Кловис (культура)

Культура Кловис — культура каменного века, распространенная на территории Северной и Центральной Америки, первым свидетельствам которой 14 000 лет (11 000 радиоуглеродных лет). Её начало связывают с концом последнего ледникового периода, а конец — с началом падения кометы или (по данным 2012 года) метеорита. Исследования 2013 года вновь подтвердили «кометную» версию.

Описание

Согласно последним данным, аборигены, называемые как люди кловис, появились примерно 15 000 лет назад.

Основным занятием была охота и собирательство, это подтверждается находками на стоянках костей мамонтов, бизонов, мастодонтов и других млекопитающих. Всего известно более 125 видов растений и животных, используемых людьми Кловис.

Открытие культуры

Данная культура получила своё название благодаря немногочисленным артефактам, найденным рядом с Кловисом, штат Нью-Мексико, в 1936 и 1937 годах, хотя местные жители сообщали о находках ещё в 20-х годах. Позже стоянки этой культуры были найдены во многих участках США и Мексики. Эта культура считается прародительницей всех американских аборигенов.

Исчезновение

Исчезновение культуры до некоторого времени связывали с похолоданием времён позднего дриаса. Существовали версии исчезновения кловис из-за падения кометы, похолодания, вымирания кормовой базы и проч. В 2007 году американский химик Ричард Файерстоун, работающий в Национальной лаборатории Лоуренса в Беркли, объявил о появившемся 12,9 тыс. лет назад кратере, ставшем следствием падения космического объекта. Идея Файерстоуна была основана на исследованиях археолога Уильяма Топпинга, который обнаружил в отложениях ледникового периода на территории Мичигана микроскопические сферы — металлические частицы, непохожие на обычные земные магнетиты. По мнению исследователей, в результате падения кометы произошло неожиданное похолодание, вымерли мамонты и другие представители мегафауны, а также люди Кловис, исчезновение археологических свидетельств жизни которых совпадает с периодом сразу после падения кометы. Однако в 2009 году палеоэкологи Джек Уильямс и Жаклин Джилл из Висконсинского университета в Мадисоне нашли новые доказательства того, что массовое вымирание травоядных 14—11 тыс. лет назад не было связано с похолоданием. В конце плейстоцена климат ещё не изменился настолько, чтобы произошёл сдвиг в экосистеме, и животные вымерли от холода и голода. Это доказывается тем, что грибы-паразиты заметно сократились, тогда как деревья, напротив, разрослись. «В Северной Америке происходило одновременное вымирание мамонтов и расцвет культуры первопоселенцев Кловис. Сложно сказать, насколько эти события связаны, но такая вероятность существует», — считает Джек Уильямс.

Окончательно «кометная» версия была снята в 2010 году, когда американские археологи Вэнс Холлидей из университета Аризоны и Дэвид Мельцер из Южного методистского университета пришли к выводу, что гибель людей Кловис была вызвана не кометой, в частности «произошло воздействие внеземного объекта или нет, это вопрос тестирования геологической летописи. В том же, что касается археологических свидетельств, влияние внеземных объектов — это ненужное решение несуществующей археологической проблемы». Как отмечают учёные уменьшение количества исторических свидетельств легко объяснимо и совершенно не связано с падением кометы.

Теория «Кловис первые»

Теория, известная под названием «Кловис первые», является преобладающей среди археологов со второй половины XX века. Она подразумевает, что представители культуры Кловис были первыми жителями Северной и Южной Америк. Основным аргументом в пользу теории является то, что никаких убедительных доказательств свидетельствующих о наличии человека на американском континенте ранее культуры Кловис не найдено. Согласно общепринятой теории, люди Кловис пересекли существовавший на месте нынешнего Берингова пролива сухопутный мост из Сибири в Аляску в период понижения уровня моря во время ледникового периода, а затем продолжили свой путь на юг через коридор к востоку от Скалистых гор.

Некоторые археологи пытались объявить более древними ряд других археологических памятников, таких как Шегианда в Канаде или петроглифы Серра-да-Капивара в Бразилии, однако их датировка не подтверждена и до сих пор является предметом дебатов.

В 2013 году международная группа ученых прочитала геном единственного известного представителя культуры Кловис — двухлетнего мальчика Анзик-1 (en:Anzick-1), жившего 12,5 тысяч лет назад на территории нынешнего штата Монтана. Его Y-хромосома относится к гаплогруппе Q-L54*(xM3), а митохондриальная — к гаплогруппе D4h3a. Качество ДНК позволило прочитать геном 14 раз, что гарантирует низкий уровень ошибок. Сравнение полученных последовательностей с известными геногеографическими данными показывает, что представители культуры Кловис были генетически близки современным индейцам Северной и Центральной Америки и соответственно, являются родственниками азиатов Сибири и Дальнего Востока.

В 2014 году группой ученых под руководством палеонтолога Джеймса Чаттерса были опубликованы результаты исследования скелета 15-летней девочки, жившей предположительно 13 тыс. лет назад и обнаруженной в 2007 году в затопленной пещере Ойо-Негро на полуострове Юкатан. Учёными была исследована митохондриальная ДНК, полученная из коренных зубов девочки и проведено её сравнение с мтДНК современных индейцев. Согласно полученным данным, представители культуры Кловис и индейцы относятся к одной и той же гаплогруппе D1, к которой принадлежат и некоторые современные народы Чукотки и Сибири.

См. также

• Солютрейская гипотеза

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Культура Кловис
• [dic.academic.ru/dic.nsf/bse/96145/%D0%9A%D0%BB%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%81 Культура Кловис в БСЭ]
• [elementy.ru/news/430693 Обзорная статья на Elementy.ru]
• [sci-lib.com/article13.html Новые данные про заселение Америки]
• [lenta.ru/news/2011/10/21/mastodon/_Printed.htm Мастодонты изменили время заселения Америки]

Отрывок, характеризующий Кловис (культура)

Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.
Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся.
«Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!» – вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.
Когда он, очнувшись в холодном поту, зашевелился на диване, Наташа подошла к нему и спросила, что с ним. Он не ответил ей и, не понимая ее, посмотрел на нее странным взглядом.
Это то было то, что случилось с ним за два дня до приезда княжны Марьи. С этого же дня, как говорил доктор, изнурительная лихорадка приняла дурной характер, но Наташа не интересовалась тем, что говорил доктор: она видела эти страшные, более для нее несомненные, нравственные признаки.