Куликовский, Николай Александрович

Николай Александрович Куликовский
Великая княгиня Ольга Александровна с мужем Н. А. Куликовским и сыновьями Тихоном и Гурием (1922)
Род деятельности:	Военный
Дата рождения:	5 ноября 1881(1881-11-05)
Место рождения:	Воронежская губерния
Подданство:	Российская империя Российская империя
Дата смерти:	11 августа 1958(1958-08-11) (76 лет)
Место смерти:	Онтарио
Отец:	Александр Никанорович Куликовский
Мать:	Евдокия Николаевна Харина
Супруга:	великая княгиня Ольга Александровна
Дети:	Тихон, Гурий

Николай Александрович Куликовский (5 ноября 1881 — 11 августа 1958) — второй муж великой княгини Ольги Александровны, сестры императора Николая Второго.

Родился в семье южнорусских помещиков и по семейной традиции поступил на службу в армию. В 1903 году был замечен Ольгой Александровной во время смотра и между ними возникли дружеские отношения. Во время Первой мировой войны Ольга Александровна добилась развода с герцогом Ольденбургским и вышла замуж за Куликовского. Родила от него двух сыновей. В 1917 году Николай Второй отрёкся от престола, Куликовский отправлен в отставку революционным правительством. Куликовские эмигрировали в Данию, где занимались бизнесом и сельским хозяйством. В 1948 году эмигрировали в Канаду, где в течение четырёх лет продали ферму и перебрались в город (пригород). Николай Александрович страдал от болей в спине, умер в 1958 году в возрасте 76 лет.

Биография

Николай Александрович Куликовский родился в Воронежской губернии в дворянской семье Куликовских, владевшей имением Евстратовка. Его прадед граф Кирилл Гудович (старший сын графа И.В.Гудовича) был генералом во время Отечественной войны 1812 года и владел двумя крупными поместьями на Украине. Отец Николая — Александр Никанорович Куликовский, кавалергард, генерал-майор. Николай с ранних лет учился ездить на лошади, стал опытным наездником. Учился в реальном училище Гуревича в Петербурге, затем в Николаевском кавалерийском училище (1900-1902).

Поступил на службу в Кирасирский Её Величества лейб-гвардии полк. Великий князь Михаил Александрович, младший брат Николая ІІ, был почётным полковником этого полка. В апреле 1903 во время парада в Павловском дворце, великая княгиня Ольга, увидела Куликовского и уговорила брата Михаила посадить их рядом за завтраком. В то время великая княгиня была замужем за герцогом Ольденбургским, которого подозревали в романтических связях с мужчинами.

Куликовский был назначен ротмистром Кирасирского полка лейб-гвардии и отправлен в провинцию. До 1906 года Ольга Александровна и Куликовский регулярно переписывались. В 1906 году герцог Ольденбургский назначил Куликовского своим адъютантом. С разрешения герцога Куликовский переехал в резиденцию на Сергиевской улице в Санкт-Петербурге, где проживала Ольга Александровна с супругом. Среди высшего света распространились небезосновательные слухи о романе между великой княгиней и Куликовским.

Брак и революция

Несмотря на неоднократные просьбы Ольги Александровны, Николай Второй не давал разрешения на развод по религиозным и династическим соображениям. Он считал, что брак заключается на всю жизнь, и что особы королевской крови должны заключать браки только с равными. Когда великий князь Михаил сбежал с любовницей Натальей Вульферт, общество, включая императора и великую княгиню было потрясено. Вульферт не принадлежала к королевскому роду, дважды разводилась и один из её супругов служил в том же полку, что и Куликовский. Михаил был изгнан из России, а перспективы развода Ольги Александровны померкли.

В начале Первой мировой войны, Куликовский был послан на фронт, Михаил вернулся из изгнания, а Ольга Александровна ухаживала за ранеными бойцами в госпитале. Ольга Александровна не переставала просить царя о разводе. События для России складывались неудачно, центральные державы под предводительством Германии вторглись в Россию. Боясь за Куликовского, Ольга просила Императора перевести его в относительно спокойный Киев, где находилась она сама с госпиталем. В 1916 году Император расторг её брак с герцогом Ольденбургским.

16 ноября 1916 года Куликовский женился на Ольге Александровне в Васильевской церкви в Киеве. На венчании присутствовали только священник, Вдовствующая императрица (мать Ольги Александровны), великий князь Александр, две медсестры из госпиталя и четыре офицера Ахтырского полка. Медовый месяц супруги провели в Подгорном, имении друзей Куликовского. Затем, навестив родителей Куликовского, супруги вернулись в Киев.

Вместе с женой и тёщей он находился под арестом в Дюльбере в 1918 году, где у семьи родился ребёнок.

Дети

• Куликовский-Романов, Тихон Николаевич
• Куликовский, Гурий Николаевич

См. также

• Куликовские (слобожанский род)
• [regiment.ru/bio/K/129.htm Куликовский Николай Александрович]

Отрывок, характеризующий Куликовский, Николай Александрович

В настоящей русской литературе, от гимназиста до ученого историка, нет человека, который не бросил бы своего камушка в Александра I за неправильные поступки его в этот период царствования.
«Он должен был поступить так то и так то. В таком случае он поступил хорошо, в таком дурно. Он прекрасно вел себя в начале царствования и во время 12 го года; но он поступил дурно, дав конституцию Польше, сделав Священный Союз, дав власть Аракчееву, поощряя Голицына и мистицизм, потом поощряя Шишкова и Фотия. Он сделал дурно, занимаясь фронтовой частью армии; он поступил дурно, раскассировав Семеновский полк, и т. д.».
Надо бы исписать десять листов для того, чтобы перечислить все те упреки, которые делают ему историки на основании того знания блага человечества, которым они обладают.
Что значат эти упреки?
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, – как то: либеральные начинания царствования, борьба с Наполеоном, твердость, выказанная им в 12 м году, и поход 13 го года, не вытекают ли из одних и тех же источников – условий крови, воспитания, жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, – из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20 х годов?
В чем же состоит сущность этих упреков?
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.
Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разумом, – то уничтожится возможность жизни.


Если допустить, как то делают историки, что великие люди ведут человечество к достижению известных целей, состоящих или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общем прогрессе, или в чем бы то ни было, то невозможно объяснить явлений истории без понятий о случае и о гении.
Если цель европейских войн начала нынешнего столетия состояла в величии России, то эта цель могла быть достигнута без всех предшествовавших войн и без нашествия. Если цель – величие Франции, то эта цель могла быть достигнута и без революции, и без империи. Если цель – распространение идей, то книгопечатание исполнило бы это гораздо лучше, чем солдаты. Если цель – прогресс цивилизации, то весьма легко предположить, что, кроме истребления людей и их богатств, есть другие более целесообразные пути для распространения цивилизации.
Почему же это случилось так, а не иначе?
Потому что это так случилось. «Случай сделал положение; гений воспользовался им», – говорит история.
Но что такое случай? Что такое гений?
Слова случай и гений не обозначают ничего действительно существующего и потому не могут быть определены. Слова эти только обозначают известную степень понимания явлений. Я не знаю, почему происходит такое то явление; думаю, что не могу знать; потому не хочу знать и говорю: случай. Я вижу силу, производящую несоразмерное с общечеловеческими свойствами действие; не понимаю, почему это происходит, и говорю: гений.