Кубрик, Стэнли

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Стэнли Кубрик
Stanley Kubrick

Селфи, сделанное в 1949 году.
Имя при рождении:

Стэнли Кубрик (англ. Stanley Kubrick)

Место рождения:

Манхэттен, Нью-Йорк, США

Место смерти:

Харпенден, Хартфордшир, Англия, Великобритания

Гражданство:

США США
Великобритания Великобритания

Профессия:

кинорежиссёр
сценарист
кинопродюсер
монтажёр
кинооператор

Карьера:

19511999

Направление:

Новый Голливуд

Стэ́нли Ку́брик (англ. Stanley Kubrick [ˈkuːbrɪk]; 26 июля 1928 — 7 марта 1999) — американский и британский кинорежиссёр, фотограф и продюсер, один из самых влиятельных кинематографистов второй половины XX столетия. Фильмы Кубрика, большая часть которых основана на литературных произведениях, сняты с большим техническим мастерством. К особенностям его режиссёрского почерка относят специфическое использование крупных планов, необычного панорамирования, наплыва, а также необычное употребление популярной и классической музыки. Кубрик часто изображает одиночество человека в том мире, который он создал для себя, и изоляции от окружающей действительности.





Содержание

Биография

Ранние годы

Стэнли Кубрик родился 26 июля 1928 года в Нью-Йорке, в семье евреев — выходцев из Австро-Венгерской империи. Его отец, Якоб (позже Жак Леонард) Кубрик (Jacob Cubrick, или Jacques Leonard Kubrick, 1902—1985), был родом из Восточной Галиции и работал врачом-хирургом. Мать, Гертруда (позже Сэйди) Первелер (Sadie Gertrude Perveler, 1903—1985), происходила из Буковины и была домохозяйкой. В детстве Стэнли жил в Бронксе, в квартире 2160 на проспекте Клинтона.[1] Семья Кубрик не была религиозной, хотя Якоб и Гертруда были женаты по еврейской церемонии[2].

Отец Стэнли научил его игре в шахматы в возрасте двенадцати лет, и этой игрой он оставался одержим на протяжении всей своей жизни. Кроме того, отец купил для сына фотокамеру фирмы Graflex, когда тому было тринадцать лет, что повлияло на дальнейшее его увлечение фотографией. В старших классах Кубрик играл на ударных в школьном свинг-коллективе и одно время мечтал стать джаз-музыкантом.[3][прим 1] Родители очень любили Стэнли и предоставляли ему большую свободу: он гулял по городу и занимался тем, что ему было интересно.[3]

После начальной школы Кубрик поступил в среднюю школу имени Уильяма Говарда Тафта, где учился с 1941 по 1945 годы. У него была плохая успеваемость, 67 баллов из ста в среднем[4]. Школу он окончил в 1945 году, но из-за плохих знаний не смог поступить в высшее учебное заведение. Позже, Кубрик пренебрежительно отзывался о своем воспитании и образовании, утверждая, что ничего в школе его не интересовало.[1] Родители отправили его жить в Лос-Анджелес к родственникам, где он жил в течение года. Ещё в средней школе он был выбран на год официальным школьным фотографом. В 1946 году он часто посещал вечерние занятия в Городском колледже Нью-Йорка (англ. City College of New York; CCNY), но затем их бросил.[5] В конце концов, он начал искать работу в качестве независимого фотографа и подыскивать место учёбы. В 1946 году он стал подрабатывать фотографом для журнала Look, а затем стал их штатным фотографом[прим 2]. Кроме того, Кубрик зарабатывал игрой в шахматы в Вашингтон-сквер и в различных шахматных клубах Манхэттена.[6]За годы работы в журнале Look Кубрик женился на Тобе Этте Метц (родилась в 1930 году) 29 мая 1948 года. Они жили в Гринвич-Виллидж, и развелись в 1951 году. В это время Кубрик начал посещать показы фильмов в музее современного искусства и кинотеатрах Нью-Йорка. Он был особенно вдохновлён творчеством Макса Офюльса, чьи фильмы впоследствии повлияли на визуальный стиль Кубрика.

Первые фильмы

В 1951 году друг Кубрика, Алекс Зингер, убедил его, что ему следует начать зарабатывать на съёмках короткометражных документальных фильмов для компании March of Time — поставщика кинохроники в кинотеатры. Кубрик согласился и на собственные деньги снял короткометражный документальный фильм «День схватки» в 1951 году. В фильме, в частности, был использован необычный стиль съёмки, который стал одним из ярких операторских приёмов Кубрика[7]. Хотя компания March of Time разорилась в том же году, Кубрик продал «День схватки» кинокомпании RKO Pictures за $ 100. Вдохновлённый своим ранним успехом, Кубрик уволился из журнала Look и начал работать над своим вторым короткометражным документальным фильмом, «Летящий падре» (1951), финансируемым RKO. Третьей его работой был короткометражный фильм «Морские наездники» (1953), первый цветной фильм Кубрика. Это был 30-минутный рекламный фильм, созданный для международного профсоюза моряков. Эти три фильма составляют единственные сохранившиеся документальные работы Кубрика. Однако, считается, что он был вовлечён в съёмки других короткометражных фильмов, которые были утрачены. Ни одна из этих плёнок никогда не была официально выпущена, хотя они широко транслировались, а их фрагменты используются в документальном фильме «Стэнли Кубрик: Жизнь в кино». Кроме того, «День схватки» и «Летящий падре» были показаны по каналу ТСМ.

«Страх и вожделение», «Поцелуй убийцы»

Кубрик перешёл на съёмки фильмов с картины «Страх и вожделение» (1953), рассказ о команде солдат, пойманных в тылу врага во время боевых действий. Хоть картина «Страх и вожделение» получила положительные отзывы, в результате фильм провалился в прокате. В более поздние годы Кубрик смущался от упоминания этого фильма, который он стал называть любительской работой. Он отказывался показывать свой фильм по телевидению и сделал все возможное, чтобы убрать этот фильм из общественного обращения[8]. Но по крайней мере один экземпляр остался в руках частного коллекционера и впоследствии (после смерти режиссёра) фильм был издан на VHS-кассетах, а позднее на DVD.

Во время работы над фильмом «Страх и вожделение» распался брак Кубрика с Тобой Мец. Он встретил свою вторую жену, танцовщицу и театральную художницу австрийского происхождения Рут Соботка, в 1952 году. Они жили вместе в Ист-Виллидж с 1952 года до их свадьбы, состоявшейся 15 января 1955. Тем же летом они переехали в Голливуд. Соботка сыграла эпизодическую роль в следующем фильме Кубрика, «Поцелуй убийцы» (1955), также была арт-директором на съёмках фильма «Убийство» (1956).

Так же, как и «Страх и вожделение», «Поцелуй убийцы» стал короткометражным художественным фильмом, продолжительностью чуть более часа. Фильм был встречен ограниченным коммерческим и критическим успехом. Фильм рассказывает о молодом боксёре-тяжеловесе, находящемся в конце своей карьеры, он попадает в любовный треугольник, в котором его соперник замешан в криминальных делах. Оба фильма («Страх и вожделение» и «Поцелуй убийцы») были сделаны на собственные деньги Кубрика и пожертвования друзей[9][10].

«Убийство»

Алекс Зингер представил молодого Кубрика продюсеру по имени Джеймс Б. Харрис, и они стали близкими друзьями[11]. Их бизнес-партнёрство, Harris-Kubrick Productions, будет финансировать последующие три фильма Кубрика. Они вместе купили права на роман Лайонела Уайта под названием «Перерыв на чистку», который Кубрик превратил в сценарий к фильму «Убийство». Несмотря на восхищённые рецензии и отзывы критиков, фильм не имел финансового успеха. Во многих отношениях фильм «Убийство» следовал концепциям фильмов нуар. Хотя жанр нуар достиг рекордной популярности в 1940 году, сюжет, режиссёрские приёмы и кинематографичность картины «Убийство» вызвали возрождение этого жанра, и сейчас она считается одной из лучших картин в этом жанре[12][13].

Широкая известность фильма «Убийство» принесла Harris-Kubrick Productions заинтересованность компании Metro-Goldwyn-Mayer[14]. Студия предложила им свою богатейшую коллекцию купленных прав на экранизацию рассказов, из которой Кубрик мог выбрать свой следующий проект. За это время Кубрик также сотрудничал с Колдером Уиллингтоном по экранизации австрийского романа «Жгучая тайна»[15].

«Тропы славы»

Следующим фильмом Кубрика стал «Тропы славы» (1957), в основу которого лёг роман, написанный в 1935 Хэмфри Коббом. Речь в романе (как и в фильме) идёт о французском офицере, которому высокопоставленное начальство приказало вести своих людей на смертельное задание. В результате провала миссии трёх невинных солдат обвиняют в трусости и собираются казнить, в качестве примера для других войск. Кирк Дуглас (исполнитель главной роли) сыграл важную роль в поисках и обеспечении финансирования амбициозного производства. Фильм не имел значительного коммерческого успеха, но был признан в этой отрасли киноиндустрии. Самого Кубрика после съёмок фильма стали воспринимать в качестве основного, подающего большие надежды молодого режиссёра. Критики на протяжении многих лет хвалили этот фильм[16], а Стивен Спилберг назвал его одним из своих любимых фильмов Кубрика[17].

В ходе производства «Тропы славы», в Мюнхене, Кубрик встретил романтическую молодую немецкую актрису Кристиан Харлан (в титрах указано её сценическое имя, «Сюзанна Кристиан»), которая играла единственную женскую роль в фильме. Кубрик развёлся со своей второй женой Рут Соботка, в 1957 году. Кристиана Сюзанна Харлан (родилась в 1932 г. в Германии) принадлежала к театральной семье и училась на актрису[18]. Кристиана и Стэнли поженились в 1958 году и оставались вместе до самой смерти Стэнли Кубрика в 1999 году. Во время своего брака с ним Кристина сосредоточилась на карьере художницы.

«Спартак»

После своего возвращения в Соединённые Штаты Кубрик работал в течение шести месяцев над фильмом с Марлоном Брандо под названием «Одноглазые валеты» (1961). Но их представления расходились по поводу целого ряда решений, Брандо в конечном итоге уволил Кубрика и решил собственноручно закончить фильм.[19] Кубрик работал над рядом непродюсируемых киносценариев, в том числе над сценарием к фильму «Помешанный на свободе»[20], пока Кирк Дуглас не попросил его взять на себя режиссёрские обязанности по производству фильма, продюсируемого самим Дугласом, — «Спартак» (1960). Первоначально режиссёрское кресло занимал Энтони Манн, который был уволен студией спустя две недели после начала съёмок.

Исходя из действительной истории обречённого восстания рабов Римской империи, «Спартак» был трудным проектом. В результате между Кубриком и Дугласом возникли творческие разногласия, которые выливались в открытые конфликты. Столкнувшись с отсутствием полной творческой свободы, Кубрик впоследствии отрёкся от своей большой роли в производстве фильма, что ещё больше разозлило Дугласа[21]. Дружба двух кинодеятелей, возникшая при съёмках «Троп славы», была стёрта в порошок на съёмках «Спартака». Годы спустя Дуглас называл Кубрика «талантливым дерьмом» (англ. a talented shit)[22].

Несмотря на череду разногласий, «Спартак» был коммерческим успехом и сделал Кубрику громкое имя. Однако производство этого фильма убедило Кубрика найти новые способы работы с финансированием Голливуда, оставаясь независимым от голливудских продюсеров. «Спартак» получил 4 премии «Оскар».

«Лолита» и переезд в Великобританию

В 1962 году Кубрик переехал в Англию, чтобы снять свой следующий фильм «Лолита». Здесь он и будет жить до конца своей жизни. Основной причиной для переезда послужило то, что «Лолиту» можно было снимать в стране с более мягкой цензурой, чем США. Но и после «Лолиты» Кубрику пришлось оставаться в Англии — сначала для съёмок фильма «Доктор Стрейнджлав, или Как я перестал бояться и полюбил атомную бомбу», так как Питеру Селлерсу было запрещено в тот период покидать Англию (в связи с бракоразводным процессом), и затем при работе над «Космической Одиссеей 2001 года», для которой требовалась мощность звука, недоступная тогда в Америке. Впрочем, после съёмок «Лолиты» и «Доктора Стрейнджлава» уже на ранних этапах планирования «Космической Одиссеи 2001 года» Кубрик решил поселиться в Англии навсегда.

Решив обосноваться в Англии, Кубрик купил Эббот Мид, усадьбу под Лондоном, неподалёку от киностудии в Боремвуде. Его семья поселилась в доме, обнесённом высоким забором, и почти никого не принимала. Словно для того, чтобы подчеркнуть своё двойное гражданство, режиссёр сохранил свою нью-йоркскую квартиру в районе Центрального парка.

«Лолита» стала первым фильмом Кубрика, породившим общественные споры[23]. Книга русского писателя Владимира Набокова рассказывает о романе между зрелым мужчиной по имени Гумберт и его двенадцатилетней падчерицей. Роман был уже печально известен как «непристойный» и породил знаменитый судебный процесс. Кубрик попросил Набокова адаптировать свой роман на экране. Писатель изначально подготовил 400-страничную версию сценария, который он затем сократил до 200 страниц. Окончательную версию сценария дописал сам Кубрик, а вариант Набокова вошёл в фильм лишь на 20 %[24][25][26]. Набоков опубликовал оригинальный (свой) сценарий под названием «Лолита: сценарий».

До выпуска фильма Кубрик понял, что для получения одобрения со стороны Производственного кодекса сценарий не должен быть чрезмерно провокационным. Кубрик попытался внести некоторые элементы, которые более приемлемо ссылались на сексуальные отношения Гумберта и Лолиты.

Оценки кинокритиков были смешанными после премьеры фильма; многие хвалили его за смелые решения, а другие были удивлены отсутствием близости между Лолитой и Гумбертом. Сью Лайон получила премию «Золотой глобус» в номинации «самая многообещающая начинающая актриса». Кроме того, картина была номинирована на семь наград.

«Доктор Стрейнджлав, или Как я перестал бояться и полюбил бомбу»

Следующий фильм Кубрика, «Доктор Стрейнджлав, или Как я перестал бояться и полюбил бомбу» (1964), стал культовым фильмом, а сейчас считается классикой. Роджер Эберт написал, что это лучший сатирический фильм, когда-либо сделанный[27]. Сценарной основой фильма послужил роман «Красная Тревога», написанный бывшим капитаном авиации ВВС США Питером Джорджом. «Красная тревога» является серьёзной поучительной историей о случайной атомной войне. Тем не менее, Кубрик представил условия, ведущие к ядерной войне настолько абсурдно, что эта история стала чёрной комедией.

Интересным является и то, что актёр Питер Селлерс, сыгравший эпизодическую, но ключевую роль в «Лолите», в «Докторе Стрейнджлаве» сыграл трёх разных персонажей: президента США Меркина Маффли, самого доктора Стрейнджлава и капитана Лайонела Мандрейка. Кубрик позже назвал Селлерса «Невероятным», но выразил сожаление из-за того факта, что маниакальной энергии актёру редко хватало более чем на два или три дубля. Чтобы преодолеть эту проблему, Кубрик снимал двумя камерами одновременно, давая Селлерсу импровизировать.[28]

«Доктор Стрейнджлав, или Как я перестал бояться и полюбил бомбу» стал прообразом антивоенных движений в поздних 1960-х годах (через несколько лет после выпуска фильма). В фильме было показано в высшей степени скептическое отношение к военной политике США, которая считалась идеальной (в Соединённых Штатах) до момента выпуска фильма.

«Космическая одиссея 2001 года»

Кубрик потратил пять лет на разработку своего следующего фильма, «Космическая одиссея 2001 года» (1968). Кубрик написал сценарий совместно с писателем-фантастом Артуром Кларком, расширив сюжетную линию рассказа Кларка «Часовой». «Он хотел сделать фильм, который все признали бы действительно хорошей научной фантастикой», — рассказывал Кларк.

Новаторские визуальные эффекты были созданы под надзором Кубрика, им была собрана команда, которая включала молодого Дугласа Трамбала, который позже стал известным за его работу над фильмами «Молчаливый бег» и «Бегущий по лезвию». Во время съёмок Кубрик широко использовал метод блуждающей маски для запечатления космических полетов, эта же методика использовалась также девять лет спустя Джорджем Лукасом в создании фантастической саги Звёздных войн, хотя фильм Лукаса также использовал и другие эффекты, такие как motion-control, которые были недоступны для Кубрика в середине 60-х. Яркой была работа легендарного британского оператора Джеффри Ансуорт, который позже снимал классические фильмы, такие как «Кабаре» и «Супермен». Производственным компаниям были даны консультации относительно того, каков будет дизайн специального оборудования и бытовых предметов в недалёком будущем. Редкий случай для кино: в фильме были отражены такие специфические моменты, как полная тишина вакуума космоса и реалистично изображена невесомость.

Фильм известен благодаря уместному использованию классической музыки Рихарда Штрауса «Так говорил Заратустра» и вальса Иоганна Штрауса «Голубой Дунай», сделав их на некоторое время нестираемо связанными с фильмом, особенно первого, остававшегося неизвестным широкой публике до выхода фильма. Кубрик также использовал музыку современного венгерского авангардиста-композитора Дьёрдя Лигети, хотя некоторые части его композиций были изменены без согласия Лигети[29].

Хотя в конечном итоге фильм имел огромный успех, он изначально не был принят, как неоспоримый хит. Первоначальная реакция критиков была крайне враждебной, они опирали свои нападки на отсутствие частых диалогов, медленность действия, и, казалось бы, недоступный сюжет для фильма. Один из немногих защитников фильма была Пенелопа Гиллиатт[30] которая назвала его (в рецензии журнала The New Yorker) «в каком-то роде великое кино» (англ. some kind of a great film). Фильм получал положительные отзывы молодой аудитории, особенно относящейся к контркультуре 1960-х годов, за сцены кажущегося психоделичным путешествия в бесконечном течении космоса — всё это сделало фильм хитом. Оставшись без наград в номинациях за лучшую режиссуру, лучшую работу сценариста, а также продюсерскую работу, единственный Оскар Кубрик получил за визуальные эффекты к фильму «Космическая одиссея 2001». Сегодня, однако, многие считают «Космическую одиссею 2001» величайшим научно-фантастическом фильмом всех времён[31][32].

В художественном плане «Космическая одиссея 2001 года» радикально отличалась от предыдущих работ Кубрика. Фильм содержит всего 45 минут диалога в течение всего хронометража фильма продолжительностью два часа двадцать минут. Наиболее памятные в фильме слова принадлежат компьютеру HAL 9000 в его диалогах с Дэйвом Боуманом. Некоторые утверждают, что Кубрик противопоставляет гуманизм будущего стерильному миру машин[33][34][35][36]. Неоднозначный конец фильма продолжает поражать современных зрителей и критиков. После этого фильма Кубрик больше никогда не будет столь радикально экспериментировать со спецэффектами и повествовательной формой, однако его последующие фильмы будут поддерживать некоторый уровень неопределённости, который был заложен в «Космической одиссее».

Интерпретации фильма многочисленны и довольно разнообразны. Несмотря на то, что картина была выпущена в 1968 году, она всё ещё порождает дискуссии. А когда критик Джозеф Гэльмис спросил Кубрика о смысле фильма, тот ответил[37]:

Эти вопросы я предпочитаю не обсуждать, потому что они очень субъективны и ответы на них будут меняться от зрителя к зрителю. В этом смысле фильм становится всем тем, что зритель видит в нём. Если фильм вызывает эмоции и проникает в подсознание зрителя, если он стимулирует какие бы то ни было, пусть зачаточные, мифологические и религиозные стремления и импульсы, то это его успех.

«Космическая одиссея 2001 года», пожалуй, самый известный и влиятельный фильм Кубрика. Стивен Спилберг назвал его «Большим Взрывом» (англ. Big Bang) поколения[38], сосредоточившим своё внимание на космической гонке. Он был предшественником взрыву кинорынка научной фантастики девять лет спустя, который начался с выпуска фильмов «Звёздные войны» и «Близкие контакты третьей степени». Но вышел на два года позже известнейшего «Звёздного пути».

«Заводной апельсин»

После «2001: Космическая одиссея» Кубрик начал работать над Warner Bros.-Seven Arts и снимать для неё фильмы. Сначала были попытки сделать фильм о жизни Наполеона Бонапарта. К сожалению, проект не получил финансирования и Кубрик отправился на поиски проекта, который он может снять быстро на небольшой бюджет. В итоге он остановился на «Заводном апельсине» (1971). Его адаптация романа Энтони Берджесса — «тёмное, шокирующие исследование насилия в человеческом обществе». Фильм был выпущен с рейтингом X (NC-17) на территории США, что вызвало значительные споры. А постер фильма был создан легендарным дизайнером Биллом Голдом.

Действие фильма происходит в футуристической версии Великобритании, которая имеет авторитарный и хаотический характер. Центральный персонаж фильма — подросток-хулиган по имени Алекс ДеЛардж (роль исполняет Малкольм Макдауэлл), который вместе со своей шайкой «другов» получает наслаждение от драк, грабежей, пыток и изнасилований, совершая их без совести и раскаяния. Однако жестокое избиение и убийство пожилой женщины, наконец, привело Алекса в тюрьму. Там он подвергается экспериментальному лечению отвращением, так называемой «технике Людовико», которое подавляет его стремление к агрессии, хотя он не имеет свободного нравственного выбора. При публичной демонстрации успехов техники с Алексом жестоко обращаются, но он не сопротивляется — технология сделала его меньше, чем человеком. Однако у техники был и побочный эффект: она отвращала его от классической музыки, любовь к которой была одной из немногих его человеческих черт. После освобождения он встречает своих бывших друзей, которые предали его и избили. Алекс становится пешкой в политической игре.

Обществом лента иногда воспринималась как коммунистическая (как Мишель Симан отметил в интервью с Кубриком, хотя сам он не считал фильм таковым) из-за его небольшой связи с русской культурой. Подростковый сленг имеет сильно выраженную лексику русского языка, что можно отнести к первоисточнику Берджесса. Существует несколько свидетельств того, что общество в фильме является социалистическим, или, возможно, обществом, переживающим кризис или государством фашистского строя. В романе улицы изображены в стиле русского социалистического искусства, и в фильме есть фреска социалистического уклона — работа с ненормативной лексикой. Позже в фильме, когда новое правое правительство приходит к власти, атмосфера, безусловно, становится более авторитарной, чем анархистское настроение в начале фильма. Ответ Кубрика на вопрос Симена остаётся неоднозначным: непонятно, какое точно общество представлено в фильме. Он считал, что в фильме представлено сравнение между двумя партиями политического устройства — левой и правой, — и что между ними существует довольно малая разница. Кубрик заявил, что «министр, которого сыграл Энтони Шарп, явно фигура правой партии. Писатель, Патрик Маги, это сумасшедший левый. … Они отличаются только в их догмах. Их Средства и методы почти ничем не отличаются»[39].

Кубрик снял «Заводной апельсин» быстро и почти всё время находясь в Лондоне и его окрестностях. Несмотря на низкий технологический характер в фильме по сравнению с «2001: Космическая Одиссея», Кубрик показал свой талант для инноваций; для съёмок одной сцены он бросал камеры модели «Ньюмен Синклер» с пружинным мотором с крыши для того, чтобы добиться эффекта, которого он хотел[40].

Огромное значение для сюжета играл тот факт, что главный герой - Алекс - любит классическую музыку, и что «промывка мозгов» после лечения Людовико случайно у него вызывает отвращение к его любимой девятой симфонии Бетховена. Таким образом, было естественно для Кубрика продолжать традиции, начатые в «2001: Космическая одиссея» по использованию множества классических композиций в фильме. Тем не менее, в этом фильме классическая музыка сопровождает сцены насилия и хаоса. Критики Полин Кейл (которая, как правило, не любила Кубрика) и Роджер Эберт (который часто хвалил Кубрика) нашли неприятным в использовании Кубриком классической музыки как сопровождающего фона для насилия в этом фильме; Эберт называл это «милое, дешёвое, тупиковое измерение»(англ. cute, cheap, dead-end dimension)[41], а Кейл -- «большим самомнением» (англ. self-important)[42]. Берджесс, при адаптации романа, считал, что любовь к классической музыке — это то, что в конечном итоге спасло Алекса.

«Ни один фильм за последнее десятилетие (а возможно, и за всю историю кинематографа) не содержит таких изысканных и пугающих пророчеств о будущей роли культурных объектов — живописи, архитектуры, скульптуры, музыки — в нашем обществе…» — журнал «Тайм»

Фильм был очень спорным из-за изображения подросткового группового изнасилования и насилия. Он был выпущен в том же году, что и фильм Сэма Пекинпа «Соломенные псы» и Дона Сигела «Грязный Гарри», эти три фильма вызвали яростный спор в средствах массовой информации о социальном эффекте кинематографического насилия. Споры обострились, когда похожие преступления были совершены в Англии, преступники носили те же наряды, что и герои «Заводного апельсина». Британские читатели романа отметили, что Кубрик опустил заключительную главу (которая также исключалась из американского издания книги), в котором Алекс находит успокоение, смирение и приобретает здравый смысл.

После угроз убийства его и его семьи Кубрик пошёл на необычный шаг — изъять фильм из показа в Великобритании. Он был недоступен в Соединенном Королевстве до своего переиздания в 2000 году, через год после смерти Кубрика, хотя фильм был разрешён в континентальной Европе. Кинотеатры Scala[43], в Кингс Кросс — Лондоне показали фильм в начале 1990-х годов (без разрешения режиссёра), и по настоянию Кубрика кинотеатрам был предъявлен иск, в результате которого они были закрыты, тем самым лишив Лондон одних из своих немногих независимых кинотеатров.

В середине 1990-х годов документальный фильм под названием «Запретный плод» о вопросе цензуры был выпущен в Великобритании. Кубрик не смог предотвратить использование документалистами кадров из «Заводного апельсина» в фильме.

«Барри Линдон»

Следующий фильм Кубрика, вышедший в 1975 году, был адаптацией романа Уильяма Мейкписа Теккерея «Счастье Барри Линдона» («The Luck of Barry Lyndon»), также известного как «Барри Линдон», плутовского романа о приключениях и злоключениях ирландского игрока и авантюриста 18-го века.

Полин Кейл, которая враждебно отзывалась о предыдущей работе Кубрика, нашла «Барри Линдона» холодным, медлительным и безжизненным кино[42]. Хронометраж фильма, длиной более, чем три часа отпугнул многих американских критиков и зрителей, хотя и получил множество положительных отзывов от Рекса Рида и Ричарда Шикела. Журнал Time опубликовал рецензию на фильм, а Кубрик был выдвинут на три награды Академии. Фильм в общем был номинирован на 7 наград Академии, и выиграл четыре — больше, чем любой другой фильм Кубрика. Несмотря на это, «Барри Линдон» не был успешен в США, но фильм привлёк большую аудиторию в Европе, особенно во Франции.

Как и большинство фильмов Кубрика, репутация «Барри Линдона» росла на протяжении многих лет, особенно среди других режиссёров. Режиссёр Мартин Скорсезе назвал его своим любимым фильмом из всего творчества Кубрика. Как и в других фильмах Кубрика, методы освещения сцен были весьма новаторскими. Самый известный приём заключался в том, что интерьеры сцен снимались с помощью специально адаптированного сверхсветосильного объектива f/0.7 Zeiss и камеры, изначально разработанной для NASA. Это позволило включить в фильм сцены, снятые только при свечах, создавая рассеянное освещение, в результате многие сцены фильма напоминают картины 18-го века.

Как и два предшествующих, фильм не имеет оригинальной музыки. Для создания партитуры к фильму композитор Леонард Розенман использовал ирландские народные песни (в исполнении Chieftains) в сочетании с такими произведениями, как виолончельная соната e-moll RV 40 Антонио Вивальди, двойной концерт для скрипки и гобоя И. С. Баха, клавирное трио Es-dur и c-moll’ный экспромт Франца Шуберта, а также фрагменты сочинений Вольфганга Моцарта и Джованни Паизиелло. За создание этих аранжировок Розенман получил «Оскар».

В 1976 году, художник Кен Адам, который работал с Кубриком над «Доктором Стрейнджлавом» и «Барри Линдоном», попросил Кубрика посетить недавно завершившийся этап съёмок фильма из серии об агенте 007 в студии Пайнвуд и дать рекомендации по работе над готовящимся фильмом о Джеймсе Бонде «Шпион, который меня любил». Кубрик согласился проконсультировать с условием, что никто никогда не узнает о его причастности к фильму. Этот факт был раскрыт лишь после смерти Кубрика в 1999 году, когда в 2000 году он был обнародован Адамом в документальном фильме о создании «Шпион, который меня любил» на специальном издании DVD из серии фильмов об агенте 007.

«Сияние»

Темпы работы Кубрика значительно замедлились после «Барри Линдона», и он делал ещё один фильм на протяжении пяти лет. Картина «Сияние», выпущенная в 1980 году, основана на одноимённом бестселлере писателя Стивена Кинга. Главную роль исполнил Джек Николсон. Его персонаж — Джек Торранс — писатель, испытывает материальные затруднения, поэтому принимает предложение стать смотрителем отеля «Оверлук» в межсезонье. Отель-курорт расположен в горах Колорадо и зимой из-за снега отрезан от остального мира. Джеку с семьёй — женой, Венди (Шелли Дюваль) и сыном, Дэнни, предстоит провести всю зиму в полной изоляции. Дэнни, обладающий даром видения — «сиянием», обнаруживает в отеле «гостей» — призраков, населяющих это место, бывшее когда-то индейским кладбищем. Отель открывает всё более ужасные образы не только для Дэнни: его отец медленно сходит с ума.

Фильм был снят полностью в лондонских павильонах. Для того, чтобы передать приступы клаустрофобии, угнетение и преследования в гостинице, Кубрик часто использует недавно изобретённую технологию «Стедикам», тяжелосбалансированная поддержка камеры, что позволило добиться плавных движений камеры в закрытых помещениях.

Больше чем любой из его фильмов «Сияние» породил легенду о Кубрике как перфекционисте с манией величия. Как сообщается, он потребовал сотни дублей некоторых сцен (примерно 1,3 миллиона футов плёнки было потрачено впустую). Бесконечное повторение дублей особенно сложно давалось актрисе Шелли Дюваль, которая привыкла к импровизационному режиссёрскому стилю Роберта Олтмена.

После премьеры «Сияние» получил в основном негативные отзывы, но оказался коммерчески успешен. Как и с большинством фильмов Кубрика, реакция критиков со временем менялась в положительную сторону. Он часто появляется в верхней части различных списков лучших фильмов ужасов вместе с «Психо» (1960), «Изгоняющий дьявола» (1973) и другой классикой фильмов ужасов. Некоторые из сцен в фильме, такие как поток крови из старинного лифта, являются одними из самых узнаваемых и широко известных сцен, созданных Стэнли Кубриком. Финансовый успех «Сияния» вновь подарил кинокомпании «Уорнер бразерс» «веру в способность Кубрика сделать художественно удовлетворительные и прибыльные фильмы после коммерческого провала „Барри Линдона“ в Соединенных Штатах».

Самому Стивену Кингу фильм не понравился. Он назвал Кубрика «человеком, который слишком много думает, а чувствует слишком мало». В 1997 году Кинг решил поработать с Миком Гэррисом для создания телесериала по мотивам романа, который более соответствовал оригинальному тексту, однако также получивший в основном негативные отзывы как и от критиков, так и от зрителей в том числе.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3102 дня]

«Цельнометаллическая оболочка»

Прошло семь лет, прежде чем Кубрик снял следующий фильм. «Цельнометаллическая оболочка» (1987) — адаптации романа Густава Хасфорда о войне во Вьетнаме «Дембеля». В главной роли снялся Мэтью Модайн.

Фильм начинается в учебном центре корпуса морской пехоты, в штате Южная Каролина, США, где старший инструктор сержант Хартман жёстко тренирует новобранцев, с тем чтобы превратить их из бесполезных «червей» в мотивированных и дисциплинированных убийц. Рядового Лоренса Хартман гнобит по поводу его избыточной массы тела, недалёкости и неуклюжести; Хартман даёт ему прозвище «Гомер Пайл» (в некоторых вариантах перевода «Гомер Куча»). Гомер отчаивается справиться с подготовкой. Накануне окончания курса он сходит с ума и убивает Хартмана, прежде чем самому застрелиться.

В характерном для Кубрика стиле, вторая половина фильма переносит зрителя во Вьетнам вместе с сержантом Шутником (в других переводах — Джокером). Шутник отправляется туда в качестве корреспондента военной газеты «Звёзды и полосы». Хотя он морской пехотинец, на фронте он журналист, и, следовательно, вынужден соблюдать этику своей профессии.

Съёмки фильма полностью проходили в Англии, что было очень сложно для Кубрика и его съёмочной группы. Большая часть съёмок велась в Докланде, районе Лондона, а разрушенный город большей частью был создан художником-постановщиком Антоном Фёрстом. В результате фильм визуально очень отличается от других фильмов о войне во Вьетнаме, таких как «Взвод» и «Гамбургер-Хилл», большинство из которых были сняты на Дальнем Востоке. Вместо того, чтобы снимать фильм в тропических юго-азиатских джунглях, режиссёр разворачивает действие второй половины фильма в городе, освещая ведение войны в городских условиях. Бои во Вьетнаме часто изображались (и, следовательно, воспринимались) как сражения в джунглях, несмотря на большое количество боёв в жилых кварталах. Рецензенты и комментаторы считали, что это способствовало мрачности и серьёзности фильма. Во время съёмок фильма Кубрику помогал и Р. Ли Эрми, который выступал в качестве военного консультанта и исполнил роль сержанта Хартмана.

«Цельнометаллическая оболочка» получила различные критические отзывы после выхода, но собрала и достаточно большую аудиторию, несмотря на сильную конкуренцию со стороны «Взвода» Оливера Стоуна и фильма Клинта Иствуда «Перевал разбитых сердец». Как и у других фильмов Кубрика, репутация его возросла с момента первоначального выпуска.

Родители Стэнли, уединенно жившие в Калифорнии, умерли во время его работы над этим фильмом: Герт — 23 апреля 1985 года, Джек — 18 октября.

«С широко закрытыми глазами»

Только в 1997 году он приступил к съёмкам мрачной семейной драмы «С широко закрытыми глазами». Этот фильм стал последним фильмом в его карьере. Главные роли в картине сыграли Том Круз и Николь Кидман, бывшие в то время супругами; они сыграли роль богатой супружеской пары. Кубрик приобрёл права на экранизацию «Новеллы о снах» (1926) австрийского писателя Артура Шницлера ещё в 1968 году. Место действия было перемещено из Вены 20-х годов в Нью-Йорк 90-х. Фильм снимался в течение почти двух лет в обстановке строжайшей секретности, а два основных члена актёрского состава, Харви Кейтель и Дженнифер Джейсон Ли, были заменены в ходе съёмок. Хотя действие картины и происходит в Нью-Йорке, фильм в основном был снят в павильонах Лондона. Из-за секретности работ над фильмом, среди прессы ходили в основном неточные слухи о содержании сюжета и подробностей фильма.

Из-за обилия сексуального содержания, фильм вызвал множество споров, некоторые журналисты утверждали, что это будет «самый сексуальный фильм, когда-либо сделанный»[44]. «С широко закрытыми глазами», как «Лолита» и «Заводной апельсин», подвергся жёсткой цензуре ещё до премьеры. В Соединенных Штатах и Канаде, некоторые сцены фильма (в основном сцены сексуальной оргии) были подвергнуты компьютерному ретушированию, чтобы скрыть откровенные сцены и обеспечить рейтинг R от MPAA. В Европе и остальном мире, фильм был выпущен в режиссёрский версии (в своём первоначальном виде). В октябре 2007 года на рынок вышло переиздание фильма на DVD (эта версия содержала режиссёрскую версию фильма, что сделало её доступной для североамериканских зрителей). Мнения о картине разошлись кардинально — от «совершенно невразумительной драмы» до «последнего шедевра XX века».

Киноэксперты долго спорили, закончил ли Кубрик фильм, или же, будь он жив, предпочёл бы внести ещё некоторые изменения в монтаж.

Смерть

7 марта 1999 года, спустя четыре дня после окончания работы над монтажом фильма «С широко закрытыми глазами», Стэнли Кубрик умер от сердечного приступа во сне. Его похоронили за его любимым деревом в имении Чилдвик Бэри, Хартфордшир, Англия.

Режиссёр оставил после себя несколько нереализованных проектов. Более тридцати лет он собирал материал для фильма о Наполеоне Бонапарте. Он хотел снять грандиозную эпопею о жизни и смерти этого великого человека. Однако после того, как фильм Бондарчука «Ватерлоо» провалился в прокате, Кубрик не смог найти денег на свой проект. После смерти режиссёра осталась библиотека в 18 тысяч томов, посвященных Наполеону.

В 2000 году Британская киноакадемия удостоила Стэнли Кубрика премии «Приз Британской академии человеку года» (премия BAFTA за большой вклад в режиссёрское содружество). В 2001 году Стивен Спилберг выпустил фильм «Искусственный разум», воплотив в жизнь давнюю мечту Кубрика (первые кадры картины — морские волны, разбивающиеся о берег — были сняты самим Кубриком).

Нереализованные проекты

«Искусственный разум»

«Искусственный разум» был одним из немногих проектов Кубрика, законченных другим режиссёром. В течение 80-х и начала 90-х годов Кубрик вместе с писателями начал писать сценарий к фильму, на тот момент носивший название «Пиноккио», или «Искусственный разум». Сюжет фильма основывался на коротком рассказе Брайана Олдисса «Суперигрушек хватает на всё лето» (в другом переводе — «Супер-роботы живут всё лето») (Super-Toys Last All Summer Long), который Кубрик превратил в длинный рассказ, состоящий из трёх актов. Сюжет рассказывал сказку о роботе-андроиде, пытающемся понять людей, их чувства и эмоции.

Кубрик послал телеграмму Стивену Спилбергу с просьбой снять фильм, на что Спилберг согласился. В 2001 году, после смерти Стенли Кубрика, фильм был выпущен на экраны и получил множество одобрительных отзывов.

«Жгучая тайна» и «Внебрачный ребёнок»

В 1956 году, когда United Artists приостановила съёмки фильма «Тропы славы», Кубрик заинтересовался новеллой Стефана Цвейга «Жгучая тайна», которая была написана перед первой мировой войной (1911). Кубрик выбрал новеллу для следующей экранизации. Он нанял писателя Колдера Виллингтона для написания сценария по книге. Но кодекс Хейса сделал экранизацию этой новеллы невозможной[45].

Ранее Кубрик хотел экранизировать роман Кальдера Виллингтома «Внебрачный ребёнок», но быстро понял, что фильм не может быть снят из-за производственного кодекса.

«Помешанный на свободе»

В 2006 году было объявлено, что Стэнли Кубрик собирался поставить фильм, основанный на романе «Помешанный на свободе» писателя Джима Томпсона в 1950-х годах. Но проект не был реализован им вплоть до его смерти в 1999 году.

«Одноглазые валеты»

«Наполеон»

После успеха фильма «2001» Кубрик запланировал крупномасштабные подготовки к экранизации биографии Наполеона Бонапарта. Он сделал многочисленные исследования, читая книги о французском императоре, и написал предварительный сценарий. Для удобства он скрупулёзно создал карту-каталог основных посещённых мест и сделанных дел Наполеона в течение его долгой жизни.

В примечаниях для его финансовых покровителей, сохранившихся в личном архиве, Кубрик сказал, что не уверен в том, как его фильм о Наполеоне будет принят публикой, однако, он ожидает, что этот фильм станет лучшим из всех, что он делал. В конечном итоге, проект был отменён по трём причинам:

  1. чрезмерно высокая стоимость съёмок
  2. релиз фильма Сергея Бондарчука «Война и мир» на Западе (1968)
  3. коммерческий провал фильма Бондарчука на тему Наполеона — «Ватерлоо» (1970).

Сценарий Стэнли Кубрика для этого фильма был опубликован в Интернете. Значительная часть его исторических исследований проявилась в фильме «Барри Линдон» (1975), события которого происходят в конце XVIII века незадолго до наполеоновских войн.

На роль Наполеона первоначально был заявлен Джек Николсон, после того, как Кубрик увидел его в фильме «Беспечный ездок». Кубрик и Николсон в конечном итоге работали вместе над фильмом «Сияние».

«Ярмарка тщеславия»

Перед тем как снять фильм «Барри Линдон» Кубрик был заинтересован в проекте по экранизации другого романа Теккерея — «Ярмарка тщеславия». Но он отказался от проекта в 1967-м году, когда телеканалом BBC была выпущена телевизионная версия. Позже Кубрик сказал:
«Однажды „Ярмарка тщеславия“ заинтересовала меня как возможный фильм, но в конце концов я решил, что история не могла хорошо уместиться в полнометражный фильм… Вскоре я прочитал „Записки Барри Линдона, эсквайра, писанные им самим“ и был очень заинтересован им»[46].

«Арийские документы» («Ложь военного времени»)

Уже в 1976-м году Стэнли Кубрик хотел сделать фильм о Холокосте. Он пытался убедить Исаака Башевица Зингера в содействии в работе над сценарием. В начале 1990-х годов Кубрик начал работать над фильмом. В основу сценария лёг роман Луиса Бегли «Военная ложь» — история мальчика и его тётушки, скрывающихся во время Холокоста. Первый проект сценария под названием «Арийские документы» был написан самим Кубриком.

Со-сценарист фильма «Цельнометаллическая оболочка» Майкл Херр на кастингах рассматривал кандидатуры Джулии Робертс и Умы Тёрман на роль тётушки. В конце концов, на эту роль была выбрана Йоханна тер Штеге, а на роль мальчика — Джозеф Маззелло. Также режиссёр выбрал чешский город Брно в качестве возможного места для съёмок военных действий в Варшаве.

Кубрик предпочёл не делать фильм из-за выхода фильма «Список Шиндлера» Стивена Спилберга. Кроме того, сам Кубрик стал слишком удручён трудной для режиссёра работой. В конечном итоге он бросил проект в 1995-м году.

Сценарии, оставшиеся нереализованными

Большое число идей и сценариев, которые не были развиты в полноценный кинофильм или к которым в дальнейшем Кубрик потерял интерес в создании, включая сценарий «Немецкий лейтенант» (в соавторстве с Ричардом Адамсом) рассказывавший про группу немецких солдат, посланных на задание в последние дни Второй мировой войны. Кубрик планировал создать фильм под названием «Я украл 16 миллионов долларов», основанный на пресловутом грабителе 1930-х годов Вилли Саттоне. Саттона должен был сыграть Кирк Дуглас, но по мнению Дугласа сценарий оказался плохо проработанным. Кубрик также пытался заинтересовать ролью Кэри Гранта, однако фильм так и не был снят. В 50-х годах Кубрик также написал сценарий к фильму о Мосби Рейнджере, известному под кличкой «серый призрак», о герое гражданской войны в Америке (на стороне южан). В результате проект не двинулся дальше чем черновой набросок сценария.

Другие нереализованные проекты

  • Кубрик всегда был очарован работой нацистского режиссёра Файта Харлана (дядя жены Кубрика). События в фильме должны были бы происходить вокруг Йозефа Геббельса. Хотя Кубрик работал над сценарием в течение многих лет, фильм не получил развитие дальше, чем грубый набросок рассказа.
  • Стэнли Кубрик хотел снять фильм по роману Умберто Эко — «Маятник Фуко», вышедшему в 1988 году. Но Эко отклонил предложение, недовольный экранизацией его прошлого романа «Имя розы» и тем, что Кубрик не даст ему написать сценарий к фильму одному. После смерти Кубрика Эко сожалел, что отказал ему.[47]
  • Перед тем, как приступить к работе над фильмом «2001», Терри Саузерн предложил Кубрику снять высокобюджетный порнографический фильм «Голубой фильм» и тем самым заложить новый жанр. Кубрик отказался от предложения, считая, что не обладает порнографическим темпераментом, он также считал, что не сможет успешно изобрести новый жанр. После отказа Кубрика Саузерн опубликовал роман «Голубой фильм», сюжет романа повествовал о кинорежиссёре Борисе Адриане, который пытался снять подобный фильм. Роман Саузерн посвятил Стэнли Кубрику. Саузерн начал писать роман, когда Кубрик был заинтересован в проекте, но роман вышел в 1970-м и вскоре Кубрик потерял интерес к этому проекту.
  • Права на экранизацию книги «Властелин колец» были проданы Джоном Толкином компании United Artists в 1968 году за 15 млн долларов. Различные планы по экранизации «Властелина Колец» ходили с конца 60-х. Так, музыканты группы «The Beatles» хотели сниматься в главных ролях потенциального фильма, и заявили Кубрика в качестве возможного режиссёра. Однако он посчитал, что книги не подлежат экранизации[48].
  • Стэнли Кубрик рассматривал возможность адаптировать роман «Парфюмер: История одного убийцы», Патрика Зюскинда, для экрана, но в итоге пришёл к мнению, что творение Патрика Зюскинда не подлежит экранизации. Несмотря на мнение Кубрика, роман был экранизирован немецким режиссёром Томом Тыквером в 2006 году.

Режиссёрский почерк

Стенли Кубрик в большинстве своих фильмов в основу сюжета выбирал существующий роман, затем договаривался, и вместе с автором редактировал сюжет для будущей экранизации. Во многих его фильмах можно услышать голос за кадром (в основном от главного героя) комментирующий некоторые сцены.

Начиная с фильма «Космическая одиссея 2001 года» во всех его фильмах, за исключением «Цельнометаллической оболочки» используется предварительно подготовленные записи классической музыки[49]. Кроме того, он часто использует веселое звучание поп-музыки в сценах, изображающих разрушение и уничтожение, особенно в заключительных титрах или последних кадрах фильма[50].

В своём обзоре фильма «Цельнометаллическая оболочка», Роджер Эберт отметил, что многие фильмы Кубрика используют крупные планы, где используется голова персонажа, наклоненная вниз, и его глаза, направленные вверх[51]. Кубрик также активно использует широкоугольную съёмку, характер отслеживания съёмки, специфическое использование крупных планов, необычное панорамирование, наплыв и использование кадров с длинными параллельными стенами. Многие из фильмов Кубрика имеют отсылки на предыдущие фильмы Кубрика. Наиболее известным примером этого является появление альбома с саундтреком фильма «2001 год: Космическая одиссея», в магазине Мелодия в фильме «Заводной апельсин». Менее очевидным является ссылка на художника с именем Людовик в «Барри Линдоне» из фильма «Заводной апельсин».

Кубрик тщательно следил за выпусками своих фильмов в других странах. Режиссёр не только оставлял за собой полный контроль над процессом дубляжа на иностранные языки; иногда он особо снимал альтернативный материал для разных стран. Так, например, в «Сиянии» текст для пишущей машинки Джека был снят на разных языках, причём на каждом языке была подыскана подходящая поговорка. В фильме «С широко закрытыми глазами» для разных стран заголовки газет и бумажные записки были таким же образом сняты на разных языках. После смерти Кубрика лицензионным издателям его фильмов не разрешается создавать новые голосовые переводы к фильмам, над которыми он имел творческий контроль; в странах, где не существует авторизированных дубляжей (в их число входит и Россия) в качестве перевода допущены только субтитры. Кроме того, Кубрик дотошно следил за качеством перевода сценария на иностранные языки; как правило, он заставлял переводить иностранные версии диалогов обратно на английский язык для сравнения с оригиналом.

Стэнли Кубрик перед съёмками своих фильмов проводил тщательные исследования на их тему, и после его смерти в его поместье были найдены тысячи коробок с материалами его исследований. В 2007 году его жена, Кристиана Кубрик, передала весь архив лондонскому университету искусств.

Личная жизнь

На съёмках фильма «Тропы славы» Стэнли Кубрик встретил немецкую певицу Кристину Харлан, девушку, поющую в одной из сцен фильма. В 1958 году они поженились. У Стенли это была уже вторая жена после Руз Соботки. К этому времени у Кристины была маленькая дочь — Катерина. Позже она родила ещё двух дочерей: Анну и Вивиан. В 2009 году Анна умерла от рака, а её сестра Вивиан стала сайентологом и прекратила всякое общение со своей семьей.[52]

Характер

«Стэнли не был сумасшедшим в медицинском смысле. Он не был безумцем. Он был одним из умнейших когда-либо живших людей.» — вырезка из статьи журнала Панч

Стэнли Кубрик редко говорил открыто о своей личной жизни, это породило множество мифов и слухов о нём. В то время как режиссёр снимал фильмы, в прессе ходили слухи о нём, как о безумном гении или о сумасшедшем. После его смерти его семья и близкие отрицали оба этих факта.

Авиаперелётов Кубрик боялся с того момента, когда в 1950-х годах Стэнли чудом избежал катастрофы во время своего первого самостоятельного полета. С тех пор он предпочитал совершать дальние путешествия на трансатлантических кораблях. После переезда в Англию он редко покидал страну в течение последних сорока лет жизни.

Кубрик в последние годы его жизни мало появлялся на публике, из-за чего у общественности не было представления о внешнем виде режиссёра. Это дало авантюристу Алану Конуэю повод появляться в клубах под именем Стэнли Кубрика. Конуэй стал прототипом главного героя фильма «Быть Стэнли Кубриком».

Кубрик помимо фотоискусства увлекался шахматами и часто играл в них на съёмках со съёмочной группой.

Семейное камео

Дочь Стэнли Кубрика, Вивиан, снялась в камео-роли в «2001: Космическая Одиссея» (в роли дочери Хейвуда Флойда), в «Барри Линдоне» (девочка на дне рождения младшего Брайана Линдона), «Сияние» (участница бала призраков), а также в «Цельнометаллической оболочке» (репортёр). Его падчерица Екатерина снялась в «Заводном апельсине» и «С широко закрытыми глазами». Его жена Кристиана Кубрик сыграла в фильме «Тропы славы» роль Сюзанны Кристиан, а также гостью в кафе в «С широко закрытыми глазами».

Фильмография

Год Русское название Оригинальное название Роль
1951 док День схватки Day of the Fight режиссёр, продюсер, оператор
1951 док Летающий падре Flying Padre режиссёр, сценарист, оператор
1953 док Морские наездники The Seafarers режиссёр, оператор
1953 ф Страх и вожделение Fear and Desire режиссёр, продюсер, оператор
1955 ф Поцелуй убийцы Killer’s Kiss режиссёр, продюсер, сценарист, оператор
1956 ф Убийство The Killing режиссёр, сценарист
1957 ф Тропы славы Paths of Glory режиссёр, продюсер, сценарист
1960 ф Спартак Spartacus режиссёр
1962 ф Лолита Lolita режиссёр, сценарист
1964 ф Доктор Стрейнджлав, или Как я перестал бояться и полюбил бомбу Dr. Strangelove or: How I Learned to Stop Worrying and Love the Bomb режиссёр, продюсер, сценарист
1968 ф Космическая одиссея 2001 года 2001: A Space Odyssey режиссёр, продюсер, сценарист
1971 ф Заводной апельсин A Clockwork Orange режиссёр, продюсер, сценарист
1975 ф Барри Линдон Barry Lyndon режиссёр, продюсер, сценарист
1980 ф Сияние The Shining режиссёр, продюсер, сценарист
1987 ф Цельнометаллическая оболочка Full Metal Jacket режиссёр, продюсер, сценарист
1999 ф С широко закрытыми глазами Eyes Wide Shut режиссёр, продюсер, сценарист

Награды и номинации

Номинирован Золотой глобус (1961)
Золотой глобус

Лучший режиссёр — Стэнли Кубрик (за фильм «Спартак»)

Номинирован Британская академия (1961)
BAFTA

Лучший фильм — «Спартак»

Номинирован Венецианский кинофестиваль (1962)
Золотой лев

Лучший фильм — «Лолита»

Номинирован Золотой глобус (1963)
Золотой глобус

Лучший режиссёр — Стэнли Кубрик (за фильм «Лолита»)

Номинирован Академия кинематографических искусств и наук (1965)
Оскар

Лучший режиссёр — Стэнли Кубрик (за фильм «Доктор Стрейнджлав, или Как я научился не волноваться и полюбил атомную бомбу»)
Лучший фильм — «Доктор Стрейнджлав, или Как я научился не волноваться и полюбил атомную бомбу»
Лучший адаптированный сценарий — Стэнли Кубрик (за фильм «Доктор Стрейнджлав, или Как я научился не волноваться и полюбил атомную бомбу»)

Номинирован Британская академия (1965)
BAFTA

Лучший сценарий британского фильма — «Доктор Стрейнджлав, или Как я научился не волноваться и полюбил атомную бомбу»

Награждён Академия кинематографических искусств и наук (1969)
Оскар

Лучшие визуальные эффекты — Стэнли Кубрик (за фильм «2001 год: Космическая одиссея»)

Номинирован Академия кинематографических искусств и наук (1969)
Оскар

Лучший режиссёр — Стэнли Кубрик (за фильм «2001 год: Космическая одиссея»)
Лучший оригинальный сценарий — Стэнли Кубрик (за фильм «2001 год: Космическая одиссея»)

Номинирован Британская академия (1969)
BAFTA

Лучший фильм — «2001 год: Космическая одиссея»

Номинирован Британская академия (1969)
Премия объединённых наций

Стэнли Кубрик

Номинирован Академия кинематографических искусств и наук (1972)
Оскар

Лучший режиссёр — Стэнли Кубрик (за фильм «Заводной апельсин»)
Лучший фильм — «Заводной апельсин»
Лучший адаптированный сценарий — Стэнли Кубрик (за фильм «Заводной апельсин»)

Номинирован Золотой глобус (1972)
Золотой глобус

Лучший режиссёр — Стэнли Кубрик (за фильм «Заводной апельсин»)

Номинирован Британская академия (1973)
BAFTA

Лучший сценарий — Стэнли Кубрик (за фильм «Заводной апельсин»)
Лучший режиссёр — Стэнли Кубрик (за фильм «Заводной апельсин»)

Номинирован Академия кинематографических искусств и наук (1976)
Оскар

Лучший режиссёр — Стэнли Кубрик (за фильм «Барри Линдон»)
Лучший фильм — «Барри Линдон»
Лучший адаптированный сценарий — Стэнли Кубрик (за фильм «Барри Линдон»)

Награждён Британская академия (1976)
BAFTA

Лучший режиссёр — Стэнли Кубрик (за фильм «Барри Линдон»)

Номинирован Золотой глобус (1976)
Золотой глобус

Лучший режиссёр — Стэнли Кубрик (за фильм «Барри Линдон»)

Номинирован Академия кинематографических искусств и техники (1977)
Сезар

Лучший фильм на иностранном языке — «Барри Линдон»

Номинирован Золотая малина (1981)
Золотая малина

Худший режиссёр — Стэнли Кубрик (за фильм «Сияние»)

Номинирован Академия кинематографических искусств и наук (1988)
Оскар

Лучший адаптированный сценарий — Стэнли Кубрик (за фильм «Цельнометаллическая оболочка»)

Награждён Венецианский кинофестиваль (1997)
Премия «За вклад в мировой кинематограф»

Стэнли Кубрик

Награждён Венецианский кинофестиваль (1999)
Премия «Bastone Bianco»

Стэнли Кубрик (за фильм «С широко закрытыми глазами»)

Номинирован Академия кинематографических искусств и техники (2000)
Сезар

Лучший фильм на иностранном языке — «С широко закрытыми глазами»

Номинирован Британская академия (2000)
Приз лучшему человеку года

Стэнли Кубрик

Другие проекты

Шпион, который меня любил

В 1976 году Стэнли Кубрик, по просьбе дизайнера Кена Адама, посетил съёмочную площадку фильма про агента 007 «Шпион, который меня любил». Придя на студию «Пайнвуд», он дал несколько советов Адаму, и тот попросил его помочь в съёмках. Кубрик согласился, но при условии, что никто не узнает о его участии в съёмках. После смерти режиссёра, в 2000 году был выпущен документальный фильм о создании фильма «Шпион, который меня любил», где и был рассекречен данный факт.

См. также

Напишите отзыв о статье "Кубрик, Стэнли"

Примечания

  1. Следует отметить, что Кубрик учился в одном классе с певицей Эйди Горме.
  2. Многие из ранних (1945-50) фото-работ Кубрика были опубликованы в книге «Драма и Тени» (2005), а также появлялись в качестве дополнительных материалов в специальном DVD издании фильма «Космическая одиссея 2001 года».

Источники

Ссылки и примечания
  1. 1 2 LoBrutto, 1999, p. 524.
  2. Cocks, Geoffrey. The Wolf at the Door: Stanley Kubrick, History, & the Holocaust, Peter Lang Publishing (2004) pp. 22-25, 30.
  3. 1 2 Нэрмор, 2012, с. 23.
  4. Schwam 2000, p. 70.
  5. LoBrutto, 1999, p. 33.
  6. Baxter, 1999, p. 32.
  7. Paul 2003, pp. 25, 46, 62. Online: [books.google.com/books?id=XBQi4cCEYNIC&pg=PA25&vq=reverse+tracking+shot&source=gbs_search_s&cad=1&sig=ACfU3U2MUlKAFZN8F_7Lf3LR1rjY6mnra Google Books link].
  8. Baxter 1997, p. 56. Online: [books.google.com/books?id=PKMZ4_i60LYC&pg=PA56&vq=%22Fear+and+Desire%22&source=gbs_search_r&cad=0_1&sig=ACfU3U33PmJ4b5uJAlfce-o-Mh9ZxvPrVA Google Books link].
  9. Philips 2001, p. 190. Online: [books.google.com/books?id=iOU9bIlnPHIC&pg=PA190&dq=%22%2410000+from+relatives+to+make%22&ei=_C_HSPTtG4z6jgHo6OyHDA&sig=ACfU3U2Zb1_uV1dKi5enUpSynrkh-Izq1Q Google Books link].
  10. Philips 1999, p. 127. Online: [books.google.com/books?id=cVFly8avlXIC&pg=PA127&dq=%22borrowed+money,+chiefly+from+another+relative%22&ei=lTDHSNjXLJX4iQGF4KX3Cw&sig=ACfU3U0h1o9wCQggwPoWoJXBImmwZ1lmhA Google Books link].
  11. Baxter 1999, p. 70.
  12. Online: [www.stanleykubrick.de/eng.php?img=img-l-6&kubrick=newsletter09-eng Stanley Kubrick Exhibition. Newsletter no. 9, October 2004.]. [www.webcitation.org/6CUvxHeOI Архивировано из первоисточника 28 ноября 2012].
  13. Roud 1980 p. 562. Online: [books.google.com/books?id=xehkAAAAMAAJ&q=%22apparently+unassuming+%27B%27+feature+that+critics+love%22&dq=%22apparently+unassuming+%27B%27+feature+that+critics+love%22&ei=6zLHSI7gLpCkjgHKten2Cw&pgis=1 Google Books link].
  14. Jackson et al 2001. Online: [books.google.com/books?id=7QsOn9_NviAC&pg=PA322&vq=%22The+Killing+brought+Harris+and+Kubrick+to+the+attention+of+Metro-Goldwyn-Mayer%22&source=gbs_search_r&cad=0_1&sig=ACfU3U0ZvwcEu7861T5umHTpoCGRpUIa3w Google Books link].
  15. Nelson 2000, p. 260. Online: [books.google.com/books?id=wabgZNgT9OgC&pg=PA260&vq=The+Burning+Secret++the+script+was+shelved&source=gbs_search_r&cad=1_1&sig=ACfU3U3oqexvs1TDS9szf5724xdAf1deXw Google Books link].
  16. See for example: Denby 2008. Online at: [www.newyorker.com/arts/critics/notebook/2008/03/31/080331gonb_GOAT_notebook_denby The First Casualty]. [www.webcitation.org/6CUvxshuD Архивировано из первоисточника 28 ноября 2012].
  17. Friedman, Lester, and Brent Notbohm, p. 82. Online: [books.google.com/books?id=5E80Tv7F3zIC&pg=PA82&vq=%22Paths+of+Glory%22&source=gbs_search_s&cad=1&sig=ACfU3U172LGmbrBiYvcxF1-Do1yBPIG08A Google Books link].
  18. www.creationagency.com. [www.christianekubrick.com/workBio.php Christiane Kubrick, Biography]. Christianekubrick.com. Проверено 7 марта 2010. [www.webcitation.org/61BIWoks8 Архивировано из первоисточника 24 августа 2011].
  19. LoBrutto, 1999, p. 164.
  20. Haut 2002, p. 125.
  21. Cohan, Steven and Ina Rae Rark 1993, p. 170. Online: [books.google.com/books?id=9_Ijvzk6dR0C&pg=PA170&dq=%22Kubrick,+who+subsequently+disowned+Spartacus%22&ei=ij3HSIT4C5jgiQHTyoyADA&sig=ACfU3U1sdX2668GSWcnxKfCcJv3bUYTCBA Google Books link].
  22. Abrams 2009, p. 170. Online: [books.google.com/books?id=QbJo2oiFFoUC&pg=PA170&dq=%22talented+shit%22&ei=AD7HSNmRMafujAGb3_WLDA&sig=ACfU3U3sTsk7LVjU13YtIIVv2JisqjwAew Google Books link].
  23. Bogdanovich 1999. Online: [query.nytimes.com/gst/fullpage.html?res=9901E6DD113AF937A35754C0A96F958260&scp=17&sq=stanley%20kubrick%20lolita&st=cse What They Say About Stanley Kubrick]. [www.webcitation.org/6CUw1u7lJ Архивировано из первоисточника 28 ноября 2012].
  24. IMDb. Online: [www.imdb.com/title/tt0056193/taglines Lolita (1962) — Taglines]. [www.webcitation.org/6CUw2St4F Архивировано из первоисточника 28 ноября 2012].
  25. Aragay 2006, p 113. Online: [books.google.it/books?id=HqvBDYpaqsYC&hl=en Google Books link]..
  26. Coyle 1980, p. 46. Online: [books.google.com/books?id=omlZAAAAMAAJ&pgis=1 Google Books link]..
  27. Ebert 1999. Online: [rogerebert.suntimes.com/apps/pbcs.dll/article?AID=/19990711/REVIEWS08/907110301/1023 Dr. Strangelove (1964)].
  28. LoBrutto, 1999, p. 205.
  29. mfiles (no date). Online: [www.mfiles.co.uk/reviews/alex-norths-2001-a-space-odyssey.htm 2001: A Space Odyssey — Alex North’s unused Soundtrack]. [www.webcitation.org/6CUw3QTVH Архивировано из первоисточника 28 ноября 2012].
  30. Gilliatt 1968. Online: [www.krusch.com/kubrick/Q22.html After Man [review of 2001: A Space Odyssey]]. [www.webcitation.org/6CUw43q13 Архивировано из первоисточника 28 ноября 2012].
  31. American Film Institute. Online: [www.afi.com/10top10/scifi.html AFI’s 10 Top 10]. [www.webcitation.org/6CUw4U4Ff Архивировано из первоисточника 28 ноября 2012].
  32. British Film Institute. Online at: [www.bfi.org.uk/sightandsound/topten/poll/critics.html BFI Critic’s Top Ten Poll](недоступная ссылка — история). [web.archive.org/20060925190715/www.bfi.org.uk/sightandsound/topten/poll/critics.html Архивировано из первоисточника 25 сентября 2006].
  33. [www.celtoslavica.de/chiaroscuro/films/2001/2001.html 2001: A Space Odyssey]. [www.webcitation.org/6CUw5cpYG Архивировано из первоисточника 28 ноября 2012].
  34. [www.centennialofflight.gov/essay/Social/2001/SH8.htm Social History :The Cultural Impact of 2001: A Space Odyssey](недоступная ссылка — история). [web.archive.org/20041105205721/www.centennialofflight.gov/essay/Social/2001/SH8.htm Архивировано из первоисточника 5 ноября 2004].
  35. [www.avrev.com/dvd-movie-disc-reviews/sci-fi-fantasy/2001-a-space-odyssey.html 2001: A Space Odyssey — AVRev.com]. [www.webcitation.org/6CUw6OhqF Архивировано из первоисточника 28 ноября 2012].
  36. [www.moria.co.nz/index.php?option=com_content&task=view&id=3871Itemid=1 Moria — The science fiction, horror and fantasy movie review site — 2001: A Space Odyssey](недоступная ссылка — история). [web.archive.org/20081016023147/www.moria.co.nz/index.php?option=com_content&task=view&id=3871Itemid=1 Архивировано из первоисточника 16 октября 2008].
  37. Gelmis 1970. Extract: [www.krusch.com/kubrick/Q13.html What did Kubrick say is the plot of 2001?]. [www.webcitation.org/6CUw7XmeD Архивировано из первоисточника 28 ноября 2012].
  38. Carr 2002, p. 1.
  39. Ciment 1982. Online at: [www.visual-memory.co.uk/amk/doc/interview.aco.html Kubrick on A Clockwork Orange: An interview with Michel Ciment]. [www.webcitation.org/6CUw8NkgT Архивировано из первоисточника 28 ноября 2012].
  40. Strick and Houston 1972. Online at: [www.visual-memory.co.uk/amk/doc/0070.html Interview with Stanley Kubrick regarding A Clockwork Orange]. [www.webcitation.org/6CUw9AhX2 Архивировано из первоисточника 28 ноября 2012].
  41. Ebert 1972. Online at: [rogerebert.suntimes.com/apps/pbcs.dll/article?AID=/19720211/REVIEWS/202110301/1023 A Clockwork Orange].
  42. 1 2 Kael 1972. Online at: [www.visual-memory.co.uk/amk/doc/0051.html Stanley Strangelove]. [www.webcitation.org/6CUw9gvnu Архивировано из первоисточника 28 ноября 2012].
  43. Aspect Press Release. Online at: [www.turbosound.com/newsroom/scala/index.html Aspect® delivers passion to Scala](недоступная ссылка — история). [web.archive.org/20080513175755/www.turbosound.com/newsroom/scala/index.html Архивировано из первоисточника 13 мая 2008].
  44. Tatara1999. See for example: [www.cnn.com/SHOWBIZ/Movies/9907/15/review.eyeswideshut/ Review: 'Eyes Wide Shut' — All undressed with no place to go]. [www.webcitation.org/6CUwA8GPR Архивировано из первоисточника 28 ноября 2012].
  45. Geoffrey Cocks The Wolf at the Door: Stanley Kubrick, History and the Holocaust p. 151
  46. Ciment, Michel [www.visual-memory.co.uk/amk/doc/interview.bl.html Kubrick on Barry Lyndon]. Проверено 31 мая 2007. [www.webcitation.org/612CAP6Qe Архивировано из первоисточника 18 августа 2011].
  47. [www.theage.com.au/news/books/bliteratureb-umberto-eco-the-armani-of-literature/2007/12/13/1197135651584.html The Armani of literature — In Depth — theage.com.au]. [www.webcitation.org/6CUwAbeft Архивировано из первоисточника 28 ноября 2012].
  48. J.R.R. Tolkien encyclopedia by Michael D. C. Drout, p. 15. See also interview in «Show» magazine vol. 1, Number 1 1970
  49. A Clockwork Orange and The Shining. CO’s Walter Carlos and Shining’s Wendy Carlos are one and the same.
  50. The closing scenes or credits of Doctor Strangelove, A Clockwork Orange, The Shining, and Full Metal Jacket all employ jolly music in an ironic way in their closing credits or final scenes. However, although the closing scenes of Jacket have the soldiers singing the Mickey Mouse song, the closing credits use the Rolling Stones song Paint it Black
  51. [rogerebert.suntimes.com/apps/pbcs.dll/article?AID=/19870626/REVIEWS/706260302/1023 Full Metal Jacket:: rogerebert.com:: Reviews]. Rogerebert.suntimes.com. Проверено 25 октября 2008. [www.webcitation.org/61BIXfoEh Архивировано из первоисточника 24 августа 2011].
  52. [www.guardian.co.uk/film/2010/aug/18/stanley-kubrick-christiane After Stanley Kubrick. Film. The Guardian]. [www.webcitation.org/6CUwCTQQt Архивировано из первоисточника 28 ноября 2012].
Фильмография

Литература

  • Crone, Rainer (text) and Stanley Kubrick (photographs). Stanley Kubrick. Drama and Shadows: Photographs 1945-1950. — Phaidon Press, 2005. — ISBN 0-7148-4438-1.
  • David Hughes. The Complete Kubrick. — London: Virgin, 2000. — ISBN 0-7535-0452-9.
  • Jacke, Andreas. Stanley Kubrick: Eine Deutung der Konzepte seiner Filme. — Psychosozial-Verlag, 2009. — ISBN 978-3-89806-856-7, ISBN 3-89806-856-0.
  • Lyons, V and Fitzgerald, M. (2005) ‘’Asperger syndrome: a gift or a curse?’’ New York: Nova Science Publishers. ISBN 1-59454-387-9
  • Rasmussen, Randy. Stanley Kubrick: Seven Films Analyzed. — McFarland, 2005. — ISBN 0786421525, 9780786421527.
  • Deutsches Filmmuseum (Ed.): Stanley Kubrick; Kinematograph Nr. 14, Frankfurt/Main, 2004. ISBN 3-88799-069-2 (English edition)
  • LoBrutto, Vincent. Stanley Kubrick: A Biography. — М.: Da Capo Press, 1999. — 606 с. — ISBN 0306809060, 9780306809064.
  • Нэрмор, Джеймс. Кубрик / Джеймс Нэрмор; пер. с англ. Е. Микериной. — М.: Rosebud Publishing, 2012. — 400 с. — ISBN 978-5-905712-01-2.
  • Baxter, John. Stanley Kubrick: A Biography.. — Seuil, 1999. — ISBN 978-0-7867-0485-9.

Ссылки

  • [kubrickfilms.warnerbros.com/ Официальный сайт Стэнли Кубрика]. [www.webcitation.org/6CUwEF2nL Архивировано из первоисточника 28 ноября 2012]. (англ.)
  • [www.kinomag.ru/author-auz344.html Биография и фильмография Стэнли Кубрика]. [www.webcitation.org/6CUwEpEks Архивировано из первоисточника 28 ноября 2012]. (рус.)
  • [hot.ynet.co.il/home/0%2C7340%2CL-8351-37094%2C00.html Джон Ронсон (Jon Ronson), «Коробки Стэнли Кубрика»]. [www.webcitation.org/6CUwGZUMR Архивировано из первоисточника 28 ноября 2012]., телевизионный документальный фильм (47 мин) на сайте канала Науки, Израиль  (англ.)  (рус.)

Отрывок, характеризующий Кубрик, Стэнли

Кутузов был в Горках, в центре позиции русского войска. Направленная Наполеоном атака на наш левый фланг была несколько раз отбиваема. В центре французы не подвинулись далее Бородина. С левого фланга кавалерия Уварова заставила бежать французов.
В третьем часу атаки французов прекратились. На всех лицах, приезжавших с поля сражения, и на тех, которые стояли вокруг него, Кутузов читал выражение напряженности, дошедшей до высшей степени. Кутузов был доволен успехом дня сверх ожидания. Но физические силы оставляли старика. Несколько раз голова его низко опускалась, как бы падая, и он задремывал. Ему подали обедать.
Флигель адъютант Вольцоген, тот самый, который, проезжая мимо князя Андрея, говорил, что войну надо im Raum verlegon [перенести в пространство (нем.) ], и которого так ненавидел Багратион, во время обеда подъехал к Кутузову. Вольцоген приехал от Барклая с донесением о ходе дел на левом фланге. Благоразумный Барклай де Толли, видя толпы отбегающих раненых и расстроенные зады армии, взвесив все обстоятельства дела, решил, что сражение было проиграно, и с этим известием прислал к главнокомандующему своего любимца.
Кутузов с трудом жевал жареную курицу и сузившимися, повеселевшими глазами взглянул на Вольцогена.
Вольцоген, небрежно разминая ноги, с полупрезрительной улыбкой на губах, подошел к Кутузову, слегка дотронувшись до козырька рукою.
Вольцоген обращался с светлейшим с некоторой аффектированной небрежностью, имеющей целью показать, что он, как высокообразованный военный, предоставляет русским делать кумира из этого старого, бесполезного человека, а сам знает, с кем он имеет дело. «Der alte Herr (как называли Кутузова в своем кругу немцы) macht sich ganz bequem, [Старый господин покойно устроился (нем.) ] – подумал Вольцоген и, строго взглянув на тарелки, стоявшие перед Кутузовым, начал докладывать старому господину положение дел на левом фланге так, как приказал ему Барклай и как он сам его видел и понял.
– Все пункты нашей позиции в руках неприятеля и отбить нечем, потому что войск нет; они бегут, и нет возможности остановить их, – докладывал он.
Кутузов, остановившись жевать, удивленно, как будто не понимая того, что ему говорили, уставился на Вольцогена. Вольцоген, заметив волнение des alten Herrn, [старого господина (нем.) ] с улыбкой сказал:
– Я не считал себя вправе скрыть от вашей светлости того, что я видел… Войска в полном расстройстве…
– Вы видели? Вы видели?.. – нахмурившись, закричал Кутузов, быстро вставая и наступая на Вольцогена. – Как вы… как вы смеете!.. – делая угрожающие жесты трясущимися руками и захлебываясь, закричал он. – Как смоете вы, милостивый государь, говорить это мне. Вы ничего не знаете. Передайте от меня генералу Барклаю, что его сведения неверны и что настоящий ход сражения известен мне, главнокомандующему, лучше, чем ему.
Вольцоген хотел возразить что то, но Кутузов перебил его.
– Неприятель отбит на левом и поражен на правом фланге. Ежели вы плохо видели, милостивый государь, то не позволяйте себе говорить того, чего вы не знаете. Извольте ехать к генералу Барклаю и передать ему назавтра мое непременное намерение атаковать неприятеля, – строго сказал Кутузов. Все молчали, и слышно было одно тяжелое дыхание запыхавшегося старого генерала. – Отбиты везде, за что я благодарю бога и наше храброе войско. Неприятель побежден, и завтра погоним его из священной земли русской, – сказал Кутузов, крестясь; и вдруг всхлипнул от наступивших слез. Вольцоген, пожав плечами и скривив губы, молча отошел к стороне, удивляясь uber diese Eingenommenheit des alten Herrn. [на это самодурство старого господина. (нем.) ]
– Да, вот он, мой герой, – сказал Кутузов к полному красивому черноволосому генералу, который в это время входил на курган. Это был Раевский, проведший весь день на главном пункте Бородинского поля.
Раевский доносил, что войска твердо стоят на своих местах и что французы не смеют атаковать более. Выслушав его, Кутузов по французски сказал:
– Vous ne pensez donc pas comme lesautres que nous sommes obliges de nous retirer? [Вы, стало быть, не думаете, как другие, что мы должны отступить?]
– Au contraire, votre altesse, dans les affaires indecises c'est loujours le plus opiniatre qui reste victorieux, – отвечал Раевский, – et mon opinion… [Напротив, ваша светлость, в нерешительных делах остается победителем тот, кто упрямее, и мое мнение…]
– Кайсаров! – крикнул Кутузов своего адъютанта. – Садись пиши приказ на завтрашний день. А ты, – обратился он к другому, – поезжай по линии и объяви, что завтра мы атакуем.
Пока шел разговор с Раевским и диктовался приказ, Вольцоген вернулся от Барклая и доложил, что генерал Барклай де Толли желал бы иметь письменное подтверждение того приказа, который отдавал фельдмаршал.
Кутузов, не глядя на Вольцогена, приказал написать этот приказ, который, весьма основательно, для избежания личной ответственности, желал иметь бывший главнокомандующий.
И по неопределимой, таинственной связи, поддерживающей во всей армии одно и то же настроение, называемое духом армии и составляющее главный нерв войны, слова Кутузова, его приказ к сражению на завтрашний день, передались одновременно во все концы войска.
Далеко не самые слова, не самый приказ передавались в последней цепи этой связи. Даже ничего не было похожего в тех рассказах, которые передавали друг другу на разных концах армии, на то, что сказал Кутузов; но смысл его слов сообщился повсюду, потому что то, что сказал Кутузов, вытекало не из хитрых соображений, а из чувства, которое лежало в душе главнокомандующего, так же как и в душе каждого русского человека.
И узнав то, что назавтра мы атакуем неприятеля, из высших сфер армии услыхав подтверждение того, чему они хотели верить, измученные, колеблющиеся люди утешались и ободрялись.


Полк князя Андрея был в резервах, которые до второго часа стояли позади Семеновского в бездействии, под сильным огнем артиллерии. Во втором часу полк, потерявший уже более двухсот человек, был двинут вперед на стоптанное овсяное поле, на тот промежуток между Семеновским и курганной батареей, на котором в этот день были побиты тысячи людей и на который во втором часу дня был направлен усиленно сосредоточенный огонь из нескольких сот неприятельских орудий.
Не сходя с этого места и не выпустив ни одного заряда, полк потерял здесь еще третью часть своих людей. Спереди и в особенности с правой стороны, в нерасходившемся дыму, бубухали пушки и из таинственной области дыма, застилавшей всю местность впереди, не переставая, с шипящим быстрым свистом, вылетали ядра и медлительно свистевшие гранаты. Иногда, как бы давая отдых, проходило четверть часа, во время которых все ядра и гранаты перелетали, но иногда в продолжение минуты несколько человек вырывало из полка, и беспрестанно оттаскивали убитых и уносили раненых.
С каждым новым ударом все меньше и меньше случайностей жизни оставалось для тех, которые еще не были убиты. Полк стоял в батальонных колоннах на расстоянии трехсот шагов, но, несмотря на то, все люди полка находились под влиянием одного и того же настроения. Все люди полка одинаково были молчаливы и мрачны. Редко слышался между рядами говор, но говор этот замолкал всякий раз, как слышался попавший удар и крик: «Носилки!» Большую часть времени люди полка по приказанию начальства сидели на земле. Кто, сняв кивер, старательно распускал и опять собирал сборки; кто сухой глиной, распорошив ее в ладонях, начищал штык; кто разминал ремень и перетягивал пряжку перевязи; кто старательно расправлял и перегибал по новому подвертки и переобувался. Некоторые строили домики из калмыжек пашни или плели плетеночки из соломы жнивья. Все казались вполне погружены в эти занятия. Когда ранило и убивало людей, когда тянулись носилки, когда наши возвращались назад, когда виднелись сквозь дым большие массы неприятелей, никто не обращал никакого внимания на эти обстоятельства. Когда же вперед проезжала артиллерия, кавалерия, виднелись движения нашей пехоты, одобрительные замечания слышались со всех сторон. Но самое большое внимание заслуживали события совершенно посторонние, не имевшие никакого отношения к сражению. Как будто внимание этих нравственно измученных людей отдыхало на этих обычных, житейских событиях. Батарея артиллерии прошла пред фронтом полка. В одном из артиллерийских ящиков пристяжная заступила постромку. «Эй, пристяжную то!.. Выправь! Упадет… Эх, не видят!.. – по всему полку одинаково кричали из рядов. В другой раз общее внимание обратила небольшая коричневая собачонка с твердо поднятым хвостом, которая, бог знает откуда взявшись, озабоченной рысцой выбежала перед ряды и вдруг от близко ударившего ядра взвизгнула и, поджав хвост, бросилась в сторону. По всему полку раздалось гоготанье и взвизги. Но развлечения такого рода продолжались минуты, а люди уже более восьми часов стояли без еды и без дела под непроходящим ужасом смерти, и бледные и нахмуренные лица все более бледнели и хмурились.
Князь Андрей, точно так же как и все люди полка, нахмуренный и бледный, ходил взад и вперед по лугу подле овсяного поля от одной межи до другой, заложив назад руки и опустив голову. Делать и приказывать ему нечего было. Все делалось само собою. Убитых оттаскивали за фронт, раненых относили, ряды смыкались. Ежели отбегали солдаты, то они тотчас же поспешно возвращались. Сначала князь Андрей, считая своею обязанностью возбуждать мужество солдат и показывать им пример, прохаживался по рядам; но потом он убедился, что ему нечему и нечем учить их. Все силы его души, точно так же как и каждого солдата, были бессознательно направлены на то, чтобы удержаться только от созерцания ужаса того положения, в котором они были. Он ходил по лугу, волоча ноги, шаршавя траву и наблюдая пыль, которая покрывала его сапоги; то он шагал большими шагами, стараясь попадать в следы, оставленные косцами по лугу, то он, считая свои шаги, делал расчеты, сколько раз он должен пройти от межи до межи, чтобы сделать версту, то ошмурыгывал цветки полыни, растущие на меже, и растирал эти цветки в ладонях и принюхивался к душисто горькому, крепкому запаху. Изо всей вчерашней работы мысли не оставалось ничего. Он ни о чем не думал. Он прислушивался усталым слухом все к тем же звукам, различая свистенье полетов от гула выстрелов, посматривал на приглядевшиеся лица людей 1 го батальона и ждал. «Вот она… эта опять к нам! – думал он, прислушиваясь к приближавшемуся свисту чего то из закрытой области дыма. – Одна, другая! Еще! Попало… Он остановился и поглядел на ряды. „Нет, перенесло. А вот это попало“. И он опять принимался ходить, стараясь делать большие шаги, чтобы в шестнадцать шагов дойти до межи.
Свист и удар! В пяти шагах от него взрыло сухую землю и скрылось ядро. Невольный холод пробежал по его спине. Он опять поглядел на ряды. Вероятно, вырвало многих; большая толпа собралась у 2 го батальона.
– Господин адъютант, – прокричал он, – прикажите, чтобы не толпились. – Адъютант, исполнив приказание, подходил к князю Андрею. С другой стороны подъехал верхом командир батальона.
– Берегись! – послышался испуганный крик солдата, и, как свистящая на быстром полете, приседающая на землю птичка, в двух шагах от князя Андрея, подле лошади батальонного командира, негромко шлепнулась граната. Лошадь первая, не спрашивая того, хорошо или дурно было высказывать страх, фыркнула, взвилась, чуть не сронив майора, и отскакала в сторону. Ужас лошади сообщился людям.
– Ложись! – крикнул голос адъютанта, прилегшего к земле. Князь Андрей стоял в нерешительности. Граната, как волчок, дымясь, вертелась между ним и лежащим адъютантом, на краю пашни и луга, подле куста полыни.
«Неужели это смерть? – думал князь Андрей, совершенно новым, завистливым взглядом глядя на траву, на полынь и на струйку дыма, вьющуюся от вертящегося черного мячика. – Я не могу, я не хочу умереть, я люблю жизнь, люблю эту траву, землю, воздух… – Он думал это и вместе с тем помнил о том, что на него смотрят.
– Стыдно, господин офицер! – сказал он адъютанту. – Какой… – он не договорил. В одно и то же время послышался взрыв, свист осколков как бы разбитой рамы, душный запах пороха – и князь Андрей рванулся в сторону и, подняв кверху руку, упал на грудь.
Несколько офицеров подбежало к нему. С правой стороны живота расходилось по траве большое пятно крови.
Вызванные ополченцы с носилками остановились позади офицеров. Князь Андрей лежал на груди, опустившись лицом до травы, и, тяжело, всхрапывая, дышал.
– Ну что стали, подходи!
Мужики подошли и взяли его за плечи и ноги, но он жалобно застонал, и мужики, переглянувшись, опять отпустили его.
– Берись, клади, всё одно! – крикнул чей то голос. Его другой раз взяли за плечи и положили на носилки.
– Ах боже мой! Боже мой! Что ж это?.. Живот! Это конец! Ах боже мой! – слышались голоса между офицерами. – На волосок мимо уха прожужжала, – говорил адъютант. Мужики, приладивши носилки на плечах, поспешно тронулись по протоптанной ими дорожке к перевязочному пункту.
– В ногу идите… Э!.. мужичье! – крикнул офицер, за плечи останавливая неровно шедших и трясущих носилки мужиков.
– Подлаживай, что ль, Хведор, а Хведор, – говорил передний мужик.
– Вот так, важно, – радостно сказал задний, попав в ногу.
– Ваше сиятельство? А? Князь? – дрожащим голосом сказал подбежавший Тимохин, заглядывая в носилки.
Князь Андрей открыл глаза и посмотрел из за носилок, в которые глубоко ушла его голова, на того, кто говорил, и опять опустил веки.
Ополченцы принесли князя Андрея к лесу, где стояли фуры и где был перевязочный пункт. Перевязочный пункт состоял из трех раскинутых, с завороченными полами, палаток на краю березника. В березнике стояла фуры и лошади. Лошади в хребтугах ели овес, и воробьи слетали к ним и подбирали просыпанные зерна. Воронья, чуя кровь, нетерпеливо каркая, перелетали на березах. Вокруг палаток, больше чем на две десятины места, лежали, сидели, стояли окровавленные люди в различных одеждах. Вокруг раненых, с унылыми и внимательными лицами, стояли толпы солдат носильщиков, которых тщетно отгоняли от этого места распоряжавшиеся порядком офицеры. Не слушая офицеров, солдаты стояли, опираясь на носилки, и пристально, как будто пытаясь понять трудное значение зрелища, смотрели на то, что делалось перед ними. Из палаток слышались то громкие, злые вопли, то жалобные стенания. Изредка выбегали оттуда фельдшера за водой и указывали на тех, который надо было вносить. Раненые, ожидая у палатки своей очереди, хрипели, стонали, плакали, кричали, ругались, просили водки. Некоторые бредили. Князя Андрея, как полкового командира, шагая через неперевязанных раненых, пронесли ближе к одной из палаток и остановились, ожидая приказания. Князь Андрей открыл глаза и долго не мог понять того, что делалось вокруг него. Луг, полынь, пашня, черный крутящийся мячик и его страстный порыв любви к жизни вспомнились ему. В двух шагах от него, громко говоря и обращая на себя общее внимание, стоял, опершись на сук и с обвязанной головой, высокий, красивый, черноволосый унтер офицер. Он был ранен в голову и ногу пулями. Вокруг него, жадно слушая его речь, собралась толпа раненых и носильщиков.
– Мы его оттеда как долбанули, так все побросал, самого короля забрали! – блестя черными разгоряченными глазами и оглядываясь вокруг себя, кричал солдат. – Подойди только в тот самый раз лезервы, его б, братец ты мой, звания не осталось, потому верно тебе говорю…
Князь Андрей, так же как и все окружавшие рассказчика, блестящим взглядом смотрел на него и испытывал утешительное чувство. «Но разве не все равно теперь, – подумал он. – А что будет там и что такое было здесь? Отчего мне так жалко было расставаться с жизнью? Что то было в этой жизни, чего я не понимал и не понимаю».


Один из докторов, в окровавленном фартуке и с окровавленными небольшими руками, в одной из которых он между мизинцем и большим пальцем (чтобы не запачкать ее) держал сигару, вышел из палатки. Доктор этот поднял голову и стал смотреть по сторонам, но выше раненых. Он, очевидно, хотел отдохнуть немного. Поводив несколько времени головой вправо и влево, он вздохнул и опустил глаза.
– Ну, сейчас, – сказал он на слова фельдшера, указывавшего ему на князя Андрея, и велел нести его в палатку.
В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.
– Видно, и на том свете господам одним жить, – проговорил один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.
В палатке было три стола. Два были заняты, на третий положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин, вероятно, казак – по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что то резал в его коричневой, мускулистой спине.
– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.
– Раздеть! Что стоите? – крикнул он сердито на фельдшеров.
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.
После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Раненому показали в сапоге с запекшейся кровью отрезанную ногу.
– О! Ооооо! – зарыдал он, как женщина. Доктор, стоявший перед раненым, загораживая его лицо, отошел.
– Боже мой! Что это? Зачем он здесь? – сказал себе князь Андрей.
В несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу, он узнал Анатоля Курагина. Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал. «Да, это он; да, этот человек чем то близко и тяжело связан со мною, – думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. – В чем состоит связь этого человека с моим детством, с моею жизнью? – спрашивал он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими рукамис готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала между им и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце.
Князь Андрей не мог удерживаться более и заплакал нежными, любовными слезами над людьми, над собой и над их и своими заблуждениями.
«Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам – да, та любовь, которую проповедовал бог на земле, которой меня учила княжна Марья и которой я не понимал; вот отчего мне жалко было жизни, вот оно то, что еще оставалось мне, ежели бы я был жив. Но теперь уже поздно. Я знаю это!»


Страшный вид поля сражения, покрытого трупами и ранеными, в соединении с тяжестью головы и с известиями об убитых и раненых двадцати знакомых генералах и с сознанием бессильности своей прежде сильной руки произвели неожиданное впечатление на Наполеона, который обыкновенно любил рассматривать убитых и раненых, испытывая тем свою душевную силу (как он думал). В этот день ужасный вид поля сражения победил ту душевную силу, в которой он полагал свою заслугу и величие. Он поспешно уехал с поля сражения и возвратился к Шевардинскому кургану. Желтый, опухлый, тяжелый, с мутными глазами, красным носом и охриплым голосом, он сидел на складном стуле, невольно прислушиваясь к звукам пальбы и не поднимая глаз. Он с болезненной тоской ожидал конца того дела, которого он считал себя причиной, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго. Он на себя переносил те страдания и ту смерть, которые он видел на поле сражения. Тяжесть головы и груди напоминала ему о возможности и для себя страданий и смерти. Он в эту минуту не хотел для себя ни Москвы, ни победы, ни славы. (Какой нужно было ему еще славы?) Одно, чего он желал теперь, – отдыха, спокойствия и свободы. Но когда он был на Семеновской высоте, начальник артиллерии предложил ему выставить несколько батарей на эти высоты, для того чтобы усилить огонь по столпившимся перед Князьковым русским войскам. Наполеон согласился и приказал привезти ему известие о том, какое действие произведут эти батареи.
Адъютант приехал сказать, что по приказанию императора двести орудий направлены на русских, но что русские все так же стоят.
– Наш огонь рядами вырывает их, а они стоят, – сказал адъютант.
– Ils en veulent encore!.. [Им еще хочется!..] – сказал Наполеон охриплым голосом.
– Sire? [Государь?] – повторил не расслушавший адъютант.
– Ils en veulent encore, – нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голосом, – donnez leur en. [Еще хочется, ну и задайте им.]
И без его приказания делалось то, чего он хотел, и он распорядился только потому, что думал, что от него ждали приказания. И он опять перенесся в свой прежний искусственный мир призраков какого то величия, и опять (как та лошадь, ходящая на покатом колесе привода, воображает себе, что она что то делает для себя) он покорно стал исполнять ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена.
И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их значение. Он не мог отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, и потому должен был отречься от правды и добра и всего человеческого.
Не в один только этот день, объезжая поле сражения, уложенное мертвыми и изувеченными людьми (как он думал, по его воле), он, глядя на этих людей, считал, сколько приходится русских на одного француза, и, обманывая себя, находил причины радоваться, что на одного француза приходилось пять русских. Не в один только этот день он писал в письме в Париж, что le champ de bataille a ete superbe [поле сражения было великолепно], потому что на нем было пятьдесят тысяч трупов; но и на острове Св. Елены, в тиши уединения, где он говорил, что он намерен был посвятить свои досуги изложению великих дел, которые он сделал, он писал:
«La guerre de Russie eut du etre la plus populaire des temps modernes: c'etait celle du bon sens et des vrais interets, celle du repos et de la securite de tous; elle etait purement pacifique et conservatrice.
C'etait pour la grande cause, la fin des hasards elle commencement de la securite. Un nouvel horizon, de nouveaux travaux allaient se derouler, tout plein du bien etre et de la prosperite de tous. Le systeme europeen se trouvait fonde; il n'etait plus question que de l'organiser.
Satisfait sur ces grands points et tranquille partout, j'aurais eu aussi mon congres et ma sainte alliance. Ce sont des idees qu'on m'a volees. Dans cette reunion de grands souverains, nous eussions traites de nos interets en famille et compte de clerc a maitre avec les peuples.
L'Europe n'eut bientot fait de la sorte veritablement qu'un meme peuple, et chacun, en voyageant partout, se fut trouve toujours dans la patrie commune. Il eut demande toutes les rivieres navigables pour tous, la communaute des mers, et que les grandes armees permanentes fussent reduites desormais a la seule garde des souverains.
De retour en France, au sein de la patrie, grande, forte, magnifique, tranquille, glorieuse, j'eusse proclame ses limites immuables; toute guerre future, purement defensive; tout agrandissement nouveau antinational. J'eusse associe mon fils a l'Empire; ma dictature eut fini, et son regne constitutionnel eut commence…
Paris eut ete la capitale du monde, et les Francais l'envie des nations!..
Mes loisirs ensuite et mes vieux jours eussent ete consacres, en compagnie de l'imperatrice et durant l'apprentissage royal de mon fils, a visiter lentement et en vrai couple campagnard, avec nos propres chevaux, tous les recoins de l'Empire, recevant les plaintes, redressant les torts, semant de toutes parts et partout les monuments et les bienfaits.
Русская война должна бы была быть самая популярная в новейшие времена: это была война здравого смысла и настоящих выгод, война спокойствия и безопасности всех; она была чисто миролюбивая и консервативная.
Это было для великой цели, для конца случайностей и для начала спокойствия. Новый горизонт, новые труды открывались бы, полные благосостояния и благоденствия всех. Система европейская была бы основана, вопрос заключался бы уже только в ее учреждении.
Удовлетворенный в этих великих вопросах и везде спокойный, я бы тоже имел свой конгресс и свой священный союз. Это мысли, которые у меня украли. В этом собрании великих государей мы обсуживали бы наши интересы семейно и считались бы с народами, как писец с хозяином.
Европа действительно скоро составила бы таким образом один и тот же народ, и всякий, путешествуя где бы то ни было, находился бы всегда в общей родине.
Я бы выговорил, чтобы все реки были судоходны для всех, чтобы море было общее, чтобы постоянные, большие армии были уменьшены единственно до гвардии государей и т.д.
Возвратясь во Францию, на родину, великую, сильную, великолепную, спокойную, славную, я провозгласил бы границы ее неизменными; всякую будущую войну защитительной; всякое новое распространение – антинациональным; я присоединил бы своего сына к правлению империей; мое диктаторство кончилось бы, в началось бы его конституционное правление…
Париж был бы столицей мира и французы предметом зависти всех наций!..
Потом мои досуги и последние дни были бы посвящены, с помощью императрицы и во время царственного воспитывания моего сына, на то, чтобы мало помалу посещать, как настоящая деревенская чета, на собственных лошадях, все уголки государства, принимая жалобы, устраняя несправедливости, рассевая во все стороны и везде здания и благодеяния.]
Он, предназначенный провидением на печальную, несвободную роль палача народов, уверял себя, что цель его поступков была благо народов и что он мог руководить судьбами миллионов и путем власти делать благодеяния!
«Des 400000 hommes qui passerent la Vistule, – писал он дальше о русской войне, – la moitie etait Autrichiens, Prussiens, Saxons, Polonais, Bavarois, Wurtembergeois, Mecklembourgeois, Espagnols, Italiens, Napolitains. L'armee imperiale, proprement dite, etait pour un tiers composee de Hollandais, Belges, habitants des bords du Rhin, Piemontais, Suisses, Genevois, Toscans, Romains, habitants de la 32 e division militaire, Breme, Hambourg, etc.; elle comptait a peine 140000 hommes parlant francais. L'expedition do Russie couta moins de 50000 hommes a la France actuelle; l'armee russe dans la retraite de Wilna a Moscou, dans les differentes batailles, a perdu quatre fois plus que l'armee francaise; l'incendie de Moscou a coute la vie a 100000 Russes, morts de froid et de misere dans les bois; enfin dans sa marche de Moscou a l'Oder, l'armee russe fut aussi atteinte par, l'intemperie de la saison; elle ne comptait a son arrivee a Wilna que 50000 hommes, et a Kalisch moins de 18000».
[Из 400000 человек, которые перешли Вислу, половина была австрийцы, пруссаки, саксонцы, поляки, баварцы, виртембергцы, мекленбургцы, испанцы, итальянцы и неаполитанцы. Императорская армия, собственно сказать, была на треть составлена из голландцев, бельгийцев, жителей берегов Рейна, пьемонтцев, швейцарцев, женевцев, тосканцев, римлян, жителей 32 й военной дивизии, Бремена, Гамбурга и т.д.; в ней едва ли было 140000 человек, говорящих по французски. Русская экспедиция стоила собственно Франции менее 50000 человек; русская армия в отступлении из Вильны в Москву в различных сражениях потеряла в четыре раза более, чем французская армия; пожар Москвы стоил жизни 100000 русских, умерших от холода и нищеты в лесах; наконец во время своего перехода от Москвы к Одеру русская армия тоже пострадала от суровости времени года; по приходе в Вильну она состояла только из 50000 людей, а в Калише менее 18000.]
Он воображал себе, что по его воле произошла война с Россией, и ужас совершившегося не поражал его душу. Он смело принимал на себя всю ответственность события, и его помраченный ум видел оправдание в том, что в числе сотен тысяч погибших людей было меньше французов, чем гессенцев и баварцев.


Несколько десятков тысяч человек лежало мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах, принадлежавших господам Давыдовым и казенным крестьянам, на тех полях и лугах, на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского. На перевязочных пунктах на десятину места трава и земля были пропитаны кровью. Толпы раненых и нераненых разных команд людей, с испуганными лицами, с одной стороны брели назад к Можайску, с другой стороны – назад к Валуеву. Другие толпы, измученные и голодные, ведомые начальниками, шли вперед. Третьи стояли на местах и продолжали стрелять.
Над всем полем, прежде столь весело красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?»
Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне убивать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что хотите, а я не хочу больше!» Мысль эта к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться того, что они делали, бросить всо и побежать куда попало.
Но хотя уже к концу сражения люди чувствовали весь ужас своего поступка, хотя они и рады бы были перестать, какая то непонятная, таинственная сила еще продолжала руководить ими, и, запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по одному на три, артиллеристы, хотя и спотыкаясь и задыхаясь от усталости, приносили заряды, заряжали, наводили, прикладывали фитили; и ядра так же быстро и жестоко перелетали с обеих сторон и расплюскивали человеческое тело, и продолжало совершаться то страшное дело, которое совершается не по воле людей, а по воле того, кто руководит людьми и мирами.
Тот, кто посмотрел бы на расстроенные зады русской армии, сказал бы, что французам стоит сделать еще одно маленькое усилие, и русская армия исчезнет; и тот, кто посмотрел бы на зады французов, сказал бы, что русским стоит сделать еще одно маленькое усилие, и французы погибнут. Но ни французы, ни русские не делали этого усилия, и пламя сражения медленно догорало.
Русские не делали этого усилия, потому что не они атаковали французов. В начале сражения они только стояли по дороге в Москву, загораживая ее, и точно так же они продолжали стоять при конце сражения, как они стояли при начале его. Но ежели бы даже цель русских состояла бы в том, чтобы сбить французов, они не могли сделать это последнее усилие, потому что все войска русских были разбиты, не было ни одной части войск, не пострадавшей в сражении, и русские, оставаясь на своих местах, потеряли половину своего войска.
Французам, с воспоминанием всех прежних пятнадцатилетних побед, с уверенностью в непобедимости Наполеона, с сознанием того, что они завладели частью поля сраженья, что они потеряли только одну четверть людей и что у них еще есть двадцатитысячная нетронутая гвардия, легко было сделать это усилие. Французам, атаковавшим русскую армию с целью сбить ее с позиции, должно было сделать это усилие, потому что до тех пор, пока русские, точно так же как и до сражения, загораживали дорогу в Москву, цель французов не была достигнута и все их усилия и потери пропали даром. Но французы не сделали этого усилия. Некоторые историки говорят, что Наполеону стоило дать свою нетронутую старую гвардию для того, чтобы сражение было выиграно. Говорить о том, что бы было, если бы Наполеон дал свою гвардию, все равно что говорить о том, что бы было, если б осенью сделалась весна. Этого не могло быть. Не Наполеон не дал своей гвардии, потому что он не захотел этого, но этого нельзя было сделать. Все генералы, офицеры, солдаты французской армии знали, что этого нельзя было сделать, потому что упадший дух войска не позволял этого.
Не один Наполеон испытывал то похожее на сновиденье чувство, что страшный размах руки падает бессильно, но все генералы, все участвовавшие и не участвовавшие солдаты французской армии, после всех опытов прежних сражений (где после вдесятеро меньших усилий неприятель бежал), испытывали одинаковое чувство ужаса перед тем врагом, который, потеряв половину войска, стоял так же грозно в конце, как и в начале сражения. Нравственная сила французской, атакующей армии была истощена. Не та победа, которая определяется подхваченными кусками материи на палках, называемых знаменами, и тем пространством, на котором стояли и стоят войска, – а победа нравственная, та, которая убеждает противника в нравственном превосходстве своего врага и в своем бессилии, была одержана русскими под Бородиным. Французское нашествие, как разъяренный зверь, получивший в своем разбеге смертельную рану, чувствовало свою погибель; но оно не могло остановиться, так же как и не могло не отклониться вдвое слабейшее русское войско. После данного толчка французское войско еще могло докатиться до Москвы; но там, без новых усилий со стороны русского войска, оно должно было погибнуть, истекая кровью от смертельной, нанесенной при Бородине, раны. Прямым следствием Бородинского сражения было беспричинное бегство Наполеона из Москвы, возвращение по старой Смоленской дороге, погибель пятисоттысячного нашествия и погибель наполеоновской Франции, на которую в первый раз под Бородиным была наложена рука сильнейшего духом противника.



Для человеческого ума непонятна абсолютная непрерывность движения. Человеку становятся понятны законы какого бы то ни было движения только тогда, когда он рассматривает произвольно взятые единицы этого движения. Но вместе с тем из этого то произвольного деления непрерывного движения на прерывные единицы проистекает большая часть человеческих заблуждений.
Известен так называемый софизм древних, состоящий в том, что Ахиллес никогда не догонит впереди идущую черепаху, несмотря на то, что Ахиллес идет в десять раз скорее черепахи: как только Ахиллес пройдет пространство, отделяющее его от черепахи, черепаха пройдет впереди его одну десятую этого пространства; Ахиллес пройдет эту десятую, черепаха пройдет одну сотую и т. д. до бесконечности. Задача эта представлялась древним неразрешимою. Бессмысленность решения (что Ахиллес никогда не догонит черепаху) вытекала из того только, что произвольно были допущены прерывные единицы движения, тогда как движение и Ахиллеса и черепахи совершалось непрерывно.
Принимая все более и более мелкие единицы движения, мы только приближаемся к решению вопроса, но никогда не достигаем его. Только допустив бесконечно малую величину и восходящую от нее прогрессию до одной десятой и взяв сумму этой геометрической прогрессии, мы достигаем решения вопроса. Новая отрасль математики, достигнув искусства обращаться с бесконечно малыми величинами, и в других более сложных вопросах движения дает теперь ответы на вопросы, казавшиеся неразрешимыми.
Эта новая, неизвестная древним, отрасль математики, при рассмотрении вопросов движения, допуская бесконечно малые величины, то есть такие, при которых восстановляется главное условие движения (абсолютная непрерывность), тем самым исправляет ту неизбежную ошибку, которую ум человеческий не может не делать, рассматривая вместо непрерывного движения отдельные единицы движения.
В отыскании законов исторического движения происходит совершенно то же.
Движение человечества, вытекая из бесчисленного количества людских произволов, совершается непрерывно.
Постижение законов этого движения есть цель истории. Но для того, чтобы постигнуть законы непрерывного движения суммы всех произволов людей, ум человеческий допускает произвольные, прерывные единицы. Первый прием истории состоит в том, чтобы, взяв произвольный ряд непрерывных событий, рассматривать его отдельно от других, тогда как нет и не может быть начала никакого события, а всегда одно событие непрерывно вытекает из другого. Второй прием состоит в том, чтобы рассматривать действие одного человека, царя, полководца, как сумму произволов людей, тогда как сумма произволов людских никогда не выражается в деятельности одного исторического лица.
Историческая наука в движении своем постоянно принимает все меньшие и меньшие единицы для рассмотрения и этим путем стремится приблизиться к истине. Но как ни мелки единицы, которые принимает история, мы чувствуем, что допущение единицы, отделенной от другой, допущение начала какого нибудь явления и допущение того, что произволы всех людей выражаются в действиях одного исторического лица, ложны сами в себе.
Всякий вывод истории, без малейшего усилия со стороны критики, распадается, как прах, ничего не оставляя за собой, только вследствие того, что критика избирает за предмет наблюдения большую или меньшую прерывную единицу; на что она всегда имеет право, так как взятая историческая единица всегда произвольна.
Только допустив бесконечно малую единицу для наблюдения – дифференциал истории, то есть однородные влечения людей, и достигнув искусства интегрировать (брать суммы этих бесконечно малых), мы можем надеяться на постигновение законов истории.
Первые пятнадцать лет XIX столетия в Европе представляют необыкновенное движение миллионов людей. Люди оставляют свои обычные занятия, стремятся с одной стороны Европы в другую, грабят, убивают один другого, торжествуют и отчаиваются, и весь ход жизни на несколько лет изменяется и представляет усиленное движение, которое сначала идет возрастая, потом ослабевая. Какая причина этого движения или по каким законам происходило оно? – спрашивает ум человеческий.
Историки, отвечая на этот вопрос, излагают нам деяния и речи нескольких десятков людей в одном из зданий города Парижа, называя эти деяния и речи словом революция; потом дают подробную биографию Наполеона и некоторых сочувственных и враждебных ему лиц, рассказывают о влиянии одних из этих лиц на другие и говорят: вот отчего произошло это движение, и вот законы его.
Но ум человеческий не только отказывается верить в это объяснение, но прямо говорит, что прием объяснения не верен, потому что при этом объяснении слабейшее явление принимается за причину сильнейшего. Сумма людских произволов сделала и революцию и Наполеона, и только сумма этих произволов терпела их и уничтожила.
«Но всякий раз, когда были завоевания, были завоеватели; всякий раз, когда делались перевороты в государстве, были великие люди», – говорит история. Действительно, всякий раз, когда являлись завоеватели, были и войны, отвечает ум человеческий, но это не доказывает, чтобы завоеватели были причинами войн и чтобы возможно было найти законы войны в личной деятельности одного человека. Всякий раз, когда я, глядя на свои часы, вижу, что стрелка подошла к десяти, я слышу, что в соседней церкви начинается благовест, но из того, что всякий раз, что стрелка приходит на десять часов тогда, как начинается благовест, я не имею права заключить, что положение стрелки есть причина движения колоколов.
Всякий раз, как я вижу движение паровоза, я слышу звук свиста, вижу открытие клапана и движение колес; но из этого я не имею права заключить, что свист и движение колес суть причины движения паровоза.
Крестьяне говорят, что поздней весной дует холодный ветер, потому что почка дуба развертывается, и действительно, всякую весну дует холодный ветер, когда развертывается дуб. Но хотя причина дующего при развертыванье дуба холодного ветра мне неизвестна, я не могу согласиться с крестьянами в том, что причина холодного ветра есть раэвертыванье почки дуба, потому только, что сила ветра находится вне влияний почки. Я вижу только совпадение тех условий, которые бывают во всяком жизненном явлении, и вижу, что, сколько бы и как бы подробно я ни наблюдал стрелку часов, клапан и колеса паровоза и почку дуба, я не узнаю причину благовеста, движения паровоза и весеннего ветра. Для этого я должен изменить совершенно свою точку наблюдения и изучать законы движения пара, колокола и ветра. То же должна сделать история. И попытки этого уже были сделаны.
Для изучения законов истории мы должны изменить совершенно предмет наблюдения, оставить в покое царей, министров и генералов, а изучать однородные, бесконечно малые элементы, которые руководят массами. Никто не может сказать, насколько дано человеку достигнуть этим путем понимания законов истории; но очевидно, что на этом пути только лежит возможность уловления исторических законов и что на этом пути не положено еще умом человеческим одной миллионной доли тех усилий, которые положены историками на описание деяний различных царей, полководцев и министров и на изложение своих соображений по случаю этих деяний.


Силы двунадесяти языков Европы ворвались в Россию. Русское войско и население отступают, избегая столкновения, до Смоленска и от Смоленска до Бородина. Французское войско с постоянно увеличивающеюся силой стремительности несется к Москве, к цели своего движения. Сила стремительности его, приближаясь к цели, увеличивается подобно увеличению быстроты падающего тела по мере приближения его к земле. Назади тысяча верст голодной, враждебной страны; впереди десятки верст, отделяющие от цели. Это чувствует всякий солдат наполеоновской армии, и нашествие надвигается само собой, по одной силе стремительности.
В русском войске по мере отступления все более и более разгорается дух озлобления против врага: отступая назад, оно сосредоточивается и нарастает. Под Бородиным происходит столкновение. Ни то, ни другое войско не распадаются, но русское войско непосредственно после столкновения отступает так же необходимо, как необходимо откатывается шар, столкнувшись с другим, с большей стремительностью несущимся на него шаром; и так же необходимо (хотя и потерявший всю свою силу в столкновении) стремительно разбежавшийся шар нашествия прокатывается еще некоторое пространство.
Русские отступают за сто двадцать верст – за Москву, французы доходят до Москвы и там останавливаются. В продолжение пяти недель после этого нет ни одного сражения. Французы не двигаются. Подобно смертельно раненному зверю, который, истекая кровью, зализывает свои раны, они пять недель остаются в Москве, ничего не предпринимая, и вдруг, без всякой новой причины, бегут назад: бросаются на Калужскую дорогу (и после победы, так как опять поле сражения осталось за ними под Малоярославцем), не вступая ни в одно серьезное сражение, бегут еще быстрее назад в Смоленск, за Смоленск, за Вильну, за Березину и далее.
В вечер 26 го августа и Кутузов, и вся русская армия были уверены, что Бородинское сражение выиграно. Кутузов так и писал государю. Кутузов приказал готовиться на новый бой, чтобы добить неприятеля не потому, чтобы он хотел кого нибудь обманывать, но потому, что он знал, что враг побежден, так же как знал это каждый из участников сражения.
Но в тот же вечер и на другой день стали, одно за другим, приходить известия о потерях неслыханных, о потере половины армии, и новое сражение оказалось физически невозможным.
Нельзя было давать сражения, когда еще не собраны были сведения, не убраны раненые, не пополнены снаряды, не сочтены убитые, не назначены новые начальники на места убитых, не наелись и не выспались люди.
А вместе с тем сейчас же после сражения, на другое утро, французское войско (по той стремительной силе движения, увеличенного теперь как бы в обратном отношении квадратов расстояний) уже надвигалось само собой на русское войско. Кутузов хотел атаковать на другой день, и вся армия хотела этого. Но для того чтобы атаковать, недостаточно желания сделать это; нужно, чтоб была возможность это сделать, а возможности этой не было. Нельзя было не отступить на один переход, потом точно так же нельзя было не отступить на другой и на третий переход, и наконец 1 го сентября, – когда армия подошла к Москве, – несмотря на всю силу поднявшегося чувства в рядах войск, сила вещей требовала того, чтобы войска эти шли за Москву. И войска отступили ещо на один, на последний переход и отдали Москву неприятелю.
Для тех людей, которые привыкли думать, что планы войн и сражений составляются полководцами таким же образом, как каждый из нас, сидя в своем кабинете над картой, делает соображения о том, как и как бы он распорядился в таком то и таком то сражении, представляются вопросы, почему Кутузов при отступлении не поступил так то и так то, почему он не занял позиции прежде Филей, почему он не отступил сразу на Калужскую дорогу, оставил Москву, и т. д. Люди, привыкшие так думать, забывают или не знают тех неизбежных условий, в которых всегда происходит деятельность всякого главнокомандующего. Деятельность полководца не имеет ни малейшего подобия с тою деятельностью, которую мы воображаем себе, сидя свободно в кабинете, разбирая какую нибудь кампанию на карте с известным количеством войска, с той и с другой стороны, и в известной местности, и начиная наши соображения с какого нибудь известного момента. Главнокомандующий никогда не бывает в тех условиях начала какого нибудь события, в которых мы всегда рассматриваем событие. Главнокомандующий всегда находится в средине движущегося ряда событий, и так, что никогда, ни в какую минуту, он не бывает в состоянии обдумать все значение совершающегося события. Событие незаметно, мгновение за мгновением, вырезается в свое значение, и в каждый момент этого последовательного, непрерывного вырезывания события главнокомандующий находится в центре сложнейшей игры, интриг, забот, зависимости, власти, проектов, советов, угроз, обманов, находится постоянно в необходимости отвечать на бесчисленное количество предлагаемых ему, всегда противоречащих один другому, вопросов.
Нам пресерьезно говорят ученые военные, что Кутузов еще гораздо прежде Филей должен был двинуть войска на Калужскую дорогу, что даже кто то предлагал таковой проект. Но перед главнокомандующим, особенно в трудную минуту, бывает не один проект, а всегда десятки одновременно. И каждый из этих проектов, основанных на стратегии и тактике, противоречит один другому. Дело главнокомандующего, казалось бы, состоит только в том, чтобы выбрать один из этих проектов. Но и этого он не может сделать. События и время не ждут. Ему предлагают, положим, 28 го числа перейти на Калужскую дорогу, но в это время прискакивает адъютант от Милорадовича и спрашивает, завязывать ли сейчас дело с французами или отступить. Ему надо сейчас, сию минуту, отдать приказанье. А приказанье отступить сбивает нас с поворота на Калужскую дорогу. И вслед за адъютантом интендант спрашивает, куда везти провиант, а начальник госпиталей – куда везти раненых; а курьер из Петербурга привозит письмо государя, не допускающее возможности оставить Москву, а соперник главнокомандующего, тот, кто подкапывается под него (такие всегда есть, и не один, а несколько), предлагает новый проект, диаметрально противоположный плану выхода на Калужскую дорогу; а силы самого главнокомандующего требуют сна и подкрепления; а обойденный наградой почтенный генерал приходит жаловаться, а жители умоляют о защите; посланный офицер для осмотра местности приезжает и доносит совершенно противоположное тому, что говорил перед ним посланный офицер; а лазутчик, пленный и делавший рекогносцировку генерал – все описывают различно положение неприятельской армии. Люди, привыкшие не понимать или забывать эти необходимые условия деятельности всякого главнокомандующего, представляют нам, например, положение войск в Филях и при этом предполагают, что главнокомандующий мог 1 го сентября совершенно свободно разрешать вопрос об оставлении или защите Москвы, тогда как при положении русской армии в пяти верстах от Москвы вопроса этого не могло быть. Когда же решился этот вопрос? И под Дриссой, и под Смоленском, и ощутительнее всего 24 го под Шевардиным, и 26 го под Бородиным, и в каждый день, и час, и минуту отступления от Бородина до Филей.


Русские войска, отступив от Бородина, стояли у Филей. Ермолов, ездивший для осмотра позиции, подъехал к фельдмаршалу.
– Драться на этой позиции нет возможности, – сказал он. Кутузов удивленно посмотрел на него и заставил его повторить сказанные слова. Когда он проговорил, Кутузов протянул ему руку.
– Дай ка руку, – сказал он, и, повернув ее так, чтобы ощупать его пульс, он сказал: – Ты нездоров, голубчик. Подумай, что ты говоришь.
Кутузов на Поклонной горе, в шести верстах от Дорогомиловской заставы, вышел из экипажа и сел на лавку на краю дороги. Огромная толпа генералов собралась вокруг него. Граф Растопчин, приехав из Москвы, присоединился к ним. Все это блестящее общество, разбившись на несколько кружков, говорило между собой о выгодах и невыгодах позиции, о положении войск, о предполагаемых планах, о состоянии Москвы, вообще о вопросах военных. Все чувствовали, что хотя и не были призваны на то, что хотя это не было так названо, но что это был военный совет. Разговоры все держались в области общих вопросов. Ежели кто и сообщал или узнавал личные новости, то про это говорилось шепотом, и тотчас переходили опять к общим вопросам: ни шуток, ни смеха, ни улыбок даже не было заметно между всеми этими людьми. Все, очевидно, с усилием, старались держаться на высота положения. И все группы, разговаривая между собой, старались держаться в близости главнокомандующего (лавка которого составляла центр в этих кружках) и говорили так, чтобы он мог их слышать. Главнокомандующий слушал и иногда переспрашивал то, что говорили вокруг него, но сам не вступал в разговор и не выражал никакого мнения. Большей частью, послушав разговор какого нибудь кружка, он с видом разочарования, – как будто совсем не о том они говорили, что он желал знать, – отворачивался. Одни говорили о выбранной позиции, критикуя не столько самую позицию, сколько умственные способности тех, которые ее выбрали; другие доказывали, что ошибка была сделана прежде, что надо было принять сраженье еще третьего дня; третьи говорили о битве при Саламанке, про которую рассказывал только что приехавший француз Кросар в испанском мундире. (Француз этот вместе с одним из немецких принцев, служивших в русской армии, разбирал осаду Сарагоссы, предвидя возможность так же защищать Москву.) В четвертом кружке граф Растопчин говорил о том, что он с московской дружиной готов погибнуть под стенами столицы, но что все таки он не может не сожалеть о той неизвестности, в которой он был оставлен, и что, ежели бы он это знал прежде, было бы другое… Пятые, выказывая глубину своих стратегических соображений, говорили о том направлении, которое должны будут принять войска. Шестые говорили совершенную бессмыслицу. Лицо Кутузова становилось все озабоченнее и печальнее. Из всех разговоров этих Кутузов видел одно: защищать Москву не было никакой физической возможности в полном значении этих слов, то есть до такой степени не было возможности, что ежели бы какой нибудь безумный главнокомандующий отдал приказ о даче сражения, то произошла бы путаница и сражения все таки бы не было; не было бы потому, что все высшие начальники не только признавали эту позицию невозможной, но в разговорах своих обсуждали только то, что произойдет после несомненного оставления этой позиции. Как же могли начальники вести свои войска на поле сражения, которое они считали невозможным? Низшие начальники, даже солдаты (которые тоже рассуждают), также признавали позицию невозможной и потому не могли идти драться с уверенностью поражения. Ежели Бенигсен настаивал на защите этой позиции и другие еще обсуждали ее, то вопрос этот уже не имел значения сам по себе, а имел значение только как предлог для спора и интриги. Это понимал Кутузов.
Бенигсен, выбрав позицию, горячо выставляя свой русский патриотизм (которого не мог, не морщась, выслушивать Кутузов), настаивал на защите Москвы. Кутузов ясно как день видел цель Бенигсена: в случае неудачи защиты – свалить вину на Кутузова, доведшего войска без сражения до Воробьевых гор, а в случае успеха – себе приписать его; в случае же отказа – очистить себя в преступлении оставления Москвы. Но этот вопрос интриги не занимал теперь старого человека. Один страшный вопрос занимал его. И на вопрос этот он ни от кого не слышал ответа. Вопрос состоял для него теперь только в том: «Неужели это я допустил до Москвы Наполеона, и когда же я это сделал? Когда это решилось? Неужели вчера, когда я послал к Платову приказ отступить, или третьего дня вечером, когда я задремал и приказал Бенигсену распорядиться? Или еще прежде?.. но когда, когда же решилось это страшное дело? Москва должна быть оставлена. Войска должны отступить, и надо отдать это приказание». Отдать это страшное приказание казалось ему одно и то же, что отказаться от командования армией. А мало того, что он любил власть, привык к ней (почет, отдаваемый князю Прозоровскому, при котором он состоял в Турции, дразнил его), он был убежден, что ему было предназначено спасение России и что потому только, против воли государя и по воле народа, он был избрал главнокомандующим. Он был убежден, что он один и этих трудных условиях мог держаться во главе армии, что он один во всем мире был в состоянии без ужаса знать своим противником непобедимого Наполеона; и он ужасался мысли о том приказании, которое он должен был отдать. Но надо было решить что нибудь, надо было прекратить эти разговоры вокруг него, которые начинали принимать слишком свободный характер.
Он подозвал к себе старших генералов.
– Ma tete fut elle bonne ou mauvaise, n'a qu'a s'aider d'elle meme, [Хороша ли, плоха ли моя голова, а положиться больше не на кого,] – сказал он, вставая с лавки, и поехал в Фили, где стояли его экипажи.


В просторной, лучшей избе мужика Андрея Савостьянова в два часа собрался совет. Мужики, бабы и дети мужицкой большой семьи теснились в черной избе через сени. Одна только внучка Андрея, Малаша, шестилетняя девочка, которой светлейший, приласкав ее, дал за чаем кусок сахара, оставалась на печи в большой избе. Малаша робко и радостно смотрела с печи на лица, мундиры и кресты генералов, одного за другим входивших в избу и рассаживавшихся в красном углу, на широких лавках под образами. Сам дедушка, как внутренне называла Maлаша Кутузова, сидел от них особо, в темном углу за печкой. Он сидел, глубоко опустившись в складное кресло, и беспрестанно покряхтывал и расправлял воротник сюртука, который, хотя и расстегнутый, все как будто жал его шею. Входившие один за другим подходили к фельдмаршалу; некоторым он пожимал руку, некоторым кивал головой. Адъютант Кайсаров хотел было отдернуть занавеску в окне против Кутузова, но Кутузов сердито замахал ему рукой, и Кайсаров понял, что светлейший не хочет, чтобы видели его лицо.
Вокруг мужицкого елового стола, на котором лежали карты, планы, карандаши, бумаги, собралось так много народа, что денщики принесли еще лавку и поставили у стола. На лавку эту сели пришедшие: Ермолов, Кайсаров и Толь. Под самыми образами, на первом месте, сидел с Георгием на шее, с бледным болезненным лицом и с своим высоким лбом, сливающимся с голой головой, Барклай де Толли. Второй уже день он мучился лихорадкой, и в это самое время его знобило и ломало. Рядом с ним сидел Уваров и негромким голосом (как и все говорили) что то, быстро делая жесты, сообщал Барклаю. Маленький, кругленький Дохтуров, приподняв брови и сложив руки на животе, внимательно прислушивался. С другой стороны сидел, облокотивши на руку свою широкую, с смелыми чертами и блестящими глазами голову, граф Остерман Толстой и казался погруженным в свои мысли. Раевский с выражением нетерпения, привычным жестом наперед курчавя свои черные волосы на висках, поглядывал то на Кутузова, то на входную дверь. Твердое, красивое и доброе лицо Коновницына светилось нежной и хитрой улыбкой. Он встретил взгляд Малаши и глазами делал ей знаки, которые заставляли девочку улыбаться.
Все ждали Бенигсена, который доканчивал свой вкусный обед под предлогом нового осмотра позиции. Его ждали от четырех до шести часов, и во все это время не приступали к совещанию и тихими голосами вели посторонние разговоры.
Только когда в избу вошел Бенигсен, Кутузов выдвинулся из своего угла и подвинулся к столу, но настолько, что лицо его не было освещено поданными на стол свечами.
Бенигсен открыл совет вопросом: «Оставить ли без боя священную и древнюю столицу России или защищать ее?» Последовало долгое и общее молчание. Все лица нахмурились, и в тишине слышалось сердитое кряхтенье и покашливанье Кутузова. Все глаза смотрели на него. Малаша тоже смотрела на дедушку. Она ближе всех была к нему и видела, как лицо его сморщилось: он точно собрался плакать. Но это продолжалось недолго.
– Священную древнюю столицу России! – вдруг заговорил он, сердитым голосом повторяя слова Бенигсена и этим указывая на фальшивую ноту этих слов. – Позвольте вам сказать, ваше сиятельство, что вопрос этот не имеет смысла для русского человека. (Он перевалился вперед своим тяжелым телом.) Такой вопрос нельзя ставить, и такой вопрос не имеет смысла. Вопрос, для которого я просил собраться этих господ, это вопрос военный. Вопрос следующий: «Спасенье России в армии. Выгоднее ли рисковать потерею армии и Москвы, приняв сраженье, или отдать Москву без сражения? Вот на какой вопрос я желаю знать ваше мнение». (Он откачнулся назад на спинку кресла.)
Начались прения. Бенигсен не считал еще игру проигранною. Допуская мнение Барклая и других о невозможности принять оборонительное сражение под Филями, он, проникнувшись русским патриотизмом и любовью к Москве, предлагал перевести войска в ночи с правого на левый фланг и ударить на другой день на правое крыло французов. Мнения разделились, были споры в пользу и против этого мнения. Ермолов, Дохтуров и Раевский согласились с мнением Бенигсена. Руководимые ли чувством потребности жертвы пред оставлением столицы или другими личными соображениями, но эти генералы как бы не понимали того, что настоящий совет не мог изменить неизбежного хода дел и что Москва уже теперь оставлена. Остальные генералы понимали это и, оставляя в стороне вопрос о Москве, говорили о том направлении, которое в своем отступлении должно было принять войско. Малаша, которая, не спуская глаз, смотрела на то, что делалось перед ней, иначе понимала значение этого совета. Ей казалось, что дело было только в личной борьбе между «дедушкой» и «длиннополым», как она называла Бенигсена. Она видела, что они злились, когда говорили друг с другом, и в душе своей она держала сторону дедушки. В средине разговора она заметила быстрый лукавый взгляд, брошенный дедушкой на Бенигсена, и вслед за тем, к радости своей, заметила, что дедушка, сказав что то длиннополому, осадил его: Бенигсен вдруг покраснел и сердито прошелся по избе. Слова, так подействовавшие на Бенигсена, были спокойным и тихим голосом выраженное Кутузовым мнение о выгоде и невыгоде предложения Бенигсена: о переводе в ночи войск с правого на левый фланг для атаки правого крыла французов.
– Я, господа, – сказал Кутузов, – не могу одобрить плана графа. Передвижения войск в близком расстоянии от неприятеля всегда бывают опасны, и военная история подтверждает это соображение. Так, например… (Кутузов как будто задумался, приискивая пример и светлым, наивным взглядом глядя на Бенигсена.) Да вот хоть бы Фридландское сражение, которое, как я думаю, граф хорошо помнит, было… не вполне удачно только оттого, что войска наши перестроивались в слишком близком расстоянии от неприятеля… – Последовало, показавшееся всем очень продолжительным, минутное молчание.
Прения опять возобновились, но часто наступали перерывы, и чувствовалось, что говорить больше не о чем.
Во время одного из таких перерывов Кутузов тяжело вздохнул, как бы сбираясь говорить. Все оглянулись на него.
– Eh bien, messieurs! Je vois que c'est moi qui payerai les pots casses, [Итак, господа, стало быть, мне платить за перебитые горшки,] – сказал он. И, медленно приподнявшись, он подошел к столу. – Господа, я слышал ваши мнения. Некоторые будут несогласны со мной. Но я (он остановился) властью, врученной мне моим государем и отечеством, я – приказываю отступление.
Вслед за этим генералы стали расходиться с той же торжественной и молчаливой осторожностью, с которой расходятся после похорон.
Некоторые из генералов негромким голосом, совсем в другом диапазоне, чем когда они говорили на совете, передали кое что главнокомандующему.
Малаша, которую уже давно ждали ужинать, осторожно спустилась задом с полатей, цепляясь босыми ножонками за уступы печки, и, замешавшись между ног генералов, шмыгнула в дверь.
Отпустив генералов, Кутузов долго сидел, облокотившись на стол, и думал все о том же страшном вопросе: «Когда же, когда же наконец решилось то, что оставлена Москва? Когда было сделано то, что решило вопрос, и кто виноват в этом?»
– Этого, этого я не ждал, – сказал он вошедшему к нему, уже поздно ночью, адъютанту Шнейдеру, – этого я не ждал! Этого я не думал!
– Вам надо отдохнуть, ваша светлость, – сказал Шнейдер.
– Да нет же! Будут же они лошадиное мясо жрать, как турки, – не отвечая, прокричал Кутузов, ударяя пухлым кулаком по столу, – будут и они, только бы…


В противоположность Кутузову, в то же время, в событии еще более важнейшем, чем отступление армии без боя, в оставлении Москвы и сожжении ее, Растопчин, представляющийся нам руководителем этого события, действовал совершенно иначе.
Событие это – оставление Москвы и сожжение ее – было так же неизбежно, как и отступление войск без боя за Москву после Бородинского сражения.
Каждый русский человек, не на основании умозаключений, а на основании того чувства, которое лежит в нас и лежало в наших отцах, мог бы предсказать то, что совершилось.
Начиная от Смоленска, во всех городах и деревнях русской земли, без участия графа Растопчина и его афиш, происходило то же самое, что произошло в Москве. Народ с беспечностью ждал неприятеля, не бунтовал, не волновался, никого не раздирал на куски, а спокойно ждал своей судьбы, чувствуя в себе силы в самую трудную минуту найти то, что должно было сделать. И как только неприятель подходил, богатейшие элементы населения уходили, оставляя свое имущество; беднейшие оставались и зажигали и истребляли то, что осталось.