Культ личности в КНДР

С момента образования КНДР ею бессменно руководил Ким Ир Сен, вокруг которого установился обширный культ личности, аналогичный культу личности Сталина в СССР, Мао Цзэдуна в Китае и Гейдара Алиева в Азербайджане . Даже после смерти Ким Ир Сена его культ личности продолжил существовать, но к нему добавился и культ личности его сына Ким Чен Ира, возглавившего страну после смерти отца. Существующий в стране культ личности отца и сына придаёт обоим полубожественный статус.

История

Культ личности Ким Ир Сена

Культ личности Ким Ир Сена в КНДР начал оформляться на очень ранней стадии. Основанный в 1946 году в Пхеньяне университет был назван в честь будущего руководителя страны, с 1946-1947 гг. во время официальных мероприятий портреты Ким Ир Сена вывешивались наряду с портретами Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина; в декабре 1949 года в стране появилась первая статуя Ким Ир Сена. Начиная с 1960-х гг. культ личности Ким Ир Сена начал приобретать невиданные формы. 15 апреля 1972 года широко было отмечено его 60-летие и с этого времени с особой силой началось восхваление северокорейского вождя. По случаю юбилея в стране была учреждена высшая государственная награда — Орден Ким Ир Сена. 27 декабря того же года в стране была принята новая конституция, преамбула которой описывает заслуги и качества Ким Ир Сена. Он назван основателем КНДР, солнцем нации, светочем объединения родины, который «имеет немеркнущие заслуги в деле осуществления самостоятельности человечества». Конституция также гласит, что «Товарищ Ким Ир Сен был гением идей, теории и практики руководства, был всепобеждающим стальным полководцем, великим революционером, политическим деятелем и человеком с большой буквы». В 1978 году появилась первая купюра с изображением Ким Ир Сена. Впоследствии вышли банкноты серий 1992, 1998 и 2002 гг., где на лицевой стороне купюр номиналом 100, 1000 и 5000 вон был помещён портрет Ким Ир Сена, а на обратной стороне изображение его родного дома.

В 1982 году в честь 70-летия Ким Ир Сена в Пхеньяне был воздвигнут монумент идей Чучхе, символизирующей северокорейскую идеологию, провозглашённую северокорейским вождём. В том же году была построена Триумфальная арка, на барельефе которой высечена «Песня о полководце Ким Ир Сене».

Ким Ир Сен скончался 8 июля 1994 года, что вызвало всеобщее горе. Великого вождя похоронили в его резиденции Кымсусан, переоборудованной в мавзолей, а в КНДР был объявлен трёхлетний траур. По сообщениям газеты «Нодон синмун» с 8 июля по 8 декабря 1994 г. на холм Мансудэ поднялось 23,3 млн человек, чтобы выразить свою скорбь. Постановлением от 8 июля 1997 года в стране был принят календарь чучхе, а начало летоисчисления стало вестись от рождения Ким Ир Сена (15 апреля 1912 г.). Одновременно дата рождения северокорейского вождя 15 апреля стало отмечаться в качестве праздника под названием «День Солнца». 5 сентября следующего года Верховное народное собрание КНДР утвердило поправки в Конституцию, упразднив пост Президента КНДР (который был вакантен с момента смерти Ким Ир Сена) и провозгласив его «Вечным Президентом КНДР».

Культ личности Ким Чен Ира

См. также: Список титулов Ким Чен Ира

Несмотря на смерть Ким Ир Сена, в стране продолжалась политика прославления и обожествления его личности, но теперь к нему добавился и культ личности его сына Ким Чен Ира, возглавившего государство после смерти отца. С 1980-х гг. биография Ким Чен Ира, как и биография его отца, стала официальным предметом для изучения в школах. Официальная биография гласит, что Ким Чен Ир родился в бревенчатой хижине в лагере корейских партизан на самой высокой в стране горе Пэктусан, причём небо осветилось двойной радугой и яркой звездой (по неофициальным данным, он родился в СССР, в Хабаровском крае, куда Ким Ир Сен бежал от японских оккупантов). Пик Чансубон, у которого был разбит лагерь, переименовали в Чонильбон («Пик Чен Ира»), ему посвящают стихи и песни.

День рождения Ким Чен Ира, как и день рождения его отца, стал также государственным праздником в КНДР, получивший название Благоприятный праздник 16 февраля, День рождения любимого руководителя Ким Чен Ира. Он стал отмечаться с 1974 года, а в 1982 году 16 февраля стало официальным выходным днём. Одной из самых распространённых песен, провозглашавшей добродетели и таланты Ким Чен Ира, является «Нет родины без тебя!», мелодия которой почти стала вторым государственным гимном КНДР.

В 2009 году в результате деноминации северокорейской воны появилась купюра номиналом 2000 вон с изображением хижины на горе Пэктусан, в которой, согласно официальной биографии, родился Ким Чен Ир, а на банкноте номиналом 1000 вон — место рождения его матери Ким Чен Сук в Хверёне (портрет отца остался на купюре достоинством 5000 вон).

Ким Чен Ир скончался 17 декабря 2011 года, но объявлено об этом было спустя два дня. Его смерть, как и смерть его отца, вызвало всеобщее горе. Информационные агентства КНДР передавали, что вместе со всем народом скорбила и сама природа, причём «смерть товарища Кима вызвала снежную бурю, а ледник недалеко от места его рождения на горе Пэктусан треснул» и «даже журавль скорбел об утрате Ким Чен Ира, прилетев из Маньчжурии в самые холода».

В том же месяце он в четвёртый раз был удостоен звания Герой КНДР (посмертно), а 14 февраля 2012 года ему было посмертно присвоено звание генералиссимуса.

Проявление обоих культов личности

Внешние видеофайлы
	[www.youtube.com/watch?v=y9iYsttyzVk Детская пионерская песня в честь Ким Ир Сена]
	[www.youtube.com/watch?v=Cfg3EgKaOgY Песня "Нет родины без тебя" о добродетелях и талантах Ким Чен Ира]
	[youtube.com/watch?v=a3DkQ-w3dFs Реакция северокорейского общества на смерть Ким Ир Сена]
	[www.youtube.com/watch?v=VQ6Db1dtxnk Реакция северокорейского общества на смерть Ким Чен Ира]

В Северной Корее более 500 памятников Ким Ир Сену. Его именем названы главный университет, социалистическая молодёжная лига, мост, площадь и футбольный стадион в Пхеньяне. Все места, где побывал Ким Ир Сен, отмечены специальными мемориальными досками, и даже скамейка, на которую он как-то присел в парке, тщательно оберегается. В феврале 2012 года в Пхеньяне были открыты две шестиметровые статуи, изображающие Ким Ир Сена и Ким Чен Ира верхом на конях. Портреты Ким Ир Сена и Ким Чен Ира висят на жилых домах, перед входами в магазины и даже в вагонах метро. Газетные публикации активно цитируют их работы. Изучение биографии Ким Ир Сена начинается в детском саду, продолжается в школах и вузах. Красочно это описано А. Н. Ланьковым:

Изучение биографии Ким Ир Сена начинается уже в детском саду. Мне несколько раз приходилось бывать в «образцово-показательных» детских учреждениях и видеть, как на практике осуществляется постижение этой науки. Зрелище это, надо сказать, достаточно впечатляющее. В каждом детском саду есть специальная комната, в самом центре которой — большой макет Мангёндэ (родной деревни Ким Ир Сена), на стене — картинки о детстве «Вождя-Отца» и его традиционный портрет. Все дети и воспитательница перед началом занятий трижды в пояс кланяются портрету, повторяя при этом нараспев: «Спасибо, Маршал-Отец!». После совершения этого обряда начинается сам урок. Воспитательница по очереди вызывает детей и те, показывая на макете указкой, тонюсенькими детскими голосами, но забавно пытаясь подражать «взрослой» интонации и жестам, начинают рассказывать: «Вот здесь Отец-Маршал играл в войну, готовясь к борьбе с японскими империалистами» или же «Вот здесь Отец-Маршал вместе с господином Ким Хён Чжиком (отец Ким Ир Сена) закалял себя, занимаясь спортом». Малыши пытаются говорить тем же патетическим тоном, какой они обычно слышат по радио и телевидению, так же угрожающе или восторженно размахивать руками, но у них ничего не получается: язычок заплетается, жесты же странно напоминают движения заводных игрушек, так что без улыбки смотреть на них невозможно. После еды все малыши также должны хором благодарить Ким Ир Сена за заботу о них.

Когда малыш переходит из детского сада в начальную школу, он снова начинает изучать «историю Великого Вождя», по следующему кругу он проходит её в средней школе и, наконец, четыре семестра читается всё та же «революционная история Великого Вождя» в институте. С восьмидесятых годов к «революционной истории Великого Вождя» добавилась и «революционная история Любимого руководителя». Решению пропагандистских задач подчинено всё школьное образование, причём не остаются в стороне даже такие, казалось бы, заведомо аполитичные предметы как арифметика. Чтобы показать, как это делается, процитирую лишь пару задач из соответствующего северокорейского учебника: «3 бойца Корейской Народной Армии уничтожили 30 американских солдат. По скольку солдат уничтожил каждый из них?» После того, как ребенок может подсчитать количество умерщвленных империалистов, ему может быть предложена и такая задача: «Великий Вождь-Отец Ким Ир Сен в детстве получил 9 яблок. 3 он отдал деду, 2 — бабушке, 1 — отцу, 1 — матери. Сколько всего яблок он отдал и сколько у него осталось?».

СМИ КНДР публикуют истории из жизни Ким Ир Сена. Примечательна одна из публикаций журнала "Корея сегодня" от июля 2005 года, где описывается восхищение президента США Джимми Картера северокорейским вождём:

Джимми Картер, 39-й президент США, встретившийся с президентом Ким Ир Сеном в середине июня 83 (1994) года во время визита в КНДР, выразил свои впечатления так:
— Президент Ким Ир Сен является величайшим из людей, с которым не могут сравниться Джордж Вашингтон, Томас Джефферсон и Авраам Линкольн вместе взятые... Могу с уверенностью сказать, что Ким Ир Сен — бог Солнца и вершитель судеб, превосходящий по величию Гелиоса и всех вместе взятых основателей государств мира.
Старожил политических кругов США, считающийся лидером западного мира, Картер был самолюбив... Но он не смущаясь восхвалял президента Ким Ир Сена... Почему?
Ответ на это мы можем найти в том, что он пережил в дни пребывания в КНДР.
17 июня. Президент Ким Ир Сен вместе с Дж. Картером направился на теплоходе на Западноморский гидрокомплекс. На борту он устроил обед в честь гостя. Приглашая гостя к столу, президент сказал, что блюда приготовлены с учётом аллергии того на соевые продукты.
Картер... был глубоко тронут вниманием президента.
Президент Ким Ир Сен непринужденно вёл разговор. О продолжительности жизни населения... о видах на урожай, о направлении развития международных отношений, о борьбе корейского народа за претворение в жизнь идей чучхе, о перспективе объединения Кореи, о международном мире и будущем человечества... Темам разговора не было конца.
Картера покорили богатый багаж знаний и эрудиция президента... Вдруг взор Картера... остановился на двух небольших силосных башнях вдали.
Он с любопытством спросил:
— Господин президент, можете ли вы сказать мне, что там хранится?
Товарищ Ким Ир Сен ему подробно ответил...
— Просто удивительно! — сказал Картер.— В мире много глав государств, но никто из них не был бы осведомлён так, как вы, знающий даже о содержимом какой-то силосной башни...
Президент подозвал одного из сопровождавших и сказал ему, чтобы убавили скорость судна. Картер с недоумением спросил, в чём дело.
Президент Ким Ир Сен одной рукой указал на берег и сказал:
— Смотрите, там на берегу люди удят рыбу. Нельзя мешать им...
Картер был восхищён..."

В апреле 1965 года цветоводами Индонезии было выведено растение семейства орхидей, названное в честь Ким Ир Сена кимирсенхвой. Данный цветок был подарен Великому Вождю индонезийским президентом Сукарно. В 1988 году японский садовод Камо Мотодэру вывел многолетнее растение семейства бегониевых, которую он назвал кимченирхвой, в честь Любимого Руководителя Ким Чен Ира. Кимирсенхвы и кимченирхвы стали повсеместно разводить в КНДР.

В стране существует музей, где демонстрируются все подарки, полученные Ким Ир Сеном и Ким Чен Иром, причём преподносение даров Ким Ир Сену продолжалось и после его смерти. По данным Los Angeles Times на 2005 год общее количество даров для двух северокорейских вождей на протяжении десятилетий со всего мира составило 219 370 подарков для Ким Ир Сена и 53 419 для Ким Чен Ира.

См. также

• Культ личности

Ссылки

• [www.vesti.ru/doc.html?id=116236&tid=14650 Вождь и его культ или Песня о полководце Ким Ир Сене]
• [sovmusic.ru/download.php?fname=korea_15 Песня о Полководце Ким Ир Сене]
• [sovmusic.ru/download.php?fname=korea_20 Песня о Полководце Ким Чен Ире]

Отрывок, характеризующий Культ личности в КНДР

– Последний раз говорю вам: обратите всё ваше внимание на самого себя, наложите цепи на свои чувства и ищите блаженства не в страстях, а в своем сердце. Источник блаженства не вне, а внутри нас…
Пьер уже чувствовал в себе этот освежающий источник блаженства, теперь радостью и умилением переполнявший его душу.


Скоро после этого в темную храмину пришел за Пьером уже не прежний ритор, а поручитель Вилларский, которого он узнал по голосу. На новые вопросы о твердости его намерения, Пьер отвечал: «Да, да, согласен», – и с сияющею детскою улыбкой, с открытой, жирной грудью, неровно и робко шагая одной разутой и одной обутой ногой, пошел вперед с приставленной Вилларским к его обнаженной груди шпагой. Из комнаты его повели по коридорам, поворачивая взад и вперед, и наконец привели к дверям ложи. Вилларский кашлянул, ему ответили масонскими стуками молотков, дверь отворилась перед ними. Чей то басистый голос (глаза Пьера всё были завязаны) сделал ему вопросы о том, кто он, где, когда родился? и т. п. Потом его опять повели куда то, не развязывая ему глаз, и во время ходьбы его говорили ему аллегории о трудах его путешествия, о священной дружбе, о предвечном Строителе мира, о мужестве, с которым он должен переносить труды и опасности. Во время этого путешествия Пьер заметил, что его называли то ищущим, то страждущим, то требующим, и различно стучали при этом молотками и шпагами. В то время как его подводили к какому то предмету, он заметил, что произошло замешательство и смятение между его руководителями. Он слышал, как шопотом заспорили между собой окружающие люди и как один настаивал на том, чтобы он был проведен по какому то ковру. После этого взяли его правую руку, положили на что то, а левою велели ему приставить циркуль к левой груди, и заставили его, повторяя слова, которые читал другой, прочесть клятву верности законам ордена. Потом потушили свечи, зажгли спирт, как это слышал по запаху Пьер, и сказали, что он увидит малый свет. С него сняли повязку, и Пьер как во сне увидал, в слабом свете спиртового огня, несколько людей, которые в таких же фартуках, как и ритор, стояли против него и держали шпаги, направленные в его грудь. Между ними стоял человек в белой окровавленной рубашке. Увидав это, Пьер грудью надвинулся вперед на шпаги, желая, чтобы они вонзились в него. Но шпаги отстранились от него и ему тотчас же опять надели повязку. – Теперь ты видел малый свет, – сказал ему чей то голос. Потом опять зажгли свечи, сказали, что ему надо видеть полный свет, и опять сняли повязку и более десяти голосов вдруг сказали: sic transit gloria mundi. [так проходит мирская слава.]
Пьер понемногу стал приходить в себя и оглядывать комнату, где он был, и находившихся в ней людей. Вокруг длинного стола, покрытого черным, сидело человек двенадцать, всё в тех же одеяниях, как и те, которых он прежде видел. Некоторых Пьер знал по петербургскому обществу. На председательском месте сидел незнакомый молодой человек, в особом кресте на шее. По правую руку сидел итальянец аббат, которого Пьер видел два года тому назад у Анны Павловны. Еще был тут один весьма важный сановник и один швейцарец гувернер, живший прежде у Курагиных. Все торжественно молчали, слушая слова председателя, державшего в руке молоток. В стене была вделана горящая звезда; с одной стороны стола был небольшой ковер с различными изображениями, с другой было что то в роде алтаря с Евангелием и черепом. Кругом стола было 7 больших, в роде церковных, подсвечников. Двое из братьев подвели Пьера к алтарю, поставили ему ноги в прямоугольное положение и приказали ему лечь, говоря, что он повергается к вратам храма.
– Он прежде должен получить лопату, – сказал шопотом один из братьев.
– А! полноте пожалуйста, – сказал другой.
Пьер, растерянными, близорукими глазами, не повинуясь, оглянулся вокруг себя, и вдруг на него нашло сомнение. «Где я? Что я делаю? Не смеются ли надо мной? Не будет ли мне стыдно вспоминать это?» Но сомнение это продолжалось только одно мгновение. Пьер оглянулся на серьезные лица окружавших его людей, вспомнил всё, что он уже прошел, и понял, что нельзя остановиться на половине дороги. Он ужаснулся своему сомнению и, стараясь вызвать в себе прежнее чувство умиления, повергся к вратам храма. И действительно чувство умиления, еще сильнейшего, чем прежде, нашло на него. Когда он пролежал несколько времени, ему велели встать и надели на него такой же белый кожаный фартук, какие были на других, дали ему в руки лопату и три пары перчаток, и тогда великий мастер обратился к нему. Он сказал ему, чтобы он старался ничем не запятнать белизну этого фартука, представляющего крепость и непорочность; потом о невыясненной лопате сказал, чтобы он трудился ею очищать свое сердце от пороков и снисходительно заглаживать ею сердце ближнего. Потом про первые перчатки мужские сказал, что значения их он не может знать, но должен хранить их, про другие перчатки мужские сказал, что он должен надевать их в собраниях и наконец про третьи женские перчатки сказал: «Любезный брат, и сии женские перчатки вам определены суть. Отдайте их той женщине, которую вы будете почитать больше всех. Сим даром уверите в непорочности сердца вашего ту, которую изберете вы себе в достойную каменьщицу». И помолчав несколько времени, прибавил: – «Но соблюди, любезный брат, да не украшают перчатки сии рук нечистых». В то время как великий мастер произносил эти последние слова, Пьеру показалось, что председатель смутился. Пьер смутился еще больше, покраснел до слез, как краснеют дети, беспокойно стал оглядываться и произошло неловкое молчание.
Молчание это было прервано одним из братьев, который, подведя Пьера к ковру, начал из тетради читать ему объяснение всех изображенных на нем фигур: солнца, луны, молотка. отвеса, лопаты, дикого и кубического камня, столба, трех окон и т. д. Потом Пьеру назначили его место, показали ему знаки ложи, сказали входное слово и наконец позволили сесть. Великий мастер начал читать устав. Устав был очень длинен, и Пьер от радости, волнения и стыда не был в состоянии понимать того, что читали. Он вслушался только в последние слова устава, которые запомнились ему.
«В наших храмах мы не знаем других степеней, – читал „великий мастер, – кроме тех, которые находятся между добродетелью и пороком. Берегись делать какое нибудь различие, могущее нарушить равенство. Лети на помощь к брату, кто бы он ни был, настави заблуждающегося, подними упадающего и не питай никогда злобы или вражды на брата. Будь ласков и приветлив. Возбуждай во всех сердцах огнь добродетели. Дели счастье с ближним твоим, и да не возмутит никогда зависть чистого сего наслаждения. Прощай врагу твоему, не мсти ему, разве только деланием ему добра. Исполнив таким образом высший закон, ты обрящешь следы древнего, утраченного тобой величества“.
Кончил он и привстав обнял Пьера и поцеловал его. Пьер, с слезами радости на глазах, смотрел вокруг себя, не зная, что отвечать на поздравления и возобновления знакомств, с которыми окружили его. Он не признавал никаких знакомств; во всех людях этих он видел только братьев, с которыми сгорал нетерпением приняться за дело.
Великий мастер стукнул молотком, все сели по местам, и один прочел поучение о необходимости смирения.
Великий мастер предложил исполнить последнюю обязанность, и важный сановник, который носил звание собирателя милостыни, стал обходить братьев. Пьеру хотелось записать в лист милостыни все деньги, которые у него были, но он боялся этим выказать гордость, и записал столько же, сколько записывали другие.
Заседание было кончено, и по возвращении домой, Пьеру казалось, что он приехал из какого то дальнего путешествия, где он провел десятки лет, совершенно изменился и отстал от прежнего порядка и привычек жизни.


На другой день после приема в ложу, Пьер сидел дома, читая книгу и стараясь вникнуть в значение квадрата, изображавшего одной своей стороною Бога, другою нравственное, третьею физическое и четвертою смешанное. Изредка он отрывался от книги и квадрата и в воображении своем составлял себе новый план жизни. Вчера в ложе ему сказали, что до сведения государя дошел слух о дуэли, и что Пьеру благоразумнее бы было удалиться из Петербурга. Пьер предполагал ехать в свои южные имения и заняться там своими крестьянами. Он радостно обдумывал эту новую жизнь, когда неожиданно в комнату вошел князь Василий.
– Мой друг, что ты наделал в Москве? За что ты поссорился с Лёлей, mon сher? [дорогой мoй?] Ты в заблуждении, – сказал князь Василий, входя в комнату. – Я всё узнал, я могу тебе сказать верно, что Элен невинна перед тобой, как Христос перед жидами. – Пьер хотел отвечать, но он перебил его. – И зачем ты не обратился прямо и просто ко мне, как к другу? Я всё знаю, я всё понимаю, – сказал он, – ты вел себя, как прилично человеку, дорожащему своей честью; может быть слишком поспешно, но об этом мы не будем судить. Одно ты помни, в какое положение ты ставишь ее и меня в глазах всего общества и даже двора, – прибавил он, понизив голос. – Она живет в Москве, ты здесь. Помни, мой милый, – он потянул его вниз за руку, – здесь одно недоразуменье; ты сам, я думаю, чувствуешь. Напиши сейчас со мною письмо, и она приедет сюда, всё объяснится, а то я тебе скажу, ты очень легко можешь пострадать, мой милый.
Князь Василий внушительно взглянул на Пьера. – Мне из хороших источников известно, что вдовствующая императрица принимает живой интерес во всем этом деле. Ты знаешь, она очень милостива к Элен.
Несколько раз Пьер собирался говорить, но с одной стороны князь Василий не допускал его до этого, с другой стороны сам Пьер боялся начать говорить в том тоне решительного отказа и несогласия, в котором он твердо решился отвечать своему тестю. Кроме того слова масонского устава: «буди ласков и приветлив» вспоминались ему. Он морщился, краснел, вставал и опускался, работая над собою в самом трудном для него в жизни деле – сказать неприятное в глаза человеку, сказать не то, чего ожидал этот человек, кто бы он ни был. Он так привык повиноваться этому тону небрежной самоуверенности князя Василия, что и теперь он чувствовал, что не в силах будет противостоять ей; но он чувствовал, что от того, что он скажет сейчас, будет зависеть вся дальнейшая судьба его: пойдет ли он по старой, прежней дороге, или по той новой, которая так привлекательно была указана ему масонами, и на которой он твердо верил, что найдет возрождение к новой жизни.
– Ну, мой милый, – шутливо сказал князь Василий, – скажи же мне: «да», и я от себя напишу ей, и мы убьем жирного тельца. – Но князь Василий не успел договорить своей шутки, как Пьер с бешенством в лице, которое напоминало его отца, не глядя в глаза собеседнику, проговорил шопотом:
– Князь, я вас не звал к себе, идите, пожалуйста, идите! – Он вскочил и отворил ему дверь.
– Идите же, – повторил он, сам себе не веря и радуясь выражению смущенности и страха, показавшемуся на лице князя Василия.
– Что с тобой? Ты болен?
– Идите! – еще раз проговорил дрожащий голос. И князь Василий должен был уехать, не получив никакого объяснения.
Через неделю Пьер, простившись с новыми друзьями масонами и оставив им большие суммы на милостыни, уехал в свои именья. Его новые братья дали ему письма в Киев и Одессу, к тамошним масонам, и обещали писать ему и руководить его в его новой деятельности.


Дело Пьера с Долоховым было замято, и, несмотря на тогдашнюю строгость государя в отношении дуэлей, ни оба противника, ни их секунданты не пострадали. Но история дуэли, подтвержденная разрывом Пьера с женой, разгласилась в обществе. Пьер, на которого смотрели снисходительно, покровительственно, когда он был незаконным сыном, которого ласкали и прославляли, когда он был лучшим женихом Российской империи, после своей женитьбы, когда невестам и матерям нечего было ожидать от него, сильно потерял во мнении общества, тем более, что он не умел и не желал заискивать общественного благоволения. Теперь его одного обвиняли в происшедшем, говорили, что он бестолковый ревнивец, подверженный таким же припадкам кровожадного бешенства, как и его отец. И когда, после отъезда Пьера, Элен вернулась в Петербург, она была не только радушно, но с оттенком почтительности, относившейся к ее несчастию, принята всеми своими знакомыми. Когда разговор заходил о ее муже, Элен принимала достойное выражение, которое она – хотя и не понимая его значения – по свойственному ей такту, усвоила себе. Выражение это говорило, что она решилась, не жалуясь, переносить свое несчастие, и что ее муж есть крест, посланный ей от Бога. Князь Василий откровеннее высказывал свое мнение. Он пожимал плечами, когда разговор заходил о Пьере, и, указывая на лоб, говорил:
– Un cerveau fele – je le disais toujours. [Полусумасшедший – я всегда это говорил.]
– Я вперед сказала, – говорила Анна Павловна о Пьере, – я тогда же сейчас сказала, и прежде всех (она настаивала на своем первенстве), что это безумный молодой человек, испорченный развратными идеями века. Я тогда еще сказала это, когда все восхищались им и он только приехал из за границы, и помните, у меня как то вечером представлял из себя какого то Марата. Чем же кончилось? Я тогда еще не желала этой свадьбы и предсказала всё, что случится.
Анна Павловна по прежнему давала у себя в свободные дни такие вечера, как и прежде, и такие, какие она одна имела дар устроивать, вечера, на которых собиралась, во первых, la creme de la veritable bonne societe, la fine fleur de l'essence intellectuelle de la societe de Petersbourg, [сливки настоящего хорошего общества, цвет интеллектуальной эссенции петербургского общества,] как говорила сама Анна Павловна. Кроме этого утонченного выбора общества, вечера Анны Павловны отличались еще тем, что всякий раз на своем вечере Анна Павловна подавала своему обществу какое нибудь новое, интересное лицо, и что нигде, как на этих вечерах, не высказывался так очевидно и твердо градус политического термометра, на котором стояло настроение придворного легитимистского петербургского общества.
В конце 1806 года, когда получены были уже все печальные подробности об уничтожении Наполеоном прусской армии под Иеной и Ауерштетом и о сдаче большей части прусских крепостей, когда войска наши уж вступили в Пруссию, и началась наша вторая война с Наполеоном, Анна Павловна собрала у себя вечер. La creme de la veritable bonne societe [Сливки настоящего хорошего общества] состояла из обворожительной и несчастной, покинутой мужем, Элен, из MorteMariet'a, обворожительного князя Ипполита, только что приехавшего из Вены, двух дипломатов, тетушки, одного молодого человека, пользовавшегося в гостиной наименованием просто d'un homme de beaucoup de merite, [весьма достойный человек,] одной вновь пожалованной фрейлины с матерью и некоторых других менее заметных особ.
Лицо, которым как новинкой угащивала в этот вечер Анна Павловна своих гостей, был Борис Друбецкой, только что приехавший курьером из прусской армии и находившийся адъютантом у очень важного лица.
Градус политического термометра, указанный на этом вечере обществу, был следующий: сколько бы все европейские государи и полководцы ни старались потворствовать Бонапартию, для того чтобы сделать мне и вообще нам эти неприятности и огорчения, мнение наше на счет Бонапартия не может измениться. Мы не перестанем высказывать свой непритворный на этот счет образ мыслей, и можем сказать только прусскому королю и другим: тем хуже для вас. Tu l'as voulu, George Dandin, [Ты этого хотел, Жорж Дандэн,] вот всё, что мы можем сказать. Вот что указывал политический термометр на вечере Анны Павловны. Когда Борис, который должен был быть поднесен гостям, вошел в гостиную, уже почти всё общество было в сборе, и разговор, руководимый Анной Павловной, шел о наших дипломатических сношениях с Австрией и о надежде на союз с нею.
Борис в щегольском, адъютантском мундире, возмужавший, свежий и румяный, свободно вошел в гостиную и был отведен, как следовало, для приветствия к тетушке и снова присоединен к общему кружку.
Анна Павловна дала поцеловать ему свою сухую руку, познакомила его с некоторыми незнакомыми ему лицами и каждого шопотом определила ему.
– Le Prince Hyppolite Kouraguine – charmant jeune homme. M r Kroug charge d'affaires de Kopenhague – un esprit profond, и просто: М r Shittoff un homme de beaucoup de merite [Князь Ипполит Курагин, милый молодой человек. Г. Круг, Копенгагенский поверенный в делах, глубокий ум. Г. Шитов, весьма достойный человек] про того, который носил это наименование.
Борис за это время своей службы, благодаря заботам Анны Михайловны, собственным вкусам и свойствам своего сдержанного характера, успел поставить себя в самое выгодное положение по службе. Он находился адъютантом при весьма важном лице, имел весьма важное поручение в Пруссию и только что возвратился оттуда курьером. Он вполне усвоил себе ту понравившуюся ему в Ольмюце неписанную субординацию, по которой прапорщик мог стоять без сравнения выше генерала, и по которой, для успеха на службе, были нужны не усилия на службе, не труды, не храбрость, не постоянство, а нужно было только уменье обращаться с теми, которые вознаграждают за службу, – и он часто сам удивлялся своим быстрым успехам и тому, как другие могли не понимать этого. Вследствие этого открытия его, весь образ жизни его, все отношения с прежними знакомыми, все его планы на будущее – совершенно изменились. Он был не богат, но последние свои деньги он употреблял на то, чтобы быть одетым лучше других; он скорее лишил бы себя многих удовольствий, чем позволил бы себе ехать в дурном экипаже или показаться в старом мундире на улицах Петербурга. Сближался он и искал знакомств только с людьми, которые были выше его, и потому могли быть ему полезны. Он любил Петербург и презирал Москву. Воспоминание о доме Ростовых и о его детской любви к Наташе – было ему неприятно, и он с самого отъезда в армию ни разу не был у Ростовых. В гостиной Анны Павловны, в которой присутствовать он считал за важное повышение по службе, он теперь тотчас же понял свою роль и предоставил Анне Павловне воспользоваться тем интересом, который в нем заключался, внимательно наблюдая каждое лицо и оценивая выгоды и возможности сближения с каждым из них. Он сел на указанное ему место возле красивой Элен, и вслушивался в общий разговор.