Кулиш, Николай Гуриевич

Николай Кулиш
Имя при рождении:	Николай Гуриевич Кулиш
Место рождения:	деревня Чаплинка, Днепровский уезд, Таврическая губерния (ныне Чаплинский район, Херсонская область)
Гражданство:	Российская империя Российская империя СССР СССР Украинская Народная Республика Украинская Народная Республика
Род деятельности:	драматург, журналист, педагог
Язык произведений:	украинский язык

Никола́й Гу́риевич Кули́ш (укр. Микола Гурович Куліш, 1892—1937) — украинский драматург, журналист, педагог.

Биография и творчество

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

С 9 лет учился в церковно-приходской школе, где оказался способным учеником. Чаплинские интеллигенты (особенно школьный учитель Владимир Филиппович Губенко, долго убеждавший родителей Кулиша в способностях сына) решили помочь одарённому мальчику и собрали средства — около 100 рублей, — чтобы он мог продолжить образование.

С 1905 года учился в Олешковском городском восьмиклассном училище; жил у своего приятеля по училищу Антона Алейникова. В Олешках познакомился с известным писателем и переводчиком Иваном Днепровским, который впоследствии написал много воспоминаний о Кулише. Несколько раз отчислялся из училища «за организацию кружков молодёжи и непочтение к начальству».

В 1908 поступил в Олешковскую прогимназию, обучение не закончил из-за закрытия заведения. Жил на квартире своего гимназического друга Всеволода Невелля, где познакомился с его сестрой Антониной, своей будущей женой.

Первые произведения Кулиша — сатирические стихи, фельетоны, эпиграммы, появлявшиеся на страницах ученических рукописных журналов, инициатором и редактором которых был он сам. Другие, непечатные произведения распространялись в списках среди подростков и молодёжи и оказали на них значительное влияние. В Олешках появились и первые драматические опыты Кулиша — колоритные зарисовки из прежней жизни. В 1913 он написал свою первую пьесу «На рыбной ловле» на русском языке, которая впоследствии легла в основу комедии «Так погиб Гуска».

В 22 года подал документы в Новороссийский университет на филологический факультет, был зачислен на первый курс, однако в августе 1914 его мобилизовали. Служил рядовым в запасном батальоне. Захотев перед отправкой на фронт повидаться с невестой, самовольно оставил казарму, за что получил наказание от полковника, хотя и не очень строгое. В 1914 году был отправлен в Одесскую школу прапорщиков, а по её окончании — на фронт. 1915—1917 гг. провёл на передовой, был несколько раз ранен, контужен. Продолжал писать, в основном стихи и небольшие драматические сцены. Некоторые его стихи печатались в армейской газете, а одноактные пьесы разыгрывались солдатами.

В 1917 году, уже будучи офицером, во время Февральской революции встал на её сторону. С начала 1918 — председатель Олешковского совета рабочих и крестьянских депутатов. В июле 1919 года, находясь в Херсоне, сформировал в составе Красной Армии Днепровский крестьянский полк, с которым впоследствии защищал Херсон и Николаев в боях с деникинцами. В период Украинской державы провёл 5 месяцев в заключении. После возвращения Красной Армии на Украину становится начальником штаба группы войск Херсонского и Днепровского уездных военкоматов.

После демобилизации руководил органами народного образования в Олешковском уезде. Составил первую украинскую азбуку для взрослых — «Первинку», в которой использовал произведения классической украинской литературы, а также некоторые собственные. Организуя школы, много путешествовал по южной Украине. Во время голода 1921—1922 годов всячески пытался помочь школьникам и учащимся. События этого периода отразил в документально-очерковой повести на русском языке «По весям и сёлам» (опубликована в одесском педагогическом журнале «Наша школа» № 3, 4—5 за 1923).

В 1922 работал в губернском отделе народного образования в Одессе на должности инспектора школ. В 1924 году написал пьесу «97», в которой рассказал о голоде 1921—22 на Херсонщине. Постановки этого произведения и пьесы «Коммуна в степях» (1925) на харьковской сцене принесли Кулишу всеобщее признание. В Одессе стал членом писательского союза «Гарт». В Зиновьевске с конца апреля до начала июня 1925 редактировал газету «Красный путь», переписывался с Днепровским и другими известными культурными деятелями.

В 1925 переехал в Харьков, вошёл в литературную организацию «ВАПЛИТЕ». Много лет плодотворно сотрудничал с труппой театра «Березиль» и его режиссёром Лесем Курбасом.

К середине 1920-х годов постепенно стал одной из центральных фигур украинской литературной, общественной и художественной жизни. В ноябре 1926 был избран президентом «ВАПЛИТЕ» и занимал эту должность до января 1928. В 1926—1928 входил в состав редакционной коллегии журнала «Красный Путь», печатался в альманахе «Литературная ярмарка», написал статью «Критика или прокурорский допрос», где защищал право художника на самобытность и внутреннюю независимость.

С конца 1929 — член президиума нового литературного объединения «Пролитфронт».

С начала 1930-х годов подвергался острой политической и эстетической критике. После недолгого путешествия по Херсонщине, видя голодомор 1933, начал разочаровываться в революционных идеях.

На первом всесоюзном съезде советских писателей 17 августа — 1 сентября 1934 Кулиша объявили буржуазно-националистическим драматургом.

В декабре 1934 арестован органами НКВД и обвинён в принадлежности к националистической террористической организации и связях с ОУН. В марте 1935, во время судебного процесса по «Делу боротьбистов», приговорён выездной Военной коллегией Верховного суда (вместе с Г. Эпиком, Е. Плужником, В. Пидмогильным и др.) к 10 годам Соловецких лагерей.

На Соловках содержался в строгой изоляции. 3 ноября 1937, по постановлению особой тройки НКВД по Ленинградской области от 9 октября 1937, расстрелян в урочище Сандармох в составе т. н. «Соловецкого этапа» в количестве 1111 человек.

Реабилитирован 4 августа 1956 за отсутствием состава преступления.

Творчество

Первые пьесы «97» (1924), «Коммуна в степях» (1925) — преимущественно реалистично-бытового характера; комедия-фарс «Хулий Хурина» (1926) имеет экспрессионистические черты; «Зона» (1926) — острая сатира на партийных карьеристов, комедия «Так погиб Гуска» (1925) — с элементами символизма. Вершиной творчества Кулиша считаются пьесы «Народный Малахий» (1927) и «Мина Мазайло» (1929), их тема — лживость идеалов коммунистической революции, национальное приспособленчество и фальшь мещанской среды. «Патетическая соната» (1929) показывает борьбу трёх сил в 1917—18 гг. — коммунистической, белогвардейской и национально-патриотической; в пьесе использованы средства тогдашней экспериментальной драмы в сочетании с традиционным украинским театром (вертеп). В 1930-х гг. написал пьесы «Маклена Граса» (1933), «Прощай, село» (1933), «Возвращение Марка» (1934), «Вечный бунт» и др., разгромленные официальной критикой.

Находясь в заключении, продолжал писать. Тексты самой первой («На рыбной ловле») и последней («Такие») пьес были изъяты у писателя во время ареста и считаются утраченными.

Библиография

На русском языке

• Девяносто семь: Пьеса в 4-х д. / Пер. с укр. А. Гатова. — [Харьков]: Гос. изд. Украины, 1926. — 72 с.
• 97: Пьеса в 4-х д. / [Авториз. пер. с укр. П. Зенкевича и С. Свободиной]. — М.: Искусство, 1957. — 138 с.
• Патетическая соната; Маклена Граса: Пьесы / [Авториз. пер. с укр. П. Зенкевича и С. Свободиной; Вступ. статья А. Дейча]. — М.: Искусство, 1964. — 170 с.
• Патетическая соната / Авториз. пер. с укр. П. Зенкевича и С. Свободиной. — М., 1965. — 87 л.
• Девяносто семь: Пьеса в 4-х д. / Авториз. пер. с укр. П. Зенкевича и С. Свободиной. — М., 1966. — 78 л.
• Маклена Граса / Авториз. пер. с укр. П. Зенкевича и С. Свободиной. — М., 1966. — 66 л.
• Пьесы / [Авториз. пер. с укр.; Послесл. Н. Кузякиной; Примеч. Н. Корниенко; Худож. А. П. Антонов]. — М.: Искусство, 1980. — 351 с. Содерж.: 97; Так погиб Гуска; Народный Малахий; Патетическая соната; Маклена Граса.

Литература

• Остання адреса: Розстріли соловецьких в’язнів з України у 1937—1938 роках: В 2 т. — 2-е вид., доопрац. і доп. — Київ: Сфера, 2003.  (укр.)
• Сергій Шевченко. Соловецький реквієм. — Київ: Експрес-Поліграф, 2013.  (укр.)

Ссылки

• [h.ua/story/24058]
• [www.library.kherson.ua/young/tavrica/kulish/mkulish.html На сайте Херсонской областной детской библиотеки]  (укр.)
• [prosvilib.at.ua/index/0-128 Голобородько Я. «Просвіта» в жизни и духовном наследстве Николая Кулиша]  (укр.)
• [krai.lib.kherson.ua/ru-k4-peopl-1.htm Сайт Виртуального проекта «Краеведение Таврии». Кулиш Николай Гурьевич]

Отрывок, характеризующий Кулиш, Николай Гуриевич

Генерал нахмурился, отвернулся и пошел дальше.
– Gott, wie naiv! [Боже мой, как он прост!] – сказал он сердито, отойдя несколько шагов.
Несвицкий с хохотом обнял князя Андрея, но Болконский, еще более побледнев, с злобным выражением в лице, оттолкнул его и обратился к Жеркову. То нервное раздражение, в которое его привели вид Мака, известие об его поражении и мысли о том, что ожидает русскую армию, нашло себе исход в озлоблении на неуместную шутку Жеркова.
– Если вы, милостивый государь, – заговорил он пронзительно с легким дрожанием нижней челюсти, – хотите быть шутом , то я вам в этом не могу воспрепятствовать; но объявляю вам, что если вы осмелитесь другой раз скоморошничать в моем присутствии, то я вас научу, как вести себя.
Несвицкий и Жерков так были удивлены этой выходкой, что молча, раскрыв глаза, смотрели на Болконского.
– Что ж, я поздравил только, – сказал Жерков.
– Я не шучу с вами, извольте молчать! – крикнул Болконский и, взяв за руку Несвицкого, пошел прочь от Жеркова, не находившего, что ответить.
– Ну, что ты, братец, – успокоивая сказал Несвицкий.
– Как что? – заговорил князь Андрей, останавливаясь от волнения. – Да ты пойми, что мы, или офицеры, которые служим своему царю и отечеству и радуемся общему успеху и печалимся об общей неудаче, или мы лакеи, которым дела нет до господского дела. Quarante milles hommes massacres et l'ario mee de nos allies detruite, et vous trouvez la le mot pour rire, – сказал он, как будто этою французскою фразой закрепляя свое мнение. – C'est bien pour un garcon de rien, comme cet individu, dont vous avez fait un ami, mais pas pour vous, pas pour vous. [Сорок тысяч человек погибло и союзная нам армия уничтожена, а вы можете при этом шутить. Это простительно ничтожному мальчишке, как вот этот господин, которого вы сделали себе другом, но не вам, не вам.] Мальчишкам только можно так забавляться, – сказал князь Андрей по русски, выговаривая это слово с французским акцентом, заметив, что Жерков мог еще слышать его.
Он подождал, не ответит ли что корнет. Но корнет повернулся и вышел из коридора.


Гусарский Павлоградский полк стоял в двух милях от Браунау. Эскадрон, в котором юнкером служил Николай Ростов, расположен был в немецкой деревне Зальценек. Эскадронному командиру, ротмистру Денисову, известному всей кавалерийской дивизии под именем Васьки Денисова, была отведена лучшая квартира в деревне. Юнкер Ростов с тех самых пор, как он догнал полк в Польше, жил вместе с эскадронным командиром.
11 октября, в тот самый день, когда в главной квартире всё было поднято на ноги известием о поражении Мака, в штабе эскадрона походная жизнь спокойно шла по старому. Денисов, проигравший всю ночь в карты, еще не приходил домой, когда Ростов, рано утром, верхом, вернулся с фуражировки. Ростов в юнкерском мундире подъехал к крыльцу, толконув лошадь, гибким, молодым жестом скинул ногу, постоял на стремени, как будто не желая расстаться с лошадью, наконец, спрыгнул и крикнул вестового.
– А, Бондаренко, друг сердечный, – проговорил он бросившемуся стремглав к его лошади гусару. – Выводи, дружок, – сказал он с тою братскою, веселою нежностию, с которою обращаются со всеми хорошие молодые люди, когда они счастливы.
– Слушаю, ваше сиятельство, – отвечал хохол, встряхивая весело головой.
– Смотри же, выводи хорошенько!
Другой гусар бросился тоже к лошади, но Бондаренко уже перекинул поводья трензеля. Видно было, что юнкер давал хорошо на водку, и что услужить ему было выгодно. Ростов погладил лошадь по шее, потом по крупу и остановился на крыльце.
«Славно! Такая будет лошадь!» сказал он сам себе и, улыбаясь и придерживая саблю, взбежал на крыльцо, погромыхивая шпорами. Хозяин немец, в фуфайке и колпаке, с вилами, которыми он вычищал навоз, выглянул из коровника. Лицо немца вдруг просветлело, как только он увидал Ростова. Он весело улыбнулся и подмигнул: «Schon, gut Morgen! Schon, gut Morgen!» [Прекрасно, доброго утра!] повторял он, видимо, находя удовольствие в приветствии молодого человека.
– Schon fleissig! [Уже за работой!] – сказал Ростов всё с тою же радостною, братскою улыбкой, какая не сходила с его оживленного лица. – Hoch Oestreicher! Hoch Russen! Kaiser Alexander hoch! [Ура Австрийцы! Ура Русские! Император Александр ура!] – обратился он к немцу, повторяя слова, говоренные часто немцем хозяином.
Немец засмеялся, вышел совсем из двери коровника, сдернул
колпак и, взмахнув им над головой, закричал:
– Und die ganze Welt hoch! [И весь свет ура!]
Ростов сам так же, как немец, взмахнул фуражкой над головой и, смеясь, закричал: «Und Vivat die ganze Welt»! Хотя не было никакой причины к особенной радости ни для немца, вычищавшего свой коровник, ни для Ростова, ездившего со взводом за сеном, оба человека эти с счастливым восторгом и братскою любовью посмотрели друг на друга, потрясли головами в знак взаимной любви и улыбаясь разошлись – немец в коровник, а Ростов в избу, которую занимал с Денисовым.
– Что барин? – спросил он у Лаврушки, известного всему полку плута лакея Денисова.
– С вечера не бывали. Верно, проигрались, – отвечал Лаврушка. – Уж я знаю, коли выиграют, рано придут хвастаться, а коли до утра нет, значит, продулись, – сердитые придут. Кофею прикажете?
– Давай, давай.
Через 10 минут Лаврушка принес кофею. Идут! – сказал он, – теперь беда. – Ростов заглянул в окно и увидал возвращающегося домой Денисова. Денисов был маленький человек с красным лицом, блестящими черными глазами, черными взлохмоченными усами и волосами. На нем был расстегнутый ментик, спущенные в складках широкие чикчиры, и на затылке была надета смятая гусарская шапочка. Он мрачно, опустив голову, приближался к крыльцу.
– Лавг'ушка, – закричал он громко и сердито. – Ну, снимай, болван!
– Да я и так снимаю, – отвечал голос Лаврушки.
– А! ты уж встал, – сказал Денисов, входя в комнату.
– Давно, – сказал Ростов, – я уже за сеном сходил и фрейлен Матильда видел.
– Вот как! А я пг'одулся, бг'ат, вчег'а, как сукин сын! – закричал Денисов, не выговаривая р . – Такого несчастия! Такого несчастия! Как ты уехал, так и пошло. Эй, чаю!
Денисов, сморщившись, как бы улыбаясь и выказывая свои короткие крепкие зубы, начал обеими руками с короткими пальцами лохматить, как пес, взбитые черные, густые волосы.
– Чог'т меня дег'нул пойти к этой кг'ысе (прозвище офицера), – растирая себе обеими руками лоб и лицо, говорил он. – Можешь себе пг'едставить, ни одной каг'ты, ни одной, ни одной каг'ты не дал.
Денисов взял подаваемую ему закуренную трубку, сжал в кулак, и, рассыпая огонь, ударил ею по полу, продолжая кричать.
– Семпель даст, паг'оль бьет; семпель даст, паг'оль бьет.
Он рассыпал огонь, разбил трубку и бросил ее. Денисов помолчал и вдруг своими блестящими черными глазами весело взглянул на Ростова.
– Хоть бы женщины были. А то тут, кг'оме как пить, делать нечего. Хоть бы дг'аться ског'ей.
– Эй, кто там? – обратился он к двери, заслышав остановившиеся шаги толстых сапог с бряцанием шпор и почтительное покашливанье.
– Вахмистр! – сказал Лаврушка.
Денисов сморщился еще больше.
– Сквег'но, – проговорил он, бросая кошелек с несколькими золотыми. – Г`остов, сочти, голубчик, сколько там осталось, да сунь кошелек под подушку, – сказал он и вышел к вахмистру.
Ростов взял деньги и, машинально, откладывая и ровняя кучками старые и новые золотые, стал считать их.
– А! Телянин! Здог'ово! Вздули меня вчег'а! – послышался голос Денисова из другой комнаты.
– У кого? У Быкова, у крысы?… Я знал, – сказал другой тоненький голос, и вслед за тем в комнату вошел поручик Телянин, маленький офицер того же эскадрона.
Ростов кинул под подушку кошелек и пожал протянутую ему маленькую влажную руку. Телянин был перед походом за что то переведен из гвардии. Он держал себя очень хорошо в полку; но его не любили, и в особенности Ростов не мог ни преодолеть, ни скрывать своего беспричинного отвращения к этому офицеру.
– Ну, что, молодой кавалерист, как вам мой Грачик служит? – спросил он. (Грачик была верховая лошадь, подъездок, проданная Теляниным Ростову.)
Поручик никогда не смотрел в глаза человеку, с кем говорил; глаза его постоянно перебегали с одного предмета на другой.
– Я видел, вы нынче проехали…
– Да ничего, конь добрый, – отвечал Ростов, несмотря на то, что лошадь эта, купленная им за 700 рублей, не стоила и половины этой цены. – Припадать стала на левую переднюю… – прибавил он. – Треснуло копыто! Это ничего. Я вас научу, покажу, заклепку какую положить.
– Да, покажите пожалуйста, – сказал Ростов.
– Покажу, покажу, это не секрет. А за лошадь благодарить будете.
– Так я велю привести лошадь, – сказал Ростов, желая избавиться от Телянина, и вышел, чтобы велеть привести лошадь.
В сенях Денисов, с трубкой, скорчившись на пороге, сидел перед вахмистром, который что то докладывал. Увидав Ростова, Денисов сморщился и, указывая через плечо большим пальцем в комнату, в которой сидел Телянин, поморщился и с отвращением тряхнулся.