Кукольник, Василий Григорьевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Василий Григорьевич Кукольник
Дата рождения:

1765(1765)

Место рождения:

Мукачево

Дата смерти:

6 (18) февраля 1821(1821-02-18)

Место смерти:

Нежин Черниговская губерния, Российская империя

Научная сфера:

гражданское право, римское право

Васи́лий Григо́рьевич Ку́кольник (1765, Мукачево — 6 (18) февраля 1821, Нежин, Черниговская губерния) — российский учёный и педагог. Отец Павла, Платона, Нестора Кукольников.





Биография

Родился в 1765 году в Мукачево (в то время — Венгрия под протекторатом Габсбургов), по происхождению — русин[1][2].

В Замостье

С 1789 года жил в Замостье, где работал в местном королевском лицее (ранее — Замойская Академия (pl), в качестве профессора физики, естествознания и экономических наук. После учёбы во Львове приобрел необходимые знания в области сельского хозяйства и технологий. Интерес к тематике экономических наук, сельского хозяйства и техники имело следствием углубление знаний в этой сфере посредством изучения польской и иностранной литературы и собственного опыта в своём имении близ Замостья. Всё это стало отправной точкой для проведения лекций по вопросам сельского хозяйства, читаемых Кукольником в Замостье. В 1791 году печатается курс Кукольника по вопросам сельского хозяйства, который назывался «Сущность науки сельскохозяйственной» (польск. "Treść nauki rolniczej"). Фактически это был конспект лекций по сельскохозяйственным знаниям и рассматривается как первый польский учебник в сфере сельского хозяйства. В 1795-96 годах Кукольник совершил поездку по Германии, Чехии и Австрии, чтобы посетить образцовые хозяйства и ознакомиться с положением агрономической науки в этих странах. Результаты путешествия были опубликованы в Замостье в 1798 году в ещё одном учебнике под названием «Свод правил экономических согласно старинным и современным экономистам, составленный для учащейся молодёжи» (польск. "Zbiór prawideł ekonomicznych podług starożytnych i teraźniejszych ekonomiki autorów dla uczącej się młodzieży ułożony"). При написании этого труда, автор опирался на специальную литературу, результаты собственного агрономического опыта и исследований в области полеводства, растениеводства, садоводства и лесного хозяйства.

Кукольник также являлся членом Замостецкого экономического общества и сотрудничал (наряду с Войцехом Гутковким польск. Wojciech Gutkowski) в журнале польск. Dziennik Ekonomiczny Zamojski, созданным по инициативе Станислава Костки Замойского и выходившего в 1803-04 годах. Кукольник заведовал экономическим разделом этого издания.

В России

В 1803 году по приглашению Н. Н. Новосильцева переехал в Петербург и был назначен профессором физики в недавно открывшийся Главный Педагогический Институт. Будучи человеком в высшей степени образованным, в разные годы преподавал в институте не только физику, но так же химию, технологию и агрономию.

С 1809 по 1813 годы служил экзекутором в специально учрежденной экзаменационной комиссии для чиновников.

С 1813 по 1817 преподавал Римское и Гражданское Российское право великим князьям Николаю и Михаилу Павловичам. В награду за особые заслуги был пожалован небольшим имением в Виленской губернии, где его семья проводила летние месяцы.

Деятельность Василия Кукольника была разнообразной и не ограничивалась одним преподаванием. В 1814 году он был назначен членом Временного Департамента Коммерц-Коллегии и в качестве визитатора осматривал учебные, казенные и частные заведения, сначала в Санкт-Петербурге, а потом в Псковской губернии.

В 1817 году Кукольник занял пост советника Правления Главного Педагогического Института, где два раза исполнял должность директора. Состоял редактором в Комиссии по составлению законов и занимался порядком производства уголовных и следственных дел.

В 1820 году Василий Григорьевич отказался от профессуры в Петербургском университете и переселился в Нежин, где стал во главе только что открывшейся Гимназии Высших наук имени Князя Безбородко. На первых порах преподавать все предметы приходилось самому Василию Кукольнику и его сыну Платону. Стоит упомянуть, что среди первых пансионеров были — будущий великий писатель Николай Гоголь, юрист и педагог Петр Редкин, поэт Евгений Гребёнка, младший сын Василия Григорьевича Нестор и другие.

Вот что спустя много лет писал Петр Григорьевич Редкин о своем учителе: «Частыми беседами своими, исполненными отеческой внимательности, нежности, дружеской простоты, педагогической опытности, живой занимательности, обширной учености, плодотворной образованности, он [Василий Кукольник] очищал чувствования, развивал ум, смягчал сердце и укреплял волю питомцев своих, направляя их ко всему прекрасному, истинному, высокому и доброму».

Желая воспитать из своих учеников настоящих личностей, способных мыслить свободно и открыто высказывать своё мнение, Кукольник искал единомышленников среди профессоров, но наткнувшись на непонимание, впал в меланхолию.

6 февраля 1821 года Василий Григорьевич выпал из окна своего кабинета и разбился насмерть. Происшедшее расценили как самоубийство и следствие проводить не стали. Похоронен он был в ограде старого Нежинского монастыря. «Дело о смерти Василия Кукольника» в архивах было уничтожено.

Так Россия потеряла, а потом стерла из памяти имя ученого мужа и выдающегося деятеля. Имя человека не русского по происхождению, но русского душой, который однажды сказал: «Посвятив большую часть моей жизни на службу сему Государству, и приближаясь уже к преклонности лет, зная при том происхождение предков моих от знаменитой некогда отрасли великого Российского народа, возжелал я и постановил избрать навсегда Россию отечеством для себя и для своего потомства…».

Напишите отзыв о статье "Кукольник, Василий Григорьевич"

Примечания

  1. Николаенко А. [www.library.taganrog.ru/nikolayenko/kukol_i_taganrog.html Таганрожец Нестор Васильевич Кукольник] // www.library.taganrog.ru. — 1998. — 1 марта.
  2. Н.В.Кукольник. В.Г. Кукольник // [mnib.malorus.org/kniga/573/ Гимназия высших наук и Лицей кн. Безбородко]. — изд. 2-е. — СПб., 1881. — С. 181-189.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Кукольник, Василий Григорьевич

Николай Ростов без всякой цели самопожертвования, а случайно, так как война застала его на службе, принимал близкое и продолжительное участие в защите отечества и потому без отчаяния и мрачных умозаключений смотрел на то, что совершалось тогда в России. Ежели бы у него спросили, что он думает о теперешнем положении России, он бы сказал, что ему думать нечего, что на то есть Кутузов и другие, а что он слышал, что комплектуются полки, и что, должно быть, драться еще долго будут, и что при теперешних обстоятельствах ему не мудрено года через два получить полк.
По тому, что он так смотрел на дело, он не только без сокрушения о том, что лишается участия в последней борьбе, принял известие о назначении его в командировку за ремонтом для дивизии в Воронеж, но и с величайшим удовольствием, которое он не скрывал и которое весьма хорошо понимали его товарищи.
За несколько дней до Бородинского сражения Николай получил деньги, бумаги и, послав вперед гусар, на почтовых поехал в Воронеж.
Только тот, кто испытал это, то есть пробыл несколько месяцев не переставая в атмосфере военной, боевой жизни, может понять то наслаждение, которое испытывал Николай, когда он выбрался из того района, до которого достигали войска своими фуражировками, подвозами провианта, гошпиталями; когда он, без солдат, фур, грязных следов присутствия лагеря, увидал деревни с мужиками и бабами, помещичьи дома, поля с пасущимся скотом, станционные дома с заснувшими смотрителями. Он почувствовал такую радость, как будто в первый раз все это видел. В особенности то, что долго удивляло и радовало его, – это были женщины, молодые, здоровые, за каждой из которых не было десятка ухаживающих офицеров, и женщины, которые рады и польщены были тем, что проезжий офицер шутит с ними.
В самом веселом расположении духа Николай ночью приехал в Воронеж в гостиницу, заказал себе все то, чего он долго лишен был в армии, и на другой день, чисто начисто выбрившись и надев давно не надеванную парадную форму, поехал являться к начальству.
Начальник ополчения был статский генерал, старый человек, который, видимо, забавлялся своим военным званием и чином. Он сердито (думая, что в этом военное свойство) принял Николая и значительно, как бы имея на то право и как бы обсуживая общий ход дела, одобряя и не одобряя, расспрашивал его. Николай был так весел, что ему только забавно было это.
От начальника ополчения он поехал к губернатору. Губернатор был маленький живой человечек, весьма ласковый и простой. Он указал Николаю на те заводы, в которых он мог достать лошадей, рекомендовал ему барышника в городе и помещика за двадцать верст от города, у которых были лучшие лошади, и обещал всякое содействие.
– Вы графа Ильи Андреевича сын? Моя жена очень дружна была с вашей матушкой. По четвергам у меня собираются; нынче четверг, милости прошу ко мне запросто, – сказал губернатор, отпуская его.
Прямо от губернатора Николай взял перекладную и, посадив с собою вахмистра, поскакал за двадцать верст на завод к помещику. Все в это первое время пребывания его в Воронеже было для Николая весело и легко, и все, как это бывает, когда человек сам хорошо расположен, все ладилось и спорилось.
Помещик, к которому приехал Николай, был старый кавалерист холостяк, лошадиный знаток, охотник, владетель коверной, столетней запеканки, старого венгерского и чудных лошадей.
Николай в два слова купил за шесть тысяч семнадцать жеребцов на подбор (как он говорил) для казового конца своего ремонта. Пообедав и выпив немножко лишнего венгерского, Ростов, расцеловавшись с помещиком, с которым он уже сошелся на «ты», по отвратительной дороге, в самом веселом расположении духа, поскакал назад, беспрестанно погоняя ямщика, с тем чтобы поспеть на вечер к губернатору.
Переодевшись, надушившись и облив голову холодной подои, Николай хотя несколько поздно, но с готовой фразой: vaut mieux tard que jamais, [лучше поздно, чем никогда,] явился к губернатору.
Это был не бал, и не сказано было, что будут танцевать; но все знали, что Катерина Петровна будет играть на клавикордах вальсы и экосезы и что будут танцевать, и все, рассчитывая на это, съехались по бальному.
Губернская жизнь в 1812 году была точно такая же, как и всегда, только с тою разницею, что в городе было оживленнее по случаю прибытия многих богатых семей из Москвы и что, как и во всем, что происходило в то время в России, была заметна какая то особенная размашистость – море по колено, трын трава в жизни, да еще в том, что тот пошлый разговор, который необходим между людьми и который прежде велся о погоде и об общих знакомых, теперь велся о Москве, о войске и Наполеоне.
Общество, собранное у губернатора, было лучшее общество Воронежа.
Дам было очень много, было несколько московских знакомых Николая; но мужчин не было никого, кто бы сколько нибудь мог соперничать с георгиевским кавалером, ремонтером гусаром и вместе с тем добродушным и благовоспитанным графом Ростовым. В числе мужчин был один пленный итальянец – офицер французской армии, и Николай чувствовал, что присутствие этого пленного еще более возвышало значение его – русского героя. Это был как будто трофей. Николай чувствовал это, и ему казалось, что все так же смотрели на итальянца, и Николай обласкал этого офицера с достоинством и воздержностью.
Как только вошел Николай в своей гусарской форме, распространяя вокруг себя запах духов и вина, и сам сказал и слышал несколько раз сказанные ему слова: vaut mieux tard que jamais, его обступили; все взгляды обратились на него, и он сразу почувствовал, что вступил в подобающее ему в губернии и всегда приятное, но теперь, после долгого лишения, опьянившее его удовольствием положение всеобщего любимца. Не только на станциях, постоялых дворах и в коверной помещика были льстившиеся его вниманием служанки; но здесь, на вечере губернатора, было (как показалось Николаю) неисчерпаемое количество молоденьких дам и хорошеньких девиц, которые с нетерпением только ждали того, чтобы Николай обратил на них внимание. Дамы и девицы кокетничали с ним, и старушки с первого дня уже захлопотали о том, как бы женить и остепенить этого молодца повесу гусара. В числе этих последних была сама жена губернатора, которая приняла Ростова, как близкого родственника, и называла его «Nicolas» и «ты».
Катерина Петровна действительно стала играть вальсы и экосезы, и начались танцы, в которых Николай еще более пленил своей ловкостью все губернское общество. Он удивил даже всех своей особенной, развязной манерой в танцах. Николай сам был несколько удивлен своей манерой танцевать в этот вечер. Он никогда так не танцевал в Москве и счел бы даже неприличным и mauvais genre [дурным тоном] такую слишком развязную манеру танца; но здесь он чувствовал потребность удивить их всех чем нибудь необыкновенным, чем нибудь таким, что они должны были принять за обыкновенное в столицах, но неизвестное еще им в провинции.