Кулжинский, Сергей Пантелеймонович

Сергей Пантелеймонович Кулжинский
Дата рождения:	26 октября (7 ноября) 1880(1880-11-07)
Место рождения:	Полтава, Российская империя
Дата смерти:	27 сентября 1947(1947-09-27) (66 лет)
Место смерти:	Кишинёв, Молдавская ССР, СССР
Страна:	Российская империя, СССР
Научная сфера:	агрономия
Учёная степень:	доктор сельскохозяйственных наук
Учёное звание:	профессор
Альма-матер:	Киевский политехнический институт
Награды и премии:	Герой Труда Заслуженный деятель науки и техники Молдавской ССР

Сергей Пантелеймонович Кулжинский (26 октября [7 ноября] 1880, Полтава — 27 сентября 1947, Кишинёв) — советский украинский агроном, доктор сельскохозяйственных наук, профессор; организатор и первый директор Носовской сельскохозяйственной опытной станции.

Биография

Учился в Полтавской гимназии и Харьковской классической гимназии (окончил в 1901 г.). В 1907 г. окончил агрономическое отделение Киевского политехнического института Императора Александра II, после чего преподавал в Нежинском низшем техническом училище и одновременно — естественную историю в Нежинской женской гимназии.

С 1908 г. — помощник губернского земского агронома Черниговской губернии. В 1909—1910 гг. — агроном Уманского уезда Киевской губернии, заведующий Роменским опытным полем Полтавской губернии, учёный секретарь Роменского сельскохозяйственного общества.

В 1911 г. организовал Носовскую сельскохозяйственную опытную станцию Черниговской губернии и по 1930 год был её директором. В условиях мировой и гражданской войн сумел сохранить станцию и её коллектив; научная работа на станции не прекращалась. Изучал сельское хозяйство в научных командировках в США (1921) и Европе (Чехословакия, Германия и Польша, июль-декабрь 192).

В 1930—1933 гг. — директор Долгопрудненского опытного поля (Московская область), в 1934—1944 гг. заведовал отделом агротехники во Всесоюзном институте удобрений, агротехники и агропочвоведения им К. К. Гедройца (ВИУАА). Одновременно заведовал кафедрой растениеводства в Плодоовощном институте им. И. В. Мичурина (Мичуринск, 1939—1941), был заместителем директора по научной части Кузнецкой опытной станции (Пензенская область, 1941—1942), сотрудником Сибирского НИИ зернового хозяйства (1943—1944).

С 1944 г. заведовал кафедрой растениеводства Кишинёвского сельскохозяйственного института.

Умер 27 сентября 1947 года в Кишинёве, похоронен на Центральном (Армянском) кладбище.

Семья

• Дед — Кулжинский, Иван Григорьевич (1803—1884) — педагог, писатель, историк.
• Отец — Пантелеймон Иванович Кулжинский, председатель 4-го гражданского департамента Харьковской судебной палаты, тайный советник.
• Мать — Лидия Андреевна, урождённая Белявская.
• Брат — Пётр Пантелеймонович Кулжинский, председатель Южно-Русского автомобильного клуба в Харькове.
• Жена — Лидия Григорьевна,
  • дочь — Ольга;
• Жена — Нина Александровна, урождённая Денисенко, сыновья:
  • Сергей
  • Александр.

Научная деятельность

Носовская сельскохозяйственная опытная станция издала 70 выпусков отчётов и брошюр с результатами исследований. Издательская деятельность станции была отмечена на Всесоюзной выставке присуждением диплома 1-й степени (Москва, 1923).

За образцовую организацию Носовской сельскохозяйственной опытной станции квалификационная комиссия Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук 9 ноября 1935 г. присудила С. П. Кулжинскому учёную степень доктора сельскохозяйственных наук без защиты диссертации.

Среди его учеников — академик Ф. П. Саваренский, член-корреспондент П. А. Дмитренко, доктора сельскохозяйственных наук и профессора А. П. Редькин, Ф. П. Германов, С. И. Лебедев, И. И. Костров.

Автор более 300 научных и научно-популярных работ по вопросам земледелия, агрохимии, растениеводства и др., опубликованных в ведущих отраслевых периодических изданиях (в том числе: «Хуторянин», «Хозяйство», «Южно-русская сельскохозяйственная газета», «Селянин», «Земельник», «Сельскохозяйственное опытное дело», «Вестник сельского хозяйства», «Сам себе агроном», «Химизации социалистического земледелия»).

В 1947 году, будучи тяжело больным и прикованным к постели, С. П. Кулжинский закончил корректуру своей монографии «Зернобобовые культуры в СССР» и сдал в печать работу «Засуха в Молдавии и меры борьбы с ней». Эти работы были опубликованы уже после смерти Сергея Пантелеймоновича.

Избранные труды

• Алексеев В. Н., Кулжинский С. П., Едемский И. Ф. Кормодобывание в колхозе : С 46 рис. — М.: Крестьянская газета, 1930. — 122 с. — (Животноводческая библиотека).
• Кулжинский С. П. Агротехническая инструкция по сидерации во влажных субтропиках. — Сухуми: Абгиз, 1937. — 18 с.
• Кулжинский С. П. Бобовые в севообороте как фактор эффективности удобрений // Удобрение в севообороте : [Сб. ст.]. — М.; Л.: Сельхозгиз, 1934. — Т. 1.
• Кулжинский С. П. Бобовые культуры. — М.; Л.: Сельхозгиз, 1934. — 125 с.
• Кулжинский С. П. Будет корм — будет и хлеб : Беседы по борьбе с бескормицей для крестьян северных округов Украины и Центрально-Черноземной области РСФСР : С 23 рис. и 17 письмами из крест. практики. — М.: Крестьянская газета, 1929. — 63 с. — (Б-ка Сам себе агроном).
  • . — 2-е изд. — М.: Крестьянская газета, 1929. — 62 с.
• Кулжинский С. П. Влияние присутствия в севообороте клевера и других бобовых на урожайность севооборота и на использование последующими культурами фосфатов. — Киев, 1922. — 11 с. — (Тр. / Носов. с.-х. опыт. станция; Вып.26).
• Кулжинский С. П. Возделывание озимой пшеницы : Для лесостепных и степных районов Союза : С 8 крест. письмами и с 12 рис. — М.: Крестьянская газета, 1930. — 86 с. — (К весеннему севу).
• Кулжинский С. П. Два урожая в одно лето : (О подсевных, поджнивных и смешанных посевах). — М. ; Л.: Гос. изд., 1925. — 44 с.
• Кулжинский С. П. Засуха на Черниговщине и возможные меры борьбы с ней. — Чернигов: Носовская с.-х. опытная станция, 1922.
• Кулжинский С. П. И чернозем любит навоз. — М. ; Л.: Гос. изд., 1925. — 40 с.
• Кулжинский С. П. Искусственные удобрения и клевер : По данным опытов за 1914, 1915, 1916 и 1917 г.г. — Нежин, 1918. — 16 с. — (Тр. / Носов. с-х. опыт. ст. ; Вып.8).
  • . — 3-е изд. — Полтава: Всеукр. гос. изд., 1921. — 16 с.
• Кулжинский С. П. Как без навоза получать высокие урожаи ярового. — Нежин, 1920. — 19 с. — (Тр. / Носов. с.-х. опыт. станция Чернигов. губ. земотд.; Вып.13).
  • Как можно без навоза получить высокие урожаи яровых. — 2-е изд. — Полтава, 1921.
• Кулжинский С. П. Как быстро размножить новые сорта картофеля. — Киев: Киев-печать, 1924. — 28 с. — (Тр. / Н.К.З. Носов. с.-х. опыт. станция им. Пятилетия Октябр. революции. Отд. полеводства; Вып.39).
• Кулжинский С. П. Как можно повысить у нас урожай овса : (По данным опытов с 1912 по 1917 гг.). — 2-е изд. — Полтава: Всеукр. гос. изд-во, 1921. — 36 с. — (Тр. / Носов. с.-х. опыт. станция; Вып.9).
• Кулжинский С. П. Как можно улучшить свои семена и растения. — Полтава: Электр. тип. Д. Н. Подземского, 1913. — 28 с. — (Библиотека «Хуторянина»).
• Кулжинский С. П. Как получить с одного поля два урожая в один год. — Харьков: Союз, 1919. — 32 с. — (С.-х. б-ка).
• Кулжинский С. П. Как после ячменя в то-же лето получить еще и второй урожай травы-сена : (По данным 1917, 1918 и 1919 гг.). — 2-е изд. — Полтава: Всеукр. гос. изд-во, 1921. — 16 с. — (Тр. / Носов. с.-х. опыт. станция; Вып.14).
• Кулжинский С. П. Как с выгодой засевать толоку. — Нежин, 1920. — 24 с. — (Тр. / Н.К.З. Носов. с.-х. опыт. станция Чернигов. губ. земотд.; Вып.15).
• Кулжинский С. П. Клевер в пару. — М.: Новая деревня, 1925. — 22 с. — (Б-ка крестьянина).
• Кулжинский С. П. Клевер в толоке. — Харьков: Союз, 1918. — 30 с. — (С.-х. б-ка).
• Кулжинский С. П. Клевер в толоке : (По данным опытов с 1914 по 1917 г.г.). — 2-е изд. — Полтава: Всеукр. гос. изд., 1921. — 14 с. — (Тр. / Носов. с.-х. опыт. ст. ; Вып.7).
• Кулжинский С. П. Клевер и искусственные удобрения по данным опытов за 1914, 1915, 1916 и 1917 гг. — 2-е изд. — Нежин, 1918. — (Тр. / Носов. с.-х. опыт. станция; Вып.8).
• Кулжинский С. П. Кормовая морковь по данным опытов 1914, 1915, 1916 и 1917 гг. — Нежин, 1918. — 11 с. — (Тр. / Носов. с.-х. опыт. станция; Вып.6).
  • . — 4-е изд. — Полтава: Всеукр. гос. изд-во, 1921. — 11 с.
• Кулжинский С. П. Кормовые травы на Украине. — М.; Л.: Гос. изд., 1925. — 72 с.
• Кулжинский С. П. Краткие выводы опытного поля. — Нежин: Носов. с/х. опыт. станция, 1921. — 30 с. — (Тр. / Носов. с.-х. опыт. станция; Вып.18).
• Кулжинский С. П. Крестьянские севообороты Украины. — М.; Л.: Гос. изд., 1925. — 28 с.
  • . — М.; Л.: Гос. изд., 1926. — 28 с.
• Кулжинский С. П. Кукуруза в поле по данным опытов за 1914, 1915, 1916 и 1917 гг. — Нежин, 1918. — (Тр. / Носов. с.-х. опыт. станция; Вып.5).
  • . — 2-е изд. — Нежин: Типо-лит. «Печатник» бывш. Меленевского, 1919. — 24 с.
• Кулжинский С. П. Некоторые отличительные черты полеводства северной окраины черноземов : Юг Черниговщины. — Нежин, 1921. — 54 с. — (Тр. / Носов. с.-х. опыт. станция; Вып.17).
• Кулжинский С. П. О люпине. — Нежин: типо-лит. насл. В.К. Меленевского, 1915, 1915. — 36 с. — (Тр. / Носов. с.-х. опыт. станция; Вып.54. Изд. также под загл.: Чем заменить навоз на песчаных землях).
  • Чем заменить навоз на песчаных землях : (О люпине). — М.: Гос. изд., 1925. — 38 с.
• Кулжинский С. П. Однолетние и многолетние люпины на зерно. — М.: Сельхозгиз, 1933. — 37 с.
• Кулжинский С. П. Озимая пшеница. — М.: Крестьянская газета, 1930. — 96 с. — (К осеннему севу).
• Кулжинский С. П. Проект основной программы Южного опытного поля Черниговского губ. земства. — Чернигов: тип. Черниг. губ. земства, 1911. — 16 с.
• Кулжинский С. П. Работа на коровах. — Киев: Опыт. ст., 1923. — 11 с. — (Тр. / Н.К.З. Носов. с.-х. опыт. ст. Экон. отд. ; Вып.34).
• Кулжинский С. П. Результаты опытов по изучению форсированного размножения картофеля. — Киев: Носов. с.-х. опыт. станция, 1928. — 36 с. — (Тр. / УССР. НКЗС. Носов. с.-х. опыт. станция им. пятилетия Октябрьской революции.; Отд. полеводства ; Вып. 59).
• Кулжинский С. П. Сила действия минеральных удобрений и навоза в различных севооборотах и ротациях их : Данные за период 1912-1926 гг. — Нежин: Носов. с.-х. опыт. станция, 1927. — 47 с. — (Тр. / Носов. с.-х. опыт. станция им. пятилетия Октябрьской революции.; Отд. полеводства ; Вып. 51).
• Кулжинский С. П. Успехи сельского хозяйства. — Харьков: Союз, 1918. — 126 с. — (С.-х. б-ка).
• Кулжинский С. П. Успехи сельского хозяйства. — Харьков: Изд. отд. Нар. ком. зем., 1923. — 108 с.
• Кулжинский С. П. Что дает на Черниговщине введение в севооборот красного клевера и удобрение суперфосфатом и томас-шлаком. — Чернигов: Чернигов. губземотд., 1922. — 16 с. — (Тр. / Н.К.З. Чернигов. губземотд. Носов. с.-х. опыт. ст. ; Вып.28).
• Кулжинский С. П. Яровая вика : (По данным опытов с 1912 по 1918 гг.). — 2-е. — Полтава: Всеукр. гос. изд-во, 1918. — 24 с. — (Тр. / Носов. с.-х. опыт. станция; Вып.12).
  • Посевы яровой вики на сено и на зерно : Результаты опытов за 1912 г. — 2-е изд. — Полтава, 1921.
• Кулжинский С. П., Рогоза И. Д. Сводный отчет по полевым опытам за 1911-1926 годы. — Киев: Носов. с.-х. опыт. станция, 1929. — 424 с. — (Тр. / Носов. с.-х. опыт. станция им. пятилетия Октябрьской революции.; Отд. полеводства ; Вып. 72).

Награды и признание

• Герой Труда (1922)
• Заслуженный деятель науки и техники Молдавской ССР (1946).

Память

16 декабря 2011 г. к 100-летию со дня основания Носовской станции на её здании открыта мемориальная доска С. П. Кулжинскому.

Литература

• Бойко Е. I. Сергiй Пантелеймонович Кулжинський. — Київ, 1963.
• Енчиклопедия советикэ молдовеняскэ. — Т. 3. — Кишинэу. 1972.
• Кулжинский С. С. Краткая история и генеалогия рода Кулжинских. — Дубна, 2007.
• Кулжинский Сергей Пантелеймонович : Некролог // Советская агрономия. — 1948. — № 1.
• Професор Кулжинський Сергій Пантелеймонович (1880—1947) : Бiобiблiографiчний покажчик наукових i науково-популярних праць за 1906—1948 роки. — Київ, 2011.
• Сопіга М. О. Розвиток сільськогосподарської дослідної справи на теренах України і Радянського Союзу в першій половині XX ст.: наукова, організаційна діяльність професора С. П. Кулжинського (1880—1947 рр.) : Автореф. дис. … канд. іст. наук. ― Переяслав-Хмельницький, 2012.
• Українська радянська енциклопедія. — Т. 7. — Київ, 1962.

Ссылки

• [unicat.nlb.by/opac/pls/dict.prn_ref?tu=r&tq=v0&name_view=va_all&a001=BY-NLB-ar5983068&strq=l_siz=20 Кулжинський, Сергій Пантелеймонович]. Сводный электронный каталог системы корпоративной каталогизации. Проверено 14 августа 2013. [www.webcitation.org/6JJp9nRIX Архивировано из первоисточника 2 сентября 2013].

Отрывок, характеризующий Кулжинский, Сергей Пантелеймонович

– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.



Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.
«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее . Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.
Он читал и читал всё, что попадалось под руку, и читал так что, приехав домой, когда лакеи еще раздевали его, он, уже взяв книгу, читал – и от чтения переходил ко сну, и от сна к болтовне в гостиных и клубе, от болтовни к кутежу и женщинам, от кутежа опять к болтовне, чтению и вину. Пить вино для него становилось всё больше и больше физической и вместе нравственной потребностью. Несмотря на то, что доктора говорили ему, что с его корпуленцией, вино для него опасно, он очень много пил. Ему становилось вполне хорошо только тогда, когда он, сам не замечая как, опрокинув в свой большой рот несколько стаканов вина, испытывал приятную теплоту в теле, нежность ко всем своим ближним и готовность ума поверхностно отзываться на всякую мысль, не углубляясь в сущность ее. Только выпив бутылку и две вина, он смутно сознавал, что тот запутанный, страшный узел жизни, который ужасал его прежде, не так страшен, как ему казалось. С шумом в голове, болтая, слушая разговоры или читая после обеда и ужина, он беспрестанно видел этот узел, какой нибудь стороной его. Но только под влиянием вина он говорил себе: «Это ничего. Это я распутаю – вот у меня и готово объяснение. Но теперь некогда, – я после обдумаю всё это!» Но это после никогда не приходило.
Натощак, поутру, все прежние вопросы представлялись столь же неразрешимыми и страшными, и Пьер торопливо хватался за книгу и радовался, когда кто нибудь приходил к нему.
Иногда Пьер вспоминал о слышанном им рассказе о том, как на войне солдаты, находясь под выстрелами в прикрытии, когда им делать нечего, старательно изыскивают себе занятие, для того чтобы легче переносить опасность. И Пьеру все люди представлялись такими солдатами, спасающимися от жизни: кто честолюбием, кто картами, кто писанием законов, кто женщинами, кто игрушками, кто лошадьми, кто политикой, кто охотой, кто вином, кто государственными делами. «Нет ни ничтожного, ни важного, всё равно: только бы спастись от нее как умею»! думал Пьер. – «Только бы не видать ее , эту страшную ее ».


В начале зимы, князь Николай Андреич Болконский с дочерью приехали в Москву. По своему прошедшему, по своему уму и оригинальности, в особенности по ослаблению на ту пору восторга к царствованию императора Александра, и по тому анти французскому и патриотическому направлению, которое царствовало в то время в Москве, князь Николай Андреич сделался тотчас же предметом особенной почтительности москвичей и центром московской оппозиции правительству.
Князь очень постарел в этот год. В нем появились резкие признаки старости: неожиданные засыпанья, забывчивость ближайших по времени событий и памятливость к давнишним, и детское тщеславие, с которым он принимал роль главы московской оппозиции. Несмотря на то, когда старик, особенно по вечерам, выходил к чаю в своей шубке и пудренном парике, и начинал, затронутый кем нибудь, свои отрывистые рассказы о прошедшем, или еще более отрывистые и резкие суждения о настоящем, он возбуждал во всех своих гостях одинаковое чувство почтительного уважения. Для посетителей весь этот старинный дом с огромными трюмо, дореволюционной мебелью, этими лакеями в пудре, и сам прошлого века крутой и умный старик с его кроткою дочерью и хорошенькой француженкой, которые благоговели перед ним, – представлял величественно приятное зрелище. Но посетители не думали о том, что кроме этих двух трех часов, во время которых они видели хозяев, было еще 22 часа в сутки, во время которых шла тайная внутренняя жизнь дома.