Кузьмин-Караваев, Владимир Дмитриевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Владимир Дмитриевич Кузьмин-Караваев

фото 1906 года
Дата рождения:

28 августа (9 сентября) 1859(1859-09-09)

Место рождения:

Борисково, Бежецкий уезд, Тверская губерния, Российская империя

Дата смерти:

17 февраля 1927(1927-02-17) (67 лет)

Место смерти:

Париж, Франция

Страна:

Российская империя Российская империя

Научная сфера:

уголовное право

Альма-матер:

Александровская военно-юридическая академия

Награды и премии:

Влади́мир Дми́триевич Кузьми́н-Карава́ев (28 августа [9] сентября 1859, Борисково, Тверская губерния — 17 февраля 1927, Париж) — русский юрист, общественный и политический деятель.





Биография

Родился в семье генерала Дмитрия Николаевича Кузьмина-Караваева (1818—1883) и Марии Христиановны (Христофоровны) Бушен (1828—1883), брат генералов Д. Д. Кузьмина-Караваева и А. Д. Кузьмина-Караваева. В 1878 году окончил Пажеский корпус. Служил в лейб-гвардии Конно-артиллерийской бригаде.

Семья

Сыновья:

Дмитрий в 1920 году принял католичество, и в 1923 году был выслан из страны. По вызову Папы Римского уехал в Рим, стал католическим священником.

Борис работал после революции врачом-гомеопатом, в 1941 году был арестован и погиб при перевозке на Ладожском озере.

Михаил был востоковедом, после революции жил в Варшаве. В 1945 году вернулся в Советский Союз, отсидел восемь лет в лагерях, потом преподавал латынь в Саратовском университете.

Служба в военно-судебном ведомстве

В 1883 году окончил военно-юридическую академию. 22 июня 1884 переведен в чине штабс-капитана в военно-судебное ведомство. С 25 декабря 1890 — военный следователь Петербургского военного округа.

С 1890 экстраординарный профессор уголовного права Военно-юридической академии. С 5 февраля 1895 — ординарный профессор. Генерал-майор (1901). Член Юридического общества при Петербургском университете. В 1905 году получил звание заслуженного профессора военно-юридической академии и вышел в отставку. Обстоятельства отставки представлены в мемуарах военного министра А. Ф. Редигера[1].

Еще одному судебному деятелю мне пришлось лично предложить оставить службу: генералу Кузьмину-Короваеву, брату товарища генерал-фельдцейхмейстера. Он был большой либерал и в Тверском земстве выступал с речами, не вязавшимися с военным мундиром, на что мне указал государь. Я вызвал Кузьмина-Кароваева и предложил ему подать в отставку. Он тотчас согласился и лишь просил отсрочки на один-два месяца, чтобы он мог получать полную пенсию, на что я дал согласие. Разговор шел в дружелюбном тоне; я ему выразил надежду, что не увижу его в рядах крайних партий, и он мне это обещал. Помню, что я об этом докладывал государю.
А. Ф. Редигер

Политическая деятельность

В 1897—1906 годах гласный Бежецкого уездного и Тверского губернского земского собрания. С 1903 года — гласный Санкт-Петербургской городской думы. В 1904—1905 годах входил в Союз земцев-конституционалистов. В январе 1904, по требованию министра внутренних дел В. К. Плеве, был вынужден сложить звание гласного Тверского земства и Санкт-Петербургской городской думы. Осенью того же года в звании земского гласного восстановлен. Участвовал в частных совещаниях земских деятелей, в земских съездах. Основатель партии демократических реформ.

Депутат Государственной думы первого и второго созывов от Тверской губернии. Получил известность благодаря выступлению против смертной казни. Выборы в Думу третьего созыва проиграл.

С 1908 года — профессор высших женских курсов. С 1908 года приват-доцент, а затем — профессор юридического факультета Санкт-Петербургского университета. С 1909 присяжный поверенный Санкт-Петербургской судебной палаты,[2] выступал защитником на многих политических процессах.

В 1911—1916 гг. редактор отдела уголовного права и один из авторов энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона.

В годы первой мировой войны 1914—1918 годов член Петроградского городского комитета Всероссийского союза городов, председатель ревизионной комиссии Всероссийского земского союза, член Центрального Военно-промышленного комитета. С 1915 года он состоял членом редакции журнала «Вестник Европы» и вел в нем отдел «Вопросы внутренней жизни».

Принимал участие в работе масонских организаций. Член лож «Заря Петербурга» (1909), «Полярная Звезда» (1908—1909).

Революция и гражданская война

После Февральской революции назначен Временным правительством сенатором первого департамента Сената. В августе 1917 на совещании общественных деятелей в Москве избран в Совет общественных деятелей. От этого совета избран в октябре 1917 в Предпарламент.

В марте 1919 уехал из России, некоторое время пробыл в Стокгольме, а с мая 1919 жил в Гельсингфорсе. Входил в состав Политического совещания при генерале Юдениче. Осенью 1919 переехал в Нарву, где заведовал продовольственным обеспечением Северо-Западной армии. После создания правительства С. Г. Лианозова отказался войти в него, из-за несогласия с коалиционным составом правительства и его курсом на признание независимости отделившихся от России окраинных государств. В конце ноября 1919 г., из-за поражения белых в северо-западном районе России, вернулся в Гельсингфорс.

В эмиграции

Жил в эмиграции в Париже. Принимал участие в различных общественных начинаниях, в частности в Русской академической группе Эмигрантского комитета, Союзе русских писателей и журналистов, в Объединении русских адвокатов во Франции. Преподавал во франко-русском институте и Парижском университете.

Награды

Удостоен российских орденов Св. Станислава 2-й и 3-й степеней, Св. Анны 2-й и 3-й степеней, Св. Владимира 3-й степени.

Участие в масонстве

Посвящён по рекомендации Кандаурова и Макшеева, после опроса проведённого Шереметевым, Слиозбергом и Аитовым 10 февраля 1923 года в достопочтенную ложу «Астрея» № 500 Великой ложи Франции. Возведён во 2-ю и 3-ю степени 24 февраля 1923 года. Депутат в Великой ложе Франции в 1924—1926 годы]. С 1924 года также член ложи «Гермес» — член — основатель ложи. Дародатель ложи до кончины. Знаменосец и юридический делегат ВЛФ с 1927 года, до кончины[3][4]. Член капитула «Астрея» Верховного совета Франции. Возведён в 4-ю степень 6 октября 1923 года, в 9-ю степень — 3 мая 1924 года, в 14-ю степень — 22 октября 1924 года, в 18-ю степень (после опроса, проведенного Н. В. Чайковским) — 2 мая 1925 года. Второй страж в 1926 году. Первый страж в 1927 году[5].

Умер в 1927 году. Похоронен на кладбище Банье.

Журналистская деятельность

С 1898 помещал ряд статей в «Праве», «Вестнике Европы», «Северном курьере», «Руси» и других изданиях. Статьи и речи, касающиеся земства и крестьянского права, в 1904 выпустил отдельной книгой: «Земство и деревня».

Труды

  • Кузьмин-Караваев В. Характеристика Общей части Уложения и Воинского устава о наказаниях: Диссертация на тему, предложенную конференцией Военно-Юридической Академии. — С.-Петербург: Книжный магазин Н. К. Мартынова, 1890. — 196 с.
  • Кузьмин-Караваев В. Д., Ординарный Профессор Военно-юридической академии. Военно-уголовное право. 1,Введение; Часть Общая: Учение о военно-уголовном законе; Учение о воинском преступном деянии. — С.-Петербург: Типография С.-Петербургской Тюрьмы, 1895. — 306 с.
  • Кузьмин-Караваев В. Д. Предельность земских расходов и обложения. — С.-Петербург: Издание Юридического Книжного Магазина Н. К. Мартынова, 1900. — 61 с.
  • Кузьмин-Караваев В. Пресечение способов уклонения от следствия и суда. — С.-Петербург, 1902. — 59 с.
  • Кузьмин-Караваев В. Д. Проект земского управления в 18-ти неземских губерниях. — С.-Петербург: Типография Спб. общ. печ. дела Е. Евдокимова, 1902. — 67 с.
  • Кузьмин-Караваев В. Д. [ia700301.us.archive.org/9/items/zemstvoiderevni00kuzgoog/zemstvoiderevni00kuzgoog.pdf Земство и деревня. 1898-1903. Статьи, рефераты, доклады и речи]. — Спб.: Тип. Т-ва «Общественная польза», 1904. — 429 с. — (Библиотека «Общественной пользы»).
  • Кузьмин-Караваев В. Д. Выборгский процесс. — С.-Петербург: Типография Товарищества "Общественная Польза", 1908. — 262 с.
  • О смертной казни: Мнения русских криминалистов: Сборник с приложением указателя литературы на русском языке о смертной казни. — М.: Типо-Литография "Русского Товарищества", 1909. — 117 с.
  • [www.archive.org/details/obrazovaniesieve00kuzm Образование Северо-Западного правительства.] Гельсингфорс. 1920.

Напишите отзыв о статье "Кузьмин-Караваев, Владимир Дмитриевич"

Примечания

  1. Редигер А.Ф. История моей жизни. Воспоминания военного министра. В двух томах / Под ред. И. О. Гаркуши, В. А. Золотарева. — М.: Канон-пресс; Кучково поле, 1999. — Т. 1. — С. 509. — ISBN 5-87533-115-1.
  2. С 9 февраля 1909 г. стал присяжным поверенным. У него были помощниками: с 7.11.1909 г. — Б. И. Книрша и с 26.01.1910 г. — М. М. Марголин.//Список присяжных поверенных округа Санкт-Петербургской судебной палаты и их помощников к 31 января 1914 г. Санкт-Петербург, 1914. — С.109.
  3. [samisdat.com/5/23/523f-as2.htm ПАРИЖ. ЛОЖА АСТРЕЯ]
  4. [samisdat.com/5/23/523f-ger.htm ПАРИЖ. ЛОЖА ГЕРМЕС]
  5. [samisdat.com/5/23/523f-ast.htm ПАРИЖ. КАПИТУЛ АСТРЕЯ]

Литература

Ссылки

  • [law.edu.ru/doc/document.asp?docID=1120031 Биография В. Д. Кузьмина-Караваева]
  • Н. Б. Хайлова. [encspb.ru/object/2804023786 Кузьмин-Караваев В. Д. (1859—1927), общ. деятель] // Энциклопедия Санкт-Петербурга.

Отрывок, характеризующий Кузьмин-Караваев, Владимир Дмитриевич

Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.


Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.
– Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.
– Об одном тебя пг'ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.
Во все время переезда Денисов ни слова не говорил больше с Петей и ехал молча. Когда подъехали к опушке леса, в поле заметно уже стало светлеть. Денисов поговорил что то шепотом с эсаулом, и казаки стали проезжать мимо Пети и Денисова. Когда они все проехали, Денисов тронул свою лошадь и поехал под гору. Садясь на зады и скользя, лошади спускались с своими седоками в лощину. Петя ехал рядом с Денисовым. Дрожь во всем его теле все усиливалась. Становилось все светлее и светлее, только туман скрывал отдаленные предметы. Съехав вниз и оглянувшись назад, Денисов кивнул головой казаку, стоявшему подле него.
– Сигнал! – проговорил он.
Казак поднял руку, раздался выстрел. И в то же мгновение послышался топот впереди поскакавших лошадей, крики с разных сторон и еще выстрелы.
В то же мгновение, как раздались первые звуки топота и крика, Петя, ударив свою лошадь и выпустив поводья, не слушая Денисова, кричавшего на него, поскакал вперед. Пете показалось, что вдруг совершенно, как середь дня, ярко рассвело в ту минуту, как послышался выстрел. Он подскакал к мосту. Впереди по дороге скакали казаки. На мосту он столкнулся с отставшим казаком и поскакал дальше. Впереди какие то люди, – должно быть, это были французы, – бежали с правой стороны дороги на левую. Один упал в грязь под ногами Петиной лошади.
У одной избы столпились казаки, что то делая. Из середины толпы послышался страшный крик. Петя подскакал к этой толпе, и первое, что он увидал, было бледное, с трясущейся нижней челюстью лицо француза, державшегося за древко направленной на него пики.
– Ура!.. Ребята… наши… – прокричал Петя и, дав поводья разгорячившейся лошади, поскакал вперед по улице.
Впереди слышны были выстрелы. Казаки, гусары и русские оборванные пленные, бежавшие с обеих сторон дороги, все громко и нескладно кричали что то. Молодцеватый, без шапки, с красным нахмуренным лицом, француз в синей шинели отбивался штыком от гусаров. Когда Петя подскакал, француз уже упал. Опять опоздал, мелькнуло в голове Пети, и он поскакал туда, откуда слышались частые выстрелы. Выстрелы раздавались на дворе того барского дома, на котором он был вчера ночью с Долоховым. Французы засели там за плетнем в густом, заросшем кустами саду и стреляли по казакам, столпившимся у ворот. Подъезжая к воротам, Петя в пороховом дыму увидал Долохова с бледным, зеленоватым лицом, кричавшего что то людям. «В объезд! Пехоту подождать!» – кричал он, в то время как Петя подъехал к нему.
– Подождать?.. Ураааа!.. – закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым. Послышался залп, провизжали пустые и во что то шлепнувшие пули. Казаки и Долохов вскакали вслед за Петей в ворота дома. Французы в колеблющемся густом дыме одни бросали оружие и выбегали из кустов навстречу казакам, другие бежали под гору к пруду. Петя скакал на своей лошади вдоль по барскому двору и, вместо того чтобы держать поводья, странно и быстро махал обеими руками и все дальше и дальше сбивался с седла на одну сторону. Лошадь, набежав на тлевший в утреннем свето костер, уперлась, и Петя тяжело упал на мокрую землю. Казаки видели, как быстро задергались его руки и ноги, несмотря на то, что голова его не шевелилась. Пуля пробила ему голову.
Переговоривши с старшим французским офицером, который вышел к нему из за дома с платком на шпаге и объявил, что они сдаются, Долохов слез с лошади и подошел к неподвижно, с раскинутыми руками, лежавшему Пете.
– Готов, – сказал он, нахмурившись, и пошел в ворота навстречу ехавшему к нему Денисову.
– Убит?! – вскрикнул Денисов, увидав еще издалека то знакомое ему, несомненно безжизненное положение, в котором лежало тело Пети.
– Готов, – повторил Долохов, как будто выговаривание этого слова доставляло ему удовольствие, и быстро пошел к пленным, которых окружили спешившиеся казаки. – Брать не будем! – крикнул он Денисову.
Денисов не отвечал; он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети.
«Я привык что нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», – вспомнилось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него.
В числе отбитых Денисовым и Долоховым русских пленных был Пьер Безухов.


О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.
От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.
Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.
В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.