Кубок ярмарок
 |
Стиль этой статьи неэнциклопедичен или нарушает нормы русского языка. Статью следует исправить согласно стилистическим правилам Википедии.
|
| Кубок ярмарок | |
| Inter-Cities Fairs Cup | |
| Основан | |
|---|---|
| Упразднён | |
| Регион | |
| Кол-во команд |
12 (первый раунд) |
| Наиболее титулован |
|
Кубок яромарок — европейский международный турнир среди клубных команд, проводившийся с 1955 по 1971 год. Появился 18 апреля 1955 года, когда в местечке Райнфельден около Базеля был организован футбольный турнир, в котором принимали участие сборные команды из городов Европы, где регулярно проходили международные ярмарки. В первых розыгрышах действовал принцип один город — одна команда. После 1968 года к участию стали приглашаться команды, занявшие призовые места в своих чемпионатах. В 1971 году он был сменён Кубком УЕФА[1][2]. Кубок ярмарок является предшественником Кубка УЕФА, но официальным турниром под эгидой УЕФА[3][4] на сегодняшний день не признан.
Содержание
История
Испанская эра
Первый розыгрыш Кубка ярмарок продолжался с 1955 по 1958 год, чтобы избежать конфликтов с национальными чемпионатами. В турнире участвовало десять команд, представляющих города Базель, Бирмингем, Копенгаген, Франкфурт-на-Майне, Вена, Кёльн, Лозанна, Лейпциг, Лондон, Милан и Загреб. Между ними было сыграно 23 матча. Первый турнир включал в себя групповой этап, часть городов была представлена не клубами, а сборными городов. Разность этих подходов ярко проявилась в составах финалистов — в то время, как в сборную Лондона входили игроки 11 (в финальных матчах - 8[5]) клубов, их соперник «Барселона» была усилена только одним игроком из «Эспаньола»[6]. После ничьей 2:2 на Стэмфорд Бридж, «Барселона» убедительно победила в ответном матче на Камп ноу 6:0. Второй розыгрыш проходил с 1958 по 1960 год. На этот раз групповой этап был отменён в пользу турнира на выбывание, число команд увеличилось до шестнадцати и было разрешено участие клубных команд. «Барселона» удержала Кубок, выиграв турнир без единого поражения а в финале обыграла со счётом 4:1 по сумме двух матчей Английский «Бирмингем Сити».Стоит отметить что Барселона в этом же сезоне играла в кубке Европейских чемпионов УЕФА где вылетела в полуфинале от Мадридского Реала по сумме двух встреч 2-6.
Третий турнир был целиком сыгран за один сезон 1960/61, как и все последующие. В этом сезоне так же отличилась «Барселона», участвовавшая сразу в двух Евро кубках в кубке ярмарок и в Кубке европейских чемпионов 1960/61. На заре евро кубков эти турниры были конкурентами со слабой или отсутствующей координацией между организаторами. Однако Кубок европейских чемпионов быстро завоевал звание главного клубного турнира, во многом за счёт участия победителей национальных чемпионатов и розыгрыша каждого турнира за один сезон. Усилия «Барселоны» привели к поражению в обоих Евро кубках. В четвертьфинале Кубка ярмарок они проиграли по сумме двух матчей 6:7 клубу Хайберниану из Эдинбурга Шотландия, а в Кубке Европейских чемпионов УЕФА проиграли финал Португальской «Бенфике»«уступив в Швейцарском Берне 2-3. Роме» понадобилось три матча, чтобы победить «Хайберниан» в полуфинале. «Бирмингем Сити» второй раз достиг финала, но вновь проиграл. После ничьей 2:2 дома, они проиграли 0:2 на выезде.
В сезоне 1961/62 правила разрешили участие трёх команд от каждой страны. Правило один город — одна команда было временно отменено и города Эдинбург, Милан и Барселона выставили по две команды. Первый был представлен клубами «Хайберниан» и «Харт оф Мидлотиан», от второго выступали «Интер» и «Милан», из последнего приехали «Барселона» и «Эспаньол». В результате новых правил началась эра испанцев. К «Барселоне» регулярно присоединялись «Валенсия» и «Реал Сарагоса». Эти три клуба выиграли шесть Кубков в период с 1958 по 1966 год. Кубок ярмарок также видел три испанских финала в 1962, 1964 и 1966 годах. В финале 1962 года «Валенсия» победила «Барселону» по сумме двух матчей со счётом 7:3, в финале 1963 она защитила свой титул, победив «Динамо» (Загреб) по сумме двух матчей со счётом 4:1. Она также попала в финал 1964 года, но проиграла со счётом 2:1 «Реалу» Сарагоса в единственном матче на Камп Ноу.
В турнире 1965 года участвовали 48 команд, доказав повышающийся статус Кубка ярмарок. В этом розыгрыше был второй финал без участия испанских клубов. Венгерский «Ференцварош» обыграл «Ювентус» в очередном одноматчевом финале. Турнир 1966 года принёс много неожиданностей. «Челси» выбил «Рому», а «Лидс Юнайтед» обыграл «Валенсию», заканчивавшую матч без трёх игроков. «Лидс Юнайтед» уступил в полуфинале «Реалу» Сарагоса. В финале «Барселона» по сумме двух матчей обыграла «Реал» Сарагоса.
Английская эра
Турнир 1967 проявил выход на первые роли английских клубов, а Лидс Юнайтед вышел в финал. Хотя они и проиграли Динамо (Загреб), но достигли своего в следующем сезоне, победив Ференцварош и став первым английским клубом, выигравшим турнир. Последующие победы Ньюкасл Юнайтед и Арсенал (Лондон), а также вторая победа Лидс Юнайтед и в результате — английские клубы выиграли последние четыре Кубка ярмарок. В последнем финале Лидс Юнайтед одержал победу над Ювентусом, забив больше мячей на чужом поле.
Кубок УЕФА
К 1971 года стало очевидно, что соревнование вышло за рамки «ярмарочного» турнира и УЕФА взял на себя полномочия по проведению розыгрыша, переименовав его в Кубок УЕФА, заменив приз и изменив правила отбора участников. В завершение Кубка ярмарок УЕФА разыграла его приз между его последним обладателем (Лидс Юнайтед) и трёхкратным обладателем Кубка (Барселона). Барселона, победив со счётом 2:1, завоевала право вечного обладания Кубком.
Изменения в правилах поначалу не коснулись принципа один город — одна команда, плохо влиявшего на английских участников сезона 1969-70, когда Ливерпуль (2 место в английском чемпионате), Арсенал (4 место), Саутгемптон (7 место) и Ньюкасл Юнайтед (9 место) попали в число участников турнира, а Эвертон (3 место), Челси (5 место), Тоттенхэм Хотспур (6 место) и Вест Хэм Юнайтед (8 место) оказались за бортом. Правило было отменено только в 1976, когда Эвертон, занявший 4 место, не попал в число участников из-за Ливерпуля, занявшего 2 место. Их протест привёл к отмене анахронизма.
Финалы
д.в. — в дополнительное время
Победители и финалисты
По клубам
| Клуб | Победы в финале |
Поражения в финале |
Годы побед | Годы поражений |
|---|---|---|---|---|
 Барселона |
3 | 1 | 1955/58, 1958/60, 1965/66 | 1961/62 |
| Валенсия |
2 | 1 | 1961/62, 1962/63 | 1963/64 |
 Лидс Юнайтед |
2 | 1 | 1967/68, 1970/71 | 1966/67 |
| Реал Сарагоса |
1 | 1 | 1963/64 | 1965/66 |
 Динамо Загреб |
1 | 1 | 1966/67 | 1962/63 |
 Ференцварош |
1 | 1 | 1964/65 | 1967/68 |
 Рома |
1 | 0 | 1960/61 | |
| Ньюкасл Юнайтед |
1 | 0 | 1968/69 | |
| Арсенал |
1 | 0 | 1969/70 | |
| Бирмингем Сити |
0 | 2 | 1958/60, 1960/61 | |
| Ювентус |
0 | 2 | 1964/65, 1970/71 | |
| Сборная Лондона |
0 | 1 | 1955/58 | |
| Уйпешт |
0 | 1 | 1968/69 | |
 Андерлехт |
0 | 1 | 1969/70 |
По странам
| Страна | Победы | Финалы |
|---|---|---|
| Испания
|
6 | 3 |
| Англия
|
4 | 4 |
| Венгрия
|
1 | 2 |
| Италия
|
1 | 2 |
| Югославия
|
1 | 1 |
| Бельгия
|
0 | 1 |
См. также
Напишите отзыв о статье "Кубок ярмарок"
Ссылки
- [www0.risc.uni-linz.ac.at/misc-info/rsssf/tables/ec3a.html Результаты на Rsssf]
Примечания
- ↑ [www.uefa.com/uefa/news/kind=1/newsid=2571.html uefa.com]
- ↑ [www.uefa.com/competitions/supercup/news/kind=32/newsid=447085.html uefa.com — UEFA Super Cup — News & Features — News specific]
- ↑ [www.uefa.com/uefaeuropaleague/history/ New format provides fresh impetus]. UEFA. [www.webcitation.org/6GajFJff7 Архивировано из первоисточника 13 мая 2013].
- ↑ [www.uefa.com/uefa/aboutuefa/organisation/history/chapter=1/ 1954-1962: Birth of UEFA]. UEFA (15 ноября 2011). Проверено 9 мая 2012. [www.webcitation.org/6GajGSCOo Архивировано из первоисточника 13 мая 2013].
- ↑ Arsenal, Brentford, Charlton Athletic, Chelsea, Fulham, Leyton Orient, Tottenham Hotspur, West Ham United. В турнире участвовали также игроки Crystal Palace, Millwall и Queens Park Rangers. [en.wikipedia.org/wiki/London_XI London XI]
- ↑ [ca.wikipedia.org/wiki/Copa_de_les_Ciutats_en_Fires Copa de les Ciutats en Fires]
| ||||||||||||||
| ||||||
Отрывок, характеризующий Кубок ярмарок
Соня чувствовала, что это была правда, что единственная возможность поправления дел Ростовых была женитьба на богатой и что княжна была хорошая партия. Но ей было это очень горько. Несмотря на свое горе или, может быть, именно вследствие своего горя, она на себя взяла все трудные заботы распоряжений об уборке и укладке вещей и целые дни была занята. Граф и графиня обращались к ней, когда им что нибудь нужно было приказывать. Петя и Наташа, напротив, не только не помогали родителям, но большею частью всем в доме надоедали и мешали. И целый день почти слышны были в доме их беготня, крики и беспричинный хохот. Они смеялись и радовались вовсе не оттого, что была причина их смеху; но им на душе было радостно и весело, и потому все, что ни случалось, было для них причиной радости и смеха. Пете было весело оттого, что, уехав из дома мальчиком, он вернулся (как ему говорили все) молодцом мужчиной; весело было оттого, что он дома, оттого, что он из Белой Церкви, где не скоро была надежда попасть в сраженье, попал в Москву, где на днях будут драться; и главное, весело оттого, что Наташа, настроению духа которой он всегда покорялся, была весела. Наташа же была весела потому, что она слишком долго была грустна, и теперь ничто не напоминало ей причину ее грусти, и она была здорова. Еще она была весела потому, что был человек, который ею восхищался (восхищение других была та мазь колес, которая была необходима для того, чтоб ее машина совершенно свободно двигалась), и Петя восхищался ею. Главное же, веселы они были потому, что война была под Москвой, что будут сражаться у заставы, что раздают оружие, что все бегут, уезжают куда то, что вообще происходит что то необычайное, что всегда радостно для человека, в особенности для молодого.31 го августа, в субботу, в доме Ростовых все казалось перевернутым вверх дном. Все двери были растворены, вся мебель вынесена или переставлена, зеркала, картины сняты. В комнатах стояли сундуки, валялось сено, оберточная бумага и веревки. Мужики и дворовые, выносившие вещи, тяжелыми шагами ходили по паркету. На дворе теснились мужицкие телеги, некоторые уже уложенные верхом и увязанные, некоторые еще пустые.
Голоса и шаги огромной дворни и приехавших с подводами мужиков звучали, перекликиваясь, на дворе и в доме. Граф с утра выехал куда то. Графиня, у которой разболелась голова от суеты и шума, лежала в новой диванной с уксусными повязками на голове. Пети не было дома (он пошел к товарищу, с которым намеревался из ополченцев перейти в действующую армию). Соня присутствовала в зале при укладке хрусталя и фарфора. Наташа сидела в своей разоренной комнате на полу, между разбросанными платьями, лентами, шарфами, и, неподвижно глядя на пол, держала в руках старое бальное платье, то самое (уже старое по моде) платье, в котором она в первый раз была на петербургском бале.
Наташе совестно было ничего не делать в доме, тогда как все были так заняты, и она несколько раз с утра еще пробовала приняться за дело; но душа ее не лежала к этому делу; а она не могла и не умела делать что нибудь не от всей души, не изо всех своих сил. Она постояла над Соней при укладке фарфора, хотела помочь, но тотчас же бросила и пошла к себе укладывать свои вещи. Сначала ее веселило то, что она раздавала свои платья и ленты горничным, но потом, когда остальные все таки надо было укладывать, ей это показалось скучным.
– Дуняша, ты уложишь, голубушка? Да? Да?
И когда Дуняша охотно обещалась ей все сделать, Наташа села на пол, взяла в руки старое бальное платье и задумалась совсем не о том, что бы должно было занимать ее теперь. Из задумчивости, в которой находилась Наташа, вывел ее говор девушек в соседней девичьей и звуки их поспешных шагов из девичьей на заднее крыльцо. Наташа встала и посмотрела в окно. На улице остановился огромный поезд раненых.
Девушки, лакеи, ключница, няня, повар, кучера, форейторы, поваренки стояли у ворот, глядя на раненых.
Наташа, накинув белый носовой платок на волосы и придерживая его обеими руками за кончики, вышла на улицу.
Бывшая ключница, старушка Мавра Кузминишна, отделилась от толпы, стоявшей у ворот, и, подойдя к телеге, на которой была рогожная кибиточка, разговаривала с лежавшим в этой телеге молодым бледным офицером. Наташа подвинулась на несколько шагов и робко остановилась, продолжая придерживать свой платок и слушая то, что говорила ключница.
– Что ж, у вас, значит, никого и нет в Москве? – говорила Мавра Кузминишна. – Вам бы покойнее где на квартире… Вот бы хоть к нам. Господа уезжают.
– Не знаю, позволят ли, – слабым голосом сказал офицер. – Вон начальник… спросите, – и он указал на толстого майора, который возвращался назад по улице по ряду телег.
Наташа испуганными глазами заглянула в лицо раненого офицера и тотчас же пошла навстречу майору.
– Можно раненым у нас в доме остановиться? – спросила она.
Майор с улыбкой приложил руку к козырьку.
– Кого вам угодно, мамзель? – сказал он, суживая глаза и улыбаясь.
Наташа спокойно повторила свой вопрос, и лицо и вся манера ее, несмотря на то, что она продолжала держать свой платок за кончики, были так серьезны, что майор перестал улыбаться и, сначала задумавшись, как бы спрашивая себя, в какой степени это можно, ответил ей утвердительно.
– О, да, отчего ж, можно, – сказал он.
Наташа слегка наклонила голову и быстрыми шагами вернулась к Мавре Кузминишне, стоявшей над офицером и с жалобным участием разговаривавшей с ним.
– Можно, он сказал, можно! – шепотом сказала Наташа.
Офицер в кибиточке завернул во двор Ростовых, и десятки телег с ранеными стали, по приглашениям городских жителей, заворачивать в дворы и подъезжать к подъездам домов Поварской улицы. Наташе, видимо, поправились эти, вне обычных условий жизни, отношения с новыми людьми. Она вместе с Маврой Кузминишной старалась заворотить на свой двор как можно больше раненых.
– Надо все таки папаше доложить, – сказала Мавра Кузминишна.
– Ничего, ничего, разве не все равно! На один день мы в гостиную перейдем. Можно всю нашу половину им отдать.
– Ну, уж вы, барышня, придумаете! Да хоть и в флигеля, в холостую, к нянюшке, и то спросить надо.
– Ну, я спрошу.
Наташа побежала в дом и на цыпочках вошла в полуотворенную дверь диванной, из которой пахло уксусом и гофманскими каплями.
– Вы спите, мама?
– Ах, какой сон! – сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
– Мама, голубчик, – сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко приставляя свое лицо к ее лицу. – Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите… – говорила она быстро, не переводя духа.
– Какие офицеры? Кого привезли? Ничего не понимаю, – сказала графиня.
Наташа засмеялась, графиня тоже слабо улыбалась.
– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.
M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
– Нельзя, барышня, уж пробовали, – сказал буфетчнк.
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.
Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
