Кудрявцев, Евгений Фёдорович

Евгений Фёдорович Кудрявцев (партийная кличка «Адмирал») — российский террорист, участник революционного движения в Российской империи в начале ХХ века, член Боевой организации партии социалистов-революционеров. Застрелил градоначальника Петербурга Владимира фон дер Лауница.

Биография

Родился в Тамбовской губернии в семье сельского священника. Обучался в семинарии.

В 1905 году фон дер Лауниц, бывший в то время Тамбовским губернатором, жестоко подавил крестьянские выступления в губернии. В воспоминаниях начальника Петербургского охранного отделения Герасимова указывается, что Кудрявцев намеревался убить Лауница еще в 1905 году:

«Он явился к Тамбовскому губернатору одетый сельским священником, с тем, чтобы выразить благодарность за подавление мятежа в его деревне. Ему была предоставлена аудиенция. Но принят он был не губернатором, а другим лицом: фон-дер-Лауниц при неосведомленности о том тамбовского населения, получил назначение Петербургским градоначальником и утром того же дня уехал в Петербург. Кудрявцев поехал следом за ним в Петербург и вступил там в Боевую Организацию партии социалистов-революционеров.» — А.В. Герасимов, [www.kouzdra.ru/page/texts/gerasimov/13.html «На лезвии с террористами»]

В Петербурге Кудрявцев сошелся с членами Боевой организации, в том числе знаменитым Борисом Савинковым, который упоминает Кудрявцева в своих воспоминаниях:

«Светло-русый, коренастый, с широким лицом, он был похож на сотни и тысячи приезжающих в Петербург на заработки крестьян. Он тоже скоро привык к своей роли. Он питал какую-то исключительную ненависть к петербургскому градоначальнику, генералу фон-Лауницу, и не раз возвращался к вопросу об убийстве его.» — Савинков Б. «[www.e-reading.co.uk/chapter.php/29991/42/Revyako,_Kochetkova_-_Palachi_i_killery.html Воспоминания террориста]». М., 1991

Вместе с членами Боевой организации Кудрявцев готовил покушения на Дурново, Столыпина и других. После временного прекращения деятельности БО в связи с уходом Азефа и Савинкова, Кудрявцев вместе с несколькими товарищами из боевой организации перешел в Центральный боевой отряд.

Убийство Лауница

Социалисты-революционеры давно определили своей целью убийство фон дер Лауница. В конце 1906 года отряд Бэлы (Эсфирь Лапиной) получил задание подготовить покушение на Лауница, однако эта группа террористов не продвинулась далеко в этом деле и распалась. Затем задача была передана Центральному боевому отряду, руководителем которого был Лев Зильберберг.

Кудрявцев особенно настаивал на том, что Лауниц должен быть убит (он не был тогда основной целью террористов) и на том, чтобы быть исполнителем убийства. Валентина Попова указывает, что у Кудрявцева были и личные причины:

«Последний [«Адмирал»] особенно горячо оспаривал свою кандидатуру в деле Лауница. Он был родом из Тамбовской губернии, сын сельского священника. Жестокое усмирение Лауницем и Луженовским крестьянских беспорядков в 1905 г. происходило в Тамбовской губернии на его глазах. Луженовского убила М. А. Спиридонова, с которой был близок «Адмирал» по работе; на очереди оставался Лауниц, и «Адмирал» заявил, что он его никому не уступит.» — В. Попова, «[www.nnre.ru/istorija/_zhenshiny_terroristki_rossii_beskorystnye_ubiicy/p3.php#metkadoc4 Динамитные мастерские 1906—1907 гг. и провокатор Азеф]»

Накануне покушения Валентина Попова передала Кудрявцеву браунинг. 21 декабря 1906 (3 января 1907) года Кудрявцев несколькими выстрелами убил Лауница во время освящения новой клиники Петербургского медицинского института. Покушение было осуществлено при большом скоплении народа, когда Лауниц шел по лестнице.

Сразу после убийства Кудрявцев покончил с собой, выстрелив себе в висок. Одновременно с этим в него выстрелили полицейские, и один из офицеров рассек ему саблей голову.

После убийства Лауница Кудрявцева опознать не смогли, и голову, заспиртованную в банке, выставили на всеобщее обозрение.

Отрывок, характеризующий Кудрявцев, Евгений Фёдорович

– Знаете что, – сказал Пьер, как будто ему пришла неожиданно счастливая мысль, – серьезно, я давно это думал. С этою жизнью я ничего не могу ни решить, ни обдумать. Голова болит, денег нет. Нынче он меня звал, я не поеду.
– Дай мне честное слово, что ты не будешь ездить?
– Честное слово!


Уже был второй час ночи, когда Пьер вышел oт своего друга. Ночь была июньская, петербургская, бессумрачная ночь. Пьер сел в извозчичью коляску с намерением ехать домой. Но чем ближе он подъезжал, тем более он чувствовал невозможность заснуть в эту ночь, походившую более на вечер или на утро. Далеко было видно по пустым улицам. Дорогой Пьер вспомнил, что у Анатоля Курагина нынче вечером должно было собраться обычное игорное общество, после которого обыкновенно шла попойка, кончавшаяся одним из любимых увеселений Пьера.
«Хорошо бы было поехать к Курагину», подумал он.
Но тотчас же он вспомнил данное князю Андрею честное слово не бывать у Курагина. Но тотчас же, как это бывает с людьми, называемыми бесхарактерными, ему так страстно захотелось еще раз испытать эту столь знакомую ему беспутную жизнь, что он решился ехать. И тотчас же ему пришла в голову мысль, что данное слово ничего не значит, потому что еще прежде, чем князю Андрею, он дал также князю Анатолю слово быть у него; наконец, он подумал, что все эти честные слова – такие условные вещи, не имеющие никакого определенного смысла, особенно ежели сообразить, что, может быть, завтра же или он умрет или случится с ним что нибудь такое необыкновенное, что не будет уже ни честного, ни бесчестного. Такого рода рассуждения, уничтожая все его решения и предположения, часто приходили к Пьеру. Он поехал к Курагину.
Подъехав к крыльцу большого дома у конно гвардейских казарм, в которых жил Анатоль, он поднялся на освещенное крыльцо, на лестницу, и вошел в отворенную дверь. В передней никого не было; валялись пустые бутылки, плащи, калоши; пахло вином, слышался дальний говор и крик.
Игра и ужин уже кончились, но гости еще не разъезжались. Пьер скинул плащ и вошел в первую комнату, где стояли остатки ужина и один лакей, думая, что его никто не видит, допивал тайком недопитые стаканы. Из третьей комнаты слышались возня, хохот, крики знакомых голосов и рев медведя.
Человек восемь молодых людей толпились озабоченно около открытого окна. Трое возились с молодым медведем, которого один таскал на цепи, пугая им другого.
– Держу за Стивенса сто! – кричал один.
– Смотри не поддерживать! – кричал другой.
– Я за Долохова! – кричал третий. – Разними, Курагин.
– Ну, бросьте Мишку, тут пари.
– Одним духом, иначе проиграно, – кричал четвертый.
– Яков, давай бутылку, Яков! – кричал сам хозяин, высокий красавец, стоявший посреди толпы в одной тонкой рубашке, раскрытой на средине груди. – Стойте, господа. Вот он Петруша, милый друг, – обратился он к Пьеру.
Другой голос невысокого человека, с ясными голубыми глазами, особенно поражавший среди этих всех пьяных голосов своим трезвым выражением, закричал от окна: «Иди сюда – разойми пари!» Это был Долохов, семеновский офицер, известный игрок и бретёр, живший вместе с Анатолем. Пьер улыбался, весело глядя вокруг себя.
– Ничего не понимаю. В чем дело?
– Стойте, он не пьян. Дай бутылку, – сказал Анатоль и, взяв со стола стакан, подошел к Пьеру.
– Прежде всего пей.
Пьер стал пить стакан за стаканом, исподлобья оглядывая пьяных гостей, которые опять столпились у окна, и прислушиваясь к их говору. Анатоль наливал ему вино и рассказывал, что Долохов держит пари с англичанином Стивенсом, моряком, бывшим тут, в том, что он, Долохов, выпьет бутылку рому, сидя на окне третьего этажа с опущенными наружу ногами.
– Ну, пей же всю! – сказал Анатоль, подавая последний стакан Пьеру, – а то не пущу!
– Нет, не хочу, – сказал Пьер, отталкивая Анатоля, и подошел к окну.
Долохов держал за руку англичанина и ясно, отчетливо выговаривал условия пари, обращаясь преимущественно к Анатолю и Пьеру.
Долохов был человек среднего роста, курчавый и с светлыми, голубыми глазами. Ему было лет двадцать пять. Он не носил усов, как и все пехотные офицеры, и рот его, самая поразительная черта его лица, был весь виден. Линии этого рта были замечательно тонко изогнуты. В средине верхняя губа энергически опускалась на крепкую нижнюю острым клином, и в углах образовывалось постоянно что то вроде двух улыбок, по одной с каждой стороны; и всё вместе, а особенно в соединении с твердым, наглым, умным взглядом, составляло впечатление такое, что нельзя было не заметить этого лица. Долохов был небогатый человек, без всяких связей. И несмотря на то, что Анатоль проживал десятки тысяч, Долохов жил с ним и успел себя поставить так, что Анатоль и все знавшие их уважали Долохова больше, чем Анатоля. Долохов играл во все игры и почти всегда выигрывал. Сколько бы он ни пил, он никогда не терял ясности головы. И Курагин, и Долохов в то время были знаменитостями в мире повес и кутил Петербурга.