Кульдин, Иван Петрович

Иван Петрович Кульдин
Дата рождения	1918(1918)
Место рождения	село Старая Яксарка Шемышейского района Пензенской области
Дата смерти	24 марта 1944(1944-03-24)
Место смерти	село Устечко, Залещицкий район,Тернопольская область, УССР, СССР
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	автобронетанковые войска
Годы службы	1938—1944
Звание	гвардии старший лейтенант
Часть	15-я танковая дивизия, 1-я гвардейская танковая бригада
Сражения/войны	Великая Отечественная война
Награды и премии

Иван Петрович Кульдин (1918—1944) — советский офицер-танкист, участник Великой Отечественной войны, мастер танкового боя. За годы войны на его боевом счету и его танковых экипажей — 11 подбитых и уничтоженных танков противника.

Биография

Ранние годы

Родился в 1918 году в селе Старая Яксарка Шемышейского района Пензенской области в семье крестьянина. Мордвин. Сестра — Анна. Рано оставшись сиротой, начал работать с десяти лет. Перепробовал несколько профессий, но больше всего тянуло к металлу и машинам. И в итоге стал работать слесарем на одном из заводов города Ленинграда.

На западных границах СССР

В 1938 году призван в РККА. Выучился на танкиста. Служил в 15-й танковой дивизии 16-го механизированного корпуса, дислоцировавшегося в городе Станислав (ныне Ивано-Франковск, Украина).

На фронтах Великой Отечественной войны с 22 июня 1941 года. Стремительное наступление немецких войск застало части 16-го механизированного корпуса на марше. Для сохранения боеспособности части корпуса с приданными подразделениями начали отход на Ружин и Зарудинцы (Житомирская область Украины). В ходе завязавшихся боёв корпус понёс тяжёлые потери в материальной части, а также испытывал серьёзные перебои со снабжением горючим и боеприпасами. В одном из таких боёв у деревни Белиловки (Ружинский район Житомирской области) БТ-7 сержанта И. П. Кульдина был подбит и сгорел (позже он обнаружит свой сгоревший танк при наступлении в 1944 году).

К исходу 24 июля остатки корпуса отошли на оборонительный рубеж Скала — Кожанка. В это же время приказом командования начался отзыв с фронта наиболее ценных танковых кадров, не имевших материальной части и использовавшихся в боях в качестве обычных пехотинцев. «Спешенный» танкист И. П. Кульдин был направлен в формирующуюся 4-ю танковую бригаду, командиром которой назначен полковник М. Е. Катуков (бывший командир 20-й танковой дивизии 9-го механизированного корпуса).

Орёл и Мценск

В октябре 1941 года сержант Иван Кульдин принимал участие в боях под Орлом и Мценском с частями немецкой 2-й танковой группы генерал-полковника Гейнца Гудериана (Орловско-Брянская операция). Не имевший точных сведений о ситуации в Орле полковник М. Е. Катуков направил в город две танковые разведруппы. Кульдин попал в группу старшего лейтенанта А. Ф. Бурды. Встав ночью 4 октября в засаду в трёх километрах юго-восточнее города, Кульдин попросил у старшего лейтенанта разрешения вывести из города свою семью — мать и жену, которая эвакуировалась к свекрови в Орёл из Станислава, но теперь обе внезапно оказались в захваченном немцами городе. Александр Бурда помог Ивану Кульдину ночью скрытно пробраться в город и вывести родных. 7 октября разведгруппа Бурды завершила свою разведку боем и вышла без потерь к командному пункту полковника Катукова, откуда члены семьи Кульдина, все трое суток находившиеся вместе с танкистами в танках, были эвакуированы в тыл.

10 октября под Мценском экипаж Ивана Кульдина принял бой с двумя танками противника, подбив один из них.

На волоколамском направлении

Внешние изображения
	[waralbum.ru/72802/ Передовые немецкие части 11-й танковой дивизии под Волоколамском]. [www.webcitation.org/68eO2tJGr Архивировано из первоисточника 24 июня 2012].
	[victory.mil.ru/lib/reel/01/060.jpg Одно из подразделений 1-й гвардейской танковой бригады контратакует para в районе Волоколамского шоссе (ноябрь 1941)]. [www.webcitation.org/68eO51SWd Архивировано из первоисточника 24 июня 2012].

После боёв под Мценском 4-я танковая бригада перебрасывалась под Москву на волоколамское направление, где держала оборону методом танковых засад вместе с частями 316-й стрелковой дивизии (генерал-майор И. В. Панфилов) и кавалерийской группой (генерал-майор Л. М. Доватор). 16 ноября части вермахта начали наступление на стыке 316-й стрелковой дивизии и кавалерийской группы Л. М. Доватора.

19 ноября в бою за село Ново-Петровское в составе экипажа танка КВ-1 под командованием лейтенанта С. Г. Корсуна успешно поддержали действия четырёх Т-34 33-й танковой бригады, уничтожив один средний танк и две батареи (7 орудий). А после этого ещё отразили немецкую контратаку на село.

26 ноября танкисты вместе с частями 316-й стрелковой дивизии отбили деревню Степаньково (Истринский район Московской области). Однако утром 28 ноября после сильного миномётного огня к деревне подошли 27 немецких танков при поддержке пехоты и противотанковых орудий. Среди тех, кто отражал эту атаку, был и экипаж танка КВ-1 в составе:

• командир танка старший лейтенант И. Р. Стрижевский;
• наводчик (командир орудия) старший сержант И. П. Кульдин;
• механик-водитель А. М. Аристов;
• заряжающий Ващенко;
• стрелок-радист Вахрамеев.

В результате боёв у населённых пунктов Ананово, Куртасово и Степаньково экипаж КВ-1 уничтожил 2 танка и 7 орудий противника. После того как в танке осталось всего 9 снарядов, командир решил ехать на заправку. Однако только выехав из Куртасово, он попал под огонь двух противотанковых батарей, в результате чего танк загорелся, и возникла опасность детонации боеукладки. Экипаж быстро покинул подбитую машину и укрылся в лесу, не заметив пропажи Кульдина. Тем временем, командир орудия старший сержант И. П. Кульдин вернулся к танку, сбил пламя и привёл машину в лес.

Когда мы отошли от танка, я остановился и невольно оглянулся. Стоит наш танк, придавленный сосной, а мотор тихо гудит. И так мне стало не по себе: как человека дорогого танк пожалел, как друга раненого. И побежал назад, к нему. «Спасу, — думаю, — машину или погибну». Подбегаю. В танк не залезть — как раз на башню сосна здоровенная упала и горит, даже иные сучья уже почернели. Поднатужился и столкнул её. Внутри машины тоже горит. Стал я перчатками и рукавами гасить огонь. Руки обжег, лицо огнём лизнуло. А мотор — сердце танка — все работает. Это меня и подбодрило. Пробрался к водительскому месту, взялся за рычаги, нажал на акселератор, и машина пошла. Выбрался из леса и пустил на всю железку — только ветер засвистел; скоростью совсем пламя сшибло.

— Мог бы и взорваться, — заметил Корсун.

— Мог. Только потом это на ум пришло, а сначала об одном думал: танк надо спасти.

— командир орудия старший сержант И. П. Кульдин

Принимал участие в боях за Крюково в ходе оборонительных операций, а затем в начавшемся контрнаступлении советских войск под Москвой. Вместе с ним в экипаже башенным стрелком воевал старший сержант Герой Советского Союза И. Т. Любушкин.

За бои под Орлом и на волоколамском направлении, уничтожение 8 танков противника И. П. Кульдин удостоен ордена Ленина (7 июня 1942). С 1942 года — член ВКП(б).

• BT-7 and T-43 in ambush.jpg

  Танки БТ-7 и Т-34 1-й гв. тбр в засаде. Декабрь 1941 г.

• T-34 of 1st Guards Tank Bridage.jpg

  Танки Т-34 1-й гв. тбр. Декабрь 1941 г.

Калининский фронт

В 1942 году И. П. Кульдину присвоено звание младшего лейтенанта и он назначен командиром взвода средних танков. Бригада переброшена на Калининский фронт, где участвовала в боях по овладению рядом укреплённых пунктом противника. Идя со своим взводом в авангарде батальона, 26 и 27 ноября 1942 года с боем овладел совместно с другими подразделениями батальона рядом опорных пунктов, занятых противником. Экипаж И. П. Кульдина уничтожил 18 дзотов и блиндажей, 2 пушки, 1 тягач и до 70 солдат и офицеров противника. В бою 1 декабря 1942 года за укреплённый пункт Жерносеково танк И. П. Кульдина стремительно ворвался на позиции противника и подавил огневые точки и живую силу противника. А когда навстречу его танку вышел тяжёлый танк противника, то И. П. Кульдин таранил его. В этом бою его экипаж уничтожил один танк, два орудия, одну зенитную пушку, 7 дзотов, 2 автомашины и до 45 солдат и офицеров противника. Награждён орденом Отечественной войны I степени (9 января 1943).

От Покровки до Попельни

Участник Курской битвы. 7 июля 1943 года из района Дубравы—Солонцы части вермахта силами около 400 танков (из них 100 «Тигров») двинулись в наступление на позиции 1-й (полковник И. В. Мельников), 3-й (полковник А. X. Бабаджанян) и 10-й (полковник И. Я. Яковлев) механизированных бригад и 1-й гвардейской танковой бригады (гвардии полковник В. М. Горелов), 14-й истребительной противотанковой артбригады РВГК (полковник И. В. Заботин), 28-й и 29-й ИПТАБр и других частей усиления. Танкисты дивизии «Мёртвая голова» трижды теснили 1-ю гвардейскую танковую бригаду и в конце дня овладели Покровкой. В течение дня в боях отличились многие танкисты 1-й гвардейской танковой бригады. В частности, танковая рота старшего лейтенанта И. П. Кульдина записала на свой боевой счёт 28 уничтоженных танков противника, в том числе 10 «Тигров».

В декабре 1943 года рота старшего лейтенанта И. П. Кульдина участвовала в боях за освобождение Житомирской и Винницкой областей. За неделю танкисты продвинулись на 80 км и освободили десятки сел, среди них крупный железнодорожный узел Попельню. За этот рейд гвардии старший лейтенант И. П. Кульдин был награждён орденом Красного Знамени (7 января 1944).

На Западной Украине

20 марта 1944 года войска 1-го Украинского фронта начали операцию по освобождению Западной Украины. Танковая рота старшего лейтенанта И. П. Кульдина оказалась на главном направлении удара. За четыре дня боёв его экипаж уничтожил 2 танка, 17 орудий, 150 автомашин, а также 90 солдат и офицеров противника. Также было взято в плен более 100 человек.

Внешние изображения
	[www.panoramio.com/photo/44770257 Современный мост через Днепр в Устечко, 2010]

24 марта 1944 года при наступлении на город Чертков танковая рота Кульдина первая вышла к Днепру у села Устечко (Залещицкий район). Несмотря на то, что мост был взорван, ведущийся артиллерийский огонь и действия авиации над местом прорыва советских танков, командир роты 1-го танкового батальона гвардии старший лейтенант И. П. Кульдин нашёл брод, на своём танке переправился на противоположный берег и сходу вступил там в бой. После того как переправа была уже захвачена, он был убит пулей, покинув танк для ведения разведки.

Похоронен в братской могиле в городе Чертков Тернопольской области (ныне Украина).

Посмертно был представлен к званию Героя Советского Союза, однако приказом по 1-й танковой армии награждён вторым орденом Отечественной войны I степени.

Всего на его боевом счету и его танковых экипажей было 11 подбитых и уничтоженных танков противника.

• Chortkiv52.JPG
• Chortkiv51.JPG

  Танк-памятник в Чорткове

Награды

• орден Ленина (7 июня 1942)
• орден Красного Знамени (7 января 1944)
• два ордена Отечественной войны I степени (9 января 1943; 8 апреля 1944, посмертно)

Память

В селе Новая Яксарка Старояксарского сельского поселения в честь И. П. Кульдина установлена стела (отреставрирована в 2012 году), а также его именем названа улица.

Фотографии И. П. Кульдина экспонируются в Шемышейском краеведческом музее. В музее средней школы посёлка Шемишейка Пензенской области представлена экспозиция, посвящённая танкисту-земляку.

Литература

• Попель Н. К. Гвардейский счет роты лейтенанта Кульдина / [ta-1g.narod.ru/mem/p_kyrsk/p_kyrsk.html Герои Курской битвы.] М.: Издательство «Просвещение», 1971. — 198 с.

Ссылки

• [shemysh.archive.pnzreg.ru/root/news/65lwow/podvig_tankisa_171209 Подвиг танкиста. О И. П. Кульдине (с. Старая Яксарка)]. Администрация Шемышейского района (17.12.2009). Проверено 29 марта 2013.

Отрывок, характеризующий Кульдин, Иван Петрович

Прения опять возобновились, но часто наступали перерывы, и чувствовалось, что говорить больше не о чем.
Во время одного из таких перерывов Кутузов тяжело вздохнул, как бы сбираясь говорить. Все оглянулись на него.
– Eh bien, messieurs! Je vois que c'est moi qui payerai les pots casses, [Итак, господа, стало быть, мне платить за перебитые горшки,] – сказал он. И, медленно приподнявшись, он подошел к столу. – Господа, я слышал ваши мнения. Некоторые будут несогласны со мной. Но я (он остановился) властью, врученной мне моим государем и отечеством, я – приказываю отступление.
Вслед за этим генералы стали расходиться с той же торжественной и молчаливой осторожностью, с которой расходятся после похорон.
Некоторые из генералов негромким голосом, совсем в другом диапазоне, чем когда они говорили на совете, передали кое что главнокомандующему.
Малаша, которую уже давно ждали ужинать, осторожно спустилась задом с полатей, цепляясь босыми ножонками за уступы печки, и, замешавшись между ног генералов, шмыгнула в дверь.
Отпустив генералов, Кутузов долго сидел, облокотившись на стол, и думал все о том же страшном вопросе: «Когда же, когда же наконец решилось то, что оставлена Москва? Когда было сделано то, что решило вопрос, и кто виноват в этом?»
– Этого, этого я не ждал, – сказал он вошедшему к нему, уже поздно ночью, адъютанту Шнейдеру, – этого я не ждал! Этого я не думал!
– Вам надо отдохнуть, ваша светлость, – сказал Шнейдер.
– Да нет же! Будут же они лошадиное мясо жрать, как турки, – не отвечая, прокричал Кутузов, ударяя пухлым кулаком по столу, – будут и они, только бы…


В противоположность Кутузову, в то же время, в событии еще более важнейшем, чем отступление армии без боя, в оставлении Москвы и сожжении ее, Растопчин, представляющийся нам руководителем этого события, действовал совершенно иначе.
Событие это – оставление Москвы и сожжение ее – было так же неизбежно, как и отступление войск без боя за Москву после Бородинского сражения.
Каждый русский человек, не на основании умозаключений, а на основании того чувства, которое лежит в нас и лежало в наших отцах, мог бы предсказать то, что совершилось.
Начиная от Смоленска, во всех городах и деревнях русской земли, без участия графа Растопчина и его афиш, происходило то же самое, что произошло в Москве. Народ с беспечностью ждал неприятеля, не бунтовал, не волновался, никого не раздирал на куски, а спокойно ждал своей судьбы, чувствуя в себе силы в самую трудную минуту найти то, что должно было сделать. И как только неприятель подходил, богатейшие элементы населения уходили, оставляя свое имущество; беднейшие оставались и зажигали и истребляли то, что осталось.
Сознание того, что это так будет, и всегда так будет, лежало и лежит в душе русского человека. И сознание это и, более того, предчувствие того, что Москва будет взята, лежало в русском московском обществе 12 го года. Те, которые стали выезжать из Москвы еще в июле и начале августа, показали, что они ждали этого. Те, которые выезжали с тем, что они могли захватить, оставляя дома и половину имущества, действовали так вследствие того скрытого (latent) патриотизма, который выражается не фразами, не убийством детей для спасения отечества и т. п. неестественными действиями, а который выражается незаметно, просто, органически и потому производит всегда самые сильные результаты.
«Стыдно бежать от опасности; только трусы бегут из Москвы», – говорили им. Растопчин в своих афишках внушал им, что уезжать из Москвы было позорно. Им совестно было получать наименование трусов, совестно было ехать, но они все таки ехали, зная, что так надо было. Зачем они ехали? Нельзя предположить, чтобы Растопчин напугал их ужасами, которые производил Наполеон в покоренных землях. Уезжали, и первые уехали богатые, образованные люди, знавшие очень хорошо, что Вена и Берлин остались целы и что там, во время занятия их Наполеоном, жители весело проводили время с обворожительными французами, которых так любили тогда русские мужчины и в особенности дамы.
Они ехали потому, что для русских людей не могло быть вопроса: хорошо ли или дурно будет под управлением французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего. Они уезжали и до Бородинского сражения, и еще быстрее после Бородинского сражения, невзирая на воззвания к защите, несмотря на заявления главнокомандующего Москвы о намерении его поднять Иверскую и идти драться, и на воздушные шары, которые должны были погубить французов, и несмотря на весь тот вздор, о котором нисал Растопчин в своих афишах. Они знали, что войско должно драться, и что ежели оно не может, то с барышнями и дворовыми людьми нельзя идти на Три Горы воевать с Наполеоном, а что надо уезжать, как ни жалко оставлять на погибель свое имущество. Они уезжали и не думали о величественном значении этой громадной, богатой столицы, оставленной жителями и, очевидно, сожженной (большой покинутый деревянный город необходимо должен был сгореть); они уезжали каждый для себя, а вместе с тем только вследствие того, что они уехали, и совершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшей славой русского народа. Та барыня, которая еще в июне месяце с своими арапами и шутихами поднималась из Москвы в саратовскую деревню, с смутным сознанием того, что она Бонапарту не слуга, и со страхом, чтобы ее не остановили по приказанию графа Растопчина, делала просто и истинно то великое дело, которое спасло Россию. Граф же Растопчин, который то стыдил тех, которые уезжали, то вывозил присутственные места, то выдавал никуда не годное оружие пьяному сброду, то поднимал образа, то запрещал Августину вывозить мощи и иконы, то захватывал все частные подводы, бывшие в Москве, то на ста тридцати шести подводах увозил делаемый Леппихом воздушный шар, то намекал на то, что он сожжет Москву, то рассказывал, как он сжег свой дом и написал прокламацию французам, где торжественно упрекал их, что они разорили его детский приют; то принимал славу сожжения Москвы, то отрекался от нее, то приказывал народу ловить всех шпионов и приводить к нему, то упрекал за это народ, то высылал всех французов из Москвы, то оставлял в городе г жу Обер Шальме, составлявшую центр всего французского московского населения, а без особой вины приказывал схватить и увезти в ссылку старого почтенного почт директора Ключарева; то сбирал народ на Три Горы, чтобы драться с французами, то, чтобы отделаться от этого народа, отдавал ему на убийство человека и сам уезжал в задние ворота; то говорил, что он не переживет несчастия Москвы, то писал в альбомы по французски стихи о своем участии в этом деле, – этот человек не понимал значения совершающегося события, а хотел только что то сделать сам, удивить кого то, что то совершить патриотически геройское и, как мальчик, резвился над величавым и неизбежным событием оставления и сожжения Москвы и старался своей маленькой рукой то поощрять, то задерживать течение громадного, уносившего его вместе с собой, народного потока.


Элен, возвратившись вместе с двором из Вильны в Петербург, находилась в затруднительном положении.
В Петербурге Элен пользовалась особым покровительством вельможи, занимавшего одну из высших должностей в государстве. В Вильне же она сблизилась с молодым иностранным принцем. Когда она возвратилась в Петербург, принц и вельможа были оба в Петербурге, оба заявляли свои права, и для Элен представилась новая еще в ее карьере задача: сохранить свою близость отношений с обоими, не оскорбив ни одного.
То, что показалось бы трудным и даже невозможным для другой женщины, ни разу не заставило задуматься графиню Безухову, недаром, видно, пользовавшуюся репутацией умнейшей женщины. Ежели бы она стала скрывать свои поступки, выпутываться хитростью из неловкого положения, она бы этим самым испортила свое дело, сознав себя виноватою; но Элен, напротив, сразу, как истинно великий человек, который может все то, что хочет, поставила себя в положение правоты, в которую она искренно верила, а всех других в положение виноватости.
В первый раз, как молодое иностранное лицо позволило себе делать ей упреки, она, гордо подняв свою красивую голову и вполуоборот повернувшись к нему, твердо сказала:
– Voila l'egoisme et la cruaute des hommes! Je ne m'attendais pas a autre chose. Za femme se sacrifie pour vous, elle souffre, et voila sa recompense. Quel droit avez vous, Monseigneur, de me demander compte de mes amities, de mes affections? C'est un homme qui a ete plus qu'un pere pour moi. [Вот эгоизм и жестокость мужчин! Я ничего лучшего и не ожидала. Женщина приносит себя в жертву вам; она страдает, и вот ей награда. Ваше высочество, какое имеете вы право требовать от меня отчета в моих привязанностях и дружеских чувствах? Это человек, бывший для меня больше чем отцом.]
Лицо хотело что то сказать. Элен перебила его.
– Eh bien, oui, – сказала она, – peut etre qu'il a pour moi d'autres sentiments que ceux d'un pere, mais ce n'est; pas une raison pour que je lui ferme ma porte. Je ne suis pas un homme pour etre ingrate. Sachez, Monseigneur, pour tout ce qui a rapport a mes sentiments intimes, je ne rends compte qu'a Dieu et a ma conscience, [Ну да, может быть, чувства, которые он питает ко мне, не совсем отеческие; но ведь из за этого не следует же мне отказывать ему от моего дома. Я не мужчина, чтобы платить неблагодарностью. Да будет известно вашему высочеству, что в моих задушевных чувствах я отдаю отчет только богу и моей совести.] – кончила она, дотрогиваясь рукой до высоко поднявшейся красивой груди и взглядывая на небо.
– Mais ecoutez moi, au nom de Dieu. [Но выслушайте меня, ради бога.]
– Epousez moi, et je serai votre esclave. [Женитесь на мне, и я буду вашею рабою.]
– Mais c'est impossible. [Но это невозможно.]
– Vous ne daignez pas descende jusqu'a moi, vous… [Вы не удостаиваете снизойти до брака со мною, вы…] – заплакав, сказала Элен.
Лицо стало утешать ее; Элен же сквозь слезы говорила (как бы забывшись), что ничто не может мешать ей выйти замуж, что есть примеры (тогда еще мало было примеров, но она назвала Наполеона и других высоких особ), что она никогда не была женою своего мужа, что она была принесена в жертву.
– Но законы, религия… – уже сдаваясь, говорило лицо.
– Законы, религия… На что бы они были выдуманы, ежели бы они не могли сделать этого! – сказала Элен.
Важное лицо было удивлено тем, что такое простое рассуждение могло не приходить ему в голову, и обратилось за советом к святым братьям Общества Иисусова, с которыми оно находилось в близких отношениях.
Через несколько дней после этого, на одном из обворожительных праздников, который давала Элен на своей даче на Каменном острову, ей был представлен немолодой, с белыми как снег волосами и черными блестящими глазами, обворожительный m r de Jobert, un jesuite a robe courte, [г н Жобер, иезуит в коротком платье,] который долго в саду, при свете иллюминации и при звуках музыки, беседовал с Элен о любви к богу, к Христу, к сердцу божьей матери и об утешениях, доставляемых в этой и в будущей жизни единою истинною католическою религией. Элен была тронута, и несколько раз у нее и у m r Jobert в глазах стояли слезы и дрожал голос. Танец, на который кавалер пришел звать Элен, расстроил ее беседу с ее будущим directeur de conscience [блюстителем совести]; но на другой день m r de Jobert пришел один вечером к Элен и с того времени часто стал бывать у нее.
В один день он сводил графиню в католический храм, где она стала на колени перед алтарем, к которому она была подведена. Немолодой обворожительный француз положил ей на голову руки, и, как она сама потом рассказывала, она почувствовала что то вроде дуновения свежего ветра, которое сошло ей в душу. Ей объяснили, что это была la grace [благодать].
Потом ей привели аббата a robe longue [в длинном платье], он исповедовал ее и отпустил ей грехи ее. На другой день ей принесли ящик, в котором было причастие, и оставили ей на дому для употребления. После нескольких дней Элен, к удовольствию своему, узнала, что она теперь вступила в истинную католическую церковь и что на днях сам папа узнает о ней и пришлет ей какую то бумагу.
Все, что делалось за это время вокруг нее и с нею, все это внимание, обращенное на нее столькими умными людьми и выражающееся в таких приятных, утонченных формах, и голубиная чистота, в которой она теперь находилась (она носила все это время белые платья с белыми лентами), – все это доставляло ей удовольствие; но из за этого удовольствия она ни на минуту не упускала своей цели. И как всегда бывает, что в деле хитрости глупый человек проводит более умных, она, поняв, что цель всех этих слов и хлопот состояла преимущественно в том, чтобы, обратив ее в католичество, взять с нее денег в пользу иезуитских учреждений {о чем ей делали намеки), Элен, прежде чем давать деньги, настаивала на том, чтобы над нею произвели те различные операции, которые бы освободили ее от мужа. В ее понятиях значение всякой религии состояло только в том, чтобы при удовлетворении человеческих желаний соблюдать известные приличия. И с этою целью она в одной из своих бесед с духовником настоятельно потребовала от него ответа на вопрос о том, в какой мере ее брак связывает ее.
Они сидели в гостиной у окна. Были сумерки. Из окна пахло цветами. Элен была в белом платье, просвечивающем на плечах и груди. Аббат, хорошо откормленный, а пухлой, гладко бритой бородой, приятным крепким ртом и белыми руками, сложенными кротко на коленях, сидел близко к Элен и с тонкой улыбкой на губах, мирно – восхищенным ее красотою взглядом смотрел изредка на ее лицо и излагал свой взгляд на занимавший их вопрос. Элен беспокойно улыбалась, глядела на его вьющиеся волоса, гладко выбритые чернеющие полные щеки и всякую минуту ждала нового оборота разговора. Но аббат, хотя, очевидно, и наслаждаясь красотой и близостью своей собеседницы, был увлечен мастерством своего дела.
Ход рассуждения руководителя совести был следующий. В неведении значения того, что вы предпринимали, вы дали обет брачной верности человеку, который, с своей стороны, вступив в брак и не веря в религиозное значение брака, совершил кощунство. Брак этот не имел двоякого значения, которое должен он иметь. Но несмотря на то, обет ваш связывал вас. Вы отступили от него. Что вы совершили этим? Peche veniel или peche mortel? [Грех простительный или грех смертный?] Peche veniel, потому что вы без дурного умысла совершили поступок. Ежели вы теперь, с целью иметь детей, вступили бы в новый брак, то грех ваш мог бы быть прощен. Но вопрос опять распадается надвое: первое…
– Но я думаю, – сказала вдруг соскучившаяся Элен с своей обворожительной улыбкой, – что я, вступив в истинную религию, не могу быть связана тем, что наложила на меня ложная религия.
Directeur de conscience [Блюститель совести] был изумлен этим постановленным перед ним с такою простотою Колумбовым яйцом. Он восхищен был неожиданной быстротой успехов своей ученицы, но не мог отказаться от своего трудами умственными построенного здания аргументов.
– Entendons nous, comtesse, [Разберем дело, графиня,] – сказал он с улыбкой и стал опровергать рассуждения своей духовной дочери.


Элен понимала, что дело было очень просто и легко с духовной точки зрения, но что ее руководители делали затруднения только потому, что они опасались, каким образом светская власть посмотрит на это дело.
И вследствие этого Элен решила, что надо было в обществе подготовить это дело. Она вызвала ревность старика вельможи и сказала ему то же, что первому искателю, то есть поставила вопрос так, что единственное средство получить права на нее состояло в том, чтобы жениться на ней. Старое важное лицо первую минуту было так же поражено этим предложением выйти замуж от живого мужа, как и первое молодое лицо; но непоколебимая уверенность Элен в том, что это так же просто и естественно, как и выход девушки замуж, подействовала и на него. Ежели бы заметны были хоть малейшие признаки колебания, стыда или скрытности в самой Элен, то дело бы ее, несомненно, было проиграно; но не только не было этих признаков скрытности и стыда, но, напротив, она с простотой и добродушной наивностью рассказывала своим близким друзьям (а это был весь Петербург), что ей сделали предложение и принц и вельможа и что она любит обоих и боится огорчить того и другого.
По Петербургу мгновенно распространился слух не о том, что Элен хочет развестись с своим мужем (ежели бы распространился этот слух, очень многие восстали бы против такого незаконного намерения), но прямо распространился слух о том, что несчастная, интересная Элен находится в недоуменье о том, за кого из двух ей выйти замуж. Вопрос уже не состоял в том, в какой степени это возможно, а только в том, какая партия выгоднее и как двор посмотрит на это. Были действительно некоторые закоснелые люди, не умевшие подняться на высоту вопроса и видевшие в этом замысле поругание таинства брака; но таких было мало, и они молчали, большинство же интересовалось вопросами о счастии, которое постигло Элен, и какой выбор лучше. О том же, хорошо ли или дурно выходить от живого мужа замуж, не говорили, потому что вопрос этот, очевидно, был уже решенный для людей поумнее нас с вами (как говорили) и усомниться в правильности решения вопроса значило рисковать выказать свою глупость и неумение жить в свете.