Кудряшов, Николай Петрович

Николай Петрович Кудряшов
Дата рождения	7 апреля 1922(1922-04-07)
Место рождения	Черемхово, Иркутская область
Дата смерти	23 марта 1973(1973-03-23) (50 лет)
Место смерти	Нюрба
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	пехота
Годы службы	1940—1945
Звание
Сражения/войны	Великая Отечественная война
Награды и премии

Никола́й Петро́вич Кудряшо́в (Кудряшев) (7 апреля 1922, Черемхово — 23 марта, 1973, Нюрба) — лейтенант Советской Армии, участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза (1944), лишён всех званий и наград в связи с осуждением. В 2013 году восстановлен в правах на награды.

Биография

Николай Кудряшов родился 7 апреля 1922 года в городе Черемхово Иркутской области в семье рабочего. Окончил четыре класса школы, после чего работал учеником слесаря на шахте имени Кирова в родном посёлке. В 1940 году Кудряшов был призван в Рабоче-крестьянскую Красную Армию. Проходил службу в 603-м стрелковом полку 161-й стрелковой дивизии Западного особого военного округа в Могилёве.

С июля 1941 года — на фронтах Великой Отечественной войны. Первоначально был обычным стрелком, затем командиром отделения, взвода, стрелковой роты. Участвовал в боях с немецкими войсками на Западном, Воронежском, Брянском, 1-м, 2-м и 4-м Украинских фронтах. Принимал участие в боях за Минск в 1941 году, Смоленском сражении, обороне Могилёва, боях на Дону и под Воронежем, битве на Курской дуге, освобождении Украины, битве за Днепр, Моравско-Остравской операции и наступлении на Прагу. В 1944 году Кудряшов окончил курсы младших лейтенантов. За годы войны четырежды был ранен.

Отличился старший сержант Кудряшов во время освобождения Киева, будучи временно исполняющим обязанности командира взвода 520-го стрелкового полка 167-й стрелковой дивизии. В ходе отражения контратак немецких войск у Пущи-Водицы взвод Кудряшова уничтожил около 150 немецких солдат, а во время боёв за Киев в районе Крещатика — около 80.

10 января 1944 года Указом Президиума Верховного Совета СССР за «образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецко-фашистскими захватчиками и проявленные при этом мужество и героизм» старший сержант Николай Кудряшев был удостоен высокого звания Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда» за номером 2446.

В 1945 году Кудряшов в звании лейтенанта был демобилизован из армии, после чего вернулся в Черемхово, где продолжил работу на шахте имени Кирова. В 1952 году был осуждён за хулиганские действия, умышленное причинение лёгкого телесного повреждения и незаконное хранение огнестрельного оружия. 2 января 1953 года Указом Президиума Верховного Совета Кудряшев был лишён всех званий и наград. После условно-досрочного освобождения вновь работал на шахте имени Кирова, затем в артели «Промкооператор».

Впоследствии с 1956 года проживал в Якутии, работал горным рабочим в 167-й партии Амакинской экспедиции в Оленёкском районе, с марта 1964 года — водителем автопогрузчика в Нюрбинском объединённом авиаотряде.

23 марта 1973 года умер. Похоронен на кладбище в городе Нюрба.

Указом Президента Российской Федерации от 24 октября 2013 года Кудряшов посмертно восстановлен в правах на государственные звания и награды СССР.

Был также награждён орденом Славы 3-й степени (16.12.1943), медалями «За отвагу» (20.01.1943), «За освобождение Праги», «За Победу над Германией».

Ссылки

Михаил Васильев. [sakhapress.ru/archives/161456 Колька-Герой: Крутые повороты судьбы Героя Советского Союза] // SakhaPress.ru. — 04.12.2013.

Отрывок, характеризующий Кудряшов, Николай Петрович

[Из 400000 человек, которые перешли Вислу, половина была австрийцы, пруссаки, саксонцы, поляки, баварцы, виртембергцы, мекленбургцы, испанцы, итальянцы и неаполитанцы. Императорская армия, собственно сказать, была на треть составлена из голландцев, бельгийцев, жителей берегов Рейна, пьемонтцев, швейцарцев, женевцев, тосканцев, римлян, жителей 32 й военной дивизии, Бремена, Гамбурга и т.д.; в ней едва ли было 140000 человек, говорящих по французски. Русская экспедиция стоила собственно Франции менее 50000 человек; русская армия в отступлении из Вильны в Москву в различных сражениях потеряла в четыре раза более, чем французская армия; пожар Москвы стоил жизни 100000 русских, умерших от холода и нищеты в лесах; наконец во время своего перехода от Москвы к Одеру русская армия тоже пострадала от суровости времени года; по приходе в Вильну она состояла только из 50000 людей, а в Калише менее 18000.]
Он воображал себе, что по его воле произошла война с Россией, и ужас совершившегося не поражал его душу. Он смело принимал на себя всю ответственность события, и его помраченный ум видел оправдание в том, что в числе сотен тысяч погибших людей было меньше французов, чем гессенцев и баварцев.


Несколько десятков тысяч человек лежало мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах, принадлежавших господам Давыдовым и казенным крестьянам, на тех полях и лугах, на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского. На перевязочных пунктах на десятину места трава и земля были пропитаны кровью. Толпы раненых и нераненых разных команд людей, с испуганными лицами, с одной стороны брели назад к Можайску, с другой стороны – назад к Валуеву. Другие толпы, измученные и голодные, ведомые начальниками, шли вперед. Третьи стояли на местах и продолжали стрелять.
Над всем полем, прежде столь весело красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?»
Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне убивать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что хотите, а я не хочу больше!» Мысль эта к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться того, что они делали, бросить всо и побежать куда попало.
Но хотя уже к концу сражения люди чувствовали весь ужас своего поступка, хотя они и рады бы были перестать, какая то непонятная, таинственная сила еще продолжала руководить ими, и, запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по одному на три, артиллеристы, хотя и спотыкаясь и задыхаясь от усталости, приносили заряды, заряжали, наводили, прикладывали фитили; и ядра так же быстро и жестоко перелетали с обеих сторон и расплюскивали человеческое тело, и продолжало совершаться то страшное дело, которое совершается не по воле людей, а по воле того, кто руководит людьми и мирами.
Тот, кто посмотрел бы на расстроенные зады русской армии, сказал бы, что французам стоит сделать еще одно маленькое усилие, и русская армия исчезнет; и тот, кто посмотрел бы на зады французов, сказал бы, что русским стоит сделать еще одно маленькое усилие, и французы погибнут. Но ни французы, ни русские не делали этого усилия, и пламя сражения медленно догорало.
Русские не делали этого усилия, потому что не они атаковали французов. В начале сражения они только стояли по дороге в Москву, загораживая ее, и точно так же они продолжали стоять при конце сражения, как они стояли при начале его. Но ежели бы даже цель русских состояла бы в том, чтобы сбить французов, они не могли сделать это последнее усилие, потому что все войска русских были разбиты, не было ни одной части войск, не пострадавшей в сражении, и русские, оставаясь на своих местах, потеряли половину своего войска.
Французам, с воспоминанием всех прежних пятнадцатилетних побед, с уверенностью в непобедимости Наполеона, с сознанием того, что они завладели частью поля сраженья, что они потеряли только одну четверть людей и что у них еще есть двадцатитысячная нетронутая гвардия, легко было сделать это усилие. Французам, атаковавшим русскую армию с целью сбить ее с позиции, должно было сделать это усилие, потому что до тех пор, пока русские, точно так же как и до сражения, загораживали дорогу в Москву, цель французов не была достигнута и все их усилия и потери пропали даром. Но французы не сделали этого усилия. Некоторые историки говорят, что Наполеону стоило дать свою нетронутую старую гвардию для того, чтобы сражение было выиграно. Говорить о том, что бы было, если бы Наполеон дал свою гвардию, все равно что говорить о том, что бы было, если б осенью сделалась весна. Этого не могло быть. Не Наполеон не дал своей гвардии, потому что он не захотел этого, но этого нельзя было сделать. Все генералы, офицеры, солдаты французской армии знали, что этого нельзя было сделать, потому что упадший дух войска не позволял этого.
Не один Наполеон испытывал то похожее на сновиденье чувство, что страшный размах руки падает бессильно, но все генералы, все участвовавшие и не участвовавшие солдаты французской армии, после всех опытов прежних сражений (где после вдесятеро меньших усилий неприятель бежал), испытывали одинаковое чувство ужаса перед тем врагом, который, потеряв половину войска, стоял так же грозно в конце, как и в начале сражения. Нравственная сила французской, атакующей армии была истощена. Не та победа, которая определяется подхваченными кусками материи на палках, называемых знаменами, и тем пространством, на котором стояли и стоят войска, – а победа нравственная, та, которая убеждает противника в нравственном превосходстве своего врага и в своем бессилии, была одержана русскими под Бородиным. Французское нашествие, как разъяренный зверь, получивший в своем разбеге смертельную рану, чувствовало свою погибель; но оно не могло остановиться, так же как и не могло не отклониться вдвое слабейшее русское войско. После данного толчка французское войско еще могло докатиться до Москвы; но там, без новых усилий со стороны русского войска, оно должно было погибнуть, истекая кровью от смертельной, нанесенной при Бородине, раны. Прямым следствием Бородинского сражения было беспричинное бегство Наполеона из Москвы, возвращение по старой Смоленской дороге, погибель пятисоттысячного нашествия и погибель наполеоновской Франции, на которую в первый раз под Бородиным была наложена рука сильнейшего духом противника.