Культура Монголии

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск




Культура Монголии складывалась под влиянием кочевого образа жизни монголов. Начиная с XIII века, она тесно взаимодействовала с культурой Тибета, в меньшей мере — Китая. Её окончательному формированию способствует принятие монголами тибетского буддизма. В XX веке сильное влияние на культуру Монголии оказала российская, а через посредство её — европейская культура.

Традиционная культура

Языковое наследие

Старомонгольское письмо

Старомонгольское письмо (монг. Монгол бичиг, старейшая собственно монгольская система письма. Древнейшим из сохранившихся памятников старомонгольского письма является так называемый Чингисов камень. Исторически использовалось в качестве основного монгольскими народами Монголии, России и Китая.

Монгольские письменности

Основной монгольской письменностью является старомонгольское письмо. Производные от него — Тодо-бичиг, Маньчжурское письмо и Вагиндра. Тодо-бичиг был создан в 1648 году буддистским монахом Зая-Пандитом Ойратским для реформации языка и для облегчения транскрипции тибетского языка и санскрита. Маньчжурское письмо это адаптация старомонгольской письменности для письма на маньчжурском языке (1599 год). Вагиндра — письменность, разработана в 1905 году бурятским монахом Агваном Доржиевым так же с целью реформации языка, однако, этим письмом было написано менее дюжины книг.

Монгольский язык

Монгольский язык — современный язык монголов, государственный язык Монголии. Национальным языком Монголии стал после Монгольской народной революции (1921) на основе халхаского диалекта. С 1943 года — письменность на основе кириллицы. Сегодня общее число говорящих 5,7 млн.

Фольклор и народная культура

Эпосы, сказания, народные сказки

Произведения устного творчества обычно состоят из аллитерационных стихов, и они известны как улигеры, буквально означающие сказки. Они включают в себя пословицы, связанные с Чингисханом и эпосом вокруг жизни хана, напр., «Сказание о двух белых лошадях Чингисхана». Другие известные эпосы связаны с Гэсэр-ханом. Известны также эпос ойратов, напр. Джангар, история победы четырёх Ойратов над монголами, и др.

Обряды жизненного цикла

Монголы традиционно боялись бед и верили в различные хорошие и плохие предзнаменования. Они могут быть направлены на некоторых шаманов, нарушающих такие табу, как и наступ на порог юрты, осквернение воды и др. Наиболее уязвимыми членами семьи были дети, и поэтому им давали специальные имена, как Нэргуй (монг. Безымянный) или Энэбиш (монг. Не этот), или же мальчиков одевали как девочек[1]. Перед выходом ночью, волосы детей младшего возраста иногда окрашивают углём или сажей чтобы обмануть злых духов, показав что это не ребёнок, а кролик с черными волосами на лбу.

При путешествии на обо часто приносится жертва. Приносится она в виде конфет и риса. Делается это для уверенности в безопасности продолжения поездки. К некоторым обо, особенно на высоких горах, также приносят жертву, для хорошей погоды и отворота несчастья и т. п.

У ребёнка первым большим праздником является первая стрижка, как правило происходящая в возрасте от трех до пяти лет.[2]

Праздники

Наиболее важным общественным праздником является Надом (монг. игрища). Самый большой из них проходит каждый год на 11-13 июля в Улан-Баторе, но есть также более мелкие, проходящие а аймаках и сомонах. Надом включает соревнования по скачкам, борьбе и стрельбе из лука .

Для семьи самым важным праздником является Цаган Сар (монг. Цагаан сар - Белый месяц), что примерно эквивалентно тибетскому празднику Лосар и, отчасти, Китайскому Новому году и обычно попадает на январь или февраль. Члены семьи и друзья посещают друг друга, обмениваются подарками — зачастую это хадак и огромное количество бууз.

Народные игры

В Монголии популярны шахматы и шашки. В монгольских шахматах следующие обозначения. Нойон (король), Барс (королева), Тэмээ (слон), Морь (конь), Терег (ладья), Хуу (пешка). Правила немногим отличаются от европейских. Весьма широкое распространение имеет и домино. Карточные игры существовали здесь с XIX века, но в настоящее время они не популярны. В Монголии одной из популярных карточных игр является Муушиг.

Лодыжки овец (монг. шагай) используются в различных игры как кости, так и в маркер. Также есть игры «Камень, ножницы, бумага» и Морра.[3] Традиционно популярны различные головоломки.

Традиционные ценности и национальный характер

В устном народном и профессиональном творчестве традиционно присутствуют такие ценности, как любовь к родителям и тоска по Родине, тоска по месту, где вырос; свободолюбие и независимость. Лошади всегда играли важную роль в повседневной жизни, и, как следствие, образ лошади повсеместно присутствует в культуре страны, начиная с государственного герба. Гостеприимство является очень важной вещью в степи, и поэтому традиционно воспринимается как должное.

Монголы «…к жизни и смерти относятся легко. Беспечность их удивительная. Но одновременно монголы по природе умные люди, обладают большой сметкой, наблюдательностью и насмешливостью. Любопытство монгола не имеет границ. Доброта — главная основа учения Будды — основное свойство монгола».[4]

Материальная культура

Одежда

Монгольское платье мало изменилась со времен Монгольской империи, потому что оно в высшей степени хорошо адаптировано к условиям жизни в степи и для повседневной деятельности. Тем не менее, произошли некоторые изменения в стилях, которые отличают современное монгольское платье от исторического костюма. Дэли, или кафтан, является традиционной одеждой и носится как по рабочим дням, так и по праздникам. Это длинный, свободный костюм сокращенный в одно целое с рукавами, имеющий высокий воротник, широко перекрывающийся на фронте. Дээл подпоясывается кушаком.

По изображениям во времена империи, однако, дээл показывают с более открытыми вырезами, и с очень просто вырезанными большими краями. Похожие на дээл одежду носят современные ламы. В дополнение к дээлу и мужчины, и женщины могут носить внизу брюки, и женщины могут также носить юбку. Юбку в том же стиле по-прежнему сегодня носят в части Монголии и Китая. Изображения монголов из персидских и китайских источников часто показывают мужчин и женщин с косой. Волосы у них разделены на две косички, каждая из которых разделена ещё на три. Концы косы затем связывают в петлю и закрепляют на голове, за ушами. Мужчины также бывают бритыми, как правило, оставив только короткий «чуб» спереди и длинные волосы сзади. Те женщины, что были ограничены в браке и имели очень высокий ранг, носили головной убор.[5]. В настоящее время косы зачастую носят как маленькие мальчики, так и девочки. Изредка можно встретить косу и у молодых людей, которые таким образом подчёркивают свою приверженность национальной традиции. У женщин коса остается вполне обычной причёской.

Каждая этническая группа в Монголии имеет свой собственный дизайн дээла отличаются вырезами, цветами и отделкой. До революции, у всех социальных слоев в Монголии была своя манера одеваться. Пастухи, например, носили простой дээл, служивший им зимой и летом. Священники носили желтые дээлы. Светские феодальные князья носили шляпы и шелковые жилеты.[6]

Кухня

Монгольская кухня основана, главным образом на мясе и молочных продуктах, при этом существуют некоторые региональные различия. Наиболее распространена баранина, в пустыне и к югу встречается мясо верблюда, а в северных горах говядина (в том числе Як). Молочные продукты изготовляются из кобыльего молока (айраг), крупного рогатого скота, яков, верблюдов (например, взбитые сливки). Популярные блюда включают позы (типа мяса клецки), хуушуур (пирожки с мясом), хорхог (тушеное мясо), и баурсаки (сладкое печенье).

Начиная со второй половины XX века, овощи все чаще становятся частью монгольских диет. В столице Улан-Баторе, существует широкий спектр импортного продовольствия.

Жилище

Юрта является неотъемлемой частью монгольской культуры. В «Сокровенном сказании монголов» говорится, что монголы живут в войлочных жилищах[7]. Сегодня подавляющая часть населения Монголии живёт в юртах, даже в Улан-БатореК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4933 дня].

Народные знания

Календарь

Медицина

Религия

Тенгрианство и шаманизм

Тибетский буддизм

В XVII веке тибетский буддизм стал господствующей религией в Монголии. Также в некоторых отдаленных регионах продолжал существовать традиционный шаманизм. С другой стороны, шаманские практики, такие как поклонения на Обоо, были включены в тибетский буддизм. Ламаизм часто обвиняют в низкой морали и ответственности за то, что основной причиной отсталости Монголии в конце XIX — начале XX века, с другой стороны, роль буддийской церкви в целом бесспорна в культуре Монголии.

Тибетский буддизм и ритуальные религии с большим числом богов и богинь вдохновили на создание религиозных объектов, включая изображения в живописи и скульптуры.[8]

В 1930-х годах в Монгольской Народной Республике осуществлялись массовые репрессии против лам и шаманов, была разрушена большая часть буддийских монастырей. Во Внутренней Монголии религия сильно пострадала от Культурной революции[9].

Христианство

Христианство несторианского толка проникло на территорию современной Монголии уже в VII веке; к XIII веку его исповедовали уже целые племена (например, кереиты). В период Монгольской империи наибольшего распололожения к себе христианство добилось при хане Мунке; империю посещали многочисленные католические миссии из Европы; однако с распадом империи христианство с территории Монголии полностью исчезло.

Вторая волна христианских миссий в Монголию началась с конца XVIII века, когда Внешнюю Монголию посетила первая православная миссия из Российской империи, и многократно усилилась со второй половины XIX века, когда в страну устремились многочисленные протестантские и католические миссионеры из Западной Европы (Дж. Гилмор, Ф. А. Ларсон и др.). В 1864 году в столице страны Урге при российском консульстве был построен первый со времён империи христианский храм — Свято-Троицкая церковь.

С момента Народной революции в ходе секуляризационной политики правительства численность христиан всех конфессий резко пошла на убыль.

С 1990-х годов ряд протестантских сект, в особенности Церковь Иисуса Христа Святых последних дней, вновь пытается закрепиться в Монголии. В 1998 году возобновил работу православный Троицкий приход. В 2002 году католическая церковь преобразовала основанную ею в 1922 году Самоуправляемую миссию в Апостольскую префектуру Улан-Батора; в центре столицы построен католический собор.

Около 4 % от всего населения Монголии составляют мусульмане — казахское население аймака Баян-Улгий.

Искусство

Литература

Историография

Старейшим памятником монгольской литературы считается Тайная история монголов (1240), содержащее отрывки из более древней поэзии. Есть ещё несколько примеров монгольской литературы времён Монгольской империи в письменной форме: фрагменты песни о матери и родных краях, где вырос. Они были найдены в захоронении воина на Волге в 1930 году, 25 рукописей и фрагментов блока печати были найдены в Турфане в 1902/03, П. К. Козлов привёз фрагменты из Хара-Хото в 1909 году.[10]

Начиная с XVII века, все хроники были сохранены. Они также содержат длинные аллитерационные проходы. Примерами являются многие анонимные работы, описывающие разные исторические события, и многое другое.

Переводная литература

Уже во времена Монгольской империи в стране стали известны буддийские образцы и индийские тексты. Следующая волна переводов индийских и тибетских текстов пришла с буддийской проповедью в конце XVI — начале XVII веков. Начиная с 1650-х годов, копии религиозных текстов, таких как Кангьюр и Тэнгьюр, а также Гэсэриады стали появляться в виде рукописей. Они в основном печатались в Пекине и в некоторых монгольских монастырях.

Со временем в Монголии в переиод династии Цин, многие китайские произведения были переведены на монгольский язык. В то же время, социальное недовольство от пробуждения монгольского национализма приводят к созданию таких работ, как Ванчинбалын Инжинаш. Издаются исторические романы и рассказы[11].

Начиная с Цыбена Жамцарано многие буряты 1910-х годов, работали над переводом важных произведений русской и европейской литературы на монгольский язык.

Художественная проза

Поэзия

Изобразительное искусство

До начала XX-го века большинство произведений изобразительного искусства в Монголии имело религиозные функции, и поэтому монгольское изобразительное искусство находилось под сильным влиянием индо-тибетского буддийского изобразительного канона.[12] Танки, как правило, окрашивались или исполнялись в технике аппликации.

Скульптура

В XVII веке в Монголии распространяется художественное литьё из бронзы. Бронзовые скульптуры-бурханы обычно изображали буддийских божеств. Среди монгольских скульпторов необходимо отметить Джебдзун-Дамба-хутухту Дзанабадзара (1635—1723), создателя уникальных образов бодхисаттвы Тары.

Первым образцом монументальной скульптуры в Монгольской народной республике стал памятник Сухэ-Батору С. Чоймбола (1946). Крупнейшим образцом современного монгольского бронзового литья является воссозданная в 1996 году статуя «Мэгжид Жанрайсэг». Монгольские ваятели традиционно сильны в деревянной скульптуре; многие из них — признанные мастера-анималисты.

Живопись

Первым известным образцом светского монгольского портрета является изображение матери Дзанабадзара Ханджамц, приписываемое ему либо его ученикам. Интерес к светской живописи пробуждается в конце XIX — начале XX веков. Кисти эрдэни-дзуского иконописца Сономцэрэна принадлежат портреты Тушэту-хана Насантогтохо и его жены Ичинхорло; Цаганжамбы — портрет Худулмэрийн-Батора Гунжинлхама и утерянный портрет Джа-ламы, пейзаж «Восемь счастливых коней». Основоположники монгольского городского пейзажа — Жугдэр («Их-Хурэ») и Г. Дорж («Сайн-Нойон-хан-хурэ», «Майдари в Их-Хурэ»). Характерными чертами этой живописной манеры, получившей название «монгол зураг», являются декоративность, обилие жанровых сцен. При написании портретов нередко использовались фотографии. Вершиной этого периода стало творчество Б. ШараваОдин день в Монголии», «Портрет Богдо-хана» и др.)[13]

В конце XIX — начала XX века наиболее широкую известность получили произведения народной живописи, это миниатюрные картинки — дзагал и игральные карты — уйчур[14]

После Народной революции такие художники, как Д. Манибазар, У. Ядамсурэн, А. Сэнгэцохио, Д. Дамдинсурэн, Ц. Минжур стали сочетать с своём творчестве усвоенный из советской живописи соцреализм[15] с элементами монгол зураг. Крупнейшими пейзажистами МНР были Н. Цултэм и Л. Гава, авторами жанровых сцен — Г. Одон и О. Цэвэгжав.

Среди первых попыток ввести модернизм в изобразительном искусстве Монголии была картина «Любовь матери», созданная в 1960-х годах; однако все направления живописи искусства получили распространение после демократической революции 1990 года.

Театр

Религиозные театральные постановки о тибетском отшельнике Миларепе показывались уже в XVIII и XIX веках. Старейшая пьеса, поставленная в Монголии — «Лунная кукушка», переведённая с санскрита Равджой в 1831 году. Первый профессиональный монгольский Государственный театр был основан в Улан-Баторе в 1930 году.[16] Одной из первых монгольских опер стала драма «Три печальных холма» Д. Нацагдорожа. В социалистический период каждый аймак получил свой собственный театр. Они регулярно выпускают клипы, которые распространяются на DVD или в Интернете.

Архитектура

Основой архитектуры Монголии стала юрта. Форму юрты принимали разные здания, в частности, буддийские храмы. Большой вклад в архитектуру Монголии внесли Алтан-хан и Дзанабадзар. Монгольский стиль архитектуры формировался под влиянием таких стилей, как китайский, тибетский и русский. Часто встречаются в Монголии сочетания разных стилей.

Музыка

Монголия имеет очень старые музыкальные традиции. Основными традиционными элементами являются горловое пение, игра на моринхуре и других инструментах (шанза, лимба, хучир, ечир), а также несколько типов песен; среди них — т. н. «протяжная песня». Монгольские мелодии, как правило, характеризуются гармонической пентатоникой и длинными нотами в конце музыкальной фразы.

Первой монгольской оперой стала поставленная в Музыкально-драматическом театре опера «Три печальных холма» на музыку музыканта-самоучки Б. Дамдинсурэна и профессионального советского композитора Б. Смирнова, работавшего в Улан-Баторе. В XX веке монгольские композиторы, взращенные на европейской классической музыкальной традиции, экспериментировали, синтезируя её с национальной, в частности, С. Гончиксумла . С 1980-х годов в Монголии получили распространение все направления западной популярной музыки.

Кинематограф

Впервые монгольский народ познакомился с искусством кинематографии в 1914 году, когда вернувшийся из Российской империи Сайн-Нойон-хан Намнансурэн привез с собой несколько кинолент, демонстрировавшихся в построенном в Урге иллюзионе.

Первый монгольский кинофильм — «Сын Монголии»— был снят совместно с советским режиссёром Ильёй Траубергом в 1936 году. В социалистические времена фильмы рассматривались как пропаганда Монгольской народно-революционной партии. Первые темы фильмов — популярные легенды и революционные герои, как в фильмах «Сухэ-Батор» (1941) и «В логове» (1972). В 1950-х годах акцент сместился на героев рабочего класса, например, в фильме «Новый год» (1954). В 1970-е годы вышло много документальных фильмов и историй, например, фильм «Прозрачный Тамир» (19701973). Снимались фильмы с участием советских киностудий, в частности, «Через Гоби и Хинган» (1981), а также восточногерманских — приключенческий фильм «Вождь Белое Перо» (1983). Всего с момента основания студии «Монголкино» до демократической революции в МНР было снято порядка 150 фильмов, то есть снималось приблизительно по четыре-пять фильмов в год.[17]

После демократизации режиссёры обратились за поддержкой к международным партнерам. Так, совместно с японцами был создан фильм «Чингисхан. На край земли и моря». Были созданы фильмы, которые связаны с древними традициями и мифологией и их существованием в современном мире, напр. монголо-германский фильм «Пещера жёлтой собаки». В 2009 году большим успехом пользовалось продолжение фильма 1985 года «Я тебя люблю» — «Я тебя люблю 2». В 2010 году был снят монгольско-российский комедийный боевик «Операция „Татар“».

Напишите отзыв о статье "Культура Монголии"

Ссылки

  • [www.mecs.gov.mn/english.html Министерство образования, культуры и науки].
  • [www.nationalmuseum.mn/ Национальный музей Монголии].
  • [www.asianart.com/mongolia/index.html AsianArt.com], монгольская художественная выставка.
  • [fairy-tales.su/narodnye/mongolskie-skazki/ Монгольские народные сказки]
  • [oros-oros.blogspot.com/search/label/%D1%81%D0%BA%D0%B0%D0%B7%D0%BA%D0%B8%20%D0%BE%20%D0%B1%D0%B0%D0%B4%D0%B0%D1%80%D1%87%D0%B8%D0%BD%D0%B0%D1%85 Монгольские сказки о бадарчинах и народные анекдоты]

Примечания

  1. Slawoj Szynkiewicz,Geburt, Hochzeit, Tod -. Der menschliche Lebenszyklus им Brauchtum дер Mongolen, Вальтер Хайсиг (редактор), Die Mongolen(каталог выставки), Инсбрук 1989
  2. Из традиций. День рождения не отмечался в старые времена, но вскоре они стали популярны. Свадебные церемонии традиционно включают в себя сдачу новых юрт, чтобы пара женилась. Умерших родственников, как правило, оставляют на открытом воздухе, где их трупы будут съедены животными и птицами. В настоящее время, трупы, как правило, хоронят.
  3. Slawoj Szynkiewicz,Sport und Spiele, в Вальтер Heissig (редактор). Die Mongolen(каталог выставки), Инсбрук 1989, p. 205
  4. Торновский М. Г. События в Монголии-Халхе в 1920—1921 годах // Легендарный барон: неизвестные страницы гражданской войны. — М.: КМК, 2004. С. 175. ISBN 5-87317-175-0
  5. [web.archive.org/web/20010611173708/members.aol.com/noramunro/MongolDress/index.htm Монгольское платье]
  6. [www.asia-planet.net/mongolia/culture.htm Asia-planet.net Информация о Монголии]
  7. Сокровенное сказание монголов / пер. С. А. Козина. — М.: КМК, 2002. — С. 101.
  8. Терес Цзэ Варфоломей. [www.asianart.com/mongolia/introduct.html Введение искусства в Монголии]. Искусства Азии (1995). [www.webcitation.org/68rP9qc4s Архивировано из первоисточника 2 июля 2012].
  9. Kaschewsky R. Die Religion der Mongolen // Die Mongolen, Beiträge zu ihrer Geschichte und Kultur. — Darmstadt, 1968. — P. 87—123.
  10. Вальтер Heissig ,Die Mongolen. Ein Volk sucht seine Geschichte, Мюнхен 1978, p.270
  11. Вальтер Heissig,Mongolische Literatur, в Майкл Weiers (редактор),Die Mongolen, Beiträge zu ihrer Geschichte und Kultur, Дармштадт 1986, p. 70-85
  12. Терес Цзэ Варфоломей. [www.asianart.com/mongolia/introduct.html Введение искусства в Монголии]. asianart.com (1995). [www.webcitation.org/68rP9qc4s Архивировано из первоисточника 2 июля 2012].
  13. Ломакина И. И. Монгольская столица, старая и новая. — М., Тов-во научных изданий КМК, 2006. — ISBN 5-87317-302-8 — c. 260—261
  14. Н.-О. Цултэм. Искусство Монголии с древнейших времен до начала ХХ века. — Москва: Изобразительное искусство, 1982.
  15. Вероника Рондж,Kunst und Kunstgewerbe, Майкл Weiers (редактор),Die Mongolen, Beiträge zu ihrer Geschichte und Kultur, Дармштадт 1986, p. 125—148
  16. Вальтер Heissig,Die Mongolen. Ein Volk sucht seine Geschichte, Мюнхен 1978, p.246-269
  17. Мирон Черненко. [chernenko.org/144.shtml Кино Монголии] М., 1976, LCCN 78417515

Отрывок, характеризующий Культура Монголии

Пьер поспешно достал кошелек, часы, и долго не мог снять с жирного пальца обручальное кольцо. Когда это было сделано, масон сказал:
– В знак повиновенья прошу вас раздеться. – Пьер снял фрак, жилет и левый сапог по указанию ритора. Масон открыл рубашку на его левой груди, и, нагнувшись, поднял его штанину на левой ноге выше колена. Пьер поспешно хотел снять и правый сапог и засучить панталоны, чтобы избавить от этого труда незнакомого ему человека, но масон сказал ему, что этого не нужно – и подал ему туфлю на левую ногу. С детской улыбкой стыдливости, сомнения и насмешки над самим собою, которая против его воли выступала на лицо, Пьер стоял, опустив руки и расставив ноги, перед братом ритором, ожидая его новых приказаний.
– И наконец, в знак чистосердечия, я прошу вас открыть мне главное ваше пристрастие, – сказал он.
– Мое пристрастие! У меня их было так много, – сказал Пьер.
– То пристрастие, которое более всех других заставляло вас колебаться на пути добродетели, – сказал масон.
Пьер помолчал, отыскивая.
«Вино? Объедение? Праздность? Леность? Горячность? Злоба? Женщины?» Перебирал он свои пороки, мысленно взвешивая их и не зная которому отдать преимущество.
– Женщины, – сказал тихим, чуть слышным голосом Пьер. Масон не шевелился и не говорил долго после этого ответа. Наконец он подвинулся к Пьеру, взял лежавший на столе платок и опять завязал ему глаза.
– Последний раз говорю вам: обратите всё ваше внимание на самого себя, наложите цепи на свои чувства и ищите блаженства не в страстях, а в своем сердце. Источник блаженства не вне, а внутри нас…
Пьер уже чувствовал в себе этот освежающий источник блаженства, теперь радостью и умилением переполнявший его душу.


Скоро после этого в темную храмину пришел за Пьером уже не прежний ритор, а поручитель Вилларский, которого он узнал по голосу. На новые вопросы о твердости его намерения, Пьер отвечал: «Да, да, согласен», – и с сияющею детскою улыбкой, с открытой, жирной грудью, неровно и робко шагая одной разутой и одной обутой ногой, пошел вперед с приставленной Вилларским к его обнаженной груди шпагой. Из комнаты его повели по коридорам, поворачивая взад и вперед, и наконец привели к дверям ложи. Вилларский кашлянул, ему ответили масонскими стуками молотков, дверь отворилась перед ними. Чей то басистый голос (глаза Пьера всё были завязаны) сделал ему вопросы о том, кто он, где, когда родился? и т. п. Потом его опять повели куда то, не развязывая ему глаз, и во время ходьбы его говорили ему аллегории о трудах его путешествия, о священной дружбе, о предвечном Строителе мира, о мужестве, с которым он должен переносить труды и опасности. Во время этого путешествия Пьер заметил, что его называли то ищущим, то страждущим, то требующим, и различно стучали при этом молотками и шпагами. В то время как его подводили к какому то предмету, он заметил, что произошло замешательство и смятение между его руководителями. Он слышал, как шопотом заспорили между собой окружающие люди и как один настаивал на том, чтобы он был проведен по какому то ковру. После этого взяли его правую руку, положили на что то, а левою велели ему приставить циркуль к левой груди, и заставили его, повторяя слова, которые читал другой, прочесть клятву верности законам ордена. Потом потушили свечи, зажгли спирт, как это слышал по запаху Пьер, и сказали, что он увидит малый свет. С него сняли повязку, и Пьер как во сне увидал, в слабом свете спиртового огня, несколько людей, которые в таких же фартуках, как и ритор, стояли против него и держали шпаги, направленные в его грудь. Между ними стоял человек в белой окровавленной рубашке. Увидав это, Пьер грудью надвинулся вперед на шпаги, желая, чтобы они вонзились в него. Но шпаги отстранились от него и ему тотчас же опять надели повязку. – Теперь ты видел малый свет, – сказал ему чей то голос. Потом опять зажгли свечи, сказали, что ему надо видеть полный свет, и опять сняли повязку и более десяти голосов вдруг сказали: sic transit gloria mundi. [так проходит мирская слава.]
Пьер понемногу стал приходить в себя и оглядывать комнату, где он был, и находившихся в ней людей. Вокруг длинного стола, покрытого черным, сидело человек двенадцать, всё в тех же одеяниях, как и те, которых он прежде видел. Некоторых Пьер знал по петербургскому обществу. На председательском месте сидел незнакомый молодой человек, в особом кресте на шее. По правую руку сидел итальянец аббат, которого Пьер видел два года тому назад у Анны Павловны. Еще был тут один весьма важный сановник и один швейцарец гувернер, живший прежде у Курагиных. Все торжественно молчали, слушая слова председателя, державшего в руке молоток. В стене была вделана горящая звезда; с одной стороны стола был небольшой ковер с различными изображениями, с другой было что то в роде алтаря с Евангелием и черепом. Кругом стола было 7 больших, в роде церковных, подсвечников. Двое из братьев подвели Пьера к алтарю, поставили ему ноги в прямоугольное положение и приказали ему лечь, говоря, что он повергается к вратам храма.
– Он прежде должен получить лопату, – сказал шопотом один из братьев.
– А! полноте пожалуйста, – сказал другой.
Пьер, растерянными, близорукими глазами, не повинуясь, оглянулся вокруг себя, и вдруг на него нашло сомнение. «Где я? Что я делаю? Не смеются ли надо мной? Не будет ли мне стыдно вспоминать это?» Но сомнение это продолжалось только одно мгновение. Пьер оглянулся на серьезные лица окружавших его людей, вспомнил всё, что он уже прошел, и понял, что нельзя остановиться на половине дороги. Он ужаснулся своему сомнению и, стараясь вызвать в себе прежнее чувство умиления, повергся к вратам храма. И действительно чувство умиления, еще сильнейшего, чем прежде, нашло на него. Когда он пролежал несколько времени, ему велели встать и надели на него такой же белый кожаный фартук, какие были на других, дали ему в руки лопату и три пары перчаток, и тогда великий мастер обратился к нему. Он сказал ему, чтобы он старался ничем не запятнать белизну этого фартука, представляющего крепость и непорочность; потом о невыясненной лопате сказал, чтобы он трудился ею очищать свое сердце от пороков и снисходительно заглаживать ею сердце ближнего. Потом про первые перчатки мужские сказал, что значения их он не может знать, но должен хранить их, про другие перчатки мужские сказал, что он должен надевать их в собраниях и наконец про третьи женские перчатки сказал: «Любезный брат, и сии женские перчатки вам определены суть. Отдайте их той женщине, которую вы будете почитать больше всех. Сим даром уверите в непорочности сердца вашего ту, которую изберете вы себе в достойную каменьщицу». И помолчав несколько времени, прибавил: – «Но соблюди, любезный брат, да не украшают перчатки сии рук нечистых». В то время как великий мастер произносил эти последние слова, Пьеру показалось, что председатель смутился. Пьер смутился еще больше, покраснел до слез, как краснеют дети, беспокойно стал оглядываться и произошло неловкое молчание.
Молчание это было прервано одним из братьев, который, подведя Пьера к ковру, начал из тетради читать ему объяснение всех изображенных на нем фигур: солнца, луны, молотка. отвеса, лопаты, дикого и кубического камня, столба, трех окон и т. д. Потом Пьеру назначили его место, показали ему знаки ложи, сказали входное слово и наконец позволили сесть. Великий мастер начал читать устав. Устав был очень длинен, и Пьер от радости, волнения и стыда не был в состоянии понимать того, что читали. Он вслушался только в последние слова устава, которые запомнились ему.
«В наших храмах мы не знаем других степеней, – читал „великий мастер, – кроме тех, которые находятся между добродетелью и пороком. Берегись делать какое нибудь различие, могущее нарушить равенство. Лети на помощь к брату, кто бы он ни был, настави заблуждающегося, подними упадающего и не питай никогда злобы или вражды на брата. Будь ласков и приветлив. Возбуждай во всех сердцах огнь добродетели. Дели счастье с ближним твоим, и да не возмутит никогда зависть чистого сего наслаждения. Прощай врагу твоему, не мсти ему, разве только деланием ему добра. Исполнив таким образом высший закон, ты обрящешь следы древнего, утраченного тобой величества“.
Кончил он и привстав обнял Пьера и поцеловал его. Пьер, с слезами радости на глазах, смотрел вокруг себя, не зная, что отвечать на поздравления и возобновления знакомств, с которыми окружили его. Он не признавал никаких знакомств; во всех людях этих он видел только братьев, с которыми сгорал нетерпением приняться за дело.
Великий мастер стукнул молотком, все сели по местам, и один прочел поучение о необходимости смирения.
Великий мастер предложил исполнить последнюю обязанность, и важный сановник, который носил звание собирателя милостыни, стал обходить братьев. Пьеру хотелось записать в лист милостыни все деньги, которые у него были, но он боялся этим выказать гордость, и записал столько же, сколько записывали другие.
Заседание было кончено, и по возвращении домой, Пьеру казалось, что он приехал из какого то дальнего путешествия, где он провел десятки лет, совершенно изменился и отстал от прежнего порядка и привычек жизни.


На другой день после приема в ложу, Пьер сидел дома, читая книгу и стараясь вникнуть в значение квадрата, изображавшего одной своей стороною Бога, другою нравственное, третьею физическое и четвертою смешанное. Изредка он отрывался от книги и квадрата и в воображении своем составлял себе новый план жизни. Вчера в ложе ему сказали, что до сведения государя дошел слух о дуэли, и что Пьеру благоразумнее бы было удалиться из Петербурга. Пьер предполагал ехать в свои южные имения и заняться там своими крестьянами. Он радостно обдумывал эту новую жизнь, когда неожиданно в комнату вошел князь Василий.
– Мой друг, что ты наделал в Москве? За что ты поссорился с Лёлей, mon сher? [дорогой мoй?] Ты в заблуждении, – сказал князь Василий, входя в комнату. – Я всё узнал, я могу тебе сказать верно, что Элен невинна перед тобой, как Христос перед жидами. – Пьер хотел отвечать, но он перебил его. – И зачем ты не обратился прямо и просто ко мне, как к другу? Я всё знаю, я всё понимаю, – сказал он, – ты вел себя, как прилично человеку, дорожащему своей честью; может быть слишком поспешно, но об этом мы не будем судить. Одно ты помни, в какое положение ты ставишь ее и меня в глазах всего общества и даже двора, – прибавил он, понизив голос. – Она живет в Москве, ты здесь. Помни, мой милый, – он потянул его вниз за руку, – здесь одно недоразуменье; ты сам, я думаю, чувствуешь. Напиши сейчас со мною письмо, и она приедет сюда, всё объяснится, а то я тебе скажу, ты очень легко можешь пострадать, мой милый.
Князь Василий внушительно взглянул на Пьера. – Мне из хороших источников известно, что вдовствующая императрица принимает живой интерес во всем этом деле. Ты знаешь, она очень милостива к Элен.
Несколько раз Пьер собирался говорить, но с одной стороны князь Василий не допускал его до этого, с другой стороны сам Пьер боялся начать говорить в том тоне решительного отказа и несогласия, в котором он твердо решился отвечать своему тестю. Кроме того слова масонского устава: «буди ласков и приветлив» вспоминались ему. Он морщился, краснел, вставал и опускался, работая над собою в самом трудном для него в жизни деле – сказать неприятное в глаза человеку, сказать не то, чего ожидал этот человек, кто бы он ни был. Он так привык повиноваться этому тону небрежной самоуверенности князя Василия, что и теперь он чувствовал, что не в силах будет противостоять ей; но он чувствовал, что от того, что он скажет сейчас, будет зависеть вся дальнейшая судьба его: пойдет ли он по старой, прежней дороге, или по той новой, которая так привлекательно была указана ему масонами, и на которой он твердо верил, что найдет возрождение к новой жизни.
– Ну, мой милый, – шутливо сказал князь Василий, – скажи же мне: «да», и я от себя напишу ей, и мы убьем жирного тельца. – Но князь Василий не успел договорить своей шутки, как Пьер с бешенством в лице, которое напоминало его отца, не глядя в глаза собеседнику, проговорил шопотом:
– Князь, я вас не звал к себе, идите, пожалуйста, идите! – Он вскочил и отворил ему дверь.
– Идите же, – повторил он, сам себе не веря и радуясь выражению смущенности и страха, показавшемуся на лице князя Василия.
– Что с тобой? Ты болен?
– Идите! – еще раз проговорил дрожащий голос. И князь Василий должен был уехать, не получив никакого объяснения.
Через неделю Пьер, простившись с новыми друзьями масонами и оставив им большие суммы на милостыни, уехал в свои именья. Его новые братья дали ему письма в Киев и Одессу, к тамошним масонам, и обещали писать ему и руководить его в его новой деятельности.


Дело Пьера с Долоховым было замято, и, несмотря на тогдашнюю строгость государя в отношении дуэлей, ни оба противника, ни их секунданты не пострадали. Но история дуэли, подтвержденная разрывом Пьера с женой, разгласилась в обществе. Пьер, на которого смотрели снисходительно, покровительственно, когда он был незаконным сыном, которого ласкали и прославляли, когда он был лучшим женихом Российской империи, после своей женитьбы, когда невестам и матерям нечего было ожидать от него, сильно потерял во мнении общества, тем более, что он не умел и не желал заискивать общественного благоволения. Теперь его одного обвиняли в происшедшем, говорили, что он бестолковый ревнивец, подверженный таким же припадкам кровожадного бешенства, как и его отец. И когда, после отъезда Пьера, Элен вернулась в Петербург, она была не только радушно, но с оттенком почтительности, относившейся к ее несчастию, принята всеми своими знакомыми. Когда разговор заходил о ее муже, Элен принимала достойное выражение, которое она – хотя и не понимая его значения – по свойственному ей такту, усвоила себе. Выражение это говорило, что она решилась, не жалуясь, переносить свое несчастие, и что ее муж есть крест, посланный ей от Бога. Князь Василий откровеннее высказывал свое мнение. Он пожимал плечами, когда разговор заходил о Пьере, и, указывая на лоб, говорил:
– Un cerveau fele – je le disais toujours. [Полусумасшедший – я всегда это говорил.]
– Я вперед сказала, – говорила Анна Павловна о Пьере, – я тогда же сейчас сказала, и прежде всех (она настаивала на своем первенстве), что это безумный молодой человек, испорченный развратными идеями века. Я тогда еще сказала это, когда все восхищались им и он только приехал из за границы, и помните, у меня как то вечером представлял из себя какого то Марата. Чем же кончилось? Я тогда еще не желала этой свадьбы и предсказала всё, что случится.
Анна Павловна по прежнему давала у себя в свободные дни такие вечера, как и прежде, и такие, какие она одна имела дар устроивать, вечера, на которых собиралась, во первых, la creme de la veritable bonne societe, la fine fleur de l'essence intellectuelle de la societe de Petersbourg, [сливки настоящего хорошего общества, цвет интеллектуальной эссенции петербургского общества,] как говорила сама Анна Павловна. Кроме этого утонченного выбора общества, вечера Анны Павловны отличались еще тем, что всякий раз на своем вечере Анна Павловна подавала своему обществу какое нибудь новое, интересное лицо, и что нигде, как на этих вечерах, не высказывался так очевидно и твердо градус политического термометра, на котором стояло настроение придворного легитимистского петербургского общества.
В конце 1806 года, когда получены были уже все печальные подробности об уничтожении Наполеоном прусской армии под Иеной и Ауерштетом и о сдаче большей части прусских крепостей, когда войска наши уж вступили в Пруссию, и началась наша вторая война с Наполеоном, Анна Павловна собрала у себя вечер. La creme de la veritable bonne societe [Сливки настоящего хорошего общества] состояла из обворожительной и несчастной, покинутой мужем, Элен, из MorteMariet'a, обворожительного князя Ипполита, только что приехавшего из Вены, двух дипломатов, тетушки, одного молодого человека, пользовавшегося в гостиной наименованием просто d'un homme de beaucoup de merite, [весьма достойный человек,] одной вновь пожалованной фрейлины с матерью и некоторых других менее заметных особ.
Лицо, которым как новинкой угащивала в этот вечер Анна Павловна своих гостей, был Борис Друбецкой, только что приехавший курьером из прусской армии и находившийся адъютантом у очень важного лица.
Градус политического термометра, указанный на этом вечере обществу, был следующий: сколько бы все европейские государи и полководцы ни старались потворствовать Бонапартию, для того чтобы сделать мне и вообще нам эти неприятности и огорчения, мнение наше на счет Бонапартия не может измениться. Мы не перестанем высказывать свой непритворный на этот счет образ мыслей, и можем сказать только прусскому королю и другим: тем хуже для вас. Tu l'as voulu, George Dandin, [Ты этого хотел, Жорж Дандэн,] вот всё, что мы можем сказать. Вот что указывал политический термометр на вечере Анны Павловны. Когда Борис, который должен был быть поднесен гостям, вошел в гостиную, уже почти всё общество было в сборе, и разговор, руководимый Анной Павловной, шел о наших дипломатических сношениях с Австрией и о надежде на союз с нею.
Борис в щегольском, адъютантском мундире, возмужавший, свежий и румяный, свободно вошел в гостиную и был отведен, как следовало, для приветствия к тетушке и снова присоединен к общему кружку.
Анна Павловна дала поцеловать ему свою сухую руку, познакомила его с некоторыми незнакомыми ему лицами и каждого шопотом определила ему.
– Le Prince Hyppolite Kouraguine – charmant jeune homme. M r Kroug charge d'affaires de Kopenhague – un esprit profond, и просто: М r Shittoff un homme de beaucoup de merite [Князь Ипполит Курагин, милый молодой человек. Г. Круг, Копенгагенский поверенный в делах, глубокий ум. Г. Шитов, весьма достойный человек] про того, который носил это наименование.
Борис за это время своей службы, благодаря заботам Анны Михайловны, собственным вкусам и свойствам своего сдержанного характера, успел поставить себя в самое выгодное положение по службе. Он находился адъютантом при весьма важном лице, имел весьма важное поручение в Пруссию и только что возвратился оттуда курьером. Он вполне усвоил себе ту понравившуюся ему в Ольмюце неписанную субординацию, по которой прапорщик мог стоять без сравнения выше генерала, и по которой, для успеха на службе, были нужны не усилия на службе, не труды, не храбрость, не постоянство, а нужно было только уменье обращаться с теми, которые вознаграждают за службу, – и он часто сам удивлялся своим быстрым успехам и тому, как другие могли не понимать этого. Вследствие этого открытия его, весь образ жизни его, все отношения с прежними знакомыми, все его планы на будущее – совершенно изменились. Он был не богат, но последние свои деньги он употреблял на то, чтобы быть одетым лучше других; он скорее лишил бы себя многих удовольствий, чем позволил бы себе ехать в дурном экипаже или показаться в старом мундире на улицах Петербурга. Сближался он и искал знакомств только с людьми, которые были выше его, и потому могли быть ему полезны. Он любил Петербург и презирал Москву. Воспоминание о доме Ростовых и о его детской любви к Наташе – было ему неприятно, и он с самого отъезда в армию ни разу не был у Ростовых. В гостиной Анны Павловны, в которой присутствовать он считал за важное повышение по службе, он теперь тотчас же понял свою роль и предоставил Анне Павловне воспользоваться тем интересом, который в нем заключался, внимательно наблюдая каждое лицо и оценивая выгоды и возможности сближения с каждым из них. Он сел на указанное ему место возле красивой Элен, и вслушивался в общий разговор.
– Vienne trouve les bases du traite propose tellement hors d'atteinte, qu'on ne saurait y parvenir meme par une continuite de succes les plus brillants, et elle met en doute les moyens qui pourraient nous les procurer. C'est la phrase authentique du cabinet de Vienne, – говорил датский charge d'affaires. [Вена находит основания предлагаемого договора до того невозможными, что достигнуть их нельзя даже рядом самых блестящих успехов: и она сомневается в средствах, которые могут их нам доставить. Это подлинная фраза венского кабинета, – сказал датский поверенный в делах.]
– C'est le doute qui est flatteur! – сказал l'homme a l'esprit profond, с тонкой улыбкой. [Сомнение лестно! – сказал глубокий ум,]
– Il faut distinguer entre le cabinet de Vienne et l'Empereur d'Autriche, – сказал МorteMariet. – L'Empereur d'Autriche n'a jamais pu penser a une chose pareille, ce n'est que le cabinet qui le dit. [Необходимо различать венский кабинет и австрийского императора. Австрийский император никогда не мог этого думать, это говорит только кабинет.]
– Eh, mon cher vicomte, – вмешалась Анна Павловна, – l'Urope (она почему то выговаривала l'Urope, как особенную тонкость французского языка, которую она могла себе позволить, говоря с французом) l'Urope ne sera jamais notre alliee sincere. [Ах, мой милый виконт, Европа никогда не будет нашей искренней союзницей.]
Вслед за этим Анна Павловна навела разговор на мужество и твердость прусского короля с тем, чтобы ввести в дело Бориса.
Борис внимательно слушал того, кто говорит, ожидая своего череда, но вместе с тем успевал несколько раз оглядываться на свою соседку, красавицу Элен, которая с улыбкой несколько раз встретилась глазами с красивым молодым адъютантом.
Весьма естественно, говоря о положении Пруссии, Анна Павловна попросила Бориса рассказать свое путешествие в Глогау и положение, в котором он нашел прусское войско. Борис, не торопясь, чистым и правильным французским языком, рассказал весьма много интересных подробностей о войсках, о дворе, во всё время своего рассказа старательно избегая заявления своего мнения насчет тех фактов, которые он передавал. На несколько времени Борис завладел общим вниманием, и Анна Павловна чувствовала, что ее угощенье новинкой было принято с удовольствием всеми гостями. Более всех внимания к рассказу Бориса выказала Элен. Она несколько раз спрашивала его о некоторых подробностях его поездки и, казалось, весьма была заинтересована положением прусской армии. Как только он кончил, она с своей обычной улыбкой обратилась к нему:
– Il faut absolument que vous veniez me voir, [Необходимо нужно, чтоб вы приехали повидаться со мною,] – сказала она ему таким тоном, как будто по некоторым соображениям, которые он не мог знать, это было совершенно необходимо.
– Mariedi entre les 8 et 9 heures. Vous me ferez grand plaisir. [Во вторник, между 8 и 9 часами. Вы мне сделаете большое удовольствие.] – Борис обещал исполнить ее желание и хотел вступить с ней в разговор, когда Анна Павловна отозвала его под предлогом тетушки, которая желала его cлышать.
– Вы ведь знаете ее мужа? – сказала Анна Павловна, закрыв глаза и грустным жестом указывая на Элен. – Ах, это такая несчастная и прелестная женщина! Не говорите при ней о нем, пожалуйста не говорите. Ей слишком тяжело!


Когда Борис и Анна Павловна вернулись к общему кружку, разговором в нем завладел князь Ипполит.
Он, выдвинувшись вперед на кресле, сказал: Le Roi de Prusse! [Прусский король!] и сказав это, засмеялся. Все обратились к нему: Le Roi de Prusse? – спросил Ипполит, опять засмеялся и опять спокойно и серьезно уселся в глубине своего кресла. Анна Павловна подождала его немного, но так как Ипполит решительно, казалось, не хотел больше говорить, она начала речь о том, как безбожный Бонапарт похитил в Потсдаме шпагу Фридриха Великого.
– C'est l'epee de Frederic le Grand, que je… [Это шпага Фридриха Великого, которую я…] – начала было она, но Ипполит перебил ее словами: