Кузнецов, Павел Варфоломеевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Павел Варфоломеевич Кузнецов
Стиль:

Модерн

Влияние на:

Элий Белютин

Звания:

Павел Варфоломеевич Кузнецов (5 [17] ноября 1878, Саратов — 21 февраля 1968, Москва) — российский живописец.





Биография

Павел Кузнецов родился в Саратове в семье иконописца (дед его был садоводом). Когда художественные наклонности мальчика ясно определились, он поступил в «Студию живописи и рисования» при Саратовском обществе любителей изящных искусств, где занимался в течение нескольких лет (1891—1896 гг.) под руководством В. В. Коновалова и Г. П. Сальвини-Баракки, там же встреча с В. Э. Борисовым-Мусатовым оказала на него серьёзное воздействие, как и на его однокашника и друга, выдающегося скульптора А. Т. Матвеева, впрочем, как и на всю саратовскую художественную молодежь.

Блестяще выдержал вступительные экзамены в Московском училище живописи, ваяния и зодчества в 1897. Учился: сначала у А. Е. Архипова, потом у К. А. Коровина и В. А. Серова. Учёба дала круг друзей и единомышленников, позже сформировавших художественное объединение «Голубая роза».

Художественный дар сочетался в Кузнецове с неиссякаемой энергией души, в конце концов выразившимися в поразительном творческом долголетии мастера мирового уровня.

В 1902 году сблизился с В. Я. Брюсовым и символистами. Сотрудничал с изданиями символистского толка: журналами «Искусство», «Золотое руно», входил в объединение «Мир искусства».

В 1902 году Кузнецов совместно с К. С. Петровым-Водкиным и П. С. Уткиным расписали церкви Казанской Божьей Матери в Саратове. Находясь на острие художественной мысли того времени (участвуя в деятельности «Мира искусства»), талантливая молодёжь и в церкви попыталась вольно обойтись с канонами, что вызвало взрыв общественного негодования и их росписи были уничтожены.

В 1904 году Кузнецов был одним из организаторов выставки «Алая роза», а также принял деятельное участие в формировании художественного объединения «Голубая роза», окончательно определившимся после одноимённой выставки в 1907 году.

В 1906 году по приглашению Сергея Дягилева ездил в Париж, где посещал частные художественные студии и его работы приняли участие в выставке русского искусства, по результатам которой Кузнецов был избран членом Осеннего Салона (пожизненно).

Был членом объединений «Мир искусства», «Союз русских художников», «Четыре искусства».

В конце 1900-х в творчестве художника наступил кризис. Начались повторы, казалось, что мастер исчерпал себя. Но предприняв поездки в Заволжские степи (1911—1912) и Среднюю Азию (1912—1913), творческий гений Кузнецова вновь взлетает ввысь, ещё выше, чем в «голуборозовский» период. Оставшись тонким, тончайшим художником, способным «отделить один сон от другого сна», он из своих странствий по Азии привозит ритм и поэтику Востока, привозит дыхание тысячелетней истории восточных народов. Яркость и одновременно тонкость передачи цвета, простота и всё та же ирреальность сюжета — его «Киргизская сюита» и примыкающая к ней по времени «Бухарская серия» ставят Павла Варфоломеевича Кузнецова в ряд художников мирового уровня.

В годы революции работал с огромным подъёмом, принимал участие в издании журнала «Путь освобождения», вёл педагогическую работу, заведовал секцией живописи в отделе ИЗО Наркомпроса (1919—1924). Создаёт новые вариации восточных мотивов, в которых заметно влияние древнерусской живописи, пишет прекрасные портреты жены Е. М. Бебутовой (1921—1922 гг.), оформляет литографские серии «Туркестан» и «Горная Бухара» (1922—1923 гг.).

В 1923 году по командировке Наркомпроса побывал с персональной выставкой в Париже (ездил совместно с Е. М. Бебутовой), после чего появляются знаменитые «Парижские комедианты».

Творческие открытия принесли поездки художника в Крым и на Кавказ (1925—1929 гг.). Насыщенное светом и энергичным движением, пространство его композиций обрело глубину, например, широко известно его панно «Сбор винограда» (1928). Живописец стремится расширить тематику своих полотен, обращаясь к темам труда и спорта. По словам художника, поездка в Армению в 1930 году дала импульс целому ряду картин, в которых «коллективный пафос монументального строительства, где люди, машины, животные и природа сливаются в один мощный аккорд». Работы конца 1920 — начала 1930-х были последним, третьим пиком взлёта творчества Кузнецова.

Организатор и председатель художественного общества «Четыре искусства» (1924—1931).

1928 — заслуженный деятель искусств РСФСР.

В 1917—37, 1945—48 преподавал во Вхутемасе-Вхутеине, Московском институте изобразительных искусств и других институтах. Три последних десятилетия жизни не переставал активно работать, в основном, в жанре пейзажа и натюрморта. Часть этих работ находится в собрании Саратовского государственного художественного музея им. А. Н. Радищева.

Скончался в Москве 21 февраля 1968 года.

Театральные работы

Работал в области театральной декорации. Зарекомендовал себя как самобытный художник театра («Сакунтала» Калидасы в Камерном театре, 1914, постановка А. Я. Таирова).

Выставки

  • Париж (1906)
  • «Голубая роза» (1907)
  • Париж (1923)

Галерея

  • Голубой фонтан (темпера, 1905, ГТГ).
  • Утро (темпера, 1905, ГТГ).
  • Рождение (1906)
  • Спящая в кошаре (1911)
  • Мираж в степи (темпера, 1912, ГТГ)
  • Вечер в степи (темпера, 1912, ГТГ)
  • Стрижка овец (1912)
  • Дождь в степи (1912)
  • Чайхана (1912)
  • Натюрморт с японской гравюрой (1912)
  • Гадание (1912)
  • Птичий базар (1913)
  • В храме буддистов (1913)
  • Сбор плодов, Азиатский базар (эскизы росписи Казанского вокзала, 1913—1914 гг., неосуществены)
  • У источника (1919—1920)
  • Узбечка (1920 г.)
  • Птичница (начало 1920-х гг.),
  • Горная Бухара (серия автолитографий, 1923)
  • Туркестан (серия автолитографий, 1923)
  • Парижские комедианты (1924—1925)
  • Отдых пастухов (секко, 1927, Русский музей)
  • Сбор винограда (панно, 1928)
  • Крымский колхоз (панно, 1928)
  • Портрет скульптора А. Т. Матвеева (1928)
  • Мост через реку Зангу (1930)
  • Мать (секко, 1930, ГТГ)
  • Сортировка хлопка (1931, ГТГ)
  • Обработка артикского туфа (1929, ГТГ)
  • Пушбол (1931; ГТГ)
  • Стрижка баранов (77,5 х 81,5, пастель, темпера, холст, Русский музей)

Наследники

В начале 1970-х гг. официальные наследники Павла Варфоломеевича Кузнецова и Елены Михайловны Бебутовой — Павел Михайлович Кузнецов, Ольга Михайловна Дурылина, Валерия Валерьевна Бебутова — передали в дар музею имени А. Н. Радищева свыше четырехсот живописных полотен.

Библиография

Музеи

Дом-музей Павла Кузнецова.
Адрес: Саратовская область, г. Саратов, ул. Октябрьская, 56 Телефоны: (8452) 23-7596

Напишите отзыв о статье "Кузнецов, Павел Варфоломеевич"

Примечания

Ссылки

  • [www.artonline.ru/encyclopedia/300 Кузнецов Павел Варфоломеевич. Биография и творчество художника на Artonline.ru]
  • [stoicka.ru/Joomla_3.2.0_Full_Package_Russian/index.php/component/content/category/39-pavel-kuznetsov Истинный художник Павел Кузнецов]

Отрывок, характеризующий Кузнецов, Павел Варфоломеевич


В то время как Россия была до половины завоевана, и жители Москвы бежали в дальние губернии, и ополченье за ополченьем поднималось на защиту отечества, невольно представляется нам, не жившим в то время, что все русские люди от мала до велика были заняты только тем, чтобы жертвовать собою, спасать отечество или плакать над его погибелью. Рассказы, описания того времени все без исключения говорят только о самопожертвовании, любви к отечеству, отчаянье, горе и геройстве русских. В действительности же это так не было. Нам кажется это так только потому, что мы видим из прошедшего один общий исторический интерес того времени и не видим всех тех личных, человеческих интересов, которые были у людей того времени. А между тем в действительности те личные интересы настоящего до такой степени значительнее общих интересов, что из за них никогда не чувствуется (вовсе не заметен даже) интерес общий. Большая часть людей того времени не обращали никакого внимания на общий ход дел, а руководились только личными интересами настоящего. И эти то люди были самыми полезными деятелями того времени.
Те же, которые пытались понять общий ход дел и с самопожертвованием и геройством хотели участвовать в нем, были самые бесполезные члены общества; они видели все навыворот, и все, что они делали для пользы, оказывалось бесполезным вздором, как полки Пьера, Мамонова, грабившие русские деревни, как корпия, щипанная барынями и никогда не доходившая до раненых, и т. п. Даже те, которые, любя поумничать и выразить свои чувства, толковали о настоящем положении России, невольно носили в речах своих отпечаток или притворства и лжи, или бесполезного осуждения и злобы на людей, обвиняемых за то, в чем никто не мог быть виноват. В исторических событиях очевиднее всего запрещение вкушения плода древа познания. Только одна бессознательная деятельность приносит плоды, и человек, играющий роль в историческом событии, никогда не понимает его значения. Ежели он пытается понять его, он поражается бесплодностью.
Значение совершавшегося тогда в России события тем незаметнее было, чем ближе было в нем участие человека. В Петербурге и губернских городах, отдаленных от Москвы, дамы и мужчины в ополченских мундирах оплакивали Россию и столицу и говорили о самопожертвовании и т. п.; но в армии, которая отступала за Москву, почти не говорили и не думали о Москве, и, глядя на ее пожарище, никто не клялся отомстить французам, а думали о следующей трети жалованья, о следующей стоянке, о Матрешке маркитантше и тому подобное…
Николай Ростов без всякой цели самопожертвования, а случайно, так как война застала его на службе, принимал близкое и продолжительное участие в защите отечества и потому без отчаяния и мрачных умозаключений смотрел на то, что совершалось тогда в России. Ежели бы у него спросили, что он думает о теперешнем положении России, он бы сказал, что ему думать нечего, что на то есть Кутузов и другие, а что он слышал, что комплектуются полки, и что, должно быть, драться еще долго будут, и что при теперешних обстоятельствах ему не мудрено года через два получить полк.
По тому, что он так смотрел на дело, он не только без сокрушения о том, что лишается участия в последней борьбе, принял известие о назначении его в командировку за ремонтом для дивизии в Воронеж, но и с величайшим удовольствием, которое он не скрывал и которое весьма хорошо понимали его товарищи.
За несколько дней до Бородинского сражения Николай получил деньги, бумаги и, послав вперед гусар, на почтовых поехал в Воронеж.
Только тот, кто испытал это, то есть пробыл несколько месяцев не переставая в атмосфере военной, боевой жизни, может понять то наслаждение, которое испытывал Николай, когда он выбрался из того района, до которого достигали войска своими фуражировками, подвозами провианта, гошпиталями; когда он, без солдат, фур, грязных следов присутствия лагеря, увидал деревни с мужиками и бабами, помещичьи дома, поля с пасущимся скотом, станционные дома с заснувшими смотрителями. Он почувствовал такую радость, как будто в первый раз все это видел. В особенности то, что долго удивляло и радовало его, – это были женщины, молодые, здоровые, за каждой из которых не было десятка ухаживающих офицеров, и женщины, которые рады и польщены были тем, что проезжий офицер шутит с ними.
В самом веселом расположении духа Николай ночью приехал в Воронеж в гостиницу, заказал себе все то, чего он долго лишен был в армии, и на другой день, чисто начисто выбрившись и надев давно не надеванную парадную форму, поехал являться к начальству.
Начальник ополчения был статский генерал, старый человек, который, видимо, забавлялся своим военным званием и чином. Он сердито (думая, что в этом военное свойство) принял Николая и значительно, как бы имея на то право и как бы обсуживая общий ход дела, одобряя и не одобряя, расспрашивал его. Николай был так весел, что ему только забавно было это.
От начальника ополчения он поехал к губернатору. Губернатор был маленький живой человечек, весьма ласковый и простой. Он указал Николаю на те заводы, в которых он мог достать лошадей, рекомендовал ему барышника в городе и помещика за двадцать верст от города, у которых были лучшие лошади, и обещал всякое содействие.
– Вы графа Ильи Андреевича сын? Моя жена очень дружна была с вашей матушкой. По четвергам у меня собираются; нынче четверг, милости прошу ко мне запросто, – сказал губернатор, отпуская его.
Прямо от губернатора Николай взял перекладную и, посадив с собою вахмистра, поскакал за двадцать верст на завод к помещику. Все в это первое время пребывания его в Воронеже было для Николая весело и легко, и все, как это бывает, когда человек сам хорошо расположен, все ладилось и спорилось.
Помещик, к которому приехал Николай, был старый кавалерист холостяк, лошадиный знаток, охотник, владетель коверной, столетней запеканки, старого венгерского и чудных лошадей.
Николай в два слова купил за шесть тысяч семнадцать жеребцов на подбор (как он говорил) для казового конца своего ремонта. Пообедав и выпив немножко лишнего венгерского, Ростов, расцеловавшись с помещиком, с которым он уже сошелся на «ты», по отвратительной дороге, в самом веселом расположении духа, поскакал назад, беспрестанно погоняя ямщика, с тем чтобы поспеть на вечер к губернатору.
Переодевшись, надушившись и облив голову холодной подои, Николай хотя несколько поздно, но с готовой фразой: vaut mieux tard que jamais, [лучше поздно, чем никогда,] явился к губернатору.
Это был не бал, и не сказано было, что будут танцевать; но все знали, что Катерина Петровна будет играть на клавикордах вальсы и экосезы и что будут танцевать, и все, рассчитывая на это, съехались по бальному.
Губернская жизнь в 1812 году была точно такая же, как и всегда, только с тою разницею, что в городе было оживленнее по случаю прибытия многих богатых семей из Москвы и что, как и во всем, что происходило в то время в России, была заметна какая то особенная размашистость – море по колено, трын трава в жизни, да еще в том, что тот пошлый разговор, который необходим между людьми и который прежде велся о погоде и об общих знакомых, теперь велся о Москве, о войске и Наполеоне.
Общество, собранное у губернатора, было лучшее общество Воронежа.
Дам было очень много, было несколько московских знакомых Николая; но мужчин не было никого, кто бы сколько нибудь мог соперничать с георгиевским кавалером, ремонтером гусаром и вместе с тем добродушным и благовоспитанным графом Ростовым. В числе мужчин был один пленный итальянец – офицер французской армии, и Николай чувствовал, что присутствие этого пленного еще более возвышало значение его – русского героя. Это был как будто трофей. Николай чувствовал это, и ему казалось, что все так же смотрели на итальянца, и Николай обласкал этого офицера с достоинством и воздержностью.
Как только вошел Николай в своей гусарской форме, распространяя вокруг себя запах духов и вина, и сам сказал и слышал несколько раз сказанные ему слова: vaut mieux tard que jamais, его обступили; все взгляды обратились на него, и он сразу почувствовал, что вступил в подобающее ему в губернии и всегда приятное, но теперь, после долгого лишения, опьянившее его удовольствием положение всеобщего любимца. Не только на станциях, постоялых дворах и в коверной помещика были льстившиеся его вниманием служанки; но здесь, на вечере губернатора, было (как показалось Николаю) неисчерпаемое количество молоденьких дам и хорошеньких девиц, которые с нетерпением только ждали того, чтобы Николай обратил на них внимание. Дамы и девицы кокетничали с ним, и старушки с первого дня уже захлопотали о том, как бы женить и остепенить этого молодца повесу гусара. В числе этих последних была сама жена губернатора, которая приняла Ростова, как близкого родственника, и называла его «Nicolas» и «ты».