Культура Тибета

Тибетская культура в добуддистскую эпоху была представлена культурой бон, когда древние жители Тибета исповедовали шаманизм и поклонялись духам природы и предков.

Тибетская культура на протяжении многих веков испытывала влияние индийской и китайской культур. Это нашло отражение в живописи и архитектуре. Особо сильное влияние на Тибет оказали его южные соседи — Индия и Непал, а важнейшим фактором оказался буддизм, зародившийся на территории Индии. Большая часть элементов тибетской культуры, за исключением некоторых народных ремёсел, были привнесены буддизмом.

Большое влияние на тибетскую культуру оказала и Китайская цивилизация. Это видно, в частности, в элементах архитектуры, живописи и, в так называемой, «чайной культуре».

Таким образом, на основе индийского и китайского влияния, а также культуры добуддистского периода, тибетцы постепенно выработали свою самобытную национальную культуру. Свою роль в формировании тибетской культуры сыграли отдалённость и труднодоступность Тибета, суровый высокогорный климат, а также скотоводческий образ жизни тибетцев.

Язык и литература

Тибетский язык относится к тибето-бирманской подсемье сино-тибетской семьи языков. Количество носителей тибетского языка около 6 млн человек. Основной ареал — Тибетский автономный район и сопредельные с ним провинции КНР. На этом языке также говорят в Индии, Непале, Бутане и Пакистане (диалекты балти и пуриг).

Для записи используется тибетское письмо, которое в свою очередь произошло от письменности брахми (по некотором источникам — гупта). Тибетский алфавит был введён в первой половине VII века по указу царя Сонгцэн Гампо и разработан Тхонми Самбхотой.

Тибетская «Грамматика» и «Завещание» царя Сонгцэн Гампо считаются первыми оригинальными произведениями, созданными тибетской письменностью. Значительную часть в тибетской литературе составляют переводы буддийских произведений с санскрита. Рукописи IX—X веков из Дуньхуана являются научно доказанными и уверенно датируемыми оригинальными произведениями на тибетском языке.

Сохранилась обширная коллекция литературных произведений, написанная тибетскими учёными и религиозными деятелями по различным аспектам буддизма. Буддистская литературная школа Тибета подразделяется на несколько больших школ: Ньингма, Сарма, Кагью, Сакья и Гелуг. Существуют также и несколько малых школ.

Кроме религии, тибетская литература охватывает и светские темы: история, грамматика, поэзия, метрическая литература и словари, логика, астрология, математика, медицина, география, космология, закон, политика, музыка и танцы, театр и ремёсла.

Современная светская литература Тибета представлена такими известными авторами, как поэт Йедам Церинг, прозаики Джампел Гьяцо, Таши Дава и Дондру Вангбум.

Изобразительное искусство

Буддизм оказал огромное влияние на изобразительное искусство Тибета. Поэтому тибетская живопись развивалась под влиянием индийской школы. Оттуда пришла и школа религиозной живописи танка.

Живопись Тибета придерживается стереотипных форм: в центре произведения располагается большое изображение Тханкабуддистского божества, окружённого меньшими божествами. Позже на буддистских танка стали изображать лам и сцены из их жизни на заднем плане.

С ХV века в тибетской живописи проявляется китайское влияние, которое выражается в более свободном подходе китайской пейзажной живописи. Это позволило тибетским художникам больше использовать пейзаж в религиозных картинах.

Особняком стоит искусство «песочной мандалы», рисунок сложной геометрической формы, составленный из разноцветного песка. Буддистские монахи кропотливо, на протяжении многих дней, создают эти картины. Затем, в определённый день, при большом стечении народа, изображение разрушается, а песок раздаётся верующим.

Кроме живописи буддизм оказывает влияние и на скульптуры, монеты, украшения и предметы быта.

Архитектура

Тибетская архитектура испытала значительное влияние индийской и китайской архитектурных школ. Многие значительные буддистские храмы и монастыри в Тибете построены в индийском стиле.

Всемирно известным архитектурным сооружением Тибета является дворец Потала в Лхасе, резиденция Далай-лам. В 1994 году дворец Потала внесён в список Всемирного наследия ЮНЕСКО.

Архитектурными памятниками являются также храм Кумбум, монастыри Сэра, Самье и Ташилунпо.

Тибетский стиль проявляется в чортенах, религиозных ступах, посвящённых Будде Шакьямуни. Позже чортены начали использовать в качестве усыпальниц для буддистских лам.

Со временем в Тибете начали возводить храмы в китайском стиле: здания в два-три уровня, каждый верхний уровень меньше по площади нижнего, крыши имеют загнутые вверх законцовки. Именно этот стиль из Тибета проник сначала в Монголию, а затем в Бурятию.

Архитектура жилых домов отличается накренёнными во внутреннюю сторону стенами и плоскими крышами. Дома красятся в белый цвет и окаймляются по периметру тёмной краской. В сельской местности дома обычно имеют уютный маленький дворик.

Храмы и дома строятся из камня, высушенного на солнце кирпича, реже из дерева.

Тибетский календарь

В Тибет лунный календарь впервые пришёл из Китая в ХII веке во время правления царя Сонгцэн Гампо, когда его жена, китайская принцесса Вэньчэнь, привезла с собой астрологические трактаты.

Тибетский календарь является лунно-солнечным. Имеет 12-годичный цикл. Каждый год назван в честь того или иного животного: Мышь, Корова, Тигр, Кролик, Дракон, Змея, Лошадь, Овца, Обезьяна, Курица, Собака и Свинья. Таким образом, каждый 12-годичный цикл открывается годом Мыши. Дракон — единственное мифическое животное в этом календаре.

Вместе с названием животных в тибетском календаре используется определение «четырёх стихий»: Дерево, Огонь, Земля и Вода. И название года может выглядеть так: Год огненной мыши или Год деревянной лошади.

12-годичный цикл входит в больший, 60-годичный цикл. Новый год по тибетскому лунно-солнечному календарю (Лосар) наступает (в разные годы) в период с конца января до начала марта.

В тибетском буддизме есть специальные ламы, составляющие календари на каждый год и проводящие астрологические прогнозы.

Музыка

Традиционная музыка Тибета берет своё начало в древней культуре Бон и связана с шаманскими ритуалами и сказаниями о народных героях.

Позднее, с приходом буддизма, музыка Тибета стала основываться на религиозных песнопениях на тибетском языке и санскрите. Такие песнопения характеризуются речитативным пением.

В религиозных ритуалах используют следующие музыкальные инструменты: ролмо (плоские музыкальные тарелки), нга (подвешенные барабаны), дамару (ручные барабаны), дрилбу (колокольчики), дунгчен (длинные трубы), канглинг (конический гобой) и дункар (раковина) и др.

Широко известен ритуальный священный танец — мистерия цам, который исполняют монахи в специальных масках и одеждах. Эти маски символизируют то или иное божество или демона. Каждое движение и жест в танце цам имеет своё значение и смысл.

В Тибете существует и более светская форма музыкального искусства: тибетская опера Лхамо, где танцы сопровождаются громкими песнопениями. Создателем тибетской оперы был монах, врач и поэт Тангтонг Гьялпо, живший в ХIV веке.

Кухня

Тибетская кухня имеет большие отличия от соседних стран. Тибетцы — скотоводческий народ, поэтому мясо и молоко составляет важную часть их национальной кухни.

Одним из самых любимых блюд для тибетцев являются пельмени момо, которые готовятся из мясного фарша с добавлением лука, чеснока, кориандра, соли, перца и тмина, а затем все это оборачивается в тесто и варится на пару.

Кроме этого, если в Индии и Китае главной аграрной культурой является рис, то в Тибете это ячмень. Из молотого ячменя делают национальное тибетское блюдо цампа. Цампа является основной пищей для тибетцев.

Важным в повседневной жизни является чай. Употребление чая в Тибете является особой культурой, отличной от китайской традиции. В чай тибетцы добавляют масло и молоко.

В кухне тибетцев много места занимает мясо и овощи. Меньше пряностей и специй. Очень мало рыбы и морепродуктов. Делают здесь и слабоалкогольное вино из риса.

Одежда

Тибетцы носят халаты, рубашки, кожаные сапоги с заострёнными носками. Халат (чуба) у мужчин завязывается под правой рукой и подпоясывается двумя сотканными поясами. Рубашки также завязываются на правую сторону. Мужская и женская одежда не имеет карманов и пуговиц.

Тибетские женщины также носят чубу, с рукавами и без. Одежда их более разнообразная и яркая, с различными элементами, головными уборами и украшениями. Замужние женщины отличаются от девушек яркими полосатыми передниками.

На севере Тибета, где климат холоднее, местные пастухи носят меховые пальто. На юге, где климат тёплее, одежда более лёгкая и сшита из шерстяной ткани. Головными уборами являются фетровые или меховые шапки.

Особую одежду, отличную от мирян, носят тибетские монахи. Их одежда отличается крайним аскетизмом. Состоит из антаравасака («внутренняя одежда»), представляющая собой кусок ткани, которым оборачивают живот и ноги. Верхнюю часть тела оборачивают в кусок ткани большего размера, эта часть называется уттара санга — «верхняя одежда». Для защиты от холода поверх внутренней одежды монахи одевают сангати («внешняя одежда»).

По традиции махаяны монахи должны носить одежду только жёлто-оранжевого или бордового цвета. В комплект одежды монаха также входят головные уборы, обувь, штаны и рубашки.

Семейная жизнь

Отличительной особенностью брачных отношений в Тибете является полиандрия. В древнем и средневековом Тибете присутствовали все виды брачных отношений, в том числе и полигамия. Позже полиандрия более широко распространилась по Тибету, за исключением провинции Амдо, где практикуется моногамия.

Многомужество представляет собой женитьбу родных братьев на одной девушке. Жена выполняет свои супружеские обязанности с каждым из братьев по очереди. Очередь строго соблюдается: один из братьев выставляет свою обувь у дверей спальни, это считается знаком для других братьев, что он в сейчас находится с женой.

Выбор будущей супруги делает только старший брат. Все дети рожденные в таком браке, считаются его детьми. Подавать на развод имеет право также старший брат, однако для этого уже нужно согласие остальных братьев.

Имеется и такая разновидность полиандрии, когда к братьям может присоединиться посторонний мужчина. Это делается в том случае, если в семье долго не рождался ребёнок. Таким способом тибетская семья надеется заиметь наследника.

Полиандрия в Тибете прижилась по экономическим соображениям: бедным семьям легче дать калым только за одну невесту, сделав её женой сразу для всех сыновей и сохранив для них общий родительский кров. Это давало возможность сохранить семейное имущество, раздел которого мог бы разорить многих тибетцев.

Отрывок, характеризующий Культура Тибета

Весной 1807 года Пьер решился ехать назад в Петербург. По дороге назад, он намеревался объехать все свои именья и лично удостовериться в том, что сделано из того, что им предписано и в каком положении находится теперь тот народ, который вверен ему Богом, и который он стремился облагодетельствовать.
Главноуправляющий, считавший все затеи молодого графа почти безумством, невыгодой для себя, для него, для крестьян – сделал уступки. Продолжая дело освобождения представлять невозможным, он распорядился постройкой во всех имениях больших зданий школ, больниц и приютов; для приезда барина везде приготовил встречи, не пышно торжественные, которые, он знал, не понравятся Пьеру, но именно такие религиозно благодарственные, с образами и хлебом солью, именно такие, которые, как он понимал барина, должны были подействовать на графа и обмануть его.
Южная весна, покойное, быстрое путешествие в венской коляске и уединение дороги радостно действовали на Пьера. Именья, в которых он не бывал еще, были – одно живописнее другого; народ везде представлялся благоденствующим и трогательно благодарным за сделанные ему благодеяния. Везде были встречи, которые, хотя и приводили в смущение Пьера, но в глубине души его вызывали радостное чувство. В одном месте мужики подносили ему хлеб соль и образ Петра и Павла, и просили позволения в честь его ангела Петра и Павла, в знак любви и благодарности за сделанные им благодеяния, воздвигнуть на свой счет новый придел в церкви. В другом месте его встретили женщины с грудными детьми, благодаря его за избавление от тяжелых работ. В третьем именьи его встречал священник с крестом, окруженный детьми, которых он по милостям графа обучал грамоте и религии. Во всех имениях Пьер видел своими глазами по одному плану воздвигавшиеся и воздвигнутые уже каменные здания больниц, школ, богаделен, которые должны были быть, в скором времени, открыты. Везде Пьер видел отчеты управляющих о барщинских работах, уменьшенных против прежнего, и слышал за то трогательные благодарения депутаций крестьян в синих кафтанах.
Пьер только не знал того, что там, где ему подносили хлеб соль и строили придел Петра и Павла, было торговое село и ярмарка в Петров день, что придел уже строился давно богачами мужиками села, теми, которые явились к нему, а что девять десятых мужиков этого села были в величайшем разорении. Он не знал, что вследствие того, что перестали по его приказу посылать ребятниц женщин с грудными детьми на барщину, эти самые ребятницы тем труднейшую работу несли на своей половине. Он не знал, что священник, встретивший его с крестом, отягощал мужиков своими поборами, и что собранные к нему ученики со слезами были отдаваемы ему, и за большие деньги были откупаемы родителями. Он не знал, что каменные, по плану, здания воздвигались своими рабочими и увеличили барщину крестьян, уменьшенную только на бумаге. Он не знал, что там, где управляющий указывал ему по книге на уменьшение по его воле оброка на одну треть, была наполовину прибавлена барщинная повинность. И потому Пьер был восхищен своим путешествием по именьям, и вполне возвратился к тому филантропическому настроению, в котором он выехал из Петербурга, и писал восторженные письма своему наставнику брату, как он называл великого мастера.
«Как легко, как мало усилия нужно, чтобы сделать так много добра, думал Пьер, и как мало мы об этом заботимся!»
Он счастлив был выказываемой ему благодарностью, но стыдился, принимая ее. Эта благодарность напоминала ему, на сколько он еще больше бы был в состоянии сделать для этих простых, добрых людей.
Главноуправляющий, весьма глупый и хитрый человек, совершенно понимая умного и наивного графа, и играя им, как игрушкой, увидав действие, произведенное на Пьера приготовленными приемами, решительнее обратился к нему с доводами о невозможности и, главное, ненужности освобождения крестьян, которые и без того были совершенно счастливы.
Пьер втайне своей души соглашался с управляющим в том, что трудно было представить себе людей, более счастливых, и что Бог знает, что ожидало их на воле; но Пьер, хотя и неохотно, настаивал на том, что он считал справедливым. Управляющий обещал употребить все силы для исполнения воли графа, ясно понимая, что граф никогда не будет в состоянии поверить его не только в том, употреблены ли все меры для продажи лесов и имений, для выкупа из Совета, но и никогда вероятно не спросит и не узнает о том, как построенные здания стоят пустыми и крестьяне продолжают давать работой и деньгами всё то, что они дают у других, т. е. всё, что они могут давать.


В самом счастливом состоянии духа возвращаясь из своего южного путешествия, Пьер исполнил свое давнишнее намерение заехать к своему другу Болконскому, которого он не видал два года.
Богучарово лежало в некрасивой, плоской местности, покрытой полями и срубленными и несрубленными еловыми и березовыми лесами. Барский двор находился на конце прямой, по большой дороге расположенной деревни, за вновь вырытым, полно налитым прудом, с необросшими еще травой берегами, в середине молодого леса, между которым стояло несколько больших сосен.
Барский двор состоял из гумна, надворных построек, конюшень, бани, флигеля и большого каменного дома с полукруглым фронтоном, который еще строился. Вокруг дома был рассажен молодой сад. Ограды и ворота были прочные и новые; под навесом стояли две пожарные трубы и бочка, выкрашенная зеленой краской; дороги были прямые, мосты были крепкие с перилами. На всем лежал отпечаток аккуратности и хозяйственности. Встретившиеся дворовые, на вопрос, где живет князь, указали на небольшой, новый флигелек, стоящий у самого края пруда. Старый дядька князя Андрея, Антон, высадил Пьера из коляски, сказал, что князь дома, и проводил его в чистую, маленькую прихожую.
Пьера поразила скромность маленького, хотя и чистенького домика после тех блестящих условий, в которых последний раз он видел своего друга в Петербурге. Он поспешно вошел в пахнущую еще сосной, не отштукатуренную, маленькую залу и хотел итти дальше, но Антон на цыпочках пробежал вперед и постучался в дверь.
– Ну, что там? – послышался резкий, неприятный голос.
– Гость, – отвечал Антон.
– Проси подождать, – и послышался отодвинутый стул. Пьер быстрыми шагами подошел к двери и столкнулся лицом к лицу с выходившим к нему, нахмуренным и постаревшим, князем Андреем. Пьер обнял его и, подняв очки, целовал его в щеки и близко смотрел на него.
– Вот не ждал, очень рад, – сказал князь Андрей. Пьер ничего не говорил; он удивленно, не спуская глаз, смотрел на своего друга. Его поразила происшедшая перемена в князе Андрее. Слова были ласковы, улыбка была на губах и лице князя Андрея, но взгляд был потухший, мертвый, которому, несмотря на видимое желание, князь Андрей не мог придать радостного и веселого блеска. Не то, что похудел, побледнел, возмужал его друг; но взгляд этот и морщинка на лбу, выражавшие долгое сосредоточение на чем то одном, поражали и отчуждали Пьера, пока он не привык к ним.
При свидании после долгой разлуки, как это всегда бывает, разговор долго не мог остановиться; они спрашивали и отвечали коротко о таких вещах, о которых они сами знали, что надо было говорить долго. Наконец разговор стал понемногу останавливаться на прежде отрывочно сказанном, на вопросах о прошедшей жизни, о планах на будущее, о путешествии Пьера, о его занятиях, о войне и т. д. Та сосредоточенность и убитость, которую заметил Пьер во взгляде князя Андрея, теперь выражалась еще сильнее в улыбке, с которою он слушал Пьера, в особенности тогда, когда Пьер говорил с одушевлением радости о прошедшем или будущем. Как будто князь Андрей и желал бы, но не мог принимать участия в том, что он говорил. Пьер начинал чувствовать, что перед князем Андреем восторженность, мечты, надежды на счастие и на добро не приличны. Ему совестно было высказывать все свои новые, масонские мысли, в особенности подновленные и возбужденные в нем его последним путешествием. Он сдерживал себя, боялся быть наивным; вместе с тем ему неудержимо хотелось поскорей показать своему другу, что он был теперь совсем другой, лучший Пьер, чем тот, который был в Петербурге.
– Я не могу вам сказать, как много я пережил за это время. Я сам бы не узнал себя.
– Да, много, много мы изменились с тех пор, – сказал князь Андрей.
– Ну а вы? – спрашивал Пьер, – какие ваши планы?
– Планы? – иронически повторил князь Андрей. – Мои планы? – повторил он, как бы удивляясь значению такого слова. – Да вот видишь, строюсь, хочу к будущему году переехать совсем…
Пьер молча, пристально вглядывался в состаревшееся лицо (князя) Андрея.
– Нет, я спрашиваю, – сказал Пьер, – но князь Андрей перебил его:
– Да что про меня говорить…. расскажи же, расскажи про свое путешествие, про всё, что ты там наделал в своих именьях?
Пьер стал рассказывать о том, что он сделал в своих имениях, стараясь как можно более скрыть свое участие в улучшениях, сделанных им. Князь Андрей несколько раз подсказывал Пьеру вперед то, что он рассказывал, как будто всё то, что сделал Пьер, была давно известная история, и слушал не только не с интересом, но даже как будто стыдясь за то, что рассказывал Пьер.
Пьеру стало неловко и даже тяжело в обществе своего друга. Он замолчал.
– А вот что, душа моя, – сказал князь Андрей, которому очевидно было тоже тяжело и стеснительно с гостем, – я здесь на биваках, и приехал только посмотреть. Я нынче еду опять к сестре. Я тебя познакомлю с ними. Да ты, кажется, знаком, – сказал он, очевидно занимая гостя, с которым он не чувствовал теперь ничего общего. – Мы поедем после обеда. А теперь хочешь посмотреть мою усадьбу? – Они вышли и проходили до обеда, разговаривая о политических новостях и общих знакомых, как люди мало близкие друг к другу. С некоторым оживлением и интересом князь Андрей говорил только об устраиваемой им новой усадьбе и постройке, но и тут в середине разговора, на подмостках, когда князь Андрей описывал Пьеру будущее расположение дома, он вдруг остановился. – Впрочем тут нет ничего интересного, пойдем обедать и поедем. – За обедом зашел разговор о женитьбе Пьера.
– Я очень удивился, когда услышал об этом, – сказал князь Андрей.
Пьер покраснел так же, как он краснел всегда при этом, и торопливо сказал:
– Я вам расскажу когда нибудь, как это всё случилось. Но вы знаете, что всё это кончено и навсегда.
– Навсегда? – сказал князь Андрей. – Навсегда ничего не бывает.
– Но вы знаете, как это всё кончилось? Слышали про дуэль?
– Да, ты прошел и через это.
– Одно, за что я благодарю Бога, это за то, что я не убил этого человека, – сказал Пьер.
– Отчего же? – сказал князь Андрей. – Убить злую собаку даже очень хорошо.
– Нет, убить человека не хорошо, несправедливо…
– Отчего же несправедливо? – повторил князь Андрей; то, что справедливо и несправедливо – не дано судить людям. Люди вечно заблуждались и будут заблуждаться, и ни в чем больше, как в том, что они считают справедливым и несправедливым.
– Несправедливо то, что есть зло для другого человека, – сказал Пьер, с удовольствием чувствуя, что в первый раз со времени его приезда князь Андрей оживлялся и начинал говорить и хотел высказать всё то, что сделало его таким, каким он был теперь.
– А кто тебе сказал, что такое зло для другого человека? – спросил он.
– Зло? Зло? – сказал Пьер, – мы все знаем, что такое зло для себя.
– Да мы знаем, но то зло, которое я знаю для себя, я не могу сделать другому человеку, – всё более и более оживляясь говорил князь Андрей, видимо желая высказать Пьеру свой новый взгляд на вещи. Он говорил по французски. Je ne connais l dans la vie que deux maux bien reels: c'est le remord et la maladie. II n'est de bien que l'absence de ces maux. [Я знаю в жизни только два настоящих несчастья: это угрызение совести и болезнь. И единственное благо есть отсутствие этих зол.] Жить для себя, избегая только этих двух зол: вот вся моя мудрость теперь.
– А любовь к ближнему, а самопожертвование? – заговорил Пьер. – Нет, я с вами не могу согласиться! Жить только так, чтобы не делать зла, чтоб не раскаиваться? этого мало. Я жил так, я жил для себя и погубил свою жизнь. И только теперь, когда я живу, по крайней мере, стараюсь (из скромности поправился Пьер) жить для других, только теперь я понял всё счастие жизни. Нет я не соглашусь с вами, да и вы не думаете того, что вы говорите.