Кудряков, Борис Александрович

Бори́с Алекса́ндрович Кудряко́в (25 мая 1946, Ленинград — 11 ноября 2005, Санкт-Петербург) — русский писатель, поэт, фотограф, художник.

Биография

Отец был репрессирован, мать всю жизнь проработала на ткацкой фабрике. После школы окончил фотоучилище, в 1965-68 гг. служил в армии, в стройбате, до 1972 г. работал фотографом, с 1972 г. — оператором угольной котельной.

Попытка эмиграции, а также публикации в самиздате и на Западе привлекли к нему внимание КГБ, ограничившееся несколькими допросами. В 1990-х гг. перебивался нерегулярными заработками.

Кудряков — художник

Как фотохудожник снимал городские пейзажи, натюрморты, создавал жанровые и тематические фотокомпозиции, автопортреты и портреты, в том числе портреты деятелей ленинградской «второй культуры». В 1968 г. вошел в круг неофициальных художников и литераторов, получил прозвище Гран-Борис, иногда использовавшееся как псевдоним. (Другого фотографа, Бориса Смелова, называли Пти-Борисом.) Считается родоначальником послесталинской независимой фотографии в Ленинграде ([www.foto-video.ru/art/portfolio/10842.html Валерий Вальран]).

Принимал участие в квартирных выставках, с 1979 г. выставлялся на Западе (США, Франция, Япония), первая персональная выставка состоялась в 1981 г. в Париже. В 1980-х гг. начал заниматься живописью.

«Гран Борис Кудряков примерно на 20 лет опередил своё время. Только после перестройки художники и фотографы стали систематически разрабатывать проблемы, которые волновали Грана, — валоризация и эстетизация „некрасивого“, внедрение логики абсурда в построение зрительного ряда, соотношение текста и изображения в произведении. Все это предвосхищает тенденции постмодернизма, представители которого впервые по достоинству оценили творчество Бориса Кудрякова». (Валерий Вальран)

Кудряков — писатель

По его собственному утверждению с 15 лет писал стихи и прозу. С начала 1970-х гг. публиковался в ленинградских самиздатских журналах «Часы» (в том числе под псевдонимом Марк Мартынов), «Обводный канал», «Мария», «Митин журнал», в ейском журнале «Транспонанс». В 1980-х гг. печатался в эмигрантских изданиях, с 1990 г. — в России.

Был членом Клуба-81, Академии Зауми. Лауреат Премии Андрея Белого (1979), Международной отметины Давида Бурлюка (1992), Тургеневской премии правительства Москвы «За вклад в развитие малой прозы России» (1998).

«Эта проза ошеломляла. Ничего похожего в современной русской литературе, даже неподцензурной. Тематически она пересекалась с прозой Мамлеева, отчасти Сорокина. Но в формальном отношении, с точки зрения фактуры, их разделяли миллионы световых лет. Кудрякову сияла звезда бессмыслицы, самовитое, ветвящееся корнями в черные межгалактические дыры слово заумников. И великолепное косноязычие Андрея Белого, его ритмизованная, в синкопах аллитераций, фраза-метеорит, фраза-обломок». (Александр Скидан)

Персональные выставки

• «Мир Достоевского», Париж, 1981.
• «Дисциплинарные танцы», СПб, галерея «Борей», 1998.
• «Коррелят елового сада», СПб, Государственный центр современного искусства, 2001.
• «Родные угодья», СПб, галерея «Борей», 2006.

Книги

• Рюмка свинца (Рассказы и повести). — Л.: Новая литература, 1990.
• Лихая жуть. Сборник текстов. — СПб.: Borey Art Center, 2003.
• Одиннадцатое измерение. Фотографии и тексты. — СПб., 2003.

Литература

• Самиздат Ленинграда. 1950-е — 1980-е: Литературная энциклопедия. — М., Новое литературное обозрение, 2003. С.235-236
• Берсенев Б. Борис Кудряков — фотограф-художник из Ленинграда// Русская мысль. 1981. 16 июля.
• Берг М. Гармония распада// Литературное А-Я № 1 (1985).
• Борухов Б., Сафронова А. Борис Кудряков. Рюмка свинца// Волга. 1991. № 10.
• Берг М. Саша Соколов и Борис Кудряков// Берг М. Литературократия: Проблема присвоенияя и перераспределения власти в литературе. М.: НЛО, 2000.
• Суховей Д. [magazines.russ.ru/nlo/2003/64/lit27.html Неуловимый мастер сдвига]// НЛО, 2003, № 64. Рецензия на книгу «Лихая жуть».
• [magazines.russ.ru/km/2005/3/ku18.html Памяти Бориса Кудрякова]// Критическая масса, 2005, № 3-4.
• Архив: Борис Кудряков. Дневник писателя; Эверест; Человек-гора. Аркадий Драгомощенко. Последняя фраза. Александр Скидан. К истоку Зеро (Памяти Бориса Кудрякова)// Премия Андрея Белого. 2005—2006: Ежегодник. СПб: Амфора, 2007, с.132-196

Ссылки

• [www.litkarta.ru/russia/spb/persons/kudryakov-b/ Борис Кудряков] на сайте «Новая литературная карта России»
• [magazines.russ.ru/authors/k/kudryakov/ Борис Кудряков] в «Журнальном зале»
• [www.gif.ru/people/kudryakov/ Страница на сайте Gif.Ru]
• [www.kkk-bluelagoon-2.nm.ru/tom4a/gran1.htm Страница в Антологии «У Голубой лагуны»]
• [www.vavilon.ru/metatext/nlg-arch/kudryakov.html Рассказы на сайте «Вавилон»]
• [www.vavilon.ru/textonly/issue0/kudryak.htm Стихи в журнале TextOnly]
• [magazines.russ.ru/nlo/2006/77/bo35.html Интервью Д.Пиликину]
• [www.biografija.ru/show_bio.aspx?id=70822 Страница на сайте Биография.ру]
• [www.artnasos.ru/pages/137/ Страница на сайте artnasos]
• [ec-dejavu.ru/g/Gran.html Страница в галерее Энциклопедии культуры]

Отрывок, характеризующий Кудряков, Борис Александрович

Княжна Марья не была в Москве и вне опасности, как думал князь Андрей.
После возвращения Алпатыча из Смоленска старый князь как бы вдруг опомнился от сна. Он велел собрать из деревень ополченцев, вооружить их и написал главнокомандующему письмо, в котором извещал его о принятом им намерении оставаться в Лысых Горах до последней крайности, защищаться, предоставляя на его усмотрение принять или не принять меры для защиты Лысых Гор, в которых будет взят в плен или убит один из старейших русских генералов, и объявил домашним, что он остается в Лысых Горах.
Но, оставаясь сам в Лысых Горах, князь распорядился об отправке княжны и Десаля с маленьким князем в Богучарово и оттуда в Москву. Княжна Марья, испуганная лихорадочной, бессонной деятельностью отца, заменившей его прежнюю опущенность, не могла решиться оставить его одного и в первый раз в жизни позволила себе не повиноваться ему. Она отказалась ехать, и на нее обрушилась страшная гроза гнева князя. Он напомнил ей все, в чем он был несправедлив против нее. Стараясь обвинить ее, он сказал ей, что она измучила его, что она поссорила его с сыном, имела против него гадкие подозрения, что она задачей своей жизни поставила отравлять его жизнь, и выгнал ее из своего кабинета, сказав ей, что, ежели она не уедет, ему все равно. Он сказал, что знать не хочет о ее существовании, но вперед предупреждает ее, чтобы она не смела попадаться ему на глаза. То, что он, вопреки опасений княжны Марьи, не велел насильно увезти ее, а только не приказал ей показываться на глаза, обрадовало княжну Марью. Она знала, что это доказывало то, что в самой тайне души своей он был рад, что она оставалась дома и не уехала.
На другой день после отъезда Николушки старый князь утром оделся в полный мундир и собрался ехать главнокомандующему. Коляска уже была подана. Княжна Марья видела, как он, в мундире и всех орденах, вышел из дома и пошел в сад сделать смотр вооруженным мужикам и дворовым. Княжна Марья свдела у окна, прислушивалась к его голосу, раздававшемуся из сада. Вдруг из аллеи выбежало несколько людей с испуганными лицами.
Княжна Марья выбежала на крыльцо, на цветочную дорожку и в аллею. Навстречу ей подвигалась большая толпа ополченцев и дворовых, и в середине этой толпы несколько людей под руки волокли маленького старичка в мундире и орденах. Княжна Марья подбежала к нему и, в игре мелкими кругами падавшего света, сквозь тень липовой аллеи, не могла дать себе отчета в том, какая перемена произошла в его лице. Одно, что она увидала, было то, что прежнее строгое и решительное выражение его лица заменилось выражением робости и покорности. Увидав дочь, он зашевелил бессильными губами и захрипел. Нельзя было понять, чего он хотел. Его подняли на руки, отнесли в кабинет и положили на тот диван, которого он так боялся последнее время.
Привезенный доктор в ту же ночь пустил кровь и объявил, что у князя удар правой стороны.
В Лысых Горах оставаться становилось более и более опасным, и на другой день после удара князя, повезли в Богучарово. Доктор поехал с ними.
Когда они приехали в Богучарово, Десаль с маленьким князем уже уехали в Москву.
Все в том же положении, не хуже и не лучше, разбитый параличом, старый князь три недели лежал в Богучарове в новом, построенном князем Андреем, доме. Старый князь был в беспамятстве; он лежал, как изуродованный труп. Он не переставая бормотал что то, дергаясь бровями и губами, и нельзя было знать, понимал он или нет то, что его окружало. Одно можно было знать наверное – это то, что он страдал и, чувствовал потребность еще выразить что то. Но что это было, никто не мог понять; был ли это какой нибудь каприз больного и полусумасшедшего, относилось ли это до общего хода дел, или относилось это до семейных обстоятельств?
Доктор говорил, что выражаемое им беспокойство ничего не значило, что оно имело физические причины; но княжна Марья думала (и то, что ее присутствие всегда усиливало его беспокойство, подтверждало ее предположение), думала, что он что то хотел сказать ей. Он, очевидно, страдал и физически и нравственно.
Надежды на исцеление не было. Везти его было нельзя. И что бы было, ежели бы он умер дорогой? «Не лучше ли бы было конец, совсем конец! – иногда думала княжна Марья. Она день и ночь, почти без сна, следила за ним, и, страшно сказать, она часто следила за ним не с надеждой найти призкаки облегчения, но следила, часто желая найти признаки приближения к концу.
Как ни странно было княжне сознавать в себе это чувство, но оно было в ней. И что было еще ужаснее для княжны Марьи, это было то, что со времени болезни ее отца (даже едва ли не раньше, не тогда ли уж, когда она, ожидая чего то, осталась с ним) в ней проснулись все заснувшие в ней, забытые личные желания и надежды. То, что годами не приходило ей в голову – мысли о свободной жизни без вечного страха отца, даже мысли о возможности любви и семейного счастия, как искушения дьявола, беспрестанно носились в ее воображении. Как ни отстраняла она от себя, беспрестанно ей приходили в голову вопросы о том, как она теперь, после того, устроит свою жизнь. Это были искушения дьявола, и княжна Марья знала это. Она знала, что единственное орудие против него была молитва, и она пыталась молиться. Она становилась в положение молитвы, смотрела на образа, читала слова молитвы, но не могла молиться. Она чувствовала, что теперь ее охватил другой мир – житейской, трудной и свободной деятельности, совершенно противоположный тому нравственному миру, в который она была заключена прежде и в котором лучшее утешение была молитва. Она не могла молиться и не могла плакать, и житейская забота охватила ее.