Культурно-историческая психология

Культурно-историческая психология (КИ-психология) — направление в психологических исследованиях, заложенное Львом Выготским в конце 1920-х годов и развиваемое его учениками и последователями как в России, так и во всём мире.

Несмотря на то, что обозначение «культурно-историческая теория» (или «культурно-историческая школа») никогда не встречалось в текстах самого Выготского, а было введено в обращение в критических работах 1930-х годов с обвинительной и разоблачительной целью, это название впоследствии прижилось и среди ряда научных деятелей, позиционировавших себя последователями Выготского, и получило распространение в первую очередь в их публикациях. Дальнейшее распространение в странах Северной Америки и Западной Европы выражение «культурно-историческая теория» получило в составе английской фразы «культурно-историческая теория деятельности» (cultural-historical activity theory, CHAT), ближайшим аналогом которой в русскоязычной традиции является выражение «школа Выготского-Леонтьева-Лурии», однако допущение о существовании такого научного направления подвергается значительной критике в целом ряде публикаций. Серия исследований последних десятилетий указывает на многочисленные проблемы также и в западной «выготскианской» традиции.

Представители «культурно-исторической психологии» постулируют принципиально неадаптивный характер и механизмы развития психических процессов. Декларируя изучение сознания человека основной проблемой психологического исследования, культурно-историческая психология, по оригинальному замыслу Выготского, изучает роль опосредования (опосредствование, mediation) и культурных медиаторов, таких как знак и слово, в развитии высших психических функций человека, личности в её «вершинных» (Выготский) проявлениях. По положению дел на начало XXI века, оригинальный замысел Выготского так и не был реализован, а интегративная «вершинная психология» человека в его социо-биологическом развитии так и не была построена.

См. также

• Круг Выготского

Ссылки

• [psyjournals.ru/kip/index.shtml Культурно-историческая психология] — международный научный журнал
• Психологический журнал Международного университета природы, общества и человека «Дубна» (aka PsyAnima, Dubna Psychological Journal)
• Yasnitsky, A., van der Veer, R., & Ferrari, M. (Eds.) (2014). [www.cambridge.org/ca/academic/subjects/psychology/developmental-psychology/cambridge-handbook-cultural-historical-psychology The Cambridge Handbook of Cultural-Historical Psychology]. Cambridge: Cambridge University Press

Отрывок, характеризующий Культурно-историческая психология

– Ах, какая я свинья, однако, что я ни разу не писал и так напугал их. Ах, какая я свинья, – повторил он, вдруг покраснев. – Что же, пошли за вином Гаврилу! Ну, ладно, хватим! – сказал он…
В письмах родных было вложено еще рекомендательное письмо к князю Багратиону, которое, по совету Анны Михайловны, через знакомых достала старая графиня и посылала сыну, прося его снести по назначению и им воспользоваться.
– Вот глупости! Очень мне нужно, – сказал Ростов, бросая письмо под стол.
– Зачем ты это бросил? – спросил Борис.
– Письмо какое то рекомендательное, чорта ли мне в письме!
– Как чорта ли в письме? – поднимая и читая надпись, сказал Борис. – Письмо это очень нужное для тебя.
– Мне ничего не нужно, и я в адъютанты ни к кому не пойду.
– Отчего же? – спросил Борис.
– Лакейская должность!
– Ты всё такой же мечтатель, я вижу, – покачивая головой, сказал Борис.
– А ты всё такой же дипломат. Ну, да не в том дело… Ну, ты что? – спросил Ростов.
– Да вот, как видишь. До сих пор всё хорошо; но признаюсь, желал бы я очень попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте.
– Зачем?
– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.
Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.
– Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех . Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и «Арнауты», и черти, и в Сибирь, – говорил Берг, проницательно улыбаясь. – Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? «Что, ты немой, что ли?» он закричал. Я всё молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так то, граф, – говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.