Культура Армянской ССР

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Հայկական Սովետական
Սոցիալիստական Հանրապետություն

Флаг республики	Герб республики
Девиз: Պրոլետարներ բոլոր երկրների, միացե'ք
Столица	Ереван
Образована	29 ноября 1920
В составе СССР: с по	30 декабря 1922 23 сентября 1991
Площадь	29,8 тыс. км² 15-я в СССР
Население	3,287 тыс. чел. 13-я в СССР
Плотность	110,3 чел./км² 2-я в СССР
Гимн	Гимн Армянской ССР

XX век занимает особое место в истории мировой культуры. Это период поисков нового во всех сферах духовного творчества, взаимного сближения культур разных народов. Первые два десятилетия XX века свидетельствовали, что армянская культура вписалась в орбиту мирового духовного развития: её традиции и достижения позволяли рассчитывать на то, что армяне не отстанут от уровня мировой цивилизации, сохранят свой менталитет высококультурной нации. Но установление в Армении советской власти привело к серьёзным изменениям, грозившим разрушить устои армянской культуры, оборвать связующую нить времён, каковой является культура.

В своей политике в области культуры новая власть ориентировалась, — как и в социально-экономической сфере, — на те мероприятия, которые уже были осуществлены в Советской России и признавались коммунистической партией обязательными для создания «социалистической» культуры. В первые же месяцы советской власти были национализированы школы, музеи, типографии, запрещена деятельность частных культурно-просветительных учреждений, закрыты издававшиеся в прошлом газеты, создано единое государственное издательство, введена строжайшая цензура. На созданный в декабре 1920 года народный комиссариат просвещения было возложено не только руководство сферой образования и культуры, но и политическое просвещение населения, пропаганда идей советской власти. В начале 1920-х годов поспешно, без учёта последствий, была осуществлена реформа армянской письменности, не принятая армянами диаспоры.

При осуществлении этих мероприятий не только игнорировалась, но зачастую нигилистически отвергалась культура прошлого, не учитывалась специфика и традиции национальной культуры, раздавались призывы начать создание социалистической армянской культуры сызнова — на «трупе» старой. Подобное отношение к культуре прошлого сформировалось в Армении под влиянием российских поборников «пролетарской культуры». Наиболее явственно эта тенденция проявилась в области литературы, в частности в так называемой «Декларации трёх», с которой в 1922 г. выступили молодые писатели Е. Чаренц, А. Вштуни, Г. Абов. Объявив литературу прошлого «аристократической», они требовали вывести поэзию из салонов на улицу, не видели в литературе прошлого ничего полезного для нового строя, считали историческим анархизмом поэзию О. Туманяна и В. Терьяна. К чести армянской творческой интеллигенции, эти ниспровергательские положения сразу же встретили отпор; оппоненты авторов «Декларации трёх» выступили за преемственность в развитии культуры и литературы. Хотя рецидивы нигилистического отношения к литературе прошлого проявлялись и в последующие годы, — в основном под воздействием идеологических установок, — однако подобный подход к культурному наследию был преодолён, и лучшие достижения культуры прошлого были признаны непревзойдённой ценностью. Поэтическое творчество Е. Чаренца само по себе опровергло левацкие увлечения их автора.

Культура рассматривалась Компартией в качестве важного инструмента идеологического воздействия на массы, воспитания их в духе коммунистических идей. В силу этого все отрасли культуры, в особенности литература и искусство, были идеологизированы, подчинены господствовавшей доктрине, находились под строгим надзором коммунистической партии и государства. И тем не менее именно в области культуры — в развитии просвещения и науки, литературы и искусства, — были достигнуты объективные успехи большого значения. В этом нет парадокса. Тоталитарная система продуманно шла на уступки в этой области — разумеется, в определённых пределах, в известной мере содействовала развитию национальных культур, выделяя её деятелям квоту почётных званий, премий, наград. Система была заинтересована в демонстрации перед всем миром достижений национальных культур, ставших возможным, конечно же, в условиях социализма. А, с другой стороны, культура, её традиции достижения рассматривались армянами в качестве основного фактора самоутверждения в современном мире, являлись своего рода «визитной карточкой» нации, Благодаря этому подлинный талант пробивал себе дорогу, создавал ценности, значение которых выходило за рамки требований господствовавшей идеологии.

К успехам в области культуры следует отнести, прежде всего ликвидацию массовой неграмотности населения и создание многоступенчатой системы народного образования. Первая задача была практически решена в 1920—1930 е гг. ценой большой и трудоёмкой работы. Население Армении, всегда стремившееся к грамоте и знаниям, поддерживало мероприятия по ликвидации неграмотности, что и стало главным условием успеха. За два десятилетия в Армении было обучено грамоте около 1 млн неграмотных. Перепись населения 1939 года показала, что грамотность населения республики достигла 83,9 % (в 1897 г. Она не достигала и 10 %), исчезла разительная разница между уровнями грамотности городского и сельского населения, мужчин и женщин.

В эти же годы произошло становление новой системы образования. Ещё до Второй мировой войны последовательно было осуществлено всеобщее обязательное начальное, затем 7-летнее обучение, а со 2-й половины 1960-х гг. начат переход ко всеобщему среднему образованию. Армянское учительство в целом лояльно относилось к советской власти, хотя и испытывало по отношению к себе определённое недоверие системы. Однако, с течением времени старшее поколение педагогов уступило своё место учителям, получившим образование уже при советской власти и в своём большинстве адаптировавшимся к новым требованиям.

На протяжении 7 десятилетий (1920—1990 гг.) велось интенсивное школьное строительство; в результате подавляющее большинство населённых пунктов Армении имели свои школы. К концу 1980-х гг. в республике имелось свыше 1400 школ, из своих свыше 1000 — средние. В городах имелось также много русских школ; стало заметно, что постановка учебного процесса в этих школах отличается более высоким уровнем, чем в армянских. В 1970 — 1980-е гг. общественность республики неоднократно ставила вопрос о повышении уровня подготовки учащихся армянских школ; высказывалось также недовольство тем, что значительная часть интеллигенции предпочитала определять своих детей на учёбу в русские школы, рассматривая образование на русском языке как особо престижное и перспективное, в чём оно крайне ошибалось. Содержание учебного процесса в школах Армении в основном не отличалось от принятого во всём Советском Союзе: учебные программы разрабатывались в центре и рекомендовались для национальных школ; учебники и пособия также были едиными для всего Союза, для армянских школ они переводились, что было очень большой ошибкой, так как есть огромные отличия в строении языков. Национальный аспект воспитания ограничивался на первых порах лишь преподаванием армянской литературы; с 1950-х гг. в старших классах было введено изучение и истории армянского народа. Но основное внимание обращалось на воспитание учащихся в духе «социалистического патриотизма». Этому способствовали созданные в школе пионерская и комсомольская организации, охватывавшие, как правило, всех учащихся. Народное образование ориентировалось в основном на количественные показатели — охват детей, создание условий для всеобщего обучения. Однако советская школа мало способствовала формированию профессиональной ориентации учащихся; она рассматривалась в качестве ступени, необходимой для подготовки подрастающего поколения для поступления в вузы.

В 1920 — 1930-е годы сложилась система высшего образования, сохранившаяся в своих основных чертах и до наших дней. С января 1921 г. возобновились занятия в Ереванском университете, преобразованном новой властью в народный, (а впоследствии в государственный) университет. На базе соответствующих факультетов университета в начале 1930-х годов были образованы самостоятельные институты — Политехнический, Медицинский, Сельскохозяйственный и Педагогический. Несколько ранее были открыты консерватория и Зооветеринарный институт. Достаточно широкая сеть высших учебных заведений позволила готовить специалистов многих профессий для народного хозяйства; с созданием новых отраслей экономики расширялся перечень профессий, по которым готовились специалисты. По числу лиц с высшим образованием, занятых в экономике, Армения постоянно находилась на одном из первых мест в СССР.

С 1960-х годов было обращено внимание на повышение научного потенциала ВУЗов. В ряде ВУЗов — университете, Политехническом, Медицинском и др. — были созданы научно-исследовательские отделы, проблемные лаборатории, институты, которые призваны не только вести исследования в определённых отраслях науки и техники, но и содействовать привлечению студентов к научно — исследовательской работе. Расширилась география высшего образования: были открыты новые институты или столичные филиалы в Ленинакане (Гюмри). Кировакане (Ванадзор), Горисе, Дилиджане.

Наука

За десятилетия существования Советской Армении значительных успехов достигла наука. На первых порах развитие научной мысли было связано с деятельностью Ереванского университета; на его кафедрах велись исследования, направленность которых была обусловлена потребностями народного хозяйства. В 1921 г. в Эчмиадзине был основан Культурно-исторический институт, преобразованный в 1925 г. в Институт науки и искусства. На него была возложена задача развития в республике естественных, технических и гуманитарных наук. Институт был основан по академическому принципу: в него избирались сроком на 3 года действительные члены и члены-корреспонденты. В состав членов Института вошли видные учёные, представители различных отраслей знания: по естественно-математическому отделу — химики Левон Ротинян (1879—1964), Акоп Иоаннисян (1875—1941), и др., медики Ваан Арцруни (1857—1947), Амбарцум Кечек (1872—1948) и др., по историко-общественному отделу — историки Акоп Манандян (1873—1952), Лео, Ашот Иоаннисян (1887—1972), языковеды Рачья Ачарян (1876—1952), Григор Капанцян (1887—1957), литературоведы Манук Абегян (1863—1944), Арсен Тертерян (1882—1953); по отделу искусств: художник Мартирос Сарьян, архитекторы Александр Таманян, Торос Тороманян, композитор Александр Спендиарян и др. Преобладающей в деятельности Института являлась разработка проблем общественных наук, что было обусловлено наличием видных учёных-арменоведов старшего поколения и имевшимся в этой области традициям. К концу 1920-х годов получили развитие науки, проблематика которых была непосредственно связана с экономикой республики: химия, гидротехника, прикладная геология и др. Были созданы новые научно-исследовательские институты, лаборатории, станции — институты защиты растений, реконструкции сельского хозяйства, сооружений, геологии, несколько институтов медицинского профиля и др. В 1930 г. Институт науки и искусства был преобразован в Институт науки.

См. также

• Армянская ССР
• Экономика Армянской ССР
• История Армянской ССР

Отрывок, характеризующий Культура Армянской ССР

– То то бы тебя, Зикин, на коня посадить, ловок бы ты был, – шутил ефрейтор над худым, скрюченным от тяжести ранца солдатиком.
– Дубинку промеж ног возьми, вот тебе и конь буде, – отозвался гусар.


Остальная пехота поспешно проходила по мосту, спираясь воронкой у входа. Наконец повозки все прошли, давка стала меньше, и последний батальон вступил на мост. Одни гусары эскадрона Денисова оставались по ту сторону моста против неприятеля. Неприятель, вдалеке видный с противоположной горы, снизу, от моста, не был еще виден, так как из лощины, по которой текла река, горизонт оканчивался противоположным возвышением не дальше полуверсты. Впереди была пустыня, по которой кое где шевелились кучки наших разъездных казаков. Вдруг на противоположном возвышении дороги показались войска в синих капотах и артиллерия. Это были французы. Разъезд казаков рысью отошел под гору. Все офицеры и люди эскадрона Денисова, хотя и старались говорить о постороннем и смотреть по сторонам, не переставали думать только о том, что было там, на горе, и беспрестанно всё вглядывались в выходившие на горизонт пятна, которые они признавали за неприятельские войска. Погода после полудня опять прояснилась, солнце ярко спускалось над Дунаем и окружающими его темными горами. Было тихо, и с той горы изредка долетали звуки рожков и криков неприятеля. Между эскадроном и неприятелями уже никого не было, кроме мелких разъездов. Пустое пространство, саженей в триста, отделяло их от него. Неприятель перестал стрелять, и тем яснее чувствовалась та строгая, грозная, неприступная и неуловимая черта, которая разделяет два неприятельские войска.
«Один шаг за эту черту, напоминающую черту, отделяющую живых от мертвых, и – неизвестность страдания и смерть. И что там? кто там? там, за этим полем, и деревом, и крышей, освещенной солнцем? Никто не знает, и хочется знать; и страшно перейти эту черту, и хочется перейти ее; и знаешь, что рано или поздно придется перейти ее и узнать, что там, по той стороне черты, как и неизбежно узнать, что там, по ту сторону смерти. А сам силен, здоров, весел и раздражен и окружен такими здоровыми и раздраженно оживленными людьми». Так ежели и не думает, то чувствует всякий человек, находящийся в виду неприятеля, и чувство это придает особенный блеск и радостную резкость впечатлений всему происходящему в эти минуты.
На бугре у неприятеля показался дымок выстрела, и ядро, свистя, пролетело над головами гусарского эскадрона. Офицеры, стоявшие вместе, разъехались по местам. Гусары старательно стали выравнивать лошадей. В эскадроне всё замолкло. Все поглядывали вперед на неприятеля и на эскадронного командира, ожидая команды. Пролетело другое, третье ядро. Очевидно, что стреляли по гусарам; но ядро, равномерно быстро свистя, пролетало над головами гусар и ударялось где то сзади. Гусары не оглядывались, но при каждом звуке пролетающего ядра, будто по команде, весь эскадрон с своими однообразно разнообразными лицами, сдерживая дыханье, пока летело ядро, приподнимался на стременах и снова опускался. Солдаты, не поворачивая головы, косились друг на друга, с любопытством высматривая впечатление товарища. На каждом лице, от Денисова до горниста, показалась около губ и подбородка одна общая черта борьбы, раздраженности и волнения. Вахмистр хмурился, оглядывая солдат, как будто угрожая наказанием. Юнкер Миронов нагибался при каждом пролете ядра. Ростов, стоя на левом фланге на своем тронутом ногами, но видном Грачике, имел счастливый вид ученика, вызванного перед большою публикой к экзамену, в котором он уверен, что отличится. Он ясно и светло оглядывался на всех, как бы прося обратить внимание на то, как он спокойно стоит под ядрами. Но и в его лице та же черта чего то нового и строгого, против его воли, показывалась около рта.
– Кто там кланяется? Юнкег' Миг'онов! Hexoг'oшo, на меня смотг'ите! – закричал Денисов, которому не стоялось на месте и который вертелся на лошади перед эскадроном.
Курносое и черноволосатое лицо Васьки Денисова и вся его маленькая сбитая фигурка с его жилистою (с короткими пальцами, покрытыми волосами) кистью руки, в которой он держал ефес вынутой наголо сабли, было точно такое же, как и всегда, особенно к вечеру, после выпитых двух бутылок. Он был только более обыкновенного красен и, задрав свою мохнатую голову кверху, как птицы, когда они пьют, безжалостно вдавив своими маленькими ногами шпоры в бока доброго Бедуина, он, будто падая назад, поскакал к другому флангу эскадрона и хриплым голосом закричал, чтоб осмотрели пистолеты. Он подъехал к Кирстену. Штаб ротмистр, на широкой и степенной кобыле, шагом ехал навстречу Денисову. Штаб ротмистр, с своими длинными усами, был серьезен, как и всегда, только глаза его блестели больше обыкновенного.
– Да что? – сказал он Денисову, – не дойдет дело до драки. Вот увидишь, назад уйдем.
– Чог'т их знает, что делают – проворчал Денисов. – А! Г'остов! – крикнул он юнкеру, заметив его веселое лицо. – Ну, дождался.
И он улыбнулся одобрительно, видимо радуясь на юнкера.
Ростов почувствовал себя совершенно счастливым. В это время начальник показался на мосту. Денисов поскакал к нему.
– Ваше пг'евосходительство! позвольте атаковать! я их опг'окину.
– Какие тут атаки, – сказал начальник скучливым голосом, морщась, как от докучливой мухи. – И зачем вы тут стоите? Видите, фланкеры отступают. Ведите назад эскадрон.
Эскадрон перешел мост и вышел из под выстрелов, не потеряв ни одного человека. Вслед за ним перешел и второй эскадрон, бывший в цепи, и последние казаки очистили ту сторону.
Два эскадрона павлоградцев, перейдя мост, один за другим, пошли назад на гору. Полковой командир Карл Богданович Шуберт подъехал к эскадрону Денисова и ехал шагом недалеко от Ростова, не обращая на него никакого внимания, несмотря на то, что после бывшего столкновения за Телянина, они виделись теперь в первый раз. Ростов, чувствуя себя во фронте во власти человека, перед которым он теперь считал себя виноватым, не спускал глаз с атлетической спины, белокурого затылка и красной шеи полкового командира. Ростову то казалось, что Богданыч только притворяется невнимательным, и что вся цель его теперь состоит в том, чтоб испытать храбрость юнкера, и он выпрямлялся и весело оглядывался; то ему казалось, что Богданыч нарочно едет близко, чтобы показать Ростову свою храбрость. То ему думалось, что враг его теперь нарочно пошлет эскадрон в отчаянную атаку, чтобы наказать его, Ростова. То думалось, что после атаки он подойдет к нему и великодушно протянет ему, раненому, руку примирения.
Знакомая павлоградцам, с высокоподнятыми плечами, фигура Жеркова (он недавно выбыл из их полка) подъехала к полковому командиру. Жерков, после своего изгнания из главного штаба, не остался в полку, говоря, что он не дурак во фронте лямку тянуть, когда он при штабе, ничего не делая, получит наград больше, и умел пристроиться ординарцем к князю Багратиону. Он приехал к своему бывшему начальнику с приказанием от начальника ариергарда.
– Полковник, – сказал он с своею мрачною серьезностью, обращаясь ко врагу Ростова и оглядывая товарищей, – велено остановиться, мост зажечь.
– Кто велено? – угрюмо спросил полковник.
– Уж я и не знаю, полковник, кто велено , – серьезно отвечал корнет, – но только мне князь приказал: «Поезжай и скажи полковнику, чтобы гусары вернулись скорей и зажгли бы мост».
Вслед за Жерковым к гусарскому полковнику подъехал свитский офицер с тем же приказанием. Вслед за свитским офицером на казачьей лошади, которая насилу несла его галопом, подъехал толстый Несвицкий.
– Как же, полковник, – кричал он еще на езде, – я вам говорил мост зажечь, а теперь кто то переврал; там все с ума сходят, ничего не разберешь.
Полковник неторопливо остановил полк и обратился к Несвицкому:
– Вы мне говорили про горючие вещества, – сказал он, – а про то, чтобы зажигать, вы мне ничего не говорили.
– Да как же, батюшка, – заговорил, остановившись, Несвицкий, снимая фуражку и расправляя пухлой рукой мокрые от пота волосы, – как же не говорил, что мост зажечь, когда горючие вещества положили?
– Я вам не «батюшка», господин штаб офицер, а вы мне не говорили, чтоб мост зажигайт! Я служба знаю, и мне в привычка приказание строго исполняйт. Вы сказали, мост зажгут, а кто зажгут, я святым духом не могу знайт…
– Ну, вот всегда так, – махнув рукой, сказал Несвицкий. – Ты как здесь? – обратился он к Жеркову.
– Да за тем же. Однако ты отсырел, дай я тебя выжму.
– Вы сказали, господин штаб офицер, – продолжал полковник обиженным тоном…
– Полковник, – перебил свитский офицер, – надо торопиться, а то неприятель пододвинет орудия на картечный выстрел.
Полковник молча посмотрел на свитского офицера, на толстого штаб офицера, на Жеркова и нахмурился.
– Я буду мост зажигайт, – сказал он торжественным тоном, как будто бы выражал этим, что, несмотря на все делаемые ему неприятности, он всё таки сделает то, что должно.
Ударив своими длинными мускулистыми ногами лошадь, как будто она была во всем виновата, полковник выдвинулся вперед к 2 му эскадрону, тому самому, в котором служил Ростов под командою Денисова, скомандовал вернуться назад к мосту.
«Ну, так и есть, – подумал Ростов, – он хочет испытать меня! – Сердце его сжалось, и кровь бросилась к лицу. – Пускай посмотрит, трус ли я» – подумал он.
Опять на всех веселых лицах людей эскадрона появилась та серьезная черта, которая была на них в то время, как они стояли под ядрами. Ростов, не спуская глаз, смотрел на своего врага, полкового командира, желая найти на его лице подтверждение своих догадок; но полковник ни разу не взглянул на Ростова, а смотрел, как всегда во фронте, строго и торжественно. Послышалась команда.
– Живо! Живо! – проговорило около него несколько голосов.
Цепляясь саблями за поводья, гремя шпорами и торопясь, слезали гусары, сами не зная, что они будут делать. Гусары крестились. Ростов уже не смотрел на полкового командира, – ему некогда было. Он боялся, с замиранием сердца боялся, как бы ему не отстать от гусар. Рука его дрожала, когда он передавал лошадь коноводу, и он чувствовал, как со стуком приливает кровь к его сердцу. Денисов, заваливаясь назад и крича что то, проехал мимо него. Ростов ничего не видел, кроме бежавших вокруг него гусар, цеплявшихся шпорами и бренчавших саблями.
– Носилки! – крикнул чей то голос сзади.
Ростов не подумал о том, что значит требование носилок: он бежал, стараясь только быть впереди всех; но у самого моста он, не смотря под ноги, попал в вязкую, растоптанную грязь и, споткнувшись, упал на руки. Его обежали другие.