Куинн, Энтони

Энтони Куинн
англ. Anthony Quinn
Студийная фотография 1950-х годов
Имя при рождении:	исп. Antonio Rodolfo Quinn Oaxaca
Дата рождения:	21 апреля 1915(1915-04-21)
Место рождения:	Чиуауа, Мексика
Дата смерти:	3 июня 2001(2001-06-03) (86 лет)
Место смерти:	Бостон, США
Гражданство:	США США
Профессия:	актёр
Карьера:	1936—2001

Энтони Куинн (англ. Anthony Quinn, полное имя Антонио Родольфо Кинн Оахака (исп. Antonio Rodolfo Quinn Oaxaca); 21 апреля 1915, Чиуауа — 3 июня 2001, Бостон) — американский актёр, писатель и художник мексиканского происхождения. Дважды лауреат премии «Оскар» за роли второго плана (1953 — «Вива Сапата!»; 1957 — Гоген в фильме Винсента Миннелли «Жажда жизни»). Среди других крупных киноработ — вождь бедуинов в оскароносной картине Дэвида Лина «Лоуренс Аравийский» (1962) и грек Зорба в одноимённом фильме Михалиса Какоянниса 1964 года. Также снялся в двух знаменитых фильмах Мустафы Аккада «Мухаммад — посланник Бога» (в роли Хамзы, дяди пророка Мухаммада) и «Лев Пустыни» (в роли Омара аль-Мухтара).

Биография

Энтони Куинн родился в мексиканском городе Чиуауа в 1915 году в разгар мексиканской революции. Его мать Мануэла Оахака была представительницей ацтеков, а отец, Франсиско Куинн, имел ирландские корни. Его детство прошло в Эль-Пасо в Техасе и пригороде Лос-Анджелеса, где Куинн окончил школу. В юности он изучал искусство и архитектуру у прославленного Фрэнка Ллойда Райта, с которым у него, несмотря на большую разницу в возрасте, завязались дружеские отношения.

В середине 1930-х годов Энтони Куинн увлёкся актёрской карьерой, сперва играя в театре, а затем появившись и на киноэкранах. Его кинодебют состоялся в 1936 году в комедии «Млечный Путь» с Гарольдом Ллойдом в главной роли. В последующие годы его репертуар пополнился большим количеством разнообразных ролей, включая индейцев, пиратов, мафиози, арабов и даже китайских партизан, что к концу 1940-х составляло уже более пятидесяти его появлений на большом экране.

В 1947 году Энтони Куинн принял американское гражданство, и на несколько лет предпочёл Голливуду Бродвей, где появился в постановках «Трамвай „Желание“», «Джентльмен из Афин» и «Рождённый в Техасе». В начале 1950-х он вернулся в кино, добившись первого крупного успеха в 1952 году после роли мексиканского революционера Эуфемио Сапаты в фильме Элиа Казана «Вива Сапата!». Эта роль принесла актёру премию «Оскар», сделав его первым уроженцем Мексики, удостоенным премии Американской киноакадемии. В 1957 году Куинн во второй раз стал лауреатом премии «Оскар» за роль Поля Гогена в биографической драме Винсента Миннелли «Жажда жизни».

С середины 1950-х Энтони Куинн стал часто сниматься в Италии. Среди его первых итальянских работ картины «Дорога» Федерико Феллини (1954) и «Собор Парижской Богоматери» Жана Деланнуа (1956). В 1960-х актёр перешёл на характерные роли, запомнившись своими появлениями в картинах «Пушки острова Навароне» (1961), «Лоуренс Аравийский» (1962) и «Грек Зорба» (1964), где его работа особенно высокого была оценена критиками и принесла Куинну очередную номинацию на «Оскар». Последующие два десятилетия актёр оставался довольно востребованным как в США, так и в Европе, появившись в ряде успешных фильмов, таких как «Тайна Санта-Виттории» (1969), «Блеф» (1976) и «Лев пустыни» (1981).

В 1990-х карьера Энтони Куинна замедлилась, но тем не менее он продолжал стабильно сниматься, исполнив роли в фильмах «Месть» (1989), «Страдивари» (1989), «Поймёт лишь одинокий» (1991), «Последний киногерой» (1993) и ряде других кинокартин. В 1992 году был номинирован на антинаграду «Золотая малина» за худшую роль второго плана в фильме «Гангстеры». В 1994 году Куинн сыграл Зевса в пяти телевизионных фильмах «Удивительные странствия Геракла». Последнее его появление пришлось на криминальную мелодраму «Ангел мести» с Сильвестром Сталлоне в главной роли, вышедшую на экраны в 2002 году.

Личная жизнь

Энтони Куинн был женат трижды. Его первой супругой была Кэтрин Демилль, приёмная дочь Сесилла Б. Демилля, родившая в браке с Куинном пятерых детей: Кристофера (1939—1941), Кристину (род. 1941), Каталину (род. 1942), Дункана (род. 1945) и Валентину (род. 1952). Их старший сын Кристофер утонул в бассейне в возрасте 2 лет. В 1965 году они развелись по причине романа Куинна с Иоландой Аддолори, на которой он женился в 1966 году. Иоланда стала матерью троих его сыновей: Франсиско (1963—2011), Дэнни (род. 1964) и Лоренцо (род. 1966), в будущем известного скульптора. Третьей и последней супругой Куинна стала его бывшая секретарь Кэти Бенвин, которая родила ему дочь Антинию (род. 1993) и сына Райана (род. 1996), при этом младшего — когда Куинну уже был 81 год. Также у Куинна были двое внебрачных сыновей, Шон (род. 1973) и Алекс (род. 1976), от Фридель Дунбар.

Последние свои годы актёр провёл в Бристоле, штат Род-Айленд. 3 июня 2001 года Энтони Куинн скончался от пневмонии и дыхательной недостаточности, явившимися осложнениями рака гортани, в возрасте 86 лет.

Избранная фильмография

1. 1936 — Млечный Путь / The Milky Way — эпизод (нет в титрах)
2. 1937 — Взлёты и падения / Swing High, Swing Low — Дон
3. 1939 — Юнион Пасифик / Union Pacific — Джек Кордрей
4. 1940 — Дорога в Сингапур — Цезарь
5. 1941 — Кровь и песок / Blood and Sand — Маноло де Пальма
6. 1941 — Они умерли на своих постах / They Died with Their Boots On — «Бешеный Конь»
7. 1942 — Дорога в Марокко / The Road to Morocco — Муллай Касым
8. 1942 — Чёрный лебедь / The Black Swan — Воган
9. 1943 — Случай в Окс-Боу / The Ox-Bow Incident — Хуан Мартинес / Франсиско Морес
10. 1944 — Буффало Билл / Buffalo Bill — «Жёлтая Рука»
11. 1945 — Возвращение на Батаан / Back to Bataan — капитан Андрес Бонифасио
12. 1945 — Куда мы отсюда пойдём? / Where Do We Go from Here? — Главный Барсук
13. 1947 — Синдбад-мореход / Sinbad, the Sailor — эмир
14. 1952 — Вива Сапата! / Viva Zapata! — Эуфемио Сапата
15. 1954 — Аттила / Attila — Аттила
16. 1954 — Дорога / La Strada — Дзампано
17. 1954 — Странствия Одиссея / Ulisse — Антиной
18. 1955 — Нагая улица / The Naked Street — Фил Регал
19. 1956 — Жажда жизни / Lust for Life — Поль Гоген
20. 1956 — Собор Парижской Богоматери / Notre-Dame de Paris — Квазимодо
21. 1957 — Дикий ветер / Wild Is the Wind — Джино
22. 1959 — Последний поезд из Ган-Хилла / Last Train from Gun Hill — Крэйг Белден
23. 1959 — Шериф Уорлока / Warlock — Том Морган
24. 1960 — Невинные дикари / The Savage Innocents — Инук
25. 1960 — Чертовка в розовом трико / Heller in Pink Tights — Том Хили
26. 1961 — Варавва / Barabba — Варавва
27. 1961 — Пушки острова Наварон / The Guns Of Navarone — полковник Андреа Ставрос / рыбак Нундос Салоникос
28. 1962 — Лоуренс Аравийский / Lawrence of Arabia — Ауда ибу Тайи
29. 1964 — Визит / Der Besuch — Серж Миллер, владелец лавки
30. 1964 — Грек Зорба / Zorba The Greek — Алексис Зорба
31. 1965 — Сказочное приключение Марко Поло / La fabuleuse aventure de Marco Polo — Кублай Хан, император Китая
32. 1966 — Пропавший отряд / Lost Command — полковник Пьер Распеги
33. 1967 — Битва в Сан-Себастьяне / La bataille de San Sebastian — Леон Аластре
34. 1967 — Авантюрист / L'avventuriero — капитан Пейроль
35. 1968 — Башмаки рыбака / The Shoes of the Fisherman — Кирилл Лакота
36. 1968 — Волхв / The Magus — Морис Кончис
37. 1969 — Тайна Санта-Виттории / The Secret of Santa Vittoria — Итало Бомболини
38. 1972 — По ту сторону 110-й улицы / Across 110th Street — капитан Маттелли
39. 1976 — Блеф / Bluff – Storia di truffe e di imbroglioni — Филипп Бэнг
40. 1976 — Мухаммед — посланник Бога / The Message — Хамза ибн Абд аль-Мутталиб
41. 1977 — Иисус из Назарета / Jesus Of Nazareth — Каиафа
42. 1978 — Греческий магнат / The Greek Tycoon — Тео Томасис
43. 1978 — Дети Санчеса / The Children of Sanchez — Хесус Санчес
44. 1979 — Переход / The Passage — Баск
45. 1981 — Большой риск / High Risk — Мариано
46. 1981 — Лев пустыни / Lion of the Desert — Омар Мухтар
47. 1981 — Саламандра / The Salamander — Бруно Мандзини
48. 1982 — Валентина / Valentina — Мосен Хоакин
49. 1987 — Остров сокровищ / L'isola del tesoro — Джон Сильвер
50. 1988 — Онассис: Самый богатый человек в мире / Onassis: The Richest Man in the World — Сократ Онассис
51. 1988 — Страдивари / Stradivari — Антонио Страдивари
52. 1990 — Месть / Revenge — Тибурон Мендес
53. 1990 — Старик и море / The Old Man and the Sea — Сантьяго
54. 1991 — Гангстеры / Mobsters — Дон Джузеппе Массерия, Джо Босс
55. 1991 — Поймёт лишь одинокий / Only The Lonely — Ник Акрополис
56. 1991 — Тропическая лихорадка / Jungle Fever — Лу Карбоне
57. 1993 — Последний киногерой / The Last Action Hero — Тони Вивальди
58. 1994 — Любить кого-то / Somebody to Love — Эмилио
59. 1994 — Удивительные странствия Геракла / Hercules: The Legendary Journeys (5 пилотных серий) — Зевс
60. 1995 — Прогулка в облаках / A Walk in the Clouds — дон Педро Арагон
61. 1996 — Готти / Gotti — Нейл Деллакроче
62. 2002 — Ангел мести / Avenging Angelo — Анджело Аллигьери

Ссылки

• [www.anthonyquinn.com Официальный сайт]

Отрывок, характеризующий Куинн, Энтони

В Орле жило несколько пленных французских офицеров, и доктор привел одного из них, молодого итальянского офицера.
Офицер этот стал ходить к Пьеру, и княжна смеялась над теми нежными чувствами, которые выражал итальянец к Пьеру.
Итальянец, видимо, был счастлив только тогда, когда он мог приходить к Пьеру и разговаривать и рассказывать ему про свое прошедшее, про свою домашнюю жизнь, про свою любовь и изливать ему свое негодование на французов, и в особенности на Наполеона.
– Ежели все русские хотя немного похожи на вас, – говорил он Пьеру, – c'est un sacrilege que de faire la guerre a un peuple comme le votre. [Это кощунство – воевать с таким народом, как вы.] Вы, пострадавшие столько от французов, вы даже злобы не имеете против них.
И страстную любовь итальянца Пьер теперь заслужил только тем, что он вызывал в нем лучшие стороны его души и любовался ими.
Последнее время пребывания Пьера в Орле к нему приехал его старый знакомый масон – граф Вилларский, – тот самый, который вводил его в ложу в 1807 году. Вилларский был женат на богатой русской, имевшей большие имения в Орловской губернии, и занимал в городе временное место по продовольственной части.
Узнав, что Безухов в Орле, Вилларский, хотя и никогда не был коротко знаком с ним, приехал к нему с теми заявлениями дружбы и близости, которые выражают обыкновенно друг другу люди, встречаясь в пустыне. Вилларский скучал в Орле и был счастлив, встретив человека одного с собой круга и с одинаковыми, как он полагал, интересами.
Но, к удивлению своему, Вилларский заметил скоро, что Пьер очень отстал от настоящей жизни и впал, как он сам с собою определял Пьера, в апатию и эгоизм.
– Vous vous encroutez, mon cher, [Вы запускаетесь, мой милый.] – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же.
Вилларский был женат, семейный человек, занятый и делами имения жены, и службой, и семьей. Он считал, что все эти занятия суть помеха в жизни и что все они презренны, потому что имеют целью личное благо его и семьи. Военные, административные, политические, масонские соображения постоянно поглощали его внимание. И Пьер, не стараясь изменить его взгляд, не осуждая его, с своей теперь постоянно тихой, радостной насмешкой, любовался на это странное, столь знакомое ему явление.
В отношениях своих с Вилларским, с княжною, с доктором, со всеми людьми, с которыми он встречался теперь, в Пьере была новая черта, заслуживавшая ему расположение всех людей: это признание возможности каждого человека думать, чувствовать и смотреть на вещи по своему; признание невозможности словами разубедить человека. Эта законная особенность каждого человека, которая прежде волновала и раздражала Пьера, теперь составляла основу участия и интереса, которые он принимал в людях. Различие, иногда совершенное противоречие взглядов людей с своею жизнью и между собою, радовало Пьера и вызывало в нем насмешливую и кроткую улыбку.
В практических делах Пьер неожиданно теперь почувствовал, что у него был центр тяжести, которого не было прежде. Прежде каждый денежный вопрос, в особенности просьбы о деньгах, которым он, как очень богатый человек, подвергался очень часто, приводили его в безвыходные волнения и недоуменья. «Дать или не дать?» – спрашивал он себя. «У меня есть, а ему нужно. Но другому еще нужнее. Кому нужнее? А может быть, оба обманщики?» И из всех этих предположений он прежде не находил никакого выхода и давал всем, пока было что давать. Точно в таком же недоуменье он находился прежде при каждом вопросе, касающемся его состояния, когда один говорил, что надо поступить так, а другой – иначе.
Теперь, к удивлению своему, он нашел, что во всех этих вопросах не было более сомнений и недоумений. В нем теперь явился судья, по каким то неизвестным ему самому законам решавший, что было нужно и чего не нужно делать.
Он был так же, как прежде, равнодушен к денежным делам; но теперь он несомненно знал, что должно сделать и чего не должно. Первым приложением этого нового судьи была для него просьба пленного французского полковника, пришедшего к нему, много рассказывавшего о своих подвигах и под конец заявившего почти требование о том, чтобы Пьер дал ему четыре тысячи франков для отсылки жене и детям. Пьер без малейшего труда и напряжения отказал ему, удивляясь впоследствии, как было просто и легко то, что прежде казалось неразрешимо трудным. Вместе с тем тут же, отказывая полковнику, он решил, что необходимо употребить хитрость для того, чтобы, уезжая из Орла, заставить итальянского офицера взять денег, в которых он, видимо, нуждался. Новым доказательством для Пьера его утвердившегося взгляда на практические дела было его решение вопроса о долгах жены и о возобновлении или невозобновлении московских домов и дач.
В Орел приезжал к нему его главный управляющий, и с ним Пьер сделал общий счет своих изменявшихся доходов. Пожар Москвы стоил Пьеру, по учету главно управляющего, около двух миллионов.
Главноуправляющий, в утешение этих потерь, представил Пьеру расчет о том, что, несмотря на эти потери, доходы его не только не уменьшатся, но увеличатся, если он откажется от уплаты долгов, оставшихся после графини, к чему он не может быть обязан, и если он не будет возобновлять московских домов и подмосковной, которые стоили ежегодно восемьдесят тысяч и ничего не приносили.
– Да, да, это правда, – сказал Пьер, весело улыбаясь. – Да, да, мне ничего этого не нужно. Я от разоренья стал гораздо богаче.
Но в январе приехал Савельич из Москвы, рассказал про положение Москвы, про смету, которую ему сделал архитектор для возобновления дома и подмосковной, говоря про это, как про дело решенное. В это же время Пьер получил письмо от князя Василия и других знакомых из Петербурга. В письмах говорилось о долгах жены. И Пьер решил, что столь понравившийся ему план управляющего был неверен и что ему надо ехать в Петербург покончить дела жены и строиться в Москве. Зачем было это надо, он не знал; но он знал несомненно, что это надо. Доходы его вследствие этого решения уменьшались на три четверти. Но это было надо; он это чувствовал.
Вилларский ехал в Москву, и они условились ехать вместе.
Пьер испытывал во все время своего выздоровления в Орле чувство радости, свободы, жизни; но когда он, во время своего путешествия, очутился на вольном свете, увидал сотни новых лиц, чувство это еще более усилилось. Он все время путешествия испытывал радость школьника на вакации. Все лица: ямщик, смотритель, мужики на дороге или в деревне – все имели для него новый смысл. Присутствие и замечания Вилларского, постоянно жаловавшегося на бедность, отсталость от Европы, невежество России, только возвышали радость Пьера. Там, где Вилларский видел мертвенность, Пьер видел необычайную могучую силу жизненности, ту силу, которая в снегу, на этом пространстве, поддерживала жизнь этого целого, особенного и единого народа. Он не противоречил Вилларскому и, как будто соглашаясь с ним (так как притворное согласие было кратчайшее средство обойти рассуждения, из которых ничего не могло выйти), радостно улыбался, слушая его.


Так же, как трудно объяснить, для чего, куда спешат муравьи из раскиданной кочки, одни прочь из кочки, таща соринки, яйца и мертвые тела, другие назад в кочку – для чего они сталкиваются, догоняют друг друга, дерутся, – так же трудно было бы объяснить причины, заставлявшие русских людей после выхода французов толпиться в том месте, которое прежде называлось Москвою. Но так же, как, глядя на рассыпанных вокруг разоренной кочки муравьев, несмотря на полное уничтожение кочки, видно по цепкости, энергии, по бесчисленности копышущихся насекомых, что разорено все, кроме чего то неразрушимого, невещественного, составляющего всю силу кочки, – так же и Москва, в октябре месяце, несмотря на то, что не было ни начальства, ни церквей, ни святынь, ни богатств, ни домов, была та же Москва, какою она была в августе. Все было разрушено, кроме чего то невещественного, но могущественного и неразрушимого.
Побуждения людей, стремящихся со всех сторон в Москву после ее очищения от врага, были самые разнообразные, личные, и в первое время большей частью – дикие, животные. Одно только побуждение было общее всем – это стремление туда, в то место, которое прежде называлось Москвой, для приложения там своей деятельности.
Через неделю в Москве уже было пятнадцать тысяч жителей, через две было двадцать пять тысяч и т. д. Все возвышаясь и возвышаясь, число это к осени 1813 года дошло до цифры, превосходящей население 12 го года.
Первые русские люди, которые вступили в Москву, были казаки отряда Винцингероде, мужики из соседних деревень и бежавшие из Москвы и скрывавшиеся в ее окрестностях жители. Вступившие в разоренную Москву русские, застав ее разграбленною, стали тоже грабить. Они продолжали то, что делали французы. Обозы мужиков приезжали в Москву с тем, чтобы увозить по деревням все, что было брошено по разоренным московским домам и улицам. Казаки увозили, что могли, в свои ставки; хозяева домов забирали все то, что они находили и других домах, и переносили к себе под предлогом, что это была их собственность.
Но за первыми грабителями приезжали другие, третьи, и грабеж с каждым днем, по мере увеличения грабителей, становился труднее и труднее и принимал более определенные формы.
Французы застали Москву хотя и пустою, но со всеми формами органически правильно жившего города, с его различными отправлениями торговли, ремесел, роскоши, государственного управления, религии. Формы эти были безжизненны, но они еще существовали. Были ряды, лавки, магазины, лабазы, базары – большинство с товарами; были фабрики, ремесленные заведения; были дворцы, богатые дома, наполненные предметами роскоши; были больницы, остроги, присутственные места, церкви, соборы. Чем долее оставались французы, тем более уничтожались эти формы городской жизни, и под конец все слилось в одно нераздельное, безжизненное поле грабежа.
Грабеж французов, чем больше он продолжался, тем больше разрушал богатства Москвы и силы грабителей. Грабеж русских, с которого началось занятие русскими столицы, чем дольше он продолжался, чем больше было в нем участников, тем быстрее восстановлял он богатство Москвы и правильную жизнь города.
Кроме грабителей, народ самый разнообразный, влекомый – кто любопытством, кто долгом службы, кто расчетом, – домовладельцы, духовенство, высшие и низшие чиновники, торговцы, ремесленники, мужики – с разных сторон, как кровь к сердцу, – приливали к Москве.
Через неделю уже мужики, приезжавшие с пустыми подводами, для того чтоб увозить вещи, были останавливаемы начальством и принуждаемы к тому, чтобы вывозить мертвые тела из города. Другие мужики, прослышав про неудачу товарищей, приезжали в город с хлебом, овсом, сеном, сбивая цену друг другу до цены ниже прежней. Артели плотников, надеясь на дорогие заработки, каждый день входили в Москву, и со всех сторон рубились новые, чинились погорелые дома. Купцы в балаганах открывали торговлю. Харчевни, постоялые дворы устраивались в обгорелых домах. Духовенство возобновило службу во многих не погоревших церквах. Жертвователи приносили разграбленные церковные вещи. Чиновники прилаживали свои столы с сукном и шкафы с бумагами в маленьких комнатах. Высшее начальство и полиция распоряжались раздачею оставшегося после французов добра. Хозяева тех домов, в которых было много оставлено свезенных из других домов вещей, жаловались на несправедливость своза всех вещей в Грановитую палату; другие настаивали на том, что французы из разных домов свезли вещи в одно место, и оттого несправедливо отдавать хозяину дома те вещи, которые у него найдены. Бранили полицию; подкупали ее; писали вдесятеро сметы на погоревшие казенные вещи; требовали вспомоществований. Граф Растопчин писал свои прокламации.