Культура Хорватии

Культура Хорватии имеет долгую историю: хорваты населяют эту территории уже около 14 веков, но цивилизации, населявшую эту землю до них оказали важное влияние на культуру Хорватии.

Географическое положение Хорватии на перекрёстке различных культур предопределило её развитие. Территория нынешней Хорватии находилась на границе Западной Римской и Византийской империй, кроме того она располагалась на рубеже между Центральной Европой и Средиземноморьем.

Иллирийское движение, возникшее в 30—40-х годах ХIX столетия, оказало важнейшее значение на развитие хорватской культуры. Была создана новая хорватская орфография, а также хорватский литературный язык (на основе штокавского диалекта). Наблюдался расцвет хорватской культуры во всех её сферах.

Наиболее же известным вкладом хорватов в современную культуру является галстук, который ведёт своё начало от хорватского кравата.

Древняя культура

На территории Хорватии встречаются древние памятники эпохи палеолита, представляющие собой простые каменные или костяные предметы. Были найдены костяные останки неандертальцев (пещера Виндия, окрестности Крапины), которые обитали здесь 38 тысяч лет назад.

Культуры раннего неолита обнаружены на Хваре и других хорватских островах, а также на континенте. Энеолит представлен Вучедольской культурой. Первыми обитателями этих земель в исторический период были племена иллирийцев (далматы), отождествляемые с племенами гальштатской культуры (XII—V вв. до н. э.).

Приблизительно в IV — III веке до нашей эры континентальные земли современной Хорватии были колонизированы кельтскими племенами; а побережье Далмации и острова — греками. Считается, что первая греческая колония на далматинских островах была основана выходцами из Сиракуз на Висе (Иссе) в IV веке до н. э. Кроме того, они основали Хвар (Pharos) и Корчулу (Corcyra Nigra), города на этих островах представляли собой города-государство и были достаточно изолированными.

В то время как на островах существовали греческие колонии, на континентальной части современной Хорватии располагались иллирийские центры. Их культура находилась под сильным влиянием греческого искусства, которому она во многом подражала.

Во II веке до н. э. территория Хорватии была завоёвана Римом, сначала Истрия (177 г. до н. э.), а затем и прочие земли. Римляне осваивали прибрежную территорию, превращая бывшие цитадели в города. Существовало не менее 30 городов в Истрии, Либурнии и Далмации, жители которых получили римское гражданство. Наиболее сохранились сети римских улиц (decumanus/cardo) в Epetion (Пореч) и Jader (Задар), а наилучшим образом сохранившиеся памятники римской культуры располагаются в Pola (Пула), включая и амфитеатр II века н. э..

В III века н. э. крупнейшим (около 40 000 жителей) и важнейшим центром Далмации был город Салона. Около города император Диоклетиан, предположительно родившийся в Салоне, построил свой дворец (около 300 года),считающийся наиболее сохранившимся дворцом периода Римской империи. В IV веке Салона становится христианским центром для всех западных Балкан. В городе были возведены многочисленные базилики и христианские некрополи, появились даже местные святые: святой Домн и святой Анастасий.

Одной из немногих сохранившихся базилик, образцов ранневизантийского искусства в Западной Европе, (не считая подобных в Равенне) является Евфразиева базилика в Порече VI века.

Раннее средневековье ознаменовалось великим переселением славян на территории в том числе и нынешней Хорватии, «Тёмные века» наложили и свой опечаток на культуру этих земель. В эту эпоху на адриатическом побережье наряду с италийскими городами формировались славянские, который за образец брали Венецию.

Крупным хорватским художником в эпоху Возрождения, учившимся в Падуе был Джорджо Скьявоне (1433 или 1436—1504).

Ссылки

• [www.croatianhistory.net/etf/art.html Croatian Art]
• [www.ffzg.hr/infoz/dzs/popis.htm Собрание литературных произведений на хорватском языке]

Отрывок, характеризующий Культура Хорватии

Балашев вынул пакет, заключавший письмо государя, и положил его на стол (стол, состоявший из двери, на которой торчали оторванные петли, положенной на два бочонка). Даву взял конверт и прочел надпись.
– Вы совершенно вправе оказывать или не оказывать мне уважение, – сказал Балашев. – Но позвольте вам заметить, что я имею честь носить звание генерал адъютанта его величества…
Даву взглянул на него молча, и некоторое волнение и смущение, выразившиеся на лице Балашева, видимо, доставили ему удовольствие.
– Вам будет оказано должное, – сказал он и, положив конверт в карман, вышел из сарая.
Через минуту вошел адъютант маршала господин де Кастре и провел Балашева в приготовленное для него помещение.
Балашев обедал в этот день с маршалом в том же сарае, на той же доске на бочках.
На другой день Даву выехал рано утром и, пригласив к себе Балашева, внушительно сказал ему, что он просит его оставаться здесь, подвигаться вместе с багажами, ежели они будут иметь на то приказания, и не разговаривать ни с кем, кроме как с господином де Кастро.
После четырехдневного уединения, скуки, сознания подвластности и ничтожества, особенно ощутительного после той среды могущества, в которой он так недавно находился, после нескольких переходов вместе с багажами маршала, с французскими войсками, занимавшими всю местность, Балашев привезен был в Вильну, занятую теперь французами, в ту же заставу, на которой он выехал четыре дня тому назад.
На другой день императорский камергер, monsieur de Turenne, приехал к Балашеву и передал ему желание императора Наполеона удостоить его аудиенции.
Четыре дня тому назад у того дома, к которому подвезли Балашева, стояли Преображенского полка часовые, теперь же стояли два французских гренадера в раскрытых на груди синих мундирах и в мохнатых шапках, конвой гусаров и улан и блестящая свита адъютантов, пажей и генералов, ожидавших выхода Наполеона вокруг стоявшей у крыльца верховой лошади и его мамелюка Рустава. Наполеон принимал Балашева в том самом доме в Вильве, из которого отправлял его Александр.


Несмотря на привычку Балашева к придворной торжественности, роскошь и пышность двора императора Наполеона поразили его.
Граф Тюрен ввел его в большую приемную, где дожидалось много генералов, камергеров и польских магнатов, из которых многих Балашев видал при дворе русского императора. Дюрок сказал, что император Наполеон примет русского генерала перед своей прогулкой.
После нескольких минут ожидания дежурный камергер вышел в большую приемную и, учтиво поклонившись Балашеву, пригласил его идти за собой.
Балашев вошел в маленькую приемную, из которой была одна дверь в кабинет, в тот самый кабинет, из которого отправлял его русский император. Балашев простоял один минуты две, ожидая. За дверью послышались поспешные шаги. Быстро отворились обе половинки двери, камергер, отворивший, почтительно остановился, ожидая, все затихло, и из кабинета зазвучали другие, твердые, решительные шаги: это был Наполеон. Он только что окончил свой туалет для верховой езды. Он был в синем мундире, раскрытом над белым жилетом, спускавшимся на круглый живот, в белых лосинах, обтягивающих жирные ляжки коротких ног, и в ботфортах. Короткие волоса его, очевидно, только что были причесаны, но одна прядь волос спускалась книзу над серединой широкого лба. Белая пухлая шея его резко выступала из за черного воротника мундира; от него пахло одеколоном. На моложавом полном лице его с выступающим подбородком было выражение милостивого и величественного императорского приветствия.
Он вышел, быстро подрагивая на каждом шагу и откинув несколько назад голову. Вся его потолстевшая, короткая фигура с широкими толстыми плечами и невольно выставленным вперед животом и грудью имела тот представительный, осанистый вид, который имеют в холе живущие сорокалетние люди. Кроме того, видно было, что он в этот день находился в самом хорошем расположении духа.
Он кивнул головою, отвечая на низкий и почтительный поклон Балашева, и, подойдя к нему, тотчас же стал говорить как человек, дорожащий всякой минутой своего времени и не снисходящий до того, чтобы приготавливать свои речи, а уверенный в том, что он всегда скажет хорошо и что нужно сказать.
– Здравствуйте, генерал! – сказал он. – Я получил письмо императора Александра, которое вы доставили, и очень рад вас видеть. – Он взглянул в лицо Балашева своими большими глазами и тотчас же стал смотреть вперед мимо него.
Очевидно было, что его не интересовала нисколько личность Балашева. Видно было, что только то, что происходило в его душе, имело интерес для него. Все, что было вне его, не имело для него значения, потому что все в мире, как ему казалось, зависело только от его воли.
– Я не желаю и не желал войны, – сказал он, – но меня вынудили к ней. Я и теперь (он сказал это слово с ударением) готов принять все объяснения, которые вы можете дать мне. – И он ясно и коротко стал излагать причины своего неудовольствия против русского правительства.
Судя по умеренно спокойному и дружелюбному тону, с которым говорил французский император, Балашев был твердо убежден, что он желает мира и намерен вступить в переговоры.