Кубок мира по горнолыжному спорту 2010/2011
Поделись знанием:
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.
Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.
Разговаривая с Чичаговым, Кутузов, между прочим, сказал ему, что отбитые у него в Борисове экипажи с посудою целы и будут возвращены ему.
– C'est pour me dire que je n'ai pas sur quoi manger… Je puis au contraire vous fournir de tout dans le cas meme ou vous voudriez donner des diners, [Вы хотите мне сказать, что мне не на чем есть. Напротив, могу вам служить всем, даже если бы вы захотели давать обеды.] – вспыхнув, проговорил Чичагов, каждым словом своим желавший доказать свою правоту и потому предполагавший, что и Кутузов был озабочен этим самым. Кутузов улыбнулся своей тонкой, проницательной улыбкой и, пожав плечами, отвечал: – Ce n'est que pour vous dire ce que je vous dis. [Я хочу сказать только то, что говорю.]
В Вильне Кутузов, в противность воле государя, остановил большую часть войск. Кутузов, как говорили его приближенные, необыкновенно опустился и физически ослабел в это свое пребывание в Вильне. Он неохотно занимался делами по армии, предоставляя все своим генералам и, ожидая государя, предавался рассеянной жизни.
Выехав с своей свитой – графом Толстым, князем Волконским, Аракчеевым и другими, 7 го декабря из Петербурга, государь 11 го декабря приехал в Вильну и в дорожных санях прямо подъехал к замку. У замка, несмотря на сильный мороз, стояло человек сто генералов и штабных офицеров в полной парадной форме и почетный караул Семеновского полка.
Курьер, подскакавший к замку на потной тройке, впереди государя, прокричал: «Едет!» Коновницын бросился в сени доложить Кутузову, дожидавшемуся в маленькой швейцарской комнатке.
Через минуту толстая большая фигура старика, в полной парадной форме, со всеми регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял в руки перчатки и бочком, с трудом переступая вниз ступеней, сошел с них и взял в руку приготовленный для подачи государю рапорт.
Беготня, шепот, еще отчаянно пролетевшая тройка, и все глаза устремились на подскакивающие сани, в которых уже видны были фигуры государя и Волконского.
Все это по пятидесятилетней привычке физически тревожно подействовало на старого генерала; он озабоченно торопливо ощупал себя, поправил шляпу и враз, в ту минуту как государь, выйдя из саней, поднял к нему глаза, подбодрившись и вытянувшись, подал рапорт и стал говорить своим мерным, заискивающим голосом.
Государь быстрым взглядом окинул Кутузова с головы до ног, на мгновенье нахмурился, но тотчас же, преодолев себя, подошел и, расставив руки, обнял старого генерала. Опять по старому, привычному впечатлению и по отношению к задушевной мысли его, объятие это, как и обыкновенно, подействовало на Кутузова: он всхлипнул.
Государь поздоровался с офицерами, с Семеновским караулом и, пожав еще раз за руку старика, пошел с ним в замок.
Оставшись наедине с фельдмаршалом, государь высказал ему свое неудовольствие за медленность преследования, за ошибки в Красном и на Березине и сообщил свои соображения о будущем походе за границу. Кутузов не делал ни возражений, ни замечаний. То самое покорное и бессмысленное выражение, с которым он, семь лет тому назад, выслушивал приказания государя на Аустерлицком поле, установилось теперь на его лице.
Когда Кутузов вышел из кабинета и своей тяжелой, ныряющей походкой, опустив голову, пошел по зале, чей то голос остановил его.
– Ваша светлость, – сказал кто то.
Кутузов поднял голову и долго смотрел в глаза графу Толстому, который, с какой то маленькою вещицей на серебряном блюде, стоял перед ним. Кутузов, казалось, не понимал, чего от него хотели.
Вдруг он как будто вспомнил: чуть заметная улыбка мелькнула на его пухлом лице, и он, низко, почтительно наклонившись, взял предмет, лежавший на блюде. Это был Георгий 1 й степени.
На другой день были у фельдмаршала обед и бал, которые государь удостоил своим присутствием. Кутузову пожалован Георгий 1 й степени; государь оказывал ему высочайшие почести; но неудовольствие государя против фельдмаршала было известно каждому. Соблюдалось приличие, и государь показывал первый пример этого; но все знали, что старик виноват и никуда не годится. Когда на бале Кутузов, по старой екатерининской привычке, при входе государя в бальную залу велел к ногам его повергнуть взятые знамена, государь неприятно поморщился и проговорил слова, в которых некоторые слышали: «старый комедиант».
Неудовольствие государя против Кутузова усилилось в Вильне в особенности потому, что Кутузов, очевидно, не хотел или не мог понимать значение предстоящей кампании.
Когда на другой день утром государь сказал собравшимся у него офицерам: «Вы спасли не одну Россию; вы спасли Европу», – все уже тогда поняли, что война не кончена.
Один Кутузов не хотел понимать этого и открыто говорил свое мнение о том, что новая война не может улучшить положение и увеличить славу России, а только может ухудшить ее положение и уменьшить ту высшую степень славы, на которой, по его мнению, теперь стояла Россия. Он старался доказать государю невозможность набрания новых войск; говорил о тяжелом положении населений, о возможности неудач и т. п.
При таком настроении фельдмаршал, естественно, представлялся только помехой и тормозом предстоящей войны.
Для избежания столкновений со стариком сам собою нашелся выход, состоящий в том, чтобы, как в Аустерлице и как в начале кампании при Барклае, вынуть из под главнокомандующего, не тревожа его, не объявляя ему о том, ту почву власти, на которой он стоял, и перенести ее к самому государю.
С этою целью понемногу переформировался штаб, и вся существенная сила штаба Кутузова была уничтожена и перенесена к государю. Толь, Коновницын, Ермолов – получили другие назначения. Все громко говорили, что фельдмаршал стал очень слаб и расстроен здоровьем.
Ему надо было быть слабым здоровьем, для того чтобы передать свое место тому, кто заступал его. И действительно, здоровье его было слабо.
Как естественно, и просто, и постепенно явился Кутузов из Турции в казенную палату Петербурга собирать ополчение и потом в армию, именно тогда, когда он был необходим, точно так же естественно, постепенно и просто теперь, когда роль Кутузова была сыграна, на место его явился новый, требовавшийся деятель.
Война 1812 го года, кроме своего дорогого русскому сердцу народного значения, должна была иметь другое – европейское.
За движением народов с запада на восток должно было последовать движение народов с востока на запад, и для этой новой войны нужен был новый деятель, имеющий другие, чем Кутузов, свойства, взгляды, движимый другими побуждениями.
Александр Первый для движения народов с востока на запад и для восстановления границ народов был так же необходим, как необходим был Кутузов для спасения и славы России.
Кутузов не понимал того, что значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.
Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все таки выздоровел.
Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.
Во время своего выздоровления Пьер только понемногу отвыкал от сделавшихся привычными ему впечатлений последних месяцев и привыкал к тому, что его никто никуда не погонит завтра, что теплую постель его никто не отнимет и что у него наверное будет обед, и чай, и ужин. Но во сне он еще долго видел себя все в тех же условиях плена. Так же понемногу Пьер понимал те новости, которые он узнал после своего выхода из плена: смерть князя Андрея, смерть жены, уничтожение французов.
Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы, наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. Он был один в чужом городе, без знакомых. Никто от него ничего не требовал; никуда его не посылали. Все, что ему хотелось, было у него; вечно мучившей его прежде мысли о жене больше не было, так как и ее уже не было.
– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.
Он не умел видеть прежде великого, непостижимого и бесконечного ни в чем. Он только чувствовал, что оно должно быть где то, и искал его. Во всем близком, понятном он видел одно ограниченное, мелкое, житейское, бессмысленное. Он вооружался умственной зрительной трубой и смотрел в даль, туда, где это мелкое, житейское, скрываясь в тумане дали, казалось ему великим и бесконечным оттого только, что оно было неясно видимо. Таким ему представлялась европейская жизнь, политика, масонство, философия, филантропия. Но и тогда, в те минуты, которые он считал своей слабостью, ум его проникал и в эту даль, и там он видел то же мелкое, житейское, бессмысленное. Теперь же он выучился видеть великое, вечное и бесконечное во всем, и потому естественно, чтобы видеть его, чтобы наслаждаться его созерцанием, он бросил трубу, в которую смотрел до сих пор через головы людей, и радостно созерцал вокруг себя вечно изменяющуюся, вечно великую, непостижимую и бесконечную жизнь. И чем ближе он смотрел, тем больше он был спокоен и счастлив. Прежде разрушавший все его умственные постройки страшный вопрос: зачем? теперь для него не существовал. Теперь на этот вопрос – зачем? в душе его всегда готов был простой ответ: затем, что есть бог, тот бог, без воли которого не спадет волос с головы человека.
Пьер почти не изменился в своих внешних приемах. На вид он был точно таким же, каким он был прежде. Так же, как и прежде, он был рассеян и казался занятым не тем, что было перед глазами, а чем то своим, особенным. Разница между прежним и теперешним его состоянием состояла в том, что прежде, когда он забывал то, что было перед ним, то, что ему говорили, он, страдальчески сморщивши лоб, как будто пытался и не мог разглядеть чего то, далеко отстоящего от него. Теперь он так же забывал то, что ему говорили, и то, что было перед ним; но теперь с чуть заметной, как будто насмешливой, улыбкой он всматривался в то самое, что было перед ним, вслушивался в то, что ему говорили, хотя очевидно видел и слышал что то совсем другое. Прежде он казался хотя и добрым человеком, но несчастным; и потому невольно люди отдалялись от него. Теперь улыбка радости жизни постоянно играла около его рта, и в глазах его светилось участие к людям – вопрос: довольны ли они так же, как и он? И людям приятно было в его присутствии.
Прежде он много говорил, горячился, когда говорил, и мало слушал; теперь он редко увлекался разговором и умел слушать так, что люди охотно высказывали ему свои самые задушевные тайны.
Княжна, никогда не любившая Пьера и питавшая к нему особенно враждебное чувство с тех пор, как после смерти старого графа она чувствовала себя обязанной Пьеру, к досаде и удивлению своему, после короткого пребывания в Орле, куда она приехала с намерением доказать Пьеру, что, несмотря на его неблагодарность, она считает своим долгом ходить за ним, княжна скоро почувствовала, что она его любит. Пьер ничем не заискивал расположения княжны. Он только с любопытством рассматривал ее. Прежде княжна чувствовала, что в его взгляде на нее были равнодушие и насмешка, и она, как и перед другими людьми, сжималась перед ним и выставляла только свою боевую сторону жизни; теперь, напротив, она чувствовала, что он как будто докапывался до самых задушевных сторон ее жизни; и она сначала с недоверием, а потом с благодарностью выказывала ему затаенные добрые стороны своего характера.
Самый хитрый человек не мог бы искуснее вкрасться в доверие княжны, вызывая ее воспоминания лучшего времени молодости и выказывая к ним сочувствие. А между тем вся хитрость Пьера состояла только в том, что он искал своего удовольствия, вызывая в озлобленной, cyхой и по своему гордой княжне человеческие чувства.
– Да, он очень, очень добрый человек, когда находится под влиянием не дурных людей, а таких людей, как я, – говорила себе княжна.
Перемена, происшедшая в Пьере, была замечена по своему и его слугами – Терентием и Васькой. Они находили, что он много попростел. Терентий часто, раздев барина, с сапогами и платьем в руке, пожелав покойной ночи, медлил уходить, ожидая, не вступит ли барин в разговор. И большею частью Пьер останавливал Терентия, замечая, что ему хочется поговорить.
– Ну, так скажи мне… да как же вы доставали себе еду? – спрашивал он. И Терентий начинал рассказ о московском разорении, о покойном графе и долго стоял с платьем, рассказывая, а иногда слушая рассказы Пьера, и, с приятным сознанием близости к себе барина и дружелюбия к нему, уходил в переднюю.
Доктор, лечивший Пьера и навещавший его каждый день, несмотря на то, что, по обязанности докторов, считал своим долгом иметь вид человека, каждая минута которого драгоценна для страждущего человечества, засиживался часами у Пьера, рассказывая свои любимые истории и наблюдения над нравами больных вообще и в особенности дам.
– Да, вот с таким человеком поговорить приятно, не то, что у нас, в провинции, – говорил он.
В Орле жило несколько пленных французских офицеров, и доктор привел одного из них, молодого итальянского офицера.
Офицер этот стал ходить к Пьеру, и княжна смеялась над теми нежными чувствами, которые выражал итальянец к Пьеру.
Итальянец, видимо, был счастлив только тогда, когда он мог приходить к Пьеру и разговаривать и рассказывать ему про свое прошедшее, про свою домашнюю жизнь, про свою любовь и изливать ему свое негодование на французов, и в особенности на Наполеона.
– Ежели все русские хотя немного похожи на вас, – говорил он Пьеру, – c'est un sacrilege que de faire la guerre a un peuple comme le votre. [Это кощунство – воевать с таким народом, как вы.] Вы, пострадавшие столько от французов, вы даже злобы не имеете против них.
И страстную любовь итальянца Пьер теперь заслужил только тем, что он вызывал в нем лучшие стороны его души и любовался ими.
Последнее время пребывания Пьера в Орле к нему приехал его старый знакомый масон – граф Вилларский, – тот самый, который вводил его в ложу в 1807 году. Вилларский был женат на богатой русской, имевшей большие имения в Орловской губернии, и занимал в городе временное место по продовольственной части.
Узнав, что Безухов в Орле, Вилларский, хотя и никогда не был коротко знаком с ним, приехал к нему с теми заявлениями дружбы и близости, которые выражают обыкновенно друг другу люди, встречаясь в пустыне. Вилларский скучал в Орле и был счастлив, встретив человека одного с собой круга и с одинаковыми, как он полагал, интересами.
Но, к удивлению своему, Вилларский заметил скоро, что Пьер очень отстал от настоящей жизни и впал, как он сам с собою определял Пьера, в апатию и эгоизм.
– Vous vous encroutez, mon cher, [Вы запускаетесь, мой милый.] – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же.
Вилларский был женат, семейный человек, занятый и делами имения жены, и службой, и семьей. Он считал, что все эти занятия суть помеха в жизни и что все они презренны, потому что имеют целью личное благо его и семьи. Военные, административные, политические, масонские соображения постоянно поглощали его внимание. И Пьер, не стараясь изменить его взгляд, не осуждая его, с своей теперь постоянно тихой, радостной насмешкой, любовался на это странное, столь знакомое ему явление.
В отношениях своих с Вилларским, с княжною, с доктором, со всеми людьми, с которыми он встречался теперь, в Пьере была новая черта, заслуживавшая ему расположение всех людей: это признание возможности каждого человека думать, чувствовать и смотреть на вещи по своему; признание невозможности словами разубедить человека. Эта законная особенность каждого человека, которая прежде волновала и раздражала Пьера, теперь составляла основу участия и интереса, которые он принимал в людях. Различие, иногда совершенное противоречие взглядов людей с своею жизнью и между собою, радовало Пьера и вызывало в нем насмешливую и кроткую улыбку.
В практических делах Пьер неожиданно теперь почувствовал, что у него был центр тяжести, которого не было прежде. Прежде каждый денежный вопрос, в особенности просьбы о деньгах, которым он, как очень богатый человек, подвергался очень часто, приводили его в безвыходные волнения и недоуменья. «Дать или не дать?» – спрашивал он себя. «У меня есть, а ему нужно. Но другому еще нужнее. Кому нужнее? А может быть, оба обманщики?» И из всех этих предположений он прежде не находил никакого выхода и давал всем, пока было что давать. Точно в таком же недоуменье он находился прежде при каждом вопросе, касающемся его состояния, когда один говорил, что надо поступить так, а другой – иначе.
Теперь, к удивлению своему, он нашел, что во всех этих вопросах не было более сомнений и недоумений. В нем теперь явился судья, по каким то неизвестным ему самому законам решавший, что было нужно и чего не нужно делать.
Он был так же, как прежде, равнодушен к денежным делам; но теперь он несомненно знал, что должно сделать и чего не должно. Первым приложением этого нового судьи была для него просьба пленного французского полковника, пришедшего к нему, много рассказывавшего о своих подвигах и под конец заявившего почти требование о том, чтобы Пьер дал ему четыре тысячи франков для отсылки жене и детям. Пьер без малейшего труда и напряжения отказал ему, удивляясь впоследствии, как было просто и легко то, что прежде казалось неразрешимо трудным. Вместе с тем тут же, отказывая полковнику, он решил, что необходимо употребить хитрость для того, чтобы, уезжая из Орла, заставить итальянского офицера взять денег, в которых он, видимо, нуждался. Новым доказательством для Пьера его утвердившегося взгляда на практические дела было его решение вопроса о долгах жены и о возобновлении или невозобновлении московских домов и дач.
Кубок мира по горнолыжному спорту сезона 2010/2011 годов — 44-й по счёту сезон Кубка мира, который начался 23 октября 2010 года в австрийском Зёльдене и завершился 20 марта 2011 года в швейцарском Ленцерхайде.
С 8 по 20 февраля 2011 года в розыгрыше Кубка мира была запланирована пауза для проведения чемпионата мира 2011 года в немецком Гармиш-Партенкирхене.
Содержание
Обзор сезона
Действующими обладателями Кубка мира в общем зачёте по итогам предыдущего сезона являлись швейцарец Карло Янка и американка Линдси Вонн.
В сезоне 2010/2011 у мужчин Кубок мира в общем зачёте впервые в карьере выиграл хорват Ивица Костелич, которому в январе удалось выдать впечатляющую серию побед: со 2 по 30 января из 14 стартов Костелич выиграл 7 и ещё дважды был вторым. После этой серии судьба «Хрустального глобуса» за победу в общём зачёте фактически была решена, хотя после январских успехов Ивица ни разу не поднимался на призовой подиум на этапах Кубка мира. Кроме общего зачёта Костелич выиграл также зачёты слалома и комбинации. Выиграв общий зачёт Кубка мира, Ивица повторил достижение своей знаменитой младшей сестры Яницы Костелич, которая трижды выигрывала общий зачёт Кубка мира. Впервые в карьере занявший второе место в общем зачёте опытный швейцарец Дидье Кюш (до этого он трижды был третьим) выиграл также зачёты скоростного спуска (4-й раз в карьере) и супергиганта (впервые). Американец Тед Лигети третий раз за последние 4 сезона выиграл зачёт гигантского слалома.
У женщин борьба за победу в общем зачёте была гораздо напряжённее. С самого начала сезона лидерство захватили немка Мария Риш и американка Линдси Вонн, которая выиграла три последних Кубка мира подряд. Бо́льшую часть сезона Риш шла немного впереди американки, но после скоростного спуска 16 марта на финальном этапе Кубка мира в Ленцерхайде вперёд вырвалась Вонн (4-е место в скоростном спуске против 17-го у Риш). По программе оставалось всего 3 старта — супергигант, гигантский слалом и слалом. В супергиганте сильнее на протяжении сезона выглядела Вонн, в слаломе — Риш, а в гигантском слаломе обе выступали не очень успешно. В итоге в связи с тёплой погодой в Ленцерхайде был проведён только слалом, а два остальные старта отменены. В слаломе 18 марта Мария Риш заняла 4-е место, лишь на 0,02 сек отстав от третьего места, Вонн же выступила неудачно, показав в итоге лишь 13-е время. По результатам этого последнего старта Риш обошла Вонн на 3 очка (1728 против 1725) и впервые в карьере выиграла общий зачёт Кубка мира. Риш стала третьей немкой после Рози Миттермайер (1975/76) и Кати Зайцингер (1995/96 и 1997/98), выигравшей общий зачёт Кубка мира. Вонн довольствовалась 3 малыми «Хрустальными глобусами» в зачёте скоростного спуска, супергиганта и комбинации (Риш же не выиграла ни одного зачёта отдельных дисциплин). В зачёте слалома уверенно победила австрийка Марлис Шильд, одержавшая 6 побед на этапах в этой дисциплине, а в гигантском слаломе лучшей была немка Виктория Ребенсбург.
Общий зачёт Кубка наций в 22-й раз подряд выиграли австрийцы. Они же первенствовали в зачёте среди мужчин (19-й раз подряд) и среди женщин (13-й раз подряд). При этом ни один австриец или австрийка не попали в тройку лучших по итогам общего зачёта Кубка, а единственную победу в зачёте отдельной дисциплины принесла Марлис Шильд в слаломе. В общем зачёте швейцарцы 5-й раз подряд заняли второе место, а итальянцы 4-й раз подряд — третье.
Общий зачёт
МужчиныОбщий итог после 36 стартов
|
ЖенщиныОбщий итог после 33 стартов
|
Результаты этапов
Легенда
- СС — скоростной спуск
- СГ — супергигант
- Г — гигантский слалом
- Сл — слалом
- К — комбинация
- СК — суперкомбинация
- П — параллельный слалом
В скобках после имени победителя указано, какой по счету этап Кубка мира за карьеру был выигран
Мужчины
| Дата | Место | Вид | Победитель | Второе место | Третье место | Прим. |
|---|---|---|---|---|---|---|
| |
 Зёльден, Австрия
|
Г | Гонка отменена после первой попытки из-за тумана[1] | |||
| 14 ноя 2010 |  Леви, Финляндия
|
Сл |  Жан-Батист Гранж (7)
|
 Андре Мюрер
|
 Ивица Костелич
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=62230] |
| 27 ноя 2010 |  Лейк Луиз, Канада
|
СС | Михаэль Вальххофер (16)
|
Марио Шайбер  Аксель Лунд Свиндаль
|
— | [www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=62282] |
| 28 ноя 2010 | СГ |  Тобиас Грюненфельдер (1)
|
Карло Янка
|
Ромед Бауман
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=62283] | |
| |
 Бивер Крик, США
|
СС | Гонка отменена из-за сильных ветров[2], перенесена на 11 марта в Квитфьелль[3] | |||
| 4 дек 2010 | СГ | Георг Штрайтбергер (2)
|
Адриен Тео
|
Дидье Кюш
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=62287] | |
| 5 дек 2010 | Г | Тед Лигети (6)
|
Хьетиль Янсруд
|
Марсель Хиршер
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=62288] | |
| 11 дек 2010 | Валь-д'Изер, Франция
|
Г | Тед Лигети (7)
|
Аксель Лунд Свиндаль
|
 Массимилиано Блардоне
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=62291] |
| 12 дек 2010 | Сл | Марсель Хиршер (3)
|
Бенджамин Райх
|
Стив Миссилье
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=62292] | |
| 17 дек 2010 | Валь Гардена, Италия
|
СГ | Михаэль Вальххофер (17)
|
 Штефан Кепплер
|
Эрик Гэй
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=62295] |
| 18 дек 2010 | СС | Сильван Цурбригген (2)
|
Ромед Бауман
|
Дидье Кюш
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=62296] | |
| 19 дек 2010 | Альта-Бадья, Италия
|
Г | Тед Лигети (8)
|
Сиприен Ришар
|
Тома Фанара
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=62297] |
| 29 дек 2010 | Бормио, Италия
|
СС | Михаэль Вальххофер (18)
|
Сильван Цурбригген
|
Кристоф Иннерхофер
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=62300] |
| 2 янв 2011 | Мюнхен, Германия
|
П | Ивица Костелич (12)
|
Жюльен Лизеру
|
Боде Миллер
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=63131] |
| 6 янв 2011 | Загреб, Хорватия
|
Сл | Андре Мюрер (2)
|
Ивица Костелич
|
Маттиас Харгин
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=62993] |
| 8 янв 2011 | Адельбоден, Швейцария
|
Г | Сиприен Ришар (1) Аксель Лунд Свиндаль (14)
|
— | Тома Фанара
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=62302] |
| 9 янв 2011 | Сл | Ивица Костелич (13)
|
Марсель Хиршер
|
Райнфрид Хербст
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=62303] | |
| 14 янв 2011 | Венген, Швейцария
|
СК | Ивица Костелич (14)
|
Карло Янка
|
Аксель Лунд Свиндаль
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=62306] |
| 15 янв 2011 | СС | Клаус Крёлль (3)
|
Дидье Кюш
|
Карло Янка
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=62308] | |
| 16 янв 2011 | Сл | Ивица Костелич (15)
|
Марсель Хиршер
|
Жан-Батист Гранж
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=62309] | |
| 21 янв 2011 | Кицбюэль, Австрия
|
СГ | Ивица Костелич (16)
|
Георг Штрайтбергер
|
Аксель Лунд Свиндаль
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=62313] |
| 22 янв 2011 | СС | Дидье Кюш (15)
|
Боде Миллер
|
Адриен Тео
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=62314] | |
| 23 янв 2011 | Сл | Жан-Батист Гранж (8)
|
Ивица Костелич
|
Джулиано Раццоли
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=62315] | |
| 23 янв 2011[4] | К | Ивица Костелич (17)
|
Сильван Цурбригген
|
Ромед Бауман
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=65970] | |
| 25 янв 2011 | Шладминг, Австрия
|
Сл | Жан-Батист Гранж (9)
|
Андре Мюрер
|
Маттиас Харгин
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=62317] |
| 29 янв 2011 | Шамони, Франция
|
СС | Дидье Кюш (16)
|
Доминик Парис
|
Клаус Крёлль
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=62994] |
| 30 янв 2011 | СК | Ивица Костелич (18)
|
Натко Зрнчич-Дим
|
Аксель Лунд Свиндаль
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=62995] | |
| 5 фев 2011 | Хинтерстодер, Австрия
|
СГ | Ханнес Райхельт (5)
|
Бенджамин Райх
|
Боде Миллер
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=62320] |
| 6 фев 2011 | Г | Филипп Шёргхофер (1)
|
Хьетиль Янсруд
|
Карло Янка
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=62321] | |
| 8—20 фев 2011 | Гармиш, Германия
|
Чемпионат мира по горнолыжному спорту 2011 | ||||
| 26 фев 2011 |  Банско, Болгария
|
СК | Кристоф Иннерхофер (2)
|
Феликс Нойройтер
|
Тома Мермийо-Блонден
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=62324] |
| 27 фев 2011 | Сл | Марио Матт (13)
|
Райнфрид Хербст
|
Жан-Батист Гранж
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=62326] | |
| 5 мар 2011 |  Краньская Гора, Словения
|
Г | Карло Янка (9)
|
Алексис Пентюро
|
Тед Лигети
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=62327] |
| 6 мар 2011 | Сл | Марио Матт (14)
|
Нолан Каспер Аксель Бек
|
— | [www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=62328] | |
| 11 мар 2011[5] | Квитфьелль, Норвегия
|
СС | Беат Фойц (1)
|
Эрик Гэй
|
Михаэль Вальххофер
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=62286] |
| 12 мар 2011 | СС | Михаэль Вальххофер (19)
|
Клаус Крёлль
|
Беат Фойц
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=62331] | |
| 13 мар 2011 | СГ | Дидье Кюш (17)
|
Клаус Крёлль
|
Йоахим Пухнер
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=62332] | |
| 16 мар 2011 | Ленцерхайде, Швейцария
|
СС | Адриен Тео (1)
|
Йоахим Пухнер
|
Аксель Лунд Свиндаль
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=62359] |
| |
СГ | Старт отменён из-за дождя, переноса на другую дату не было | ||||
| |
Г | Старт отменён из-за плохих погодных условий, переноса на другую дату не было | ||||
| 19 мар 2011 | Сл | Джулиано Раццоли (2)
|
Марио Матт
|
Феликс Нойройтер
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=62365] | |
Женщины
| Дата | Место | Вид | Победительница | Второе место | Третье место | Прим. |
|---|---|---|---|---|---|---|
| 23 окт 2010 | Зёльден, Австрия
|
Г | Виктория Ребенсбург (1)
|
Катрин Хёльцль
|
Мануэла Мёльгг
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=62227] |
| 13 ноя 2010 | Леви, Финляндия
|
Сл | Марлис Шильд (24)
|
Мария Риш
|
Таня Поутиайнен
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=62229] |
| 27 ноя 2010 | Аспен, США
|
Г | Тесса Ворле (3)
|
Виктория Ребенсбург
|
Катрин Хёльцль
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=62231] |
| 28 ноя 2010 | Сл | Мария Пиетиля Хольмнер (1)
|
Мария Риш
|
Таня Поутиайнен
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=62232] | |
| 3 дек 2010 | Лейк Луиз, Канада
|
СС | Мария Риш (15)
|
Линдси Вонн
|
Элизабет Гёргль
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=62235] |
| 4 дек 2010 | СС | Мария Риш (16)
|
Линдси Вонн
|
Доминик Гизен
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=62236] | |
| 5 дек 2010 | СГ | Линдси Вонн (34)
|
Мария Риш
|
Джулия Манкусо
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=62237] | |
| |
Санкт-Мориц, Швейцария
|
СГ | Гонка отменена по ходу 1-й попытки из-за сильных ветров и перенесена на 17 декабря в Валь-д'Изер[6][7] | |||
| 12 дек 2010 | Г | Тесса Ворле (4)
|
Таня Поутиайнен
|
Тина Мазе
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=62241] | |
| |
Валь-д'Изер, Франция
|
СГ | Гонка отменена из-за сильного снегопада[9] и перенесена на 21 января в Кортину-д'Ампеццо | |||
| 18 дек 2010 | СС | Линдси Вонн (35)
|
Надя Камер
|
Лара Гут
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=62244] | |
| 19 дек 2010 | К | Линдси Вонн (36)
|
Элизабет Гёргль
|
Николь Хосп
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=62245] | |
| 21 дек 2010 | Куршевель, Франция
|
Сл | Марлис Шильд (25)
|
Таня Поутиайнен
|
Тина Мазе
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=62247] |
| 28 дек 2010 | Земмеринг, Австрия
|
Г | Тесса Ворле (5)
|
Мария Риш
|
Катрин Хёльцль
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=62250] |
| 29 дек 2010 | Сл | Марлис Шильд (26)
|
Мария Риш
|
Кристина Гайгер
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=62251] | |
| 2 янв 2011 | Мюнхен, Германия
|
П | Мария Пиетиля Хольмнер (2)
|
Тина Мазе
|
Элизабет Гёргль
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=62997] |
| 4 янв 2011 | Загреб, Хорватия
|
Сл | Марлис Шильд (27)
|
Мария Риш
|
Мануэла Мёльгг
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=62252] |
| 8 янв 2011 | Цаухензее, Австрия
|
СС | Линдси Вонн (37)
|
Аня Персон
|
Анна Феннингер
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=62255] |
| 9 янв 2011 | СГ | Лара Гут (2)
|
Линдси Вонн
|
Доминик Гизен
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=62256] | |
| 11 янв 2011 | Флахау, Австрия
|
Сл | Мария Риш (17) Таня Поутиайнен (11)
|
— | Настасья Ноэн
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=62371] |
| |
Марибор, Словения
|
Г | Гонка отменена по ходу первой попытки из-за тёплой погоды[10] | |||
| |
Сл | Гонка отменена из-за тёплой погоды | ||||
| 21 янв 2011[11] | Кортина-д’Ампеццо, Италия
|
СГ | Линдси Вонн (38)
|
Аня Персон
|
Анна Феннингер
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=62240] |
| 22 янв 2011 | СС | Мария Риш (18)
|
Джулия Манкусо
|
Линдси Вонн
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=62261] | |
| 23 янв 2011 | СГ | Линдси Вонн (39)
|
Мария Риш
|
Лара Гут
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=62262] | |
| |
Сестриере, Италия
|
СС | Гонка отменена из-за тумана и перенесена на 30 января, а затем из-за сильного снега вообще отменена | |||
| |
СК | Гонка отменена из-за сильного снегопада, перенесена на 4 марта в Тарвизио | ||||
| 4 фев 2011 | Цвизель, Германия
|
Сл | Марлис Шильд (28)
|
 Вероника Зузулова
|
Таня Поутиайнен
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=62269] |
| 6 фев 2011[12] | Г | Виктория Ребенсбург (2)
|
Федерика Бриньоне
|
Катрин Цеттель
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=62268] | |
| 8—20 фев 2011 | Гармиш, Германия
|
Чемпионат мира по горнолыжному спорту 2011 | ||||
| 25 фев 2011 | Оре, Швеция
|
СК | Мария Риш (19)
|
Тина Мазе
|
Элизабет Гёргль
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=62272] |
| 26 фев 2011 | СС | Линдси Вонн (40)
|
Тина Мазе
|
Мария Риш
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=63143] | |
| 27 фев 2011 | СГ | Мария Риш (20)
|
Линдси Вонн
|
Джулия Манкусо
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=63144] | |
| 4 мар 2011[13] | Тарвизио, Италия
|
СК | Тина Мазе (10)
|
Линдси Вонн
|
Мария Риш
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=62266] |
| 5 мар 2011 | СС | Аня Персон (42)
|
Линдси Вонн
|
Элизабет Гёргль
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=62276] | |
| 6 мар 2011 | СГ | Линдси Вонн (41)
|
Джулия Манкусо
|
Мария Риш
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=62277] | |
| 11 мар 2011 |  Шпиндлерув Млын, Чехия
|
Г | Виктория Ребенсбург (3)
|
Дениз Карбон
|
Линдси Вонн
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=62278] |
| 12 мар 2011 | Сл | Марлис Шильд (29)
|
Катрин Цеттель
|
Тина Мазе
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=62279] | |
| 16 мар 2011 | Ленцерхайде, Швейцария
|
СС | Джулия Манкусо (5)
|
Лара Гут
|
Элизабет Гёргль
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=62358] |
| |
СГ | Старт отменён из-за дождя, переноса на другую дату не было | ||||
| 18 мар 2011 | Сл | Тина Мазе (11)
|
Марлис Шильд
|
Вероника Зузулова
|
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=62362] | |
| |
Г | Старт отменён из-за плохих погодных условий, переноса на другую дату не было | ||||
Команды
| Дата | Место | Победитель | Второе место | Третье место | Прим. |
|---|---|---|---|---|---|
| 20 мар 2011 | Ленцерхайде, Швейцария
|
Германия Виктория Ребенсбург Мария Риш Зузанне Риш Фриц Допфер Штефан Кепплер Феликс Нойройтер |
Италия Федерика Бриньоне Джулия Джанезини Дениз Карбон Кристиан Девилле Манфред Мёльгг Джулиано Раццоли |
Австрия Анна Феннингер Элизабет Гёргль Михаэла Кирхгассер Ромед Бауман Ханнес Райхельт Филипп Шёргхофер |
[www.fis-ski.com/uk/604/610.html?sector=AL&raceid=62366] |
Зачёт отдельных дисциплин
Мужчины
Скоростной спускИтог после 9 гонок из 9
|
СупергигантПосле 6 гонок из 6
|
Гигантский слаломИтог после 6 гонок из 6
|
СлаломИтог после 10 гонок из 10
|
СуперкомбинацияИтог после 4 гонок из 4
|
Женщины
Скоростной спускИтог после 8 гонок из 8
|
СупергигантИтог после 6 гонок из 6
|
Гигантский слаломИтог после 6 гонок из 6
|
СлаломИтог после 9 гонок из 9
|
СуперкомбинацияИтог после 3 гонок из 3
|
Кубок наций
Общий зачётИтог после 69 гонок из 69
|
МужчиныИтог после 36 гонок из 36
|
ЖенщиныИтог после 33 гонок из 33
|
Напишите отзыв о статье "Кубок мира по горнолыжному спорту 2010/2011"
Примечания
- ↑ [news.sport-express.ru/2010-10-24/395964/ Стартовый этап Кубка мира отменён из-за тумана]. «Спорт-Экспресс» (24 октября 2010). Проверено 26 октября 2010. [www.webcitation.org/68rQZi6OY Архивировано из первоисточника 2 июля 2012].
- ↑ [news.sport-express.ru/2010-12-04/404250/ Скоростной спуск в Бивер-Крик отменен]. «Спорт-Экспресс» (4 декабря 2010). Проверено 4 декабря 2010. [www.webcitation.org/68rQe90gQ Архивировано из первоисточника 2 июля 2012].
- ↑ [news.sport-express.ru/2010-12-07/404981/ Отмененный в Бивер-Крике скоростной спуск перенесен в Квитфьелль]. «Спорт-Экспресс» (7 декабря 2010). Проверено 8 декабря 2010. [www.webcitation.org/68rQj64op Архивировано из первоисточника 2 июля 2012].
- ↑ Отдельные старты не проводились, результаты комбинации стали итогом суммирования результатов скоростного спуска 22 января и слалома 23 января
- ↑ Перенесён с 3 декабря из Бивер-Крика
- ↑ [news.sport-express.ru/2010-12-11/405839/ Женский супергигант в Санкт-Морице отменен из-за сильного ветра]. «Спорт-Экспресс» (11 декабря 2010). Проверено 13 декабря 2010. [www.webcitation.org/68rQn1NZr Архивировано из первоисточника 2 июля 2012].
- ↑ [www.fisalpine.com/news/cancelled-super-g-from-moritz-sui-will-replaced-val-isere-fra,996.html Cancelled Super-G from St. Moritz (SUI) will be replaced in Val d'Isиre]. www.fisalpine.com (11 декабря 2010). Проверено 13 декабря 2010. [www.webcitation.org/68rQqJWpZ Архивировано из первоисточника 2 июля 2012].
- ↑ Вместо отменённого супергиганта 11 декабря в Санкт-Морице
- ↑ [news.sport-express.ru/2010-12-17/407001/ Супергигант в Валь-д'Изере отменен из-за сильного снегопада]. «Спорт-Экспресс» (17 декабря 2010). Проверено 23 декабря 2010. [www.webcitation.org/68rQrOlTg Архивировано из первоисточника 2 июля 2012].
- ↑ [news.sport-express.ru/2011-01-15/412099/ Соревнования в гигантском слаломе в Мариборе отменены]. «Спорт-Экспресс» (15 января 2011). Проверено 17 января 2011. [www.webcitation.org/68rQvZJoU Архивировано из первоисточника 2 июля 2012].
- ↑ Вместо отменённого супергиганта 17 декабря в Валь-д’Изере
- ↑ Гонка перенесена с 5 февраля из-за сильных ветров и плохой видимости
- ↑ Перенесена с 30 января из Сестриере
Ссылки
- [www.fis-ski.com/uk/disciplines/alpineskiing/fisworldcup.html Общее расписание Кубка мира 2010/2011] (англ.)
- [web.archive.org/web/20101121135235/www.fis-ski.com/data/document/1011men-sept2010.pdf Календарь мужского Кубка мира 2010/2011] (англ.)
- [web.archive.org/web/20101121135228/www.fis-ski.com/data/document/1011ladies-oct2010.pdf Календарь женского Кубка мира 2010/2011] (англ.)
| ||||||
| ||||||
Отрывок, характеризующий Кубок мира по горнолыжному спорту 2010/2011
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.
Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.
Разговаривая с Чичаговым, Кутузов, между прочим, сказал ему, что отбитые у него в Борисове экипажи с посудою целы и будут возвращены ему.
– C'est pour me dire que je n'ai pas sur quoi manger… Je puis au contraire vous fournir de tout dans le cas meme ou vous voudriez donner des diners, [Вы хотите мне сказать, что мне не на чем есть. Напротив, могу вам служить всем, даже если бы вы захотели давать обеды.] – вспыхнув, проговорил Чичагов, каждым словом своим желавший доказать свою правоту и потому предполагавший, что и Кутузов был озабочен этим самым. Кутузов улыбнулся своей тонкой, проницательной улыбкой и, пожав плечами, отвечал: – Ce n'est que pour vous dire ce que je vous dis. [Я хочу сказать только то, что говорю.]
В Вильне Кутузов, в противность воле государя, остановил большую часть войск. Кутузов, как говорили его приближенные, необыкновенно опустился и физически ослабел в это свое пребывание в Вильне. Он неохотно занимался делами по армии, предоставляя все своим генералам и, ожидая государя, предавался рассеянной жизни.
Выехав с своей свитой – графом Толстым, князем Волконским, Аракчеевым и другими, 7 го декабря из Петербурга, государь 11 го декабря приехал в Вильну и в дорожных санях прямо подъехал к замку. У замка, несмотря на сильный мороз, стояло человек сто генералов и штабных офицеров в полной парадной форме и почетный караул Семеновского полка.
Курьер, подскакавший к замку на потной тройке, впереди государя, прокричал: «Едет!» Коновницын бросился в сени доложить Кутузову, дожидавшемуся в маленькой швейцарской комнатке.
Через минуту толстая большая фигура старика, в полной парадной форме, со всеми регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял в руки перчатки и бочком, с трудом переступая вниз ступеней, сошел с них и взял в руку приготовленный для подачи государю рапорт.
Беготня, шепот, еще отчаянно пролетевшая тройка, и все глаза устремились на подскакивающие сани, в которых уже видны были фигуры государя и Волконского.
Все это по пятидесятилетней привычке физически тревожно подействовало на старого генерала; он озабоченно торопливо ощупал себя, поправил шляпу и враз, в ту минуту как государь, выйдя из саней, поднял к нему глаза, подбодрившись и вытянувшись, подал рапорт и стал говорить своим мерным, заискивающим голосом.
Государь быстрым взглядом окинул Кутузова с головы до ног, на мгновенье нахмурился, но тотчас же, преодолев себя, подошел и, расставив руки, обнял старого генерала. Опять по старому, привычному впечатлению и по отношению к задушевной мысли его, объятие это, как и обыкновенно, подействовало на Кутузова: он всхлипнул.
Государь поздоровался с офицерами, с Семеновским караулом и, пожав еще раз за руку старика, пошел с ним в замок.
Оставшись наедине с фельдмаршалом, государь высказал ему свое неудовольствие за медленность преследования, за ошибки в Красном и на Березине и сообщил свои соображения о будущем походе за границу. Кутузов не делал ни возражений, ни замечаний. То самое покорное и бессмысленное выражение, с которым он, семь лет тому назад, выслушивал приказания государя на Аустерлицком поле, установилось теперь на его лице.
Когда Кутузов вышел из кабинета и своей тяжелой, ныряющей походкой, опустив голову, пошел по зале, чей то голос остановил его.
– Ваша светлость, – сказал кто то.
Кутузов поднял голову и долго смотрел в глаза графу Толстому, который, с какой то маленькою вещицей на серебряном блюде, стоял перед ним. Кутузов, казалось, не понимал, чего от него хотели.
Вдруг он как будто вспомнил: чуть заметная улыбка мелькнула на его пухлом лице, и он, низко, почтительно наклонившись, взял предмет, лежавший на блюде. Это был Георгий 1 й степени.
На другой день были у фельдмаршала обед и бал, которые государь удостоил своим присутствием. Кутузову пожалован Георгий 1 й степени; государь оказывал ему высочайшие почести; но неудовольствие государя против фельдмаршала было известно каждому. Соблюдалось приличие, и государь показывал первый пример этого; но все знали, что старик виноват и никуда не годится. Когда на бале Кутузов, по старой екатерининской привычке, при входе государя в бальную залу велел к ногам его повергнуть взятые знамена, государь неприятно поморщился и проговорил слова, в которых некоторые слышали: «старый комедиант».
Неудовольствие государя против Кутузова усилилось в Вильне в особенности потому, что Кутузов, очевидно, не хотел или не мог понимать значение предстоящей кампании.
Когда на другой день утром государь сказал собравшимся у него офицерам: «Вы спасли не одну Россию; вы спасли Европу», – все уже тогда поняли, что война не кончена.
Один Кутузов не хотел понимать этого и открыто говорил свое мнение о том, что новая война не может улучшить положение и увеличить славу России, а только может ухудшить ее положение и уменьшить ту высшую степень славы, на которой, по его мнению, теперь стояла Россия. Он старался доказать государю невозможность набрания новых войск; говорил о тяжелом положении населений, о возможности неудач и т. п.
При таком настроении фельдмаршал, естественно, представлялся только помехой и тормозом предстоящей войны.
Для избежания столкновений со стариком сам собою нашелся выход, состоящий в том, чтобы, как в Аустерлице и как в начале кампании при Барклае, вынуть из под главнокомандующего, не тревожа его, не объявляя ему о том, ту почву власти, на которой он стоял, и перенести ее к самому государю.
С этою целью понемногу переформировался штаб, и вся существенная сила штаба Кутузова была уничтожена и перенесена к государю. Толь, Коновницын, Ермолов – получили другие назначения. Все громко говорили, что фельдмаршал стал очень слаб и расстроен здоровьем.
Ему надо было быть слабым здоровьем, для того чтобы передать свое место тому, кто заступал его. И действительно, здоровье его было слабо.
Как естественно, и просто, и постепенно явился Кутузов из Турции в казенную палату Петербурга собирать ополчение и потом в армию, именно тогда, когда он был необходим, точно так же естественно, постепенно и просто теперь, когда роль Кутузова была сыграна, на место его явился новый, требовавшийся деятель.
Война 1812 го года, кроме своего дорогого русскому сердцу народного значения, должна была иметь другое – европейское.
За движением народов с запада на восток должно было последовать движение народов с востока на запад, и для этой новой войны нужен был новый деятель, имеющий другие, чем Кутузов, свойства, взгляды, движимый другими побуждениями.
Александр Первый для движения народов с востока на запад и для восстановления границ народов был так же необходим, как необходим был Кутузов для спасения и славы России.
Кутузов не понимал того, что значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.
Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все таки выздоровел.
Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.
Во время своего выздоровления Пьер только понемногу отвыкал от сделавшихся привычными ему впечатлений последних месяцев и привыкал к тому, что его никто никуда не погонит завтра, что теплую постель его никто не отнимет и что у него наверное будет обед, и чай, и ужин. Но во сне он еще долго видел себя все в тех же условиях плена. Так же понемногу Пьер понимал те новости, которые он узнал после своего выхода из плена: смерть князя Андрея, смерть жены, уничтожение французов.
Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы, наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. Он был один в чужом городе, без знакомых. Никто от него ничего не требовал; никуда его не посылали. Все, что ему хотелось, было у него; вечно мучившей его прежде мысли о жене больше не было, так как и ее уже не было.
– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.
Он не умел видеть прежде великого, непостижимого и бесконечного ни в чем. Он только чувствовал, что оно должно быть где то, и искал его. Во всем близком, понятном он видел одно ограниченное, мелкое, житейское, бессмысленное. Он вооружался умственной зрительной трубой и смотрел в даль, туда, где это мелкое, житейское, скрываясь в тумане дали, казалось ему великим и бесконечным оттого только, что оно было неясно видимо. Таким ему представлялась европейская жизнь, политика, масонство, философия, филантропия. Но и тогда, в те минуты, которые он считал своей слабостью, ум его проникал и в эту даль, и там он видел то же мелкое, житейское, бессмысленное. Теперь же он выучился видеть великое, вечное и бесконечное во всем, и потому естественно, чтобы видеть его, чтобы наслаждаться его созерцанием, он бросил трубу, в которую смотрел до сих пор через головы людей, и радостно созерцал вокруг себя вечно изменяющуюся, вечно великую, непостижимую и бесконечную жизнь. И чем ближе он смотрел, тем больше он был спокоен и счастлив. Прежде разрушавший все его умственные постройки страшный вопрос: зачем? теперь для него не существовал. Теперь на этот вопрос – зачем? в душе его всегда готов был простой ответ: затем, что есть бог, тот бог, без воли которого не спадет волос с головы человека.
Пьер почти не изменился в своих внешних приемах. На вид он был точно таким же, каким он был прежде. Так же, как и прежде, он был рассеян и казался занятым не тем, что было перед глазами, а чем то своим, особенным. Разница между прежним и теперешним его состоянием состояла в том, что прежде, когда он забывал то, что было перед ним, то, что ему говорили, он, страдальчески сморщивши лоб, как будто пытался и не мог разглядеть чего то, далеко отстоящего от него. Теперь он так же забывал то, что ему говорили, и то, что было перед ним; но теперь с чуть заметной, как будто насмешливой, улыбкой он всматривался в то самое, что было перед ним, вслушивался в то, что ему говорили, хотя очевидно видел и слышал что то совсем другое. Прежде он казался хотя и добрым человеком, но несчастным; и потому невольно люди отдалялись от него. Теперь улыбка радости жизни постоянно играла около его рта, и в глазах его светилось участие к людям – вопрос: довольны ли они так же, как и он? И людям приятно было в его присутствии.
Прежде он много говорил, горячился, когда говорил, и мало слушал; теперь он редко увлекался разговором и умел слушать так, что люди охотно высказывали ему свои самые задушевные тайны.
Княжна, никогда не любившая Пьера и питавшая к нему особенно враждебное чувство с тех пор, как после смерти старого графа она чувствовала себя обязанной Пьеру, к досаде и удивлению своему, после короткого пребывания в Орле, куда она приехала с намерением доказать Пьеру, что, несмотря на его неблагодарность, она считает своим долгом ходить за ним, княжна скоро почувствовала, что она его любит. Пьер ничем не заискивал расположения княжны. Он только с любопытством рассматривал ее. Прежде княжна чувствовала, что в его взгляде на нее были равнодушие и насмешка, и она, как и перед другими людьми, сжималась перед ним и выставляла только свою боевую сторону жизни; теперь, напротив, она чувствовала, что он как будто докапывался до самых задушевных сторон ее жизни; и она сначала с недоверием, а потом с благодарностью выказывала ему затаенные добрые стороны своего характера.
Самый хитрый человек не мог бы искуснее вкрасться в доверие княжны, вызывая ее воспоминания лучшего времени молодости и выказывая к ним сочувствие. А между тем вся хитрость Пьера состояла только в том, что он искал своего удовольствия, вызывая в озлобленной, cyхой и по своему гордой княжне человеческие чувства.
– Да, он очень, очень добрый человек, когда находится под влиянием не дурных людей, а таких людей, как я, – говорила себе княжна.
Перемена, происшедшая в Пьере, была замечена по своему и его слугами – Терентием и Васькой. Они находили, что он много попростел. Терентий часто, раздев барина, с сапогами и платьем в руке, пожелав покойной ночи, медлил уходить, ожидая, не вступит ли барин в разговор. И большею частью Пьер останавливал Терентия, замечая, что ему хочется поговорить.
– Ну, так скажи мне… да как же вы доставали себе еду? – спрашивал он. И Терентий начинал рассказ о московском разорении, о покойном графе и долго стоял с платьем, рассказывая, а иногда слушая рассказы Пьера, и, с приятным сознанием близости к себе барина и дружелюбия к нему, уходил в переднюю.
Доктор, лечивший Пьера и навещавший его каждый день, несмотря на то, что, по обязанности докторов, считал своим долгом иметь вид человека, каждая минута которого драгоценна для страждущего человечества, засиживался часами у Пьера, рассказывая свои любимые истории и наблюдения над нравами больных вообще и в особенности дам.
– Да, вот с таким человеком поговорить приятно, не то, что у нас, в провинции, – говорил он.
В Орле жило несколько пленных французских офицеров, и доктор привел одного из них, молодого итальянского офицера.
Офицер этот стал ходить к Пьеру, и княжна смеялась над теми нежными чувствами, которые выражал итальянец к Пьеру.
Итальянец, видимо, был счастлив только тогда, когда он мог приходить к Пьеру и разговаривать и рассказывать ему про свое прошедшее, про свою домашнюю жизнь, про свою любовь и изливать ему свое негодование на французов, и в особенности на Наполеона.
– Ежели все русские хотя немного похожи на вас, – говорил он Пьеру, – c'est un sacrilege que de faire la guerre a un peuple comme le votre. [Это кощунство – воевать с таким народом, как вы.] Вы, пострадавшие столько от французов, вы даже злобы не имеете против них.
И страстную любовь итальянца Пьер теперь заслужил только тем, что он вызывал в нем лучшие стороны его души и любовался ими.
Последнее время пребывания Пьера в Орле к нему приехал его старый знакомый масон – граф Вилларский, – тот самый, который вводил его в ложу в 1807 году. Вилларский был женат на богатой русской, имевшей большие имения в Орловской губернии, и занимал в городе временное место по продовольственной части.
Узнав, что Безухов в Орле, Вилларский, хотя и никогда не был коротко знаком с ним, приехал к нему с теми заявлениями дружбы и близости, которые выражают обыкновенно друг другу люди, встречаясь в пустыне. Вилларский скучал в Орле и был счастлив, встретив человека одного с собой круга и с одинаковыми, как он полагал, интересами.
Но, к удивлению своему, Вилларский заметил скоро, что Пьер очень отстал от настоящей жизни и впал, как он сам с собою определял Пьера, в апатию и эгоизм.
– Vous vous encroutez, mon cher, [Вы запускаетесь, мой милый.] – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же.
Вилларский был женат, семейный человек, занятый и делами имения жены, и службой, и семьей. Он считал, что все эти занятия суть помеха в жизни и что все они презренны, потому что имеют целью личное благо его и семьи. Военные, административные, политические, масонские соображения постоянно поглощали его внимание. И Пьер, не стараясь изменить его взгляд, не осуждая его, с своей теперь постоянно тихой, радостной насмешкой, любовался на это странное, столь знакомое ему явление.
В отношениях своих с Вилларским, с княжною, с доктором, со всеми людьми, с которыми он встречался теперь, в Пьере была новая черта, заслуживавшая ему расположение всех людей: это признание возможности каждого человека думать, чувствовать и смотреть на вещи по своему; признание невозможности словами разубедить человека. Эта законная особенность каждого человека, которая прежде волновала и раздражала Пьера, теперь составляла основу участия и интереса, которые он принимал в людях. Различие, иногда совершенное противоречие взглядов людей с своею жизнью и между собою, радовало Пьера и вызывало в нем насмешливую и кроткую улыбку.
В практических делах Пьер неожиданно теперь почувствовал, что у него был центр тяжести, которого не было прежде. Прежде каждый денежный вопрос, в особенности просьбы о деньгах, которым он, как очень богатый человек, подвергался очень часто, приводили его в безвыходные волнения и недоуменья. «Дать или не дать?» – спрашивал он себя. «У меня есть, а ему нужно. Но другому еще нужнее. Кому нужнее? А может быть, оба обманщики?» И из всех этих предположений он прежде не находил никакого выхода и давал всем, пока было что давать. Точно в таком же недоуменье он находился прежде при каждом вопросе, касающемся его состояния, когда один говорил, что надо поступить так, а другой – иначе.
Теперь, к удивлению своему, он нашел, что во всех этих вопросах не было более сомнений и недоумений. В нем теперь явился судья, по каким то неизвестным ему самому законам решавший, что было нужно и чего не нужно делать.
Он был так же, как прежде, равнодушен к денежным делам; но теперь он несомненно знал, что должно сделать и чего не должно. Первым приложением этого нового судьи была для него просьба пленного французского полковника, пришедшего к нему, много рассказывавшего о своих подвигах и под конец заявившего почти требование о том, чтобы Пьер дал ему четыре тысячи франков для отсылки жене и детям. Пьер без малейшего труда и напряжения отказал ему, удивляясь впоследствии, как было просто и легко то, что прежде казалось неразрешимо трудным. Вместе с тем тут же, отказывая полковнику, он решил, что необходимо употребить хитрость для того, чтобы, уезжая из Орла, заставить итальянского офицера взять денег, в которых он, видимо, нуждался. Новым доказательством для Пьера его утвердившегося взгляда на практические дела было его решение вопроса о долгах жены и о возобновлении или невозобновлении московских домов и дач.
