Кульберг, Павел Павлович

Павел Павлович Кульберг
Дата рождения	30 декабря 1843(1843-12-30)
Место рождения	Митава, Российская империя
Дата смерти	9 февраля 1909(1909-02-09) (65 лет)
Место смерти	Тифлис, Российская империя
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Род войск	Генеральный штаб, Корпус военных топографов
Годы службы	1864—1909
Звание	генерал-лейтенант
Сражения/войны	Русско-турецкая война (1877—1878)
Награды и премии

Павел-Вильгельм Павлович Кульберг (30 декабря 1843 года, Митава — 9 февраля 1909 года, Тифлис) — русский топограф, геодезист и картограф, генерал-лейтенант Русской императорской армии.

Известен своими астрономо-геодезическими работами по исследованию Сибири, Кавказа и Крыма. Один из активных инициаторов сейсмических наблюдений на Кавказе. Действительный член Императорского Русского географического общества, удостоен медали имени графа Ф. П. Литке (1876).

Биография

Родился 30 декабря 1843 года в Митаве Курляндской губернии. Окончил физико-математический факультет Дерптского университета. В 1864 году поступил на военную службу вольноопределяющимся в 4-й сапёрный батальон. В 1865 году выдержал офицерский экзамен при Николаевском инженерном училище и произведён в прапорщики.

В 1868 году поступил на геодезическое отделение Николаевской академии Генерального штаба, после окончания двухлетнего курса которой в 1870 году произведён в штабс-капитаны и прикомандирован к Пулковской обсерватории для двухгодичной практики. 30 ноября 1872 года переведён геодезистом в Корпус военных топографов и назначен состоять в Военно-топографический отделе Главного штаба обер-офицером для Государственной съёмки. В 1873 году назначен для выполнения астрономических работ в Сибири, в 1876 году — для определения разности долгот Москвы и Казани.

6 апреля 1877 года назначен штаб-офицером для поручений и астрономических работ при Военно-топографическом отделе штаба Кавказского воен­ного округа. Принял участие в Русско-турецкой войне 1877—1878 годов в составе топографического отряда действующей армии. Участвовал в сражении на Аладжинских высотах в сентябре 1877 года, за что награждён орденом Святого Станислава 2-й степени с мечами. В 1877 и 1880 годах состоял в составе русско-турецкой разграничительной комиссии помощником делегата. С сентября 1885 по октябрь 1886 года — российский императорский комиссар афганской разграничительной комиссии.

4 декабря 1892 года назначен начальником Военно-топографического отдела штаба Кавказского воен­ного округа. 30 августа 1894 года произведён в генерал-майоры, 6 декабря 1902 года — в генерал-лейтенанты.

Скончался 9 февраля 1909 года в Тифлисе. Похоронен на Кукийском православном кладбище Тифлиса.

Научная деятельность

За время службы провёл обширные астрономо-геодезические работы.

В 1872 году участвовал совместно с А. Р. Бонсдорфом и М. А. Савицким под руководством И. Е. Кортацци в определении разности долгот Пулковской и Московской обсерваторий.

С 1873 по 1876 год совместно с К. В. Шарнгорстом участвовал в определении по телеграфу разностей долгот на протяжении 103° между Московской обсерваторией и Казанью, Екатеринбургом, Омском, Томском, Канском, Иркутском, Читой, Сретенском, Албазиным, Благовещенском, Хабаровкой, Николаевском и Владивостоком. Одновременно провёл астрономические наблюдения по покрытию звёзд Луной и лунных кульминаций. Результаты этой экспедиции, напечатанные в 37 томе «Записок Военно-топографического отдела Главного штаба», вызвали большой интерес у специалистов, а сам Кульберг в 1876 году был удостоен медали имени графа Ф. П. Литке Русского географического общества.

В 1878 году произвёл астрономические наблюдения в Карсской и Эрзерумской областях, Баязетском санджаке и Алашкертской долине (определено положение четырёх объектов). Совместно с И. И. Стебницким определил с помощью телеграфа разности долгот Тифлис — Карс, Карс — Эрзерум, Тифлис — Мусун.

С 1879 по 1883 год провёл обширные наблюдения на Кавказе над качаниями поворотного маятника и исследовал влияние длины штатива на вывод длины секундного маятника. С помощью маятникового прибора Репсольда выполнил измерения силы тяжести в Душете, Гудауре, Владикавказе, Батуме, Елисаветполе, Шемахе, Баку (1884 год), Тифлисе (1885 год). Исследовал отклонение отвесных линий и колебания земной коры.

В 1882—1883 годах совместно с П. И. Гладышевым определил с помощью телеграфа разность долгот Ростов-на-Дону — Тифлис, Тифлис — Шемаха и Тифлис — Баку. В 1884 году совместно с И. Е. Кортацци определил разность долгот между Николаевым и Батумом, в 1885 году с Д. Д. Гедеоновым — между Ростовом-на-Дону и Тифлисом.

В 1888—1893 годах участвовал в триангуляции Крыма, где провёл исследование отклонения отвесной линии под влиянием Крымских гор и Чёрного моря. Совместно с И. Е. Кортацци определил разности долгот Николаев — Феодосия, Балаклава — Ялта, Балаклава — Феодосия, Ялта — Алушта, Ялта — Керчь, Ялта — Симферополь, Ялта — Кекенеиз. В 1892 году с помощью маятникового прибора Репсольда выполнил определение силы тяжести в Ялте и Симферополе.

Под его руководством были изданы сорока- и двадцативёрстные и подготовлены десятивёрстная и этнографическая карты Кавказа. Добился качественного улучшения одновёрстной съёмки Кавказа. Являлся одним из инициаторов организации сейсмических наблюдений на Кавказе.

Результаты своих трудов публиковал в «Известиях Кавказского отдела Русского географического общества». Являлся действительным членом Сибирского (с 1873 года) и Кавказского (с 1878 года) отделов Императорского Русского географического общества. С 1892 года — действительный член Императорского Русского географического общества, с 1906 года — помощник председательствующего в Кавказском отделе. Также с 1893 года — действительный член Русского астрономического общества, с 1894 года — Общества любителей естествознания, антропологии и географии.

Переводил на русский язык работы иностранных авторов по географии.

Чины

• Вступил в службу 30 декабря 1864 года
• Прапорщик (27 августа 1865 года)
• Подпоручик (29 июля 1866 года)
• Поручик (8 июля 1869 года)
• Штабс-капитан (22 октября 1870 года)
• Генерального штаба капитан (22 марта 1874 года)
• Генерального штаба подполковник (17 апреля 1877 года)
• Генерального штаба полковник (7 апреля 1880 года)
• Генерального штаба генерал-майор (30 августа 1894 года)
• Генерального штаба генерал-лейтенант (6 декабря 1902 года)

Награды

Российские:

• Орден Святого Станислава 3-й степени (1875 год)
• Орден Святого Владимира 4-й степени (1876 год)
• Орден Святого Станислава 2-й степени с мечами (1878 год)
• Орден Святой Анны 2-й степени (1880 год)
• Орден Святого Владимира 3-й степени (1881 год)
• Орден Святого Станислава 1-й степени (1896 год)
• Орден Святой Анны 1-й степени (1900 год)
• Орден Святого Владимира 2-й степени (1906 год)
• Знак отличия беспорочной службы XL лет (1906 год)
• Серебряная медаль «За спасение погибавших» (1885 год)

Иностранные:

• Орден Османие 3-й степени (Турция, 1883)
• Орден Льва и Солнца 1-й степени (Персия, 1903)

Научные:

• Золотая медаль имени графа Ф. П. Литке (Русское географическое общество, 1876)

Библиография

• Определение разности долгот между Пулковым и Москвой 1872 г., обработанное кап. Борнсдорфом и шт.-кап. Кульбергом в 1872 году // Записки Военно-топографического отдела Главного штаба. — 1877. — Т. XXXV.
• Кульберг П. П. Астрономические работы в Карсской области и Азиатской Турции в 1878 г. // Известия Кавказского отдела Императорского Русского географического общества. — 1879. — Т. VI.
• Кульберг П. П. Географическое положение Батума // Известия Кавказского отдела Императорского Русского географического общества. — 1879. — Т. VI.
• Кульберг П. П. Краткий отчет над качаниями маятника на Кавказе // Известия Кавказского отдела Императорского Русского географического общества. — 1879. — Т. VI.
• Кульберг П. П. Исследование влияния качаний штатива оборотных маятников русского академического прибора на вывод длины секундного маятника (с чертежами) // Известия Кавказского отдела Императорского Русского географического общества. — 1882. — Т. VII.
• Кульберг П. П. Астрономические определения пунктов в пограничных с Кавказом областях Азиатской Турции, исполненные генерал-майором Стебницким и полковником Кульбергом в 1878 году // Записки Военно-топографического отдела Главного штаба. — 1883. — Т. XXXVIII.
• Кульберг П. П. Работы Афганской разграничительной комиссии и наша новая граница с Афганистаном : [Реферат] / [Соч.] П. П. Кульберга. — Тифлис: тип. Канцелярии главноначальствующего граждан. частью на Кавказе, 1887.
• Кульберг П. П. Краткий отчет о наблюдениях над маятником на Кавказе, согласно требований циркуляра Центрального Бюро Международного Геодезического Союза от 25 ноября 1886 года // Записки Военно-топографического отдела Главного штаба. — 1888. — Т. XLII.
• Кульберг П. П. Астрономические определения в Крыму в 1888 и 1889 гг. // Записки Военно-топографического отдела Главного штаба. — 1892. — Т. XLVIII.
• Кульберг П. П. Измерение Феодосийского базиса Крымской триангуляции // Записки Военно-топографического отдела Главного штаба. — 1892. — Т. XLVIII.
• Кульберг П. П. Астрономическая работа в Крыму в 1891, 1892 и 1893 годах // Записки Военно-топографического отдела Главного штаба. — 1896. — Т. LIII.
• Кульберг П. П. Астрономические определения основных долгот по телеграфу, произведенные на Кавказе с 1882 по 1885 год // Записки Военно-топографического отдела Главного штаба. — 1900. — Т. LVII.

Источники

• Список Генерального штаба. Исправлен по 30 мая 1908 года. — СПб.: Военная типография (в здании Главного штаба), 1908. — С. 53.
• Список генералам по старшинству. Составлен по 1 июля 1906 года. — СПб.: Военная типография (в здании Главного штаба), 1906. — С. 315.
• Павел Павлович Кульберг. Некролог // Известия Кавказского отдела Императорского Русского географического общества. — Т. XX (1909—1910), вып. 3. — С. 217—222.
• Соколовская З. К. Картографические и геодезические работы в России в XIX — начале XX в. — М.: Изд-во «Наука», 1967. — 270 с.
• Сергеев С. В., Долгов В. И. Военные топографы русской армии. — М.: ЗАО «СиДи-Пресс», 2001. — С. 176—177. — 592 с. — ISBN 5-8443-0006-8.

Ссылки

• [regiment.ru/bio/K/469.htm Кульберг Вильгельм Павлович]. Regiment.ru. Проверено 8 марта 2016. [www.webcitation.org/6fqzvIZc2 Архивировано из первоисточника 8 марта 2016].

Отрывок, характеризующий Кульберг, Павел Павлович

– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.


Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.
В ночь 11 го октября он лежал, облокотившись на руку, и думал об этом.
В соседней комнате зашевелилось, и послышались шаги Толя, Коновницына и Болховитинова.
– Эй, кто там? Войдите, войди! Что новенького? – окликнул их фельдмаршал.
Пока лакей зажигал свечу, Толь рассказывал содержание известий.
– Кто привез? – спросил Кутузов с лицом, поразившим Толя, когда загорелась свеча, своей холодной строгостью.
– Не может быть сомнения, ваша светлость.
– Позови, позови его сюда!
Кутузов сидел, спустив одну ногу с кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он щурил свой зрячий глаз, чтобы лучше рассмотреть посланного, как будто в его чертах он хотел прочесть то, что занимало его.
– Скажи, скажи, дружок, – сказал он Болховитинову своим тихим, старческим голосом, закрывая распахнувшуюся на груди рубашку. – Подойди, подойди поближе. Какие ты привез мне весточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А?
Болховитинов подробно доносил сначала все то, что ему было приказано.
– Говори, говори скорее, не томи душу, – перебил его Кутузов.
Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.
– Господи, создатель мой! Внял ты молитве нашей… – дрожащим голосом сказал он, сложив руки. – Спасена Россия. Благодарю тебя, господи! – И он заплакал.


Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.
Кутузов везде отступает, но неприятель, не дожидаясь его отступления, бежит назад, в противную сторону.
Историки Наполеона описывают нам искусный маневр его на Тарутино и Малоярославец и делают предположения о том, что бы было, если бы Наполеон успел проникнуть в богатые полуденные губернии.
Но не говоря о том, что ничто не мешало Наполеону идти в эти полуденные губернии (так как русская армия давала ему дорогу), историки забывают то, что армия Наполеона не могла быть спасена ничем, потому что она в самой себе несла уже тогда неизбежные условия гибели. Почему эта армия, нашедшая обильное продовольствие в Москве и не могшая удержать его, а стоптавшая его под ногами, эта армия, которая, придя в Смоленск, не разбирала продовольствия, а грабила его, почему эта армия могла бы поправиться в Калужской губернии, населенной теми же русскими, как и в Москве, и с тем же свойством огня сжигать то, что зажигают?
Армия не могла нигде поправиться. Она, с Бородинского сражения и грабежа Москвы, несла в себе уже как бы химические условия разложения.
Люди этой бывшей армии бежали с своими предводителями сами не зная куда, желая (Наполеон и каждый солдат) только одного: выпутаться лично как можно скорее из того безвыходного положения, которое, хотя и неясно, они все сознавали.
Только поэтому, на совете в Малоярославце, когда, притворяясь, что они, генералы, совещаются, подавая разные мнения, последнее мнение простодушного солдата Мутона, сказавшего то, что все думали, что надо только уйти как можно скорее, закрыло все рты, и никто, даже Наполеон, не мог сказать ничего против этой всеми сознаваемой истины.
Но хотя все и знали, что надо было уйти, оставался еще стыд сознания того, что надо бежать. И нужен был внешний толчок, который победил бы этот стыд. И толчок этот явился в нужное время. Это было так называемое у французов le Hourra de l'Empereur [императорское ура].