Кук, Василий Степанович

Василий Степанович Кук укр. Василь Степанович Кук <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Василь Кук в день своего 94-летия (2007)</td></tr>
Главнокомандующий Украинской повстанческой армией
5 марта 1950 года — 23 мая 1954 года
Предшественник:	Роман Иосифович Шухевич
Преемник:	Должность упразднена
Председатель Генерального секретариата УГВР
июль 1950 года — 23 мая 1954 года
Предшественник:	Роман Иосифович Шухевич
Преемник:	Должность упразднена
Генеральный секретарь по военным делам УГВР
июль 1950 года — 23 мая 1954 года
Предшественник:	Роман Иосифович Шухевич
Преемник:	Должность упразднена
Рождение:	11 января 1913(1913-01-11) Красное, Австро-Венгрия
Смерть:	9 сентября 2007(2007-09-09) (94 года) Киев, Украина
Военная служба
Годы службы:	1942—1954
Принадлежность:	УПА
Звание:
Сражения:	Вторая мировая война Повстанческое движение на Западной Украине

Васи́лий Степа́нович Кук (укр. Василь Кук; 11 января 1913, с. Красное Львовской области — 9 сентября 2007, Киев) — генерал-хорунжий Украинской повстанческой армии (УПА) после смерти Романа Шухевича летом 1950 занял все его должности: руководителя ОУН(б) на «Украинских землях», Главы Генерального Куреша Украинского главного освободительного совета (УГВР) и Главного Командира УПА.

Биография

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Кук родился в Австро-Венгрии, получил юридическое образование в Люблинском университете, где познакомился с будущим главой Организации украинских националистов Степаном Бандерой.

До 1939 года за участие в украинском национально-освободительном движении неоднократно арестовывался польскими властями. В 1939—1941, после присоединения Западной Украины к УССР, находился на нелегальном положении.

В годы Второй мировой войны Кук, член Центрального провода ОУН(б), (под псевдонимом «Лемиш») возглавлял Восточный краевой провод ОУН(б) — «Схид» и одновременно являлся командующим группы УПА «Схид».

С 1942, в связи с разногласиями с руководившим ОУН(б) в отсутствие С.Бандеры, М.Лебедем был направлен для проведения организационной работы в восточные области Украины, возглавлял Южный краевой провод ОУН с центром в Днепропетровске, а после убийства в 1942 году Д.Мирона, также и Киевский краевой Провод ОУН. Руководимая В.Куком организационная сеть ОУН(б) особенно активно действовала на территории современных Черкасской, Днепропетровской и Киевской областей.

По мере отступления немецких войск из восточной Украины Кук оказался на Волыни. Летом 1944 года вместе с рядом руководителей ОУН(б)пытается создать альтернативу УГВР — НВРО (Народно-освободительную революционную организацию) — которая в конце 1944 года была распущена по указанию сторонников Шухевича.

В июне- июле 1950 года после смерти Романа Шухевича занял посты руководителя ОУН(б) на «Украинских землях», главы Генерального секретариата УГВР и Главного командира УПА, а через четыре года был арестован КГБ СССР.

Офицер КГБ Георгий Санников так отозвался о Куке:

Кук так и не перешел на нашу сторону. Некоторые считают его агентом КГБ, а на самом деле не было этого. А с воззванием к своим подпольщикам он выступил, потому что понимал: нет смысла бороться дальше, нужно сохранять кадры для будущей Украины. Это был умный, матерый враг. Блестящий конспиратор, поэтому дольше всех главарей продержался.

После шести лет заключения он был освобожден в 1960 году в связи с амнистией. В том же году написал «Открытое письмо к Ярославу Стецько, Миколе Лебедю, Степану Ленкавскому, Дарье Ребет, Ивану Гринёху и всем украинцам, которые живут за границей», в котором признал советскую власть законной на Украине, отрёкся от ОУН-УПА и призвал украинское правительство в изгнании признать СССР как законное государство и вернуться на Украину.

После освобождения проживал на Украине, занимался научной работой в Центральном государственном историческом архиве и Институте истории Академии наук Украинской ССР. После распада СССР издал ряд работ, посвященных истории УПА.

Умер 9 сентября 2007 года в Киеве, похоронен в родном селе Красное. 12 сентября 2010 в его родном селе был открыт памятник Василию Куку.

Ссылки

• Меленберг А. [www.novayagazeta.ru/society/47101.html И Хрущев съел Кука]
• Филипповых Дмитрий Николаевич, Хлобустов Олег Максимович, Артеменко Анатолий Павлович, С. Униговская, А. Гжелева,. [www.chekist.ru/article/2537 Сценарий программы «Невидимый фронт». Дата эфира на канале «Столица»] (19 января 2009). Проверено 15 мая 2010. [www.webcitation.org/65njXVyR9 Архивировано из первоисточника 29 февраля 2012].
• Веденеев Дмитрий [www.zn.ua/3000/3150/60769/ Последний из могикан. На смерть генерал-хорунжего УПА Васыля Кука]. — 2007. — Вып. № 38 (667) 13 — 19 октября.
• [www.fsb.ru/fsb/history/author/single.htm!id%3D10318128%40fsbPublication.html Интервью В.Кука Янине Соколовской, «Известия», 13.10.2003 года]
• [www.zn.ua/3000/3760/55820/ Интервью В.Кука «Зеркалу недели» от 10 февраля 2007]
• [maidan.org.ua/static/mai/1189412366.html Интервью В. Кука Павлу Солодько]
• [www.mk.ru/social/2014/07/07/poslednie-tayny-oun-lyubov-i-nenavist-ukrainskikh-nacionalistov-glazami-sotrudnika-kgb.html Последние тайны ОУН. Любовь и ненависть украинских националистов глазами сотрудника КГБ]

Отрывок, характеризующий Кук, Василий Степанович

Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.
– Готовы, что ль? – спросил Балага.
– Пущай! – крикнул он, заматывая вокруг рук вожжи, и тройка понесла бить вниз по Никитскому бульвару.
– Тпрру! Поди, эй!… Тпрру, – только слышался крик Балаги и молодца, сидевшего на козлах. На Арбатской площади тройка зацепила карету, что то затрещало, послышался крик, и тройка полетела по Арбату.
Дав два конца по Подновинскому Балага стал сдерживать и, вернувшись назад, остановил лошадей у перекрестка Старой Конюшенной.
Молодец соскочил держать под уздцы лошадей, Анатоль с Долоховым пошли по тротуару. Подходя к воротам, Долохов свистнул. Свисток отозвался ему и вслед за тем выбежала горничная.
– На двор войдите, а то видно, сейчас выйдет, – сказала она.
Долохов остался у ворот. Анатоль вошел за горничной на двор, поворотил за угол и вбежал на крыльцо.
Гаврило, огромный выездной лакей Марьи Дмитриевны, встретил Анатоля.
– К барыне пожалуйте, – басом сказал лакей, загораживая дорогу от двери.
– К какой барыне? Да ты кто? – запыхавшимся шопотом спрашивал Анатоль.
– Пожалуйте, приказано привесть.
– Курагин! назад, – кричал Долохов. – Измена! Назад!
Долохов у калитки, у которой он остановился, боролся с дворником, пытавшимся запереть за вошедшим Анатолем калитку. Долохов последним усилием оттолкнул дворника и схватив за руку выбежавшего Анатоля, выдернул его за калитку и побежал с ним назад к тройке.


Марья Дмитриевна, застав заплаканную Соню в коридоре, заставила ее во всем признаться. Перехватив записку Наташи и прочтя ее, Марья Дмитриевна с запиской в руке взошла к Наташе.
– Мерзавка, бесстыдница, – сказала она ей. – Слышать ничего не хочу! – Оттолкнув удивленными, но сухими глазами глядящую на нее Наташу, она заперла ее на ключ и приказав дворнику пропустить в ворота тех людей, которые придут нынче вечером, но не выпускать их, а лакею приказав привести этих людей к себе, села в гостиной, ожидая похитителей.
Когда Гаврило пришел доложить Марье Дмитриевне, что приходившие люди убежали, она нахмурившись встала и заложив назад руки, долго ходила по комнатам, обдумывая то, что ей делать. В 12 часу ночи она, ощупав ключ в кармане, пошла к комнате Наташи. Соня, рыдая, сидела в коридоре.
– Марья Дмитриевна, пустите меня к ней ради Бога! – сказала она. Марья Дмитриевна, не отвечая ей, отперла дверь и вошла. «Гадко, скверно… В моем доме… Мерзавка, девчонка… Только отца жалко!» думала Марья Дмитриевна, стараясь утолить свой гнев. «Как ни трудно, уж велю всем молчать и скрою от графа». Марья Дмитриевна решительными шагами вошла в комнату. Наташа лежала на диване, закрыв голову руками, и не шевелилась. Она лежала в том самом положении, в котором оставила ее Марья Дмитриевна.
– Хороша, очень хороша! – сказала Марья Дмитриевна. – В моем доме любовникам свидания назначать! Притворяться то нечего. Ты слушай, когда я с тобой говорю. – Марья Дмитриевна тронула ее за руку. – Ты слушай, когда я говорю. Ты себя осрамила, как девка самая последняя. Я бы с тобой то сделала, да мне отца твоего жалко. Я скрою. – Наташа не переменила положения, но только всё тело ее стало вскидываться от беззвучных, судорожных рыданий, которые душили ее. Марья Дмитриевна оглянулась на Соню и присела на диване подле Наташи.
– Счастье его, что он от меня ушел; да я найду его, – сказала она своим грубым голосом; – слышишь ты что ли, что я говорю? – Она поддела своей большой рукой под лицо Наташи и повернула ее к себе. И Марья Дмитриевна, и Соня удивились, увидав лицо Наташи. Глаза ее были блестящи и сухи, губы поджаты, щеки опустились.
– Оставь… те… что мне… я… умру… – проговорила она, злым усилием вырвалась от Марьи Дмитриевны и легла в свое прежнее положение.
– Наталья!… – сказала Марья Дмитриевна. – Я тебе добра желаю. Ты лежи, ну лежи так, я тебя не трону, и слушай… Я не стану говорить, как ты виновата. Ты сама знаешь. Ну да теперь отец твой завтра приедет, что я скажу ему? А?
Опять тело Наташи заколебалось от рыданий.
– Ну узнает он, ну брат твой, жених!
– У меня нет жениха, я отказала, – прокричала Наташа.
– Всё равно, – продолжала Марья Дмитриевна. – Ну они узнают, что ж они так оставят? Ведь он, отец твой, я его знаю, ведь он, если его на дуэль вызовет, хорошо это будет? А?
– Ах, оставьте меня, зачем вы всему помешали! Зачем? зачем? кто вас просил? – кричала Наташа, приподнявшись на диване и злобно глядя на Марью Дмитриевну.
– Да чего ж ты хотела? – вскрикнула опять горячась Марья Дмитриевна, – что ж тебя запирали что ль? Ну кто ж ему мешал в дом ездить? Зачем же тебя, как цыганку какую, увозить?… Ну увез бы он тебя, что ж ты думаешь, его бы не нашли? Твой отец, или брат, или жених. А он мерзавец, негодяй, вот что!
– Он лучше всех вас, – вскрикнула Наташа, приподнимаясь. – Если бы вы не мешали… Ах, Боже мой, что это, что это! Соня, за что? Уйдите!… – И она зарыдала с таким отчаянием, с каким оплакивают люди только такое горе, которого они чувствуют сами себя причиной. Марья Дмитриевна начала было опять говорить; но Наташа закричала: – Уйдите, уйдите, вы все меня ненавидите, презираете. – И опять бросилась на диван.
Марья Дмитриевна продолжала еще несколько времени усовещивать Наташу и внушать ей, что всё это надо скрыть от графа, что никто не узнает ничего, ежели только Наташа возьмет на себя всё забыть и не показывать ни перед кем вида, что что нибудь случилось. Наташа не отвечала. Она и не рыдала больше, но с ней сделались озноб и дрожь. Марья Дмитриевна подложила ей подушку, накрыла ее двумя одеялами и сама принесла ей липового цвета, но Наташа не откликнулась ей. – Ну пускай спит, – сказала Марья Дмитриевна, уходя из комнаты, думая, что она спит. Но Наташа не спала и остановившимися раскрытыми глазами из бледного лица прямо смотрела перед собою. Всю эту ночь Наташа не спала, и не плакала, и не говорила с Соней, несколько раз встававшей и подходившей к ней.