местное (UTC+4).

11 января 2007
15:00
ХПК 7 : 0
(2:0, 3:0, 2:0)
Жилина Ледовый дворец, Санкт-Петербург
1100 зрителей
12 января 2007
15:00
Жилина 4 : 2
(0:1, 2:1, 2:0)
Спарта Прага Ледовый дворец, Санкт-Петербург
900 зрителей
13 января 2007
15:00
Спарта Прага 2 : 3
(1:1, 1:2, 0:0)
ХПК Ледовый дворец, Санкт-Петербург
4200 зрителей

Дивизион Рагулина

М Команда И В ВО ПО П ШЗ ШП РШ О
1 Ак Барс 2 2 0 0 0 9 4 +5 6
2 Лугано 2 1 0 0 1 3 3 0 3
3 Ферьестад 2 0 0 0 2 4 9 −5 0

Время местное (UTC+4).

11 января 2007
18:30
Ак Барс 6 : 4
(2:2, 2:1, 2:1)
Ферьестад Ледовый дворец, Санкт-Петербург
6400 зрителей
12 января 2007
18:30
Ферьестад 0 : 3
(0:1, 0:1, 0:1)
Лугано Ледовый дворец, Санкт-Петербург
1300 зрителей
11 января 2007
18:30
Лугано 0 : 3
(0:1, 0:1, 0:1)
Ак Барс Ледовый дворец, Санкт-Петербург
11 200 зрителей

Финал

Время местное (UTC+4).

14 января 2007
18:30
ХПК 0 : 6
(0:3, 0:0, 0:3)
Ак Барс Ледовый дворец, Санкт-Петербург
11 700 зрителей

Рейтинг и статистика

Лучшие бомбардиры

Игрок Команда И Г П О Штр +/−
Алексей Морозов Ак Барс 3 2 8 10 0 +7
Сергей Зиновьев Ак Барс 3 4 3 7 2 +7
Данис Зарипов Ак Барс 3 3 2 5 6 +7
Вилле Лейно ХПК 3 1 4 5 0 +4
Виталий Прошкин Ак Барс 3 1 3 4 14 +7

Примечание: И = Количество проведённых игр; Г = Голы; П = Голевые передачи; О = Очки; Штр = Штрафное время; +/− = Плюс-минус

По данным: [www.iihf.com/Hydra/Tournaments_07/output/ecc/hydra.iihf.com/data/iihf/output/xml/115/IHM115Z04_85B_1_0.pdf IIHF.com]

Лучшие вратари

Игрок Команда ВП Бр ПШ КН  %ОБ И"0"
Мика Норонен Ак Барс 125:48 48 0 0.00 100.00 2
Имрич Петрик Жилина 60:00 52 2 2.00 96.15 0
Душан Салфицки Спарта Прага 58:33 50 3 3.07 94.00 0
Симон Цугер Лугано 119:58 49 3 1.50 93.88 1
Даниэль Хенрикссон Ферьестад 58:57 31 3 3.05 90.32 0

Примечание: ВП = Время на площадке; Бр = Броски по воротам; ПШ = Пропущено шайб; КН = Коэффициент надёжности; %ОБ = Процент отражённых бросков; И"0" = «Сухие игры»

По данным: [www.iihf.com/Hydra/Tournaments_07/output/ecc/hydra.iihf.com/data/iihf/output/xml/115/IHM115Z04_85A_1_0.pdf IIHF.com]

Индивидуальные награды

Самый ценный игрок (MVP):

Игрок Команда
Алексей Морозов Ак Барс

Лучшие игроки:

Позиция Игрок Команда
Вратарь Мика Норонен Ак Барс
Защитник Дик Тарнстрём Лугано
Нападающий Алексей Морозов Ак Барс

Сборная всех звёзд:

Позиция Игрок Команда
Вратарь Мика Норонен Ак Барс
Защитники Виталий Прошкин Ак Барс
Илья Никулин Ак Барс
Нападающие Данис Зарипов Ак Барс
Сергей Зиновьев Ак Барс
Алексей Морозов Ак Барс

Напишите отзыв о статье "Кубок европейских чемпионов по хоккею с шайбой 2007"

Ссылки

  • [www.iihf.com/Hydra/Tournaments_07/output/ecc/hydra.iihf.com/IIHF_Core/jsp/content/web_output/index.jsp@compId=115 Официальные результаты и статистика] (англ.). iihf.com.
  • [www.hockeyarchives.info/Europe2007.htm Информация о кубке] (фр.). Hockeyarchives.info.
  • [hokej.snt.cz/trn/trn2007.html Информация о кубке] (англ.). hokej.sfrp.cz.

Отрывок, характеризующий Кубок европейских чемпионов по хоккею с шайбой 2007

И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.



Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.

Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.


Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.