Культура полей погребальных урн

Культура полей погребальных урн Железный век
Расселение носителей КППУ в 1300—750 годах до н. э.
В составе	Лужицкая, террамар, Пилинская, Кновизская
Локализация	Германия
Датировка	1300 — 750 гг. до н. э.
Носители	кельто-венето-италики
Преемственность:
←Курганных погребений ←Унетицкая культура → Гальштатская→ Культура Голасекка→ Вилланова культура→

Культу́ра поле́й погреба́льных урн (англ. Urnfield culture, нем. Urnenfelderkultur) (1300 — 750 гг. до н. э.) — общее название ряда археологических культур раннего железного века, данное по характерному признаку — могильникам без насыпей, которые содержат преимущественно остатки трупосожжений, обычно с захоронением праха в глиняных сосудах, поставленных на дно могилы.

Культура полей погребальных урн развилась на основе культуры курганных погребений и стала предшественником гальштатской культуры. Преемственность с последней, а также лингвистические сведения указывают на вероятную принадлежность культуры носителям пракельтского языка (и, возможно, других индоевропейских языков).

Символы, обнаруженные на изделиях культуры, частично интерпретированы как числительные (цифры), но пока не расшифрованы до конца.

Культура полей погребений возникла в бронзовом веке и существовала на протяжении длительного времени (свыше 700 лет). Поля распространены по всей Европе. В ранний железный век в могильниках уже начинают встречаться погребения сожжённого праха в ямках без урн и трупоположения.

• C 1300 до 300 года до н. э. от Балтийского побережья до Дуная и от реки Шпрее до Волыни существовала самая древняя из имеющих отношение к континууму культур полей погребений — лужицкая культура.
• Примерно в 1000 г. до н. э. в долинах рек Дунай и Рейн в северо-западной части Швейцарии и Восточной Франции возникли южнонемецкая и порейнская культуры полей погребений. В начале железного века носители этих двух культур проникли далее на территорию Франции, а в 800-700 гг. до н. э. — на Пиренейский полуостров (Каталония, Кастилия), в 900-700 гг. до н. э. появились в Британии. На территории Италии вариантом данной культуры была культура Голасекка.

Хронология

Культура погребальных полей делится на несколько этапов (по Г. Мюллеру-Карпе):

	год до н. э.
Bz D	1300-1200
Ha A1	1200-1100
Ha A2	1100-1000
Ha B1	1000-800
Ha B2	900-800
Ha B3	800-750

Считается, что в некоторых областях, таких как юго-западная Германия, культура Полей Погребальных Урн складывается около 1200 г. до н. э. (начало Ha A), но ещё раньше (на этапе Bz D, в так называемой Ригзее-фазе) уже существуют свидетельства трупосожжений. Поскольку переход от средней бронзы к КППУ был постепенным, остаётся спорным вопрос о датировке появления этой культуры. КППУ как таковая охватывает этапы Гальштат-A и Гальштат-Б (Ha A и Ha B) в системе хронологии П. Райнеке (не следует это путать с Гальштатской культурой, которая соответствует этапам Ha C и Ha D и относится уже к железному веку). Это соответствует периодам III—IV Северной Бронзы в периодизации О. Монтелиуса. Включается ли при этом сюда райнековская «Бронза-Г» (Bz D), зависит от конкретного исследователя и описываемого региона.

Само существование этапа Ha B3 всё ещё представляется спорным, поскольку предположение о его существовании основано только на нескольких женских захоронениях. Как видно уже из самих произвольных 100-летних отрезков, периодизация в высшей степени условна. Фазы основаны на типологических изменениях, но они не были строго одновременными по всему ареалу распространения культуры. В будущем учёные рассчитывают получить больше радиоуглеродных и дендрохронологических данных для уточнения датировки этих периодов.

Происхождение

Согласно современным представлениям, культура зародилась на территории современных Нидерландов. Х. Фоккенс полагает, что распространение культуры было связано не столько с миграцией населения, сколько с общим экономическим кризисом и сменой культурной парадигмы. Распространение КППУ сопровождалось переходом от трупоположения к трупосожжению в тех регионах, где последнее до того не практиковалось.

Культура полей погребальных урн вырастает из предшествующей культуры курганных погребений. Переход совершается постепенно, как в особенностях керамики, так и в похоронных обрядах. В некоторых частях Германии (например, в Вёльферсхаймском пласте) трупосожжение и трупозахоронение существовали параллельно. Некоторые могилы содержат сочетание керамики культуры курганных погребений и мечей культуры полей погребальных урн (Кресброн, район Бодензее) или резной керамики курганной культуры вместе с ранними типами урнопольской (Менген). На севере урнопольская культура утвердилась только в период Ha A2.

16 заколок, найденных в отложении на дне болота в Эльмозене (р-н Бад-Айблинг, Германия) покрывают собой весь хронологический период от Bz D до Ha A. Это демонстрирует, что в ритуалах существовала существенная непрерывность. На Луаре, Сене и Роне, отложения на дне некоторых бродов содержат находки от позднего неолита вплоть до самого урнопольского периода.

Общепринята точка зрения, что обычай кремации пришёл в Центральную Европу с Балкан, где он был широко распространён в восточной части культуры курганных погребений. Примерно в это же время некоторое распространение он получает также в тшинецкой и ранней лужицкой культуре.

Расселение и локальные группы

Урнопольская культура простиралась от западной Венгрии до восточной Франции, от Альп до Северного моря.

Локальные группы, различаемые главным образом по керамике, включают в себя:

• Южнонемецкая урнопольская культура:
  • Нижнемайнско-швабская группа в южном Гессене и Баден-Вюртемберге, включая пласты в Марбурге и Ханау, на нижнем Майне и Фридбергер-Ахе.
  • Рейнско-швейцарская группа в Рейнланд-Пфальце, Швейцарии и восточной Франции, (по-французски сокращённое название этой области — RSFO).
  • Унштрутская группа в Тюрингии, смесь Кновизской культуры с южнонемецкой Урнопольской.
• Порейнская (Нижне-Рейнская) урнопольская культура:
  • Нижняя гессенская группа
  • Северо-нидерландо-вестфальская группа
  • Северо-западная группа в области Дельты Рейна и Мааса
• Среднедунайская урнопольская культура:
  • Велатице-Байердорф в Моравии и Австрии (велатицкая, подольская, байердорфская, штильфридская группы)
  • Добова-Руше
  • Хотин-Вал
  • Чаканская культура в западной Словакии
• Юго-восточная урнопольская культура
  • Гава-голиградская культура
  • Киятицкая культура
  • Культура Сучу-де-Сус
  • Пилинская культура
• Другие культуры, входящие в континуум полей погребальных урн:
  • Кновизская культура в западной и северной Богемии, южной Тюрингии и северо-восточной Баварии
  • Милавичская культура в юго-восточной Богемии
  • Северо-Восточно-Баварская группа, разделяемая на нижнюю (Баварскую) и верхнюю (Пфальцевскую) группы

Иногда распространение артефактов, относящихся к этим группам, демонстрирует чёткие и непрерывные границы, которые могут разделять социальные структуры, такие как племена. Типажи изделий из металла как правило распространены по гораздо более широким пространствам, чем из керамики, и не укладываются в эти границы. Вероятно, они производились в немногочисленных специальных мастерских, обслуживавших знать на больших пространствах.

Значительные некрополи во Франции находятся в Шатенэ и Лингольсхайме (Эльзас). Своеобразное земляное сооружение Голоринг было сооружено в Волькене под Кобленцем в Германии.

Связанные культуры

Восточноевропейская Лужицкая культура во многих чертах родственна культуре Полей Погребальных Урн, но продолжается и в Железном веке без существенных изменений.

Пилиневская культура в северной Венгрии и Словакии вырастает из культуры Курганных Погребений, но также применяет и захоронения в урнах. В керамике прослеживаются тесные связи с культурой Гава, но на поздних этапах обнаружено сильно влияние Лужицкой культуры. С XI по VIII столетие до н. э. поля с урнами встречаются во Франции (Лангедок). Изменения в погребальном обряде скорее всего вызваны влиянием тенденций на востоке.

Этническая принадлежность

Ввиду отсутствия письменных источников, язык носителей Урнопольской культуры неизвестен. Если в 1960-е гг. ряд исследователей, напр., Ян Филип, отождествляли данную культуру с протокельтами на том основании, что в местах её распространения в исторический период нередко локализовывались кельтоязычные народы. Также известно, что примерно в IX веке до н. э. в северо-восточную Испанию проникают некоторые элементы Урнопольской культуры, в частности характерный погребальный обряд, что однако, не затрагивает основы местной Иберийской культуры, это явление отождествляют с первой волной расселения кельтов, которые, действительно, достоверно появляются в регионе в течение нескольких последующих веков. И в целом, конфигурация ареала распространения данной культуры примерно соответствует основным районам, откуда спустя несколько веков будет осуществляться кельтская экспансия, задокументированная во многих источниках.

Уже в 1970-е гг. этот взгляд подвергся критике. Хавьер де Ос указывал, что урнопольская культура оказала влияние на ряд очевидно некельтских (реты, иберы) народов, либо таких, чья кельтоязычность не доказана однозначно (лигуры). С его точки зрения, урнопольская культура была конгломератом народов, среди которых кельты могли играть определённую активную роль, но не более. Наследующая большинство черт культуры Погребальных Урн Гальштатская культура связывается с кельтами уже с большей вероятностью. С другой стороны, ряд кельтоязычных народов (ирландцы) не могут быть выведены ни от урнопольской культуры, ни от гальштатской.

Наконец, представляется равно вероятным и то, что распространение полей погребений не является результатом экспансии какого-нибудь одного народа или генетически связанных народов, а главный типологический признак — погребальный обряд — был принят этнически разными группами населения Европы независимо. Поскольку мы не обладаем в настоящее время достоверными сведениями о ходе и продолжительности этногенеза кельтов и других народов древних эпох, и общность материальной культуры не всегда означает прямую привязку к социальным и политическим единицам, этот вопрос остаётся дискуссионным.

Генетика

Анализ останков носителей культуры полей погребальных урн показал наличие 1 случая Y-хромосомной гаплогруппы R1b (пещера Лихтенштейн), 5 случаев I2a2b (пещера Лихтенштейн), 1 случай R1a (№ I0099, Хальберштадт, лужицкая) и 2 случая предположительно гаплогруппы R1a1 (пещера Лихтенштейн).

Теория волны переселений

Широкое распространение в урнопольской культуре кладов (схронов), а также укреплённых поселений (городищ) рассматривается некоторыми учёными как свидетельство широкомасштабных боевых действий и потрясений. В письменных источниках зафиксировано несколько крахов и потрясений, приходящихся на времена, близкие к появлению Урнополья, имевших место в регионе восточного Средиземноморья, Анатолии и Леванта:

• конец Микенской культуры, относимый к условной дате около 1200 до н. э.
• разрушение Трои VI около 1200 до н. э.
• сражения Рамзеса III с «народами моря», 1195—1190 до н. э.
• конец Хеттской империи 1180 до н. э.
• поселение филистимлян в Палестине около 1170 до н. э.

Некоторые учёные, в их числе Вольфганг Киммиг и П. Бош-Гимпера, выдвигают идею волны переселений, охватившей всю Европу. Так называемое дорийское вторжение в Грецию также вписывается в этот контекст. Однако улучшенные методы датировки показали, что эти события не так тесно связаны, как когда-то считалось. Это и ещё некоторые более поздние свидетельства дают основания предполагать, что дорийцы скорее пришли около 1100 до н. э. на пустеющие после упадка Микен земли, чем стали первопричиной этого упадка.

Исследователь Роберт Дрюс, пересмотрев и отвергнув гипотезу о переселениях, предположил, что наблюдаемые культурные ассоциации частично могут быть объяснены просто как результат появления и распространения нового способа ведения боя, основанного на вооружённых рубящими мечами группах пехоты, заменивших колесницы. Дрюс предполагает, что политическая нестабильность, вызванная появлением этого вида войск в централизованных государствах, основу армий которых прежде составляли боевые колесницы (марьянну (англ.)), привела к падению династий и целых государств.

Селения

Количество селений резко возрастает в сравнение с предыдущей, Курганной культурой. К сожалению, лишь несколько из них были как следует раскопаны. Для Урнопольской культуры типичны укреплённые селения, часто на вершинах холмов и в излучинах рек. Они основательно укреплялись валами, сложенными из камней или брёвен. Раскопки поселений на открытой местности редки, но и там обычно всегда есть по 3-4 больших построенных впритык дома с деревянными башнями и со стеной или с обмазанным глиной плетнём. Также известны землянки, но они, скорее всего, использовались как погреба.

Поселения на открытой местности

Дома имели один или два свода. Некоторые были совсем небольшими, 4,5×5 м, как найденные у горы Рундер Берг в Швабском Альбе (Бад-Урах, Германия), 5-8 м длиной, как в южнонемецком Кюнциге, иные же достигали до 20 м в длину. Конструктивно они представляли собой плетнёвые мазанки на каркасе из столбов. Например, в древнем селении вблизи деревни Велатице (Южноморавского края Чехии было раскопано 44 такие постройки.

В Кновизской культуре известны больши́е колоколовидные амба́рные я́мы. Например, в раскопанном древнем селении вблизи деревни Радонице Хомутовского района Чехии их было больше ста. Они использовались, вероятнее всего, для хранения зерна, и их количество свидетельствует, что хле́ба выращивалось и хранилось в избытке.

Свайные жилища

На озёрах южной Германии и Швейцарии сооружалось много свайных жилищ. Они состоят из простых однокомнатных мазанок или срубов. Поселение в Цуге (Швейцария) было уничтожено огнём и проливает свет на многие аспекты материальной культуры и организации поселений того времени. Там также было сделано много дендро-датировок.

Артефакты

Керамика

Керамика обычно хорошего качества, с гладкой поверхностью и обычно острым килевидным профилем. Полагают, что некоторые формы имитируют металлические прототипы. Округлые конические сосуды с цилиндрическими горлышками особенно характерны. Присутствует некая незначительная декорация, но большая часть поверхности обычно оставлялась гладкой. Обычен узор из желобков. В свайных жилищах в Швейцарии гравировка иногда была инкрустирована станиолью. Уже применялись печи для обжига (Эльхингер Кройц, Бавария), о чём свидетельствуют и ровные поверхности стенок сосудов.

Другие сосуды включают кубки из кованой бронзы с клёпаными ручками (Енишовицкий тип) и большие котлы с некими приспособлениями (возможно для переноса). Деревянные сосуды также дошли до наших дней, но лишь в нескольких экземплярах: они оказались «законсервироваными» под водой, как образец из Auvernier (Neuchâtel), но могли быть распространены очень широко.

Клады

Клады очень характерны для Урнопольской культуры. Обычай угасает в конце Бронзового века. Они очень часто закладывались в реках и таких влажных местах, как болота. Поскольку такие места часто были совершенно недоступными, вероятнее всего, они представляют собой дары божествам. Другие клады содержат сломанные или бракованные изделия, которые, скорее всего, были бронзовым ломом для дальнейшей переплавки кузнецами. Поскольку поздние урнопольские клады часто содержат такой же набор предметов, что и ранние, некоторые учёные интерпретируют устройство таких схронов как способ обеспечить себе снаряжение в загробном мире. На реке Триё во французском департаменте Кот-д’Армор целые мечи были найдены вместе с многочисленными рогами красного оленя, что, вероятно, могло иметь какой-то религиозный символизм.

Железо

Погребальные обычаи

Могилы

В предшествующий Курганный период были характерны коллективные захоронения под насыпными курганами, по крайней мере, для знатных или важных представителей. В наступившую же Урнопольскую эпоху преимущественно стали хоронить поодиночке, хотя иногда продолжали делать и курганы.

На ранних этапах Урнопольского периода выкапывались могилы в форме человека, иногда с выложенным камнями дном, на который клались кремированные останки усопшего. Лишь позднее стало общепринятым помещение праха в урны. Некоторые исследователи высказывают предположения, что этот переход мог быть отражением коренных изменений в мифах людей той эпохи и/или их представлениях о земной и загробной жизни.

Размер полей погребений бывает различным: в Баварии они могут содержать до сотни могил, в то время как в крупнейшем некрополе в Баден-Вюртемберге в Даутмергене их всего 30. Покойные возлагались на погребальные костры в своих личных украшениях, на многих из которых остались следы огня, а иногда даже и следы принесённой в жертву пищи. Зачастую в захоронении находят неполные скелеты, однако останки после кремирования значительно крупнее, чем в римский период, что свидетельствует о том, что использовалось меньше древесины. Большинство погребальных полей-некрополей были покинуты с концом бронзового века, лишь в Порейнском ареале они продолжали использоваться ещё в начале века железного (Ha C, а иногда даже и Ha D).

Кремированные кости могли просто быть помещены в ямы. Иногда тесное скопление костей свидетельствует о том, что они были положены или завёрнуты в какой-то органический материал, потом истлевший, а иногда кости в могилу были просто брошены. Если кости были помещены в урну, они часто покрывались плоской чашей или камнем. В особом типе захоронений (так называемые колоколовидные могилы) урны целиком покрыты перевёрнутыми сосудами большего размера. Поскольку могилы редко накладываются, возможно, их отмечали деревянными столбами или камнями. Захоронения, размеченные камнями, типичны для Унштрутской группы.

См. также

• Докельтское население Западной Европы
• Пещера Лихтенштейн — археологический памятник позднего бронзового века, скелеты из которого подверглись исследованию древней ДНК
• Символы культуры полей погребальных урн
• Золотая шляпа
• Солнечный крест
• Мюллер-Карпе, Герман

Литература

• J. M. Coles/A. F. Harding, The Bronze Age in Europe (London 1979).
• G. Weber, Händler, Kieger, Bronzegießer (Kassel 1992).
• Ute Seidel, Bronzezeit. Württembergisches Landesmuseum Stuttgart (Stuttgart 1995).
• Konrad Jażdżewski, Urgeschichte Mitteleuropas (Wrocław 1984).
• Association Abbaye de Daoulas (eds.), Avant les Celtes. L’Europe a l’age du Bronze (Daoulas 1988).

Ссылки

• [www.bronzezeit-online.de Allgemeine Seite zur Forschungen über die Bronzezeit]
• [www.landschaftsmuseum.de/Seiten/Lexikon/Urnenfelderzeit.htm Zur Urnenfelderkultur in Oberfranken (Landschaftsmuseum Obermain)]
• [www.ingolstadt.de/stadtmuseum/scheuerer/arch/bz-uk.htm Allgemeine Informationen des Stadtmuseums Ingolstadt zur späten Bronzezeit und Urnenfelderkultur]

Отрывок, характеризующий Культура полей погребальных урн

– Я не знаю, что со мной нынче. Не слушайте меня, забудьте, что я вам сказала.
Вся веселость Пьера исчезла. Он озабоченно расспрашивал княжну, просил ее высказать всё, поверить ему свое горе; но она только повторила, что просит его забыть то, что она сказала, что она не помнит, что она сказала, и что у нее нет горя, кроме того, которое он знает – горя о том, что женитьба князя Андрея угрожает поссорить отца с сыном.
– Слышали ли вы про Ростовых? – спросила она, чтобы переменить разговор. – Мне говорили, что они скоро будут. Andre я тоже жду каждый день. Я бы желала, чтоб они увиделись здесь.
– А как он смотрит теперь на это дело? – спросил Пьер, под он разумея старого князя. Княжна Марья покачала головой.
– Но что же делать? До года остается только несколько месяцев. И это не может быть. Я бы только желала избавить брата от первых минут. Я желала бы, чтобы они скорее приехали. Я надеюсь сойтись с нею. Вы их давно знаете, – сказала княжна Марья, – скажите мне, положа руку на сердце, всю истинную правду, что это за девушка и как вы находите ее? Но всю правду; потому что, вы понимаете, Андрей так много рискует, делая это против воли отца, что я бы желала знать…
Неясный инстинкт сказал Пьеру, что в этих оговорках и повторяемых просьбах сказать всю правду, выражалось недоброжелательство княжны Марьи к своей будущей невестке, что ей хотелось, чтобы Пьер не одобрил выбора князя Андрея; но Пьер сказал то, что он скорее чувствовал, чем думал.
– Я не знаю, как отвечать на ваш вопрос, – сказал он, покраснев, сам не зная от чего. – Я решительно не знаю, что это за девушка; я никак не могу анализировать ее. Она обворожительна. А отчего, я не знаю: вот всё, что можно про нее сказать. – Княжна Марья вздохнула и выражение ее лица сказало: «Да, я этого ожидала и боялась».
– Умна она? – спросила княжна Марья. Пьер задумался.
– Я думаю нет, – сказал он, – а впрочем да. Она не удостоивает быть умной… Да нет, она обворожительна, и больше ничего. – Княжна Марья опять неодобрительно покачала головой.
– Ах, я так желаю любить ее! Вы ей это скажите, ежели увидите ее прежде меня.
– Я слышал, что они на днях будут, – сказал Пьер.
Княжна Марья сообщила Пьеру свой план о том, как она, только что приедут Ростовы, сблизится с будущей невесткой и постарается приучить к ней старого князя.


Женитьба на богатой невесте в Петербурге не удалась Борису и он с этой же целью приехал в Москву. В Москве Борис находился в нерешительности между двумя самыми богатыми невестами – Жюли и княжной Марьей. Хотя княжна Марья, несмотря на свою некрасивость, и казалась ему привлекательнее Жюли, ему почему то неловко было ухаживать за Болконской. В последнее свое свиданье с ней, в именины старого князя, на все его попытки заговорить с ней о чувствах, она отвечала ему невпопад и очевидно не слушала его.
Жюли, напротив, хотя и особенным, одной ей свойственным способом, но охотно принимала его ухаживанье.
Жюли было 27 лет. После смерти своих братьев, она стала очень богата. Она была теперь совершенно некрасива; но думала, что она не только так же хороша, но еще гораздо больше привлекательна, чем была прежде. В этом заблуждении поддерживало ее то, что во первых она стала очень богатой невестой, а во вторых то, что чем старее она становилась, тем она была безопаснее для мужчин, тем свободнее было мужчинам обращаться с нею и, не принимая на себя никаких обязательств, пользоваться ее ужинами, вечерами и оживленным обществом, собиравшимся у нее. Мужчина, который десять лет назад побоялся бы ездить каждый день в дом, где была 17 ти летняя барышня, чтобы не компрометировать ее и не связать себя, теперь ездил к ней смело каждый день и обращался с ней не как с барышней невестой, а как с знакомой, не имеющей пола.
Дом Карагиных был в эту зиму в Москве самым приятным и гостеприимным домом. Кроме званых вечеров и обедов, каждый день у Карагиных собиралось большое общество, в особенности мужчин, ужинающих в 12 м часу ночи и засиживающихся до 3 го часу. Не было бала, гулянья, театра, который бы пропускала Жюли. Туалеты ее были всегда самые модные. Но, несмотря на это, Жюли казалась разочарована во всем, говорила всякому, что она не верит ни в дружбу, ни в любовь, ни в какие радости жизни, и ожидает успокоения только там . Она усвоила себе тон девушки, понесшей великое разочарованье, девушки, как будто потерявшей любимого человека или жестоко обманутой им. Хотя ничего подобного с ней не случилось, на нее смотрели, как на такую, и сама она даже верила, что она много пострадала в жизни. Эта меланхолия, не мешавшая ей веселиться, не мешала бывавшим у нее молодым людям приятно проводить время. Каждый гость, приезжая к ним, отдавал свой долг меланхолическому настроению хозяйки и потом занимался и светскими разговорами, и танцами, и умственными играми, и турнирами буриме, которые были в моде у Карагиных. Только некоторые молодые люди, в числе которых был и Борис, более углублялись в меланхолическое настроение Жюли, и с этими молодыми людьми она имела более продолжительные и уединенные разговоры о тщете всего мирского, и им открывала свои альбомы, исписанные грустными изображениями, изречениями и стихами.
Жюли была особенно ласкова к Борису: жалела о его раннем разочаровании в жизни, предлагала ему те утешения дружбы, которые она могла предложить, сама так много пострадав в жизни, и открыла ему свой альбом. Борис нарисовал ей в альбом два дерева и написал: Arbres rustiques, vos sombres rameaux secouent sur moi les tenebres et la melancolie. [Сельские деревья, ваши темные сучья стряхивают на меня мрак и меланхолию.]
В другом месте он нарисовал гробницу и написал:
«La mort est secourable et la mort est tranquille
«Ah! contre les douleurs il n'y a pas d'autre asile».
[Смерть спасительна и смерть спокойна;
О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.


Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
Она держалась всё так же прямо, говорила также прямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицам в городе.
Она еще не ложилась, когда приехали Ростовы, и в передней завизжала дверь на блоке, пропуская входивших с холода Ростовых и их прислугу. Марья Дмитриевна, с очками спущенными на нос, закинув назад голову, стояла в дверях залы и с строгим, сердитым видом смотрела на входящих. Можно бы было подумать, что она озлоблена против приезжих и сейчас выгонит их, ежели бы она не отдавала в это время заботливых приказаний людям о том, как разместить гостей и их вещи.
– Графские? – сюда неси, говорила она, указывая на чемоданы и ни с кем не здороваясь. – Барышни, сюда налево. Ну, вы что лебезите! – крикнула она на девок. – Самовар чтобы согреть! – Пополнела, похорошела, – проговорила она, притянув к себе за капор разрумянившуюся с мороза Наташу. – Фу, холодная! Да раздевайся же скорее, – крикнула она на графа, хотевшего подойти к ее руке. – Замерз, небось. Рому к чаю подать! Сонюшка, bonjour, – сказала она Соне, этим французским приветствием оттеняя свое слегка презрительное и ласковое отношение к Соне.
Когда все, раздевшись и оправившись с дороги, пришли к чаю, Марья Дмитриевна по порядку перецеловала всех.
– Душой рада, что приехали и что у меня остановились, – говорила она. – Давно пора, – сказала она, значительно взглянув на Наташу… – старик здесь и сына ждут со дня на день. Надо, надо с ним познакомиться. Ну да об этом после поговорим, – прибавила она, оглянув Соню взглядом, показывавшим, что она при ней не желает говорить об этом. – Теперь слушай, – обратилась она к графу, – завтра что же тебе надо? За кем пошлешь? Шиншина? – она загнула один палец; – плаксу Анну Михайловну? – два. Она здесь с сыном. Женится сын то! Потом Безухова чтоль? И он здесь с женой. Он от нее убежал, а она за ним прискакала. Он обедал у меня в середу. Ну, а их – она указала на барышень – завтра свожу к Иверской, а потом и к Обер Шельме заедем. Ведь, небось, всё новое делать будете? С меня не берите, нынче рукава, вот что! Намедни княжна Ирина Васильевна молодая ко мне приехала: страх глядеть, точно два боченка на руки надела. Ведь нынче, что день – новая мода. Да у тебя то у самого какие дела? – обратилась она строго к графу.
– Всё вдруг подошло, – отвечал граф. – Тряпки покупать, а тут еще покупатель на подмосковную и на дом. Уж ежели милость ваша будет, я времечко выберу, съезжу в Маринское на денек, вам девчат моих прикину.
– Хорошо, хорошо, у меня целы будут. У меня как в Опекунском совете. Я их и вывезу куда надо, и побраню, и поласкаю, – сказала Марья Дмитриевна, дотрогиваясь большой рукой до щеки любимицы и крестницы своей Наташи.
На другой день утром Марья Дмитриевна свозила барышень к Иверской и к m me Обер Шальме, которая так боялась Марьи Дмитриевны, что всегда в убыток уступала ей наряды, только бы поскорее выжить ее от себя. Марья Дмитриевна заказала почти всё приданое. Вернувшись она выгнала всех кроме Наташи из комнаты и подозвала свою любимицу к своему креслу.
– Ну теперь поговорим. Поздравляю тебя с женишком. Подцепила молодца! Я рада за тебя; и его с таких лет знаю (она указала на аршин от земли). – Наташа радостно краснела. – Я его люблю и всю семью его. Теперь слушай. Ты ведь знаешь, старик князь Николай очень не желал, чтоб сын женился. Нравный старик! Оно, разумеется, князь Андрей не дитя, и без него обойдется, да против воли в семью входить нехорошо. Надо мирно, любовно. Ты умница, сумеешь обойтись как надо. Ты добренько и умненько обойдись. Вот всё и хорошо будет.
Наташа молчала, как думала Марья Дмитриевна от застенчивости, но в сущности Наташе было неприятно, что вмешивались в ее дело любви князя Андрея, которое представлялось ей таким особенным от всех людских дел, что никто, по ее понятиям, не мог понимать его. Она любила и знала одного князя Андрея, он любил ее и должен был приехать на днях и взять ее. Больше ей ничего не нужно было.
– Ты видишь ли, я его давно знаю, и Машеньку, твою золовку, люблю. Золовки – колотовки, ну а уж эта мухи не обидит. Она меня просила ее с тобой свести. Ты завтра с отцом к ней поедешь, да приласкайся хорошенько: ты моложе ее. Как твой то приедет, а уж ты и с сестрой и с отцом знакома, и тебя полюбили. Так или нет? Ведь лучше будет?
– Лучше, – неохотно отвечала Наташа.


На другой день, по совету Марьи Дмитриевны, граф Илья Андреич поехал с Наташей к князю Николаю Андреичу. Граф с невеселым духом собирался на этот визит: в душе ему было страшно. Последнее свидание во время ополчения, когда граф в ответ на свое приглашение к обеду выслушал горячий выговор за недоставление людей, было памятно графу Илье Андреичу. Наташа, одевшись в свое лучшее платье, была напротив в самом веселом расположении духа. «Не может быть, чтобы они не полюбили меня, думала она: меня все всегда любили. И я так готова сделать для них всё, что они пожелают, так готова полюбить его – за то, что он отец, а ее за то, что она сестра, что не за что им не полюбить меня!»
Они подъехали к старому, мрачному дому на Вздвиженке и вошли в сени.
– Ну, Господи благослови, – проговорил граф, полу шутя, полу серьезно; но Наташа заметила, что отец ее заторопился, входя в переднюю, и робко, тихо спросил, дома ли князь и княжна. После доклада о их приезде между прислугой князя произошло смятение. Лакей, побежавший докладывать о них, был остановлен другим лакеем в зале и они шептали о чем то. В залу выбежала горничная девушка, и торопливо тоже говорила что то, упоминая о княжне. Наконец один старый, с сердитым видом лакей вышел и доложил Ростовым, что князь принять не может, а княжна просит к себе. Первая навстречу гостям вышла m lle Bourienne. Она особенно учтиво встретила отца с дочерью и проводила их к княжне. Княжна с взволнованным, испуганным и покрытым красными пятнами лицом выбежала, тяжело ступая, навстречу к гостям, и тщетно пытаясь казаться свободной и радушной. Наташа с первого взгляда не понравилась княжне Марье. Она ей показалась слишком нарядной, легкомысленно веселой и тщеславной. Княжна Марья не знала, что прежде, чем она увидала свою будущую невестку, она уже была дурно расположена к ней по невольной зависти к ее красоте, молодости и счастию и по ревности к любви своего брата. Кроме этого непреодолимого чувства антипатии к ней, княжна Марья в эту минуту была взволнована еще тем, что при докладе о приезде Ростовых, князь закричал, что ему их не нужно, что пусть княжна Марья принимает, если хочет, а чтоб к нему их не пускали. Княжна Марья решилась принять Ростовых, но всякую минуту боялась, как бы князь не сделал какую нибудь выходку, так как он казался очень взволнованным приездом Ростовых.
– Ну вот, я вам, княжна милая, привез мою певунью, – сказал граф, расшаркиваясь и беспокойно оглядываясь, как будто он боялся, не взойдет ли старый князь. – Уж как я рад, что вы познакомились… Жаль, жаль, что князь всё нездоров, – и сказав еще несколько общих фраз он встал. – Ежели позволите, княжна, на четверть часика вам прикинуть мою Наташу, я бы съездил, тут два шага, на Собачью Площадку, к Анне Семеновне, и заеду за ней.
Илья Андреич придумал эту дипломатическую хитрость для того, чтобы дать простор будущей золовке объясниться с своей невесткой (как он сказал это после дочери) и еще для того, чтобы избежать возможности встречи с князем, которого он боялся. Он не сказал этого дочери, но Наташа поняла этот страх и беспокойство своего отца и почувствовала себя оскорбленною. Она покраснела за своего отца, еще более рассердилась за то, что покраснела и смелым, вызывающим взглядом, говорившим про то, что она никого не боится, взглянула на княжну. Княжна сказала графу, что очень рада и просит его только пробыть подольше у Анны Семеновны, и Илья Андреич уехал.