Куликян, Вараздат Макарович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Вараздат Макарович Куликян
Дата рождения

10 января 1921(1921-01-10)

Место рождения

село Кизыл-Килиса, Цалкский район Грузия

Дата смерти

2013(2013)

Место смерти

село Кизыл-Килиса, Цалкский район Грузия

Принадлежность

СССР СССР

Род войск

пехота

Годы службы

19411946

Звание

старший сержант

Часть

280-й сапёрный батальон 89-й стрелковой дивизии

Командовал

отделением

Сражения/войны

Великая Отечественная война

Награды и премии
В отставке

заведовал животноводческой фермой

Вараздат Макарович Куликян (10 января 1921-2013, село Кизыл-Килиса, Грузинская Демократическая Республика[1])- участник Великой Отечественной войны, командир отделения 280-го сапёрного батальона 89-й стрелковой дивизии, полный кавалер ордена Славы.

Родился в селе в семье рабочего, армянин. Окончил 4 класса, трудился в колхозе.

В декабре 1941 года призван в Красную Армию. С июня 1942 — на фронте; участвовал в боях под Новороссийском, в высадке десанта на Таманский полуостров, в боях за Крым.

С 1943 года — член ВКП(б)/КПСС.

27 февраля 1944 года в боях в районе города Керчь сапёр красноармеец В. Куликян под огнём проделал два прохода в минных полях и проволочных заграждениях противника, с бойцами навёл переправу через реку Камерлез для наступающих стрелковых подразделений.

9 мая 1944 года в боях под Севастополем в условиях постоянного продвижения войск проявил смелость при оборудовании в короткий срок командно-наблюдательных пунктов.

Приказом командира 89-й стрелковой дивизии от 8 июня 1944 года за проявленное в боях мужество награждён орденом Славы 3-й степени.

6 февраля 1945 года отделение под командованием ефрейтора В. Куликяна под сильным артиллерийским и миномётным огнём противника восстановило переправу через Одер и обеспечило переправу на левый берег 390-го стрелкового полка. С 16 февраля по 15 марта 1945 года, после того, как переправу повторно разбомбили, на сапёрной лодке и на пароме беспрерывно доставлял боеприпасы и продовольствие под артиллерийским огнём противника на плацдарм на левом берегу реку Одер. Ночью 15 марта 1945 года при выполнении обратного рейса паром был разрушен огнём противника. В. Куликян спас трёх тяжелораненых бойцов, оказавшихся в ледяной воде. С отделением в течение трёх ночей установил на плацдарме свыше тысячи противопехотных и противотанковых мин, чем способствовал отражению контратак противника. Приказом командующего 33-й армией от 16 марта 1945 года награждён орденом Славы 2-й степени.

В ходе наступательных боёв 13 и 14 апреля 1945 года под огнём противника устроил два прохода в минных полях и заграждениях. В ночь на 2 мая 1945 года взорвал железобетонные укрепления на территории одного из парков Берлина, чем способствовал уничтожению скрывавшейся в них группы фашистов. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 15 мая 1946 года за мужество, отвагу и героизм, проявленные в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками, ефрейтор В. М. Куликян награждён орденом Славы 1-й степени (№ 3749).

В 1946 году демобилизован в звании старшего сержанта. Жил в родном селе. Заведовал животноводческой фермой.



Награды

Напишите отзыв о статье "Куликян, Вараздат Макарович"

Примечания

Ссылки

[www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=11305 Герои страны: Биография и фотография В. М. Куликяна]

Отрывок, характеризующий Куликян, Вараздат Макарович

– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.


Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.