Кузьмин, Иван Кузьмич

Иван Кузьмич Кузьмин
Дата рождения	12 апреля 1899(1899-04-12)
Место рождения	дер. Луки, ныне Старорусский район, Новгородская область
Дата смерти	19 февраля 1980(1980-02-19) (80 лет)
Место смерти	Москва
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	Пехота
Годы службы	1917 — 1953 годы
Звание
Командовал	1-й кавалерийский полк 64-й кавалерийский полк 10-я кавалерийская дивизия отдельная национальная кавалерийская бригада 43-я кавалерийская дивизия 125-й стрелковый корпус
Сражения/войны	Гражданская война в России Великая Отечественная война
Награды и премии
Связи	брат — генерал Кузьмин, Фёдор Кузьмич

Иван Кузьмич Кузьмин (12 апреля 1899 года, дер. Лука, ныне Старорусский район, Новгородская область — 19 февраля 1980 года, Москва) — советский военный деятель, Генерал-майор (1944 год).

Начальная биография

Иван Кузьмич Кузьмин родился 12 апреля 1899 года в деревне Лука ныне Старорусского района Новгородской области.

Военная служба

Первая мировая и гражданская войны

В декабре 1917 года вступил в Красную гвардию, после чего служил красногвардейцем и помощником командира красногвардейского отряда, действовавшего в районах Петрограда и Витебска.

В марте 1918 года был назначен на должность секретаря губернского ЧК в Новгороде, а в сентябре того же года был направлен на учёбу на 1-е советские кавалерийские курсы, дислоцированные в Твери, после окончания которых в октябре 1920 года был назначен на должность командира эскадрона 3-го кавалерийского полка (отдельная кавалерийская бригада, Южный фронт), в мае 1921 года — на должность помощника командира 105-го кавалерийского полка (18-я кавалерийская дивизия, Северокавказский военный округ), а в октябре — на должность командира 1-го кавалерийского полка (32-я стрелковая дивизия, 10-я армия). Принимал участие в боевых действиях на Южном, Юго-Восточном и Кавказском фронтах.

Межвоенное время

В августе 1921 года был направлен на учёбу на курсы командиров полков при Высшей кавалерийской школе, после окончания которых в июне 1922 года был назначен на должность командира эскадрона во 2-м кавалерийском полку (Закавказский военный округ).

В январе 1923 года Кузьмин сначала был направлен на учёбу во 2-ю Борисоглебско-Ленинградскую школу, а затем в Военную академию имени М. В. Фрунзе, после окончания которой в июле 1928 года был назначен на должность начальника штаба 82-го кавалерийского полка (Северокавказский военный округ), в марте 1931 года — на должность командира 64-го кавалерийского полка (15-я кавалерийская дивизия, Забайкальский военный округ), а в октябре 1936 года — на должность начальника штаба 3-й отдельной кавалерийской бригады.

С июня 1937 года временно исполнял должность командира 10-й кавалерийской дивизии, в сентябре 1937 года был назначен на должность начальника штаба и временно исполняющего должность командира отдельной национальной кавалерийской бригады, а в сентябре 1939 года — на должность командира этой же бригады. В декабре того же года был направлен на учёбу в Академию Генштаба РККА.

Великая Отечественная война

С началом войны был назначен на должность командира 43-й кавалерийской дивизии (Северокавказский военный округ), которая вскоре была переподчинена 21-й армии, после чего принимала участие в оборонительных боевых действиях в районе городов Рогачев и Брянск.

В октябре 1941 года был назначен на должность преподавателя тактики кавалерийских курсов усовершенствования командного состава, дислоцированных во Чкалове, в марте 1942 года — на должность старшего преподавателя военных дисциплин Военно-юридической академии РККА, дислоцированной в Ашхабаде, в мае — на должность старшего преподавателя кафедры тактики, а в июле — на должность начальника Курсов усовершенствования военно-юридического состава при этой академии.

С сентября 1943 года Кузьмин состоял в распоряжении Главного управления кадров НКО СССР, а затем Военного совета Белорусского фронта. В декабре того же года был назначен на должность заместителя командира 105-го стрелкового корпуса, в апреле 1944 года — на должность командира 125-го стрелкового корпуса, который принимал участие в боевых действиях во время Белорусской наступательной операции, а также в освобождении Ковеля. Вскоре корпус вёл боевые действия по удержанию и расширению плацдармов на Висле в районе городов Магнушев и Пулавы, а также по овладению крепостью Прага в предместье Варшавы. В декабре 1944 года был назначен на должность заместителя командующего 47-й армией, после чего принимал участие в боевых действиях во время Висло-Одерской, Восточно-Померанской и Берлинской наступательных операций.

Послевоенная карьера

После окончания войны находился на прежней должности.

С марта 1946 года состоял в распоряжении Главного управления кадров НКО СССР и в апреле того же года был назначен на должность заместителя командующего 37-й армией (Южная группа войск), в мае 1947 года — на должность помощника по строевой части командующего 38-й армией (Прикарпатский военный округ), а в июле 1948 года — на должность старшего преподавателя Высшей военной академии имени К. Е. Ворошилова.

Генерал-майор Иван Кузьмич Кузьмин в мае 1953 года вышел в запас. Умер 19 февраля 1980 года в Москве.

Награды

• Орден Ленина;
• Четыре ордена Красного Знамени;
• Орден Кутузова 1 степени;
• Орден Богдана Хмельницкого 1 степени;
• Орден Суворова 2 степени;
• Орден Красной Звезды;
• Медали;
• Иностранные орден и медали.

Литература

Коллектив авторов. Великая Отечественная: Комкоры. Военный биографический словарь / Под общей редакцией М. Г. Вожакина. — М.; Жуковский: Кучково поле, 2006. — Т. 1. — С. 306—307. — ISBN 5-901679-08-3.

Отрывок, характеризующий Кузьмин, Иван Кузьмич

На другой день свидания Бориса с Ростовым был смотр австрийских и русских войск, как свежих, пришедших из России, так и тех, которые вернулись из похода с Кутузовым. Оба императора, русский с наследником цесаревичем и австрийский с эрцгерцогом, делали этот смотр союзной 80 титысячной армии.
С раннего утра начали двигаться щегольски вычищенные и убранные войска, выстраиваясь на поле перед крепостью. То двигались тысячи ног и штыков с развевавшимися знаменами и по команде офицеров останавливались, заворачивались и строились в интервалах, обходя другие такие же массы пехоты в других мундирах; то мерным топотом и бряцанием звучала нарядная кавалерия в синих, красных, зеленых шитых мундирах с расшитыми музыкантами впереди, на вороных, рыжих, серых лошадях; то, растягиваясь с своим медным звуком подрагивающих на лафетах, вычищенных, блестящих пушек и с своим запахом пальников, ползла между пехотой и кавалерией артиллерия и расставлялась на назначенных местах. Не только генералы в полной парадной форме, с перетянутыми донельзя толстыми и тонкими талиями и красневшими, подпертыми воротниками, шеями, в шарфах и всех орденах; не только припомаженные, расфранченные офицеры, но каждый солдат, – с свежим, вымытым и выбритым лицом и до последней возможности блеска вычищенной аммуницией, каждая лошадь, выхоленная так, что, как атлас, светилась на ней шерсть и волосок к волоску лежала примоченная гривка, – все чувствовали, что совершается что то нешуточное, значительное и торжественное. Каждый генерал и солдат чувствовали свое ничтожество, сознавая себя песчинкой в этом море людей, и вместе чувствовали свое могущество, сознавая себя частью этого огромного целого.
С раннего утра начались напряженные хлопоты и усилия, и в 10 часов всё пришло в требуемый порядок. На огромном поле стали ряды. Армия вся была вытянута в три линии. Спереди кавалерия, сзади артиллерия, еще сзади пехота.
Между каждым рядом войск была как бы улица. Резко отделялись одна от другой три части этой армии: боевая Кутузовская (в которой на правом фланге в передней линии стояли павлоградцы), пришедшие из России армейские и гвардейские полки и австрийское войско. Но все стояли под одну линию, под одним начальством и в одинаковом порядке.
Как ветер по листьям пронесся взволнованный шопот: «едут! едут!» Послышались испуганные голоса, и по всем войскам пробежала волна суеты последних приготовлений.
Впереди от Ольмюца показалась подвигавшаяся группа. И в это же время, хотя день был безветренный, легкая струя ветра пробежала по армии и чуть заколебала флюгера пик и распущенные знамена, затрепавшиеся о свои древки. Казалось, сама армия этим легким движением выражала свою радость при приближении государей. Послышался один голос: «Смирно!» Потом, как петухи на заре, повторились голоса в разных концах. И всё затихло.
В мертвой тишине слышался топот только лошадей. То была свита императоров. Государи подъехали к флангу и раздались звуки трубачей первого кавалерийского полка, игравшие генерал марш. Казалось, не трубачи это играли, а сама армия, радуясь приближению государя, естественно издавала эти звуки. Из за этих звуков отчетливо послышался один молодой, ласковый голос императора Александра. Он сказал приветствие, и первый полк гаркнул: Урра! так оглушительно, продолжительно, радостно, что сами люди ужаснулись численности и силе той громады, которую они составляли.
Ростов, стоя в первых рядах Кутузовской армии, к которой к первой подъехал государь, испытывал то же чувство, какое испытывал каждый человек этой армии, – чувство самозабвения, гордого сознания могущества и страстного влечения к тому, кто был причиной этого торжества.
Он чувствовал, что от одного слова этого человека зависело то, чтобы вся громада эта (и он, связанный с ней, – ничтожная песчинка) пошла бы в огонь и в воду, на преступление, на смерть или на величайшее геройство, и потому то он не мог не трепетать и не замирать при виде этого приближающегося слова.
– Урра! Урра! Урра! – гремело со всех сторон, и один полк за другим принимал государя звуками генерал марша; потом Урра!… генерал марш и опять Урра! и Урра!! которые, всё усиливаясь и прибывая, сливались в оглушительный гул.
Пока не подъезжал еще государь, каждый полк в своей безмолвности и неподвижности казался безжизненным телом; только сравнивался с ним государь, полк оживлялся и гремел, присоединяясь к реву всей той линии, которую уже проехал государь. При страшном, оглушительном звуке этих голосов, посреди масс войска, неподвижных, как бы окаменевших в своих четвероугольниках, небрежно, но симметрично и, главное, свободно двигались сотни всадников свиты и впереди их два человека – императоры. На них то безраздельно было сосредоточено сдержанно страстное внимание всей этой массы людей.
Красивый, молодой император Александр, в конно гвардейском мундире, в треугольной шляпе, надетой с поля, своим приятным лицом и звучным, негромким голосом привлекал всю силу внимания.
Ростов стоял недалеко от трубачей и издалека своими зоркими глазами узнал государя и следил за его приближением. Когда государь приблизился на расстояние 20 ти шагов и Николай ясно, до всех подробностей, рассмотрел прекрасное, молодое и счастливое лицо императора, он испытал чувство нежности и восторга, подобного которому он еще не испытывал. Всё – всякая черта, всякое движение – казалось ему прелестно в государе.
Остановившись против Павлоградского полка, государь сказал что то по французски австрийскому императору и улыбнулся.
Увидав эту улыбку, Ростов сам невольно начал улыбаться и почувствовал еще сильнейший прилив любви к своему государю. Ему хотелось выказать чем нибудь свою любовь к государю. Он знал, что это невозможно, и ему хотелось плакать.
Государь вызвал полкового командира и сказал ему несколько слов.
«Боже мой! что бы со мной было, ежели бы ко мне обратился государь! – думал Ростов: – я бы умер от счастия».
Государь обратился и к офицерам:
– Всех, господа (каждое слово слышалось Ростову, как звук с неба), благодарю от всей души.
Как бы счастлив был Ростов, ежели бы мог теперь умереть за своего царя!
– Вы заслужили георгиевские знамена и будете их достойны.
«Только умереть, умереть за него!» думал Ростов.
Государь еще сказал что то, чего не расслышал Ростов, и солдаты, надсаживая свои груди, закричали: Урра! Ростов закричал тоже, пригнувшись к седлу, что было его сил, желая повредить себе этим криком, только чтобы выразить вполне свой восторг к государю.
Государь постоял несколько секунд против гусар, как будто он был в нерешимости.
«Как мог быть в нерешимости государь?» подумал Ростов, а потом даже и эта нерешительность показалась Ростову величественной и обворожительной, как и всё, что делал государь.
Нерешительность государя продолжалась одно мгновение. Нога государя, с узким, острым носком сапога, как носили в то время, дотронулась до паха энглизированной гнедой кобылы, на которой он ехал; рука государя в белой перчатке подобрала поводья, он тронулся, сопутствуемый беспорядочно заколыхавшимся морем адъютантов. Дальше и дальше отъезжал он, останавливаясь у других полков, и, наконец, только белый плюмаж его виднелся Ростову из за свиты, окружавшей императоров.
В числе господ свиты Ростов заметил и Болконского, лениво и распущенно сидящего на лошади. Ростову вспомнилась его вчерашняя ссора с ним и представился вопрос, следует – или не следует вызывать его. «Разумеется, не следует, – подумал теперь Ростов… – И стоит ли думать и говорить про это в такую минуту, как теперь? В минуту такого чувства любви, восторга и самоотвержения, что значат все наши ссоры и обиды!? Я всех люблю, всем прощаю теперь», думал Ростов.