Кузьмин-Караваев, Дмитрий Дмитриевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Дмитрий Дмитриевич Кузьмин-Караваев
Дата рождения

5 (17) декабря 1856(1856-12-17)

Место рождения

Перекоп

Дата смерти

19 января 1950(1950-01-19) (93 года)

Место смерти

Муром

Принадлежность

Российская империя Российская империя

Род войск

артиллерия

Годы службы

1873—1918
1918—1924

Звание

генерал от артиллерии

Командовал

гвардейская конно-артиллерийская бригада

Сражения/войны

Русско-турецкая война (1877—1878)

Награды и премии

Дмитрий Дмитриевич Кузьмин-Караваев (5 декабря 1856, Перекоп — 19 января 1950, Муром) — русский военный деятель, участник русско-турецкой войны 1877—1878 годов, начальник Главного артиллерийского управления, член Военного совета.





Биография

Сын генерал-лейтенанта Дмитрия Николаевича Кузьмина-Караваева (1818—1883) и Марии Христиановны (Христофоровны) Бушен (1828—1883), брат генерал-майора, члена Гос. Думы В. Д. Кузьмина-Караваева и генерал-лейтенанта А. Д. Кузьмина-Караваева[1].

В службу вступил 29.08.1873. Окончил Пажеский корпус, в 1875 выпущен подпоручиком гвардии в 7-ю конно-артиллерийскую бригаду, в 1876 прикомандирован к гвардейской конно-артиллерийской бригаде.

Участвовал в русско-турецкой войне 1877—1878 в составе Гвардейского корпуса, был назначен ординарцем к командующему специальным отрядом генералу И. В. Гурко. За участие в боевых действиях был награждён четырьмя орденами; получил от Гурко отличную характеристику[2]. Поручик (1878), штабс-капитан (1881).

25.03.1886 — 1.01.1893 — адъютант генерал-фельдцейхмейстера великого князя Михаила Николаевича, капитан (1889), полковник (1891).

1.01.1893 — 27.11.1895 — командир 1-й батареи гвардейской конно-артиллерийской бригады

27.11.1895 — 25.06.1897 — командир 2-го конно-артиллерийского дивизиона

25.06.1897 — 29.12.1899 — командир 2-го дивизиона гвардейской конно-артиллерийской бригады

29.12.1899 — 26.04.1904 — командир гвардейской конно-артиллерийской бригады, генерал-майор (1900).

12.06.1904 — 25.02.1905 — начальник артиллерии Войска Донского.

25.02.1905 — 2.04.1906 — и. д. товарища генерал-фельдцейхмейстера.

2.04.1906 — 13.02.1909 — товарищ генерал-фельдцейхмейстера, генерал-лейтенант (2.04.1906).

13 февраля 1909 назначен начальником Главного артиллерийского управления, 6.12.1912 произведен в генералы от артиллерии.

Хороший строевой офицер, не имевший специального образования и навыков административной работы, Кузьмин-Караваев считался креатурой великого князя Сергея Михайловича, наследственного руководителя русской артиллерии, фактически распоряжавшегося в ведомстве[3][4].

Генерал Лукомский А. С. характеризует его следующим образом:

Настоящий джентльмен, Кузьмин-Караваев был чрезвычайно обаятелен. Человек он был очень неглупый и, по-видимому, недурной строевой артиллерийский начальник. Но как начальник ГАУ он был чрезвычайно слаб. Не зная хорошо технических и хозяйственно-артиллерийских вопросов, не обладая никакими организаторскими способностями, он совершенно был непригоден стоять во главе ведомства. (...) Много проходило денег через руки старших чинов артиллерийского управления, много было соблазнов, много было случаев для недобросовестности и хищений (...) Кузьмин-Караваев, сам безукоризненно честный, не мог, просто по чрезвычайно честным свойствам своего характера и полной доверчивости к людям, быть на страже технических и хозяйственных интересов ведомства.

Лукомский А. С. Очерки из моей жизни. Воспоминания, с. 222.

Ошибки и нераспорядительность Кузьмина-Караваева как руководителя были одной из причин так называемого снарядного голода, постигшего русскую армию весной 1915 года и приведшего к тяжелому поражению. 24 мая 1915 он был снят с должности, отчислен в Военный совет и лишен содержания. По подозрению в упущениях по службе было начато расследование, однако, Кузьмин-Караваев сумел оправдаться перед следственной комиссией и летом 1916 прокурор отказал в привлечении его к ответственности за отсутствием улик[5].

22 апреля 1916 назначен действительным членом Военного совета. 21 марта 1918 уволен со службы в связи с упразднением Военного совета. Добровольно вступил в РККА, служил на артиллерийском полигоне, в комиссии артиллерийских опытов (КОСАРТОП). В 1924 вышел в отставку по возрасту, получил от РВСР персональную пенсию[6].

В 1935 лишен пенсии и выслан со всей семьей из Ленинграда в Казахстан. С 1941 проживал в Муроме, получал небольшую пенсию от собеса. В 1943 по ходатайству Н. Н. Воронова и сотрудников ГАУ пенсия была восстановлена. По случаю учреждения «Дня артиллериста» 19 ноября 1944 награждён орденом Ленина, с формулировкой «за многолетнюю службу и выдающуюся деятельность в области развития русской артиллерии», но вернуться в столицы не было позволено[6].

Похоронен на Напольном кладбище Мурома; могила сохранилась, за ней ухаживают местные школьники[7].

Награды

Семья

Жена (1885): Александра Александровна Жандр, дочь вице-адмирала А. П. Жандра.

Дети:

  • Кузьмин-Караваев, Дмитрий Дмитриевич (1892—1985), участник Белого движения, эмигрировал в Финляндию
  • Кузьмин-Караваев, Николай Дмитриевич (1893 — 28.06.1916), офицер, убит в бою
  • Кузьмин-Караваев, Александр Дмитриевич (1895 — 14.09.1917), офицер
  • Кузьмина-Караваева, Ольга Дмитриевна (1897—1987), учительница, в 1935 выслана на 10 лет в Казахстан, в 1937—1945 в концлагере, после освобождения работала на машиностроительном заводе в Муроме.
  • Кузьмин-Караваев, Михаил Дмитриевич (1900 — 13.12.1915), кадет

Напишите отзыв о статье "Кузьмин-Караваев, Дмитрий Дмитриевич"

Примечания

  1. Семь веков служат отечеству, с. 19
  2. Семь веков служат отечеству, с. 25
  3. Лукомский, с. 222
  4. Семь веков служат отечеству, с. 26—27
  5. Семь веков служат отечеству, с. 27—28
  6. 1 2 Семь веков служат отечеству, с. 28
  7. [www.murom-mama.ru/stati/sobytiya/ekskursiya-dlinoyu-v-10-let.html Экскурсия длиною в 10 лет]

Литература

Ссылки

  • [www.grwar.ru/persons/persons.html?id=180 Кузьмин-Караваев, Дмитрий Дмитриевич] на сайте «[www.grwar.ru/ Русская армия в Великой войне]»
  • [regiment.ru/bio/K/392.htm Кузьмин-Караваев Дмитрий Дмитриевич]

Отрывок, характеризующий Кузьмин-Караваев, Дмитрий Дмитриевич


Х
30 го числа Пьер вернулся в Москву. Почти у заставы ему встретился адъютант графа Растопчина.
– А мы вас везде ищем, – сказал адъютант. – Графу вас непременно нужно видеть. Он просит вас сейчас же приехать к нему по очень важному делу.
Пьер, не заезжая домой, взял извозчика и поехал к главнокомандующему.
Граф Растопчин только в это утро приехал в город с своей загородной дачи в Сокольниках. Прихожая и приемная в доме графа были полны чиновников, явившихся по требованию его или за приказаниями. Васильчиков и Платов уже виделись с графом и объяснили ему, что защищать Москву невозможно и что она будет сдана. Известия эти хотя и скрывались от жителей, но чиновники, начальники различных управлений знали, что Москва будет в руках неприятеля, так же, как и знал это граф Растопчин; и все они, чтобы сложить с себя ответственность, пришли к главнокомандующему с вопросами, как им поступать с вверенными им частями.
В то время как Пьер входил в приемную, курьер, приезжавший из армии, выходил от графа.
Курьер безнадежно махнул рукой на вопросы, с которыми обратились к нему, и прошел через залу.
Дожидаясь в приемной, Пьер усталыми глазами оглядывал различных, старых и молодых, военных и статских, важных и неважных чиновников, бывших в комнате. Все казались недовольными и беспокойными. Пьер подошел к одной группе чиновников, в которой один был его знакомый. Поздоровавшись с Пьером, они продолжали свой разговор.
– Как выслать да опять вернуть, беды не будет; а в таком положении ни за что нельзя отвечать.
– Да ведь вот, он пишет, – говорил другой, указывая на печатную бумагу, которую он держал в руке.
– Это другое дело. Для народа это нужно, – сказал первый.
– Что это? – спросил Пьер.
– А вот новая афиша.
Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».
– А мне говорили военные люди, – сказал Пьер, – что в городе никак нельзя сражаться и что позиция…
– Ну да, про то то мы и говорим, – сказал первый чиновник.
– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
– А! Графу нужно было, чтобы он указал на Ключарева, понимаю! – сказал Пьер.
– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…


В середине этого нового рассказа Пьера позвали к главнокомандующему.
Пьер вошел в кабинет графа Растопчина. Растопчин, сморщившись, потирал лоб и глаза рукой, в то время как вошел Пьер. Невысокий человек говорил что то и, как только вошел Пьер, замолчал и вышел.
– А! здравствуйте, воин великий, – сказал Растопчин, как только вышел этот человек. – Слышали про ваши prouesses [достославные подвиги]! Но не в том дело. Mon cher, entre nous, [Между нами, мой милый,] вы масон? – сказал граф Растопчин строгим тоном, как будто было что то дурное в этом, но что он намерен был простить. Пьер молчал. – Mon cher, je suis bien informe, [Мне, любезнейший, все хорошо известно,] но я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию.
– Да, я масон, – отвечал Пьер.
– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.