Кумран

Кумран (ивр. ‏חירבת קומראן‏‎, араб. خربة قمران‎) — местность на сухом плато, примерно в полутора километрах от северо-западного побережья Мёртвого моря, на Западном берегу реки Иордан, рядом с израильским кибуцом Калия.

Поселение эллинистического периода было построено во время правления Иоанна Гиркана, в 134—104 до н. э. или несколько позже, и было занято большую часть времени, пока не было разрушено римлянами в 68 г. н. э. или вскоре после него. Это поселение, как и вся местность, стала известна благодаря расположенному недалеко от него тайнику со свитками в пещерах отвесных скал и ниже, в мергелевых уступах.

С момента открытия в 1947 году и до 1956 года были найдены около 900 свитков различной степени сохранности, в основном написанные на пергаменте, но также и на папирусе. Были проведены обширные раскопки. Сосуды, еврейские ритуальные ванны и кладбища были найдены вместе со столовой или комнатой для собраний, также были обнаружены обломки верхнего этажа (возможно служившего скрипторием), печи для обжига керамики и башня.

Многие учёные считают, что здесь размещалась община еврейской секты ессеев, другие предложили нерелигиозные интерпретации. Согласно одним из них, это был Хасмонейский форт, позже превратившийся в виллу богатой семьи или производственный центр, возможно, завод керамики или что-то подобное.

К востоку от места было обнаружено большое кладбище. В большинстве могил находятся останки мужчин, были обнаружены и женщины. Однако некоторые захоронения могут относиться к временам средневековья.

Свитки были обнаружены в 11 пещерах возле поселения.

В настоящее время все кумранские свитки опубликованы, однако большинство археологических находок Ролана де Во, сделанные им в Кумране в 1951 году, до сих пор остаются недоступными для ученых и общественности (вместо стандартного археологического отчета де Во ограничился публикацией своих интерпретаций найденных предметов, но часть материалов его раскопок опубликовала Библейская школа).

Ролан де Во умер в 1971 году, не опубликовав полный отчет о своих раскопках в Кумране. В 1986 году Библейская школа (где хранились археологические находки Ролана де Во из Кумрана) поручила бельгийскому археологу Роберту Донселю систематизировать материалы и опубликовать итоговый отчет. Предварительные результаты были представлены на конференции в Нью-Йорке в 1992 году, но окончательный отчет так никогда и не был опубликован. Жена Роберта Донселя Паулина Донсель-Вут заявила о невозможности написания итогового отчета, потому что многие артефакты были утрачены или повреждены (в частности по её словам были утрачены некоторые монеты из археологических раскопок Ролана де Во). Чтобы восполнить этот разрыв, Библейская школа опубликовала часть материалов Ролана де Во в 1994 году. Были опубликованы несколько сотен фотографий, 48 листов обмера и суммарные описания из полевых дневников. Перевод этих материалов на английский язык состоялся в 2003 году. Тем не менее многие из археологических находок Ролана де Во из Кумрана (которые хранятся в музее Рокфеллера) до сих пор не опубликованы и недоступны для ученых и общественности.

Открытия и раскопки

В период 1947—1956 годов было найдено почти 900 свитков, написанных главным образом на пергаменте (некоторые на папирусе), и были предприняты обширные раскопки поселения. Были найдены сосуды, водоёмы, кладбища, а также различные помещения: обеденный зал, зал для приёмов гостей, развалины помещения, предназначенного для переписки рукописей, печи для обжига глиняной посуды и др. Многие учёные полагают, что именно это место стало родиной еврейской секты ессеев (преимущественное предположение); другие учёные делают иные предположения, например, что это была крепость Хасмонеев, позднее преобразованная в имение богатой семьи, или что оно было центром производства, возможно глиняной посуды, есть и другие предположения. В восточной части рассматриваемого участка было обнаружено большое кладбище. Большинство могил содержат останки мужчин, но есть и женские захоронения, некоторые могилы могут быть отнесены к Средним векам. Лишь небольшая часть могил обследована, так как согласно еврейскому закону раскопки кладбищ запрещаются. Всего на кладбище Кумрана захоронено более тысячи тел. Одна из гипотез ученых утверждает, что это захоронения умерших сектантов, в то время как другая — что тела были принесены в Кумран, так как похороны здесь легче, чем в других, более скалистых местах. Большинство свитков было найдено в одиннадцати пещерах вокруг поселения, но некоторые — внутри поселения. Одни ученые утверждали, что пещеры являлись библиотеками данной секты. Другие ученые полагают, что некоторые пещеры также служили убежищами для жителей этой местности. Многие из текстов, найденных в пещерах, описывают общепринятые еврейские верования и практики, в то время как другие тексты говорят об отклонениях и уникальных интерпретациях меньшинств и их практиках. Некоторые ученые полагают, что некоторые из этих текстов описывают верования жителей Кумрана, которыми, возможно, были ессеи, другие предполагают Кумран убежищем сторонников традиционной священнической семьи Цадоков, скрывавшихся от Хасмонеев. Литературные тексты, изданные в 1990-х годах, пытаются описать причины для создания сообществ, некоторые из которых напоминают саддукейские и ищут для этого аргументы в Талмуде. Предполагается, что большинство свитков было скрыты в пещерах во время Первого еврейского Восстания 67-73 гг. н. э., хотя некоторые из них, возможно, были спрятаны там ранее.

Первые открытия

Территория Кумрана была известна европейским исследователям с XIX столетия. Первоначальное внимание исследователей было сосредоточено на кладбище (начиная с De Saulcy в 1851 году). Таковыми были первые раскопки в Кумране, проведенные Генри Пулом в 1855 году и Чарльзом Клермонт-Ганнео в 1873 году. Альберт Исаакс, британский советник Джеймс Финн и фотограф Джеймс Грехэм посетили Кумран в декабре 1856 года. Их заинтересовала т.наз. «башня», относительно которой Исаакс сказал: «Едва ли может быть подвергнуто сомнению, что сформировало башню или крепость такого вида. Сама ситуация определила, чтобы крепость была хорошо приспособлена к защитным операциям». Финн позже также заявил, что Кумран был «древним фортом». Британский ученый Эрнест Уильям Герней Мастерман посетил Кумран несколько раз в течение 1900—1901 годов. После осмотра расположения Кумрана сверху плато он заключил, что эти руины «возможно, были когда-то очень хорошей маленькой крепостью». Мастерман стал сомневаться в том, что маленькому форту было необходимо кладбище с более чем тысячей могил. Густав Далман посетил Кумран в 1914 году, он идентифицировал Кумран как поселение, или как форт. Археолог Майкл Ави-Ионах согласился с определением Кумрана в качестве форта. Его географическая карта закрепила определение Кумрана как части цепочки крепостей вдоль юго-восточной Иудейской границы.

Находки Ролана Де Воа

Де Воа сопоставил обнаруженные им материальные артефакты с информацией, содержавшейся в Свитках Мертвого моря, которые продолжали находить в соседних пещерах. Из этого Де Воа предположил, что в своё время Кумран покинуло именно сектантское религиозное сообщество. Для такого предположения он использовал эти находки, а также текстуальные источники, включая Свитки Мертвого моря и свидетельства, упоминаемые Плинием Старшим, Филоном и Иосифом Флавием. Заключением Де Воа был вывод о том, что жителями Кумрана были евреи — сектанты, определяемые как ессеи. Это заключение получило название «ессейской гипотезы Кумрана». Она предполагает, что жителями поселения были ессеи, и что они устроили это поселение в пустыне исключительно в религиозных целях. Де Воа назвал комнату над «местами № 30» помещением для переписки рукописей, потому что он нашел чернильницы именно там. Де Воа предположил также, что возможно в этом месте ессеи написали по крайней мере некоторые из Свитков Мертвого моря. Де Воа интерпретировал «место 77» как «столовая», а соседнее «место 89» как «кладовая», на что указывали находки этих мест. Также Де Воа интерпретировал многие из обнаруженных водоемов как еврейские ритуальные ванны из-за их подобия ритуальным ваннам Иерусалима возле Храма. Относительно свитков Де Воа очень осторожно предположил, что «рукописи были скопированы в помещении для переписки рукописей в Кумране… Мы можем также предположить …, что некоторые работы были составлены в Кумране, но более этого мы ничего не знаем». Он считал также, что позже ессеи спрятали свитки в соседних пещерах, именно в это время они стали ощущать сомнения в своей безопасности.

Раскопки Кумрана начал отец Ролан де Во и Ланкастер Хартингдот. Раскопки проводились в период с 1951 по 1958 г. Ролан де Во интерпретировал Кумран, как монашескую общину ессеев, близких ранним христианам. Но многие факты (чересчур большое и сложное здание Кумрана, обилие монет и пр.) противоречили этой гипотезе. Ролан де Во умер в 1971 году, не успев написать отчет о раскопках (его посмертная публикация носила обобщающе-интерпретационный характер). Археологические находки и полевой дневник Ролана де Во были изданы в 1994 году на французском языке, на немецком языке в 1996 году и на английском — в 2003 году.

В 1984—1991 гг. Джозеф Патрик и Игаль Ядин проводили раскопки Кумрана. Одним из выводов этой экспедиции было то, что пещеры в окрестностях Кумрана служили не жилищем членов секты, а тайниками.

С ноября 1993 г. по январь 1994 г. Израильский департамент древностей в лице Амира Дрори и Ицхака Магена провели дополнительные изыскания.

Обзор дальнейших раскопок и находок

Хотя раскопки Де Воа в Кумране были очень обширными, дав самый важный источник информации о поселении, после него было организовано еще несколько раскопок. В течение 1960-х годов их выполняли Джон Аллегро и Соломон Стеколл. Стеколл также исследовал кумранское кладбище, изучив 12 могил. В 1967 году Департаментом древностей Иордании в Кумране выполнялись исследования под руководством Дайяни (R.W. Dajjani). В 1984—1985 годах Патрич (Joseph_Patrich) и Ядин (Yigael Yadin) выполнили систематический обзор пещер и пешеходных троп вокруг Кумрана. В течение 1985—1991 годов Патрич раскапывал 5 пещер, в том числе пещеры, обозначаемые индексами 3Q и 11Q. Одним из выводов Патрича было заключение о том, что пещеры «не служили жильем для членов Секты Мертвого моря, а были скорее складами и укрытиями». С ноября 1993 года до января 1994 года израильский Департамент древностей выполнил работы на соседних сооружениях в качестве части запланированной «Операции Свитков» под руководством Амира Дрори (Amir Drori) и Ицхака Магена (Yitzhak Magen). Зимой сезона 1995—1996 годов и позднее Маген Броши (Magen Broshi) и Ханан Эшель (Hanan Eshel) выполнили дальнейшие раскопки в пещерах к северу от Кумрана; они также раскапывали кладбище и пещеры на террасе из известковой глины. В 1996 году Джеймс Строунж (James Strange) и другие проводили дальнейшие археологические работы. Рэнделл Прайс (Randall Price) и Орен Гатфилд (Oren Gutfield) в сезоны 2002, 2004 и 2005 годов, (и по плану 2010 года) исследовали кумранское плато. В 1996—1999 годах и позже Ицхак Маген и Юваль Пелег (Yuval Peleg) выполнили раскопки под эгидой администрации парков Израиля.

Последующие археологические открытия и их анализ

Большинство первых выводов из исследований происходило из заключений Де Воа, однако смерть Роланда Де Воа прервала его исследования. В конце 1980-х годов Роберт Донкил (Robert Donceel), анализируя материалы Де Воа с целью их публикации, обнаружил новые экспонаты, не поддерживающие принятую религиозную модель. Этими экспонатами были сосуд и отдельные керамические изделия. Последующая публикация о раскопках, выполненная Жаном-Батистом Хумбертом (Jean-Baptist Humbert) В 1992 году Полин Донкил-Вут (Pauline Donceel-Voute), в попытке объяснить эти экспонаты, выдвинула идею модели римской виллы., показала новые экспонаты в виде украшенного бордюра, прекрасных колонн и др., что позволяет сделать предположение о кумранском богатом доме.

Глиняная посуда

Разнообразие глиняной посуды, стекла и большое количество монет, найденных в Кумране плохо соответствует контексту сектантского поселения, это было замечено Donceels. и Чтобы торговать, пишут они, нельзя было быть в вакууме. Рахиль Бар-Натан (Rachel Bar-Nathan) также сомневалась из-за подобия кумранской глиняной посуды посуде во дворцах Хасмонеев и Ирода (в Иерихоне). Это подобие дало основание предположить, что Кумран мог быть частью общеиорданского поселения, а не изолированным участком. и других местах. Если когда-то думали, что цилиндрические кувшины (фляги) со свитками из Кумрана были уникальны, то Бар-Натан указала на их похожесть найденным в Иерихоне, Масаде (Masada) «Возможно проследить типологическое развитие этой группы кувшинов (цилиндрических фляг)». Йоди Магнесс (Jodi Magness) также говорит: «Большинство этих фляг было сделано в Иерихоне в гончарном производстве периода Ирода». Однако Ян Ганевег (Jan Gunneweg) отмечает, что предложенная параллель Иерихону — «частично сохраненное горлышко кувшина с вертикальной ручкой и др.» «вовсе не является сосудом для сохранения свитков». Другой исследователь сообщил о более поздних однотипных находках в Иордании, вблизи Абилы (Abila). В это время, однако, еще не были опубликованы фотографии и рисунки находок. Принимая во внимание подтипы глиняной посуды было отмечено, что найденные цилиндрические фляги не имели распространения вне Кумрана. Но и они, однако, не были уникальны для Кумрана. Бар-Натан отметила в целом относительную «редкость такого кувшина для периода Второго Храма.» О некоторых из рассмотренных подобных фляг из Масады Бар- Натан написала, что «кажется, что эта группа фляг была привнесена (или украдена) из области Кумрана и, возможно, также из равнины Иерихона».

Водоёмы

Несколько больших ступенчатых водоёмов, которые являются характерной особенностью Кумрана, рассматривались учёными как ритуальные ванны. Это согласуется с религиозной моделью поселения. Однако есть трудности в таком понимании задач водоёмов. Вода в Кумране прибывает лишь два раза в год, поэтому она была одним из наиболее ценимых предметов потребления, а водное регулирование является неотъемлемой частью жизнедеятельности людей, именно это объясняет многочисленные водоёмы и каналы. Если бы большие водоёмы были ритуальными ваннами, то вода в них была бы стоячей, становясь всё более грязной из-за ритуального купания в течение года, также она была бы нечасто пополняема. Вопрос назначения водоёмов всё ещё окончательно не решён. Катарина Галор (Katharina Galor) предлагает смешанное использование ступенчатых водоёмов: и для ритуальных целей и для сохранения и накопления воды. Согласно выводам израильских археологов Магена и Пелег (Peleg), глина, найденная в водоемах использовалась также для пополнения запасов сырья при производстве глиняной посуды.

Нумизматические исследования

Монеты Кумрана — одна из самых важных групп первичного освидетельствования этого участка. Большая часть того, что было написано о хронологии и исторических периодах Кумрана, была основана на сообщениях и лекциях Роланда Де Воа в 1961 году, расшифрованных лишь в 1973 году. Предварительный список бронзовых монет Кумрана наряду с полевым дневником Воа был издан в 1994 году на французском языке, на немецком языке в 1996 году и на английском — в 2003. Первая реконструкция бронзовой чеканки Кумрана, включая полный каталог монет с обновленными и перекрестными ссылками, была сделана Кеннетом и Миной Леннквистами (Kenneth Lönnqvist, Minna Lönnqvist) в 2005 году. Однако уже в 1955 году три очень важных клада серебряных монет были найдены в Кумране. Первые серебряные монеты были описаны Марсиа Шарабани (Marcia Sharabani) в 1980 году., последние — Кеннетом Леннквистом в 2007 году.

Бронзовая чеканка

Раскопки Де Воа обнаружили в Кумране примерно 1250 монет (569 серебряных и 681 бронзовых). Сегодня некоторые кумранские монеты утеряны, а некоторые партии монет перепутаны. Следует отметить однако несколько особенностей находок. Во-первых, это достаточно большое число монет, найденных на участке, что заставляет отнести монеты к эллинистическому и римскому периодам и предположить, что жители Кумрана не были сообществом бедных и изолированных людей. То, что поток наличных денег в Кумране, возможно, был достаточно большим в 1-м столетии н. э., едва ли удивляет. Данные археологические находки говорят о бытовавшей в Кумране торговле предметами роскоши, например, красивыми сосудами в форме стакана. Такие стаканы могут быть определенно отнесены к этому периоду. Форма монет Кумрана отражает изменения роли денег в экономической системе в течение приблизительно от 150 г. до н. э. до 73 г. н. э. Примечательно, что количество монет, найденных в Кумране предполагает, согласно нумизматическим правилам потери и выживания древних монет, что здесь, возможно, имело место хождение миллионов бронзовых монет. Некоторые бронзовые монеты, идентифицированные как кумранские, могут быть датированы вторым и третьим годами Еврейского восстания; это указывает, что участок был в использовании еще в 68 г. н. э. и был разрушен после 70 г. н. э., возможно только в 73 г.н. э. Специфический ряд монет Кумрана этого периода заканчивается набором бронзовых монет, чеканившихся в 72-73 г.г. н. э. в Ашкелоне (Ascalon), городе, который послал вспомогательные войска, чтобы помочь римской армии в Первой Еврейской войне (66-73 г.г. н. э.). В 73 г.н. э. римляне штурмовали крепость на горе Масада (Masada), расположенную на западном берегу Мертвого моря. Более чем вероятно, что Кумран был разрушен в это то же самое время, так как монеты находят на окраине участка, причем вместе с теми же самыми специфическими бронзовыми монетами, чеканившимися в Ашкелоне.

Серебряная чеканка

Представление большой части серебряных монет в 2007 году вызвало новые интерпретации относительно важности, хронологии и значения монет. Во-первых, недавно идентифицированные монеты в серебряных кладах показывают самую раннюю дату складирования запасов монеты на 52-66 годы н. э. Однако археологическая и нумизматическая природа складирования серебряных монет показывает, что монеты, возможно, были складированы лишь в начале 3-го столетия н. э. Последняя монета этого схрона принадлежит римскому императору Каракалле и доставлена из римского монетного двора (206—210 годы н. э.). Выдвинуто новое предположение о том, что серебряные запасы монет из Кумрана могут быть связаны с римскими военными кампаниями в данной области, поскольку они отображают ситуацию начала 3-го столетия н. э. Например, возможно, что серебро было частью римских армейских платежей, сделанных войскам местного гарнизона. Выполненные свидетельства регистрации и документирования запасов серебряных монет Кумрана в 2006—2007 годах показали, что монеты доставлены из групп или партий монет, которые прошли лишь в немногих или в одной, единственной большой оплате. Эта оплата, возможно, выполнена римским монетным двором, банком или администрацией как оплата услуг римской армии. Новые свидетельства опровергают возможность того, что серебряные монеты были взяты у индивидуумов, например, в качестве налоговых платежей, или что Кумран сам был региональным ‘налоговым домом’. Таким образом, анализ серебряной чеканки, выполненный в 2007 году, противоречит первоначальным данным Де Воа, Сейринга (Seyrig) и Спайкермана (Spijkerman), также как и работам Роберта Донкила (Robert Donceel). Донкил был удивлен, когда в музее Аммана были обнаружены незафиксированные ранее монеты, особенно динарии императора Траяна. По поводу этих монет Донкил написал: «…Предварительный анализ монет, найденных в Аммане, имеет несколько неожиданностей: деньги представляются нам динариями Траяна. Мы сделали параллельное наблюдение над монетами, найденными в Иерусалиме. К счастью мы располагаем для сравнения своими списками (Сейринга), представленные фотографиями …». Отчеты музея Аммана о монетах Кумрана и сумках, в которых монеты хранились, делают предпочтительной гипотезу о том, что эти монеты являются римскими монетами 2-го и 3-го веков н. э. в сравнении с гипотезой о финикийском серебре. Кроме того, новые исследования не поддерживают дату 9-8 веков до нашей эры. Идентификация запасов серебра Кумрана предлагает, что три клада были захоронены в одно и тоже время, не ранее 52-53 г. н. э. Однако доказательством того, что дата захоронения трех серебряных кладов монет в Кумране — 3-е столетие — возможна, является очень необычный тип клада монет, найденного у Айн-Ханазив (Ain Hanaziv) в иорданской долине в начале 1960 г., о чем было сообщено в израильском Нумизматическом бюллетене. Клад охватывал сотни лет, начиная с эпохи Селевкидов и кончая временем Септимия Севера (193—211). Поэтому требование атрибутирования кладов серебра более ранней датой ненадежно и противоречит первой полной регистрации запасов серебра Кумрана, сделанной в 2007 году Леннквистом, включавшей фотографирование кладов монет и сравнение с монетами из других кладов.

Население Кумрана

Одна важная проблема для понимания феномена Кумрана — реалистическое исчисление населения. Используя оценки, основанные на размере кладбища и средней продолжительности жизни, Де Воа вычислил, что число жителей «не может сильно превышать двухсот человек». Он отметил также «явную непропорциональность между числом могил и числом жителей». Предметом его размышлений была также проблема: использовались ли пещеры в качестве жилья для этих примерно 200 жителей. Милик (J.T. Milik) несколькими годами ранее принял оценку между 150 и 200 человек, как среднее число жителей, принятое в сопоставлении с населением монастыря Мар Саба, который насчитывал 150 монахов (9-ый в.) и оценки Иосифа Флавия, насчитавшего всего, в сумме, 3 000 ессеев, из которых в Кумране «по крайней мере 5 % жили строгой монашеской жизнью». Лаперроузаз (E.M. Laperrousaz) оценил число жителей выше: 1428. Маген Броши (Magen Broshi), анализируя размер помещения L77, которое он называет актовым залом, прикинул, что примерно 120—150 человек могли сидеть в этой комнате, к этому он добавил несколько десятков кандидатов, подводя это число к немногим более чем 170 индивидуумам. С 1983 до 1987 годы Джозеф Петрич (Joseph Patrich) выполнил археологические раскопки вокруг Кумрана и его пещер. Он пришел к идее, что пещеры могли быть «магазинами и укрытиями». Петрич считал, что местное население исчислялось лишь 50-70 человеками. Маген Броши и Ханан Эшли (Hanan Eshel), посещая пещеры и территорию вокруг Кумрана в 1995—1996 годах повторно, позже указали, что оценка Петрича была даже слишком высока и что в Кумране могло жить только 12-20 человек. Петрич, ожидая публикации Броши и Эшли, сомневался в возможности того, что было «значительно больше пригодных для жилья пещер», указывая на нехватку путей и подходящего ландшафта. Он вернулся к числу «в несколько десятков жителей, самое большее 50 человек». Джоди Магнесс (Jodi Magness) принял оценку Броши, добавляя, что «это число согласуется лучше, чем более низкие оценки в связи с наличием более чем 1000 обеденных тарелок в кладовой (помещение L86)». Исходя из плотности населения в других древних поселениях, Изхор Гиршфельд (Yizhar Hirschfeld) оценил население Кумрана следующим образом: «Если мы используем нижнее значение плотности: 15 человек на 1 000 м², выясняется, что в период Хасмонеев только примерно 20 человек могли занимать территорию Кумрана. Ицхак Меген и Ювал Пелег (Yuval Peleg) подключились к обсуждению проблемы — как можно было прокормить такое количество членов сообщества: „Если бы мы примем предположение, что секта жила в Кумране примерно в течение 170 лет, мы можем ожидать находок очень большого числа горшков для варки пищи“. Популяционный вопрос — сложная проблема, что подтверждается вышеупомянутыми рассмотрениями. Много зависит от интерпретации местоположения двух помещений в Кумране, называемых „столовой“ и „кладовой“. Споря с очевидно завышенной высокой оценкой Лаперроузаза, многие предположения останавливаются на числе жителей в пределах 20 — 200 человек, живших в самом Кумране и вокруг него.

Гипотезы об идентификации Кумрана

Ранние предположения

Со времени предположений Де Воа было лишь немного серьезных критических вызовов относительно его интерпретации территории Кумрана. В то время как археолог Лаперрузаз, предложил несколько далеких друг от друга вариантов, члены команды Де Воа следовали приблизительно за своим учителем. Другие ученые также предложили иные интерпретации (Анри де Медичи, Соломон Цейтлин и Драйвер), однако их исследования пока не получили должной оценки. В 1960 году Карл Генрих Ренгсторф (Каrl Heinrich Rengstorf) предложил, что свитки Мертвого моря не были изготовлены в Кумране, а были привезены из библиотеки иерусалимского Храма (это предположение Ренгсторфа стало очень популярным, так как кумранские материалы раскопок были внесены на общественное обсуждение лишь в 1992 году.). В 1980 году Чарльзворф (J.H. Charlesworth) предположил, что Кумран был разрушен во время Парфянской войны 40 г. до н. э.

Кумран — религиозная община ессеев

Полевые записки Де Воа были опубликованы Жаном- Батистой Хумбертом. Он предложил комбинированное решение суждений о Кумране. Хумберт считал, что данный участок был первоначально создан как вилла, но затем он был оставлен и был повторно занят ессеями в конце 1-го в. до н. э. Хумберт утверждал также, что, возможно, участок был запрещен для паломничества во время паломнических праздников в Иерусалиме. Минна и Кеннет Лоннквисты привнесли в исследования Кумрана новый подход, основанном на контекстной археологии с пространственными исследованиями и интерпретацией символического языка археологических данных. При этом были преодолен чисто археологический контекст вне его идеологического понимания. Лоннквисты предположили, что расположение поселения и могил в нем показывают приверженность жителей к продуманной, специально разработанной схеме, основанной на календаре. Они утверждали также, что поселение и кладбище связаны с двумя факторами: со свитками Мертвого моря и с проессейской группой, которая, по мнению Лоннквистов, имеет близкие параллели с группой терапевтов — сектой еврейских аскетов, живших в 1 в. н. э. недалеко от Александрии (Египет). Роберт Каргилл (Robert Cargill) предположил, что Кумран был хасмонейской крепостью, что не противоречит идее неоднократного занятия участка группой еврейских сектантов. Каргилл предположил, что Кумран был построен как форт Хасмонеев (см. ниже, „Кумран как крепость“), позже оставленный, а затем повторно занятый еврейскими поселенцами, которые расширили участок хозяйственным, невоенным способом, и которые стали инициаторами написания и схрона Свитков Мертвого моря.,

Более поздние суждения: против идеи секты

Были также ученые, бросившие вызов результатам находок Де Воа. Они не соглашались с интерпретацией Свитков Мертвого моря как чисто археологических находок. Они утверждали, что история Кумрана должна трактоваться без влияния на неё Свитков Мертвого моря. Различные реинтерпретации привели и к другим, самым различным заключениям о Кумране, в том числе: — Кумран как крепость; — Кумран как вилла; — Кумран как коммерческий центр; — Кумран как часть Иорданской долины.

Кумран — крепость

Данной гипотезы придерживается Норман Голб. В пользу этой гипотезы говорит наличие высокой башни и стен вокруг комплекса зданий.

Песах Бар-Адон (Pessach Bar-Adon) предположил, что Кумран был крепостью. Используя данные, полученные Де Воа, и результаты собственных раскопок в Аин эль-Гувер (Ain el-Ghuweir) в 15 км к югу от Кумрана, а также данные Вениамина Мазара (Mazar) Бар-Адон писал: „Эти крепости принадлежали Йоханану Гиркану, который нуждался в сильной, всесторонней системе защиты с жизненно важными водными источниками, сельскохозяйственными угодьями и др. Он превратил Кумран и другие близлежащие земли в оазис, передал их в собственность царя, а арендаторов этих земель стал считать исполнителями своих стратегических планов“. Норман Голб (Norman Golb) предложил, чтобы поселение Кумран было определено как крепость и привел свои доводы для этого мнения, он также был убежден, что Кумран не был местом дислокации сектантских групп и что на этом участке вообще не было сектантов. Как и Ренгсторф (Rengstorf) он считал, что Свитки были написаны в Иерусалиме, но, в отличие от Ренгсторфа, Голб утверждал, что свитки привезли из различных библиотек Иерусалима и были спрятаны в пещерах евреями, бежавшими от римлян во время восстания.

Кумран — вилла

Данную гипотезу выдвинул археолог Роберт Донсель и его супруга Паулина Донсель-Вут. В пользу этой гипотезы говорит: обилие монет, сложная планировка здания, наличие фресок.

Роберт и Полин Донкили (Donceels) сосредоточили свои исследования на неописанных Де Воа артефактах: стеклянная посуда (55 экземпляра), керамические изделия (53), металлическое оборудование и монеты. Вопреки представлениям о том, что жители Кумрана были бедными людьми, Донкили предположили, что эти жители были торговцами со связями с высшим сословием и богачами Иерусалима. Они считали, что Кумран был виллой или поместьем богатой семьи из Иерусалима., Эрик Мейерс (Eric Meyers) позже подтвердил это: „Я соглашусь, что мои посещения (Кумрана) также подтверждают это.“ Рашель Бар-Натан поддержала эту точку зрения.

Кумран — коммерческий центр

То, что модель виллы получила сравнительно мало поддержки, привело к попыткам другого объяснения. Лина Кансдэйл (Lena Cansdale) и Алан Краун (Alan Crown) утверждали, что поселение было укрепленной дорожной станцией и городом-портом на берегу Мертвого моря, то есть данный участок фактически был коммерческим центром (или большим хранилищем-складом) на главном торговом пути между севером и югом. Хиршфельд утверждал, что Кумран сначала был крепостью Хасмонеев, но затем (во времена Ирода) стал укрепленной торговой станцией., Маген и Пелег сосредоточили свои 10-летние раскопки на обширной водной системе Кумрана. Они признают, что участок был первоначально „передовым военно-полевым фортом“, но, пишут они, затем участок был занят производством глиняной посуды, а водная система использовалась для подведения воды для этого производства. Однако после анализа образцов этой глины было установлено, что она не соответствует найденной здесь глиняной посуде.,

Кумран как часть Иорданской долины

Рашель Бар-Натан возражает против того, что столовая посуда, найденная в Кумране указывает на какую-то секту, и говорит, что похожая глиняная посуда была найдена в Масаде, Иерихоне и других местах. Дэвид Стакей (David Stacey) утверждает, что поселение в Кумране было связано с колебаниями сезонного климата в Иерихоне. Он предположил, что из-за периодически возникавшего дефицита воды, участок служил лишь для сезонного производства кожи и глиняной посуды.

Другие проблемы

Недавнее научное свидетельство, опубликованное Айрой Рабиным (Ira Rabin), Оливером Ханом (Oliver Hahn), Тимо Вольфом (Timo Wolff), Адмиром Масиком (Admir Masic), и Гизелой Вайнберг (Gisela Weinberg), обнаружило в чернилах „Свитка Благодарения“ использование воды из Мертвого моря и таким образом была продемонстрирована связь между территорией Мертвого моря и некоторыми свитками. Палеограф Ада Ярдени (Ada Yardeni), проанализировав почерк множества рукописей из различных пещер (номера 1, 2, 3, 4, 6, 8, и 11), обнаружила лишь единственного человека — возможного писца, которого она назвала „писцом Кумрана“. Гили Кахила Бар-Гал (Gila Kahila Bar-Gal) обнаружила использование для части Свитков Мертвого Моря кожи нубийского козерога, ареалом которого были гора Хермон и Голанские высоты, горы Негева и западный берег Мертвого моря, но не район Иерусалима.

См. также

• Кумранские рукописи

Литература

• Article by Jacques Briend on Roland de Vaux, in The Encyclopaedia of the Dead Sea Scrolls, ed. Lawrence Schiffman and James VanderKam, Oxford, 2000.
• Archaeology and the Dead Sea Scrolls, Roland de Vaux, OUP, 1973.
• Ten Years of Discovery in the Judaean Desert, Jozef Milik, SCM, 1959.
• Bar-Adon, Pessah, „The Hasmonean Fortresses and the Status of Khirbet Qumran“, Eretz Israel 15 (1981): 349-52.
• Bar-Nathan, Rachel, „Qumran and the Hasmonaean and Herodian Winter Palaces of Jericho“, in The Site of the Dead Sea Scrolls: Archaeological Interpretations and Debates, (Studies on the Texts of the Desert of Judah, Vol. 57), ed. by Katharina Galor, Jean-Baptiste Humbert, and Jurgen Zangenberg, (Leiden: Brill, 2006), 263—277.
• Boccaccini, Gabriele, Beyond the Essene Hypothesis: The Parting of Ways between Qumran and Enochic Judaism (Grand Rapids: Eerdmans, 1998).
• Broshi, Magen, „The Archaeology of Qumran- A Reconsideration“, in The Dead Sea Scrolls, Forty Years of Research, D. Diamant & U. Rappaport (Eds), (Brill-Magnes Press, 1992), 113—115.
• Broshi, Magen, and Eshel, Hanan, „Residential Caves at Qumran.“ Dead Sea Discoveries 6 (1999), 328—348.
• Broshi, Magen, and Eshel, Hanan, „Was There Agriculture at Qumran?“ in The Site of the Dead Sea Scrolls: Archaeological Interpretations and Debates, (Studies on the Texts of the Desert of Judah, Vol. 57), ed. by Katharina Galor, Jean-Baptiste Humbert, and Jurgen Zangenberg, (Leiden: Brill, 2006).
• Cansdale, Lena, & Crown, Alan, „Qumran, Was It an Essene Settlement?“, Biblical Archaeology Review» 20/5 (1995) 24-35, 73-78.
• Cansdale, Lena, The Metamorphosis of the Name «Qumran», in The Dead Sea Scrolls: Fifty Years After Their Discovery, 1947—1997, Schiffman, Lawrence, Tov, Emanuel, & VanderKam, James, (eds.), (Jerusalem: IES, 2000), pp. 631–636.
• Cargill, Robert R., Qumran through (Real) Time: A Virtual Reconstruction of Qumran and the Dead Sea Scrolls, Bible in Technology 1, (Piscataway, New Jersey: Gorgias Press, 2009).
• Cargill, Robert R., «The Qumran Digital Model: An Argument for Archaeological Reconstruction in Virtual Reality and Response to Jodi Magness», Near Eastern Archaeology 72/1 (2009): 28-47.
• Cook, Edward M., «Qumran: A Ritual Purification Center», Biblical Archaeology Review 22/6 (1996): 39, 48-51, 73-75.
• Crowfoot, Grace Mary, «The Linen Textiles.» Pages 18–40 in Discoveries in the Judean Desert I: Qumran Cave I. Edited by Dominique Barthélemy and Joseph Tadeusz Milik (Oxford: Clarendon Press, 1956).
• Crown, A.D. and Cansdale, L., «Qumran-Was It an Essene Settlement?» Biblical Archaeology Review 20 (1994), 24-35 & 73-4 & 76-78.
• de Vaux, Roland, Archaeology and the Dead Sea Scrolls (Oxford: Oxford University Press, 1973). English translation from the French.
• Davies, Philip R., Qumran, Cities of the Biblical World (Grand Rapids: Eerdmans, 1982).
• Dombrowski, B.W.W., «Golb’s Hypothesis: Analysis and Conclusions.» In Mogilany 1995: Papers on the Dead Sea Scrolls Offered in Memory of Aleksy Klawek (ed. Zdzislaw Jan Kapera; QM 15; Kraków: Enigma, 1998) 35-54.
• Donceel, R. and Donceel-Voûte, Pauline H.E., «The Archaeology of Khirbet Qumran.» In Methods of Investigation of the Dead Sea Scrolls and the Khirbet Qumran Site: Present Realities and Future Prospects (ed. Michael O. Wise, Norman Golb, John J. Collins, and Dennis G. Pardee; Annals of the New York Academy of Sciences 722 (New York: New York Academy of Sciences, 1994) 1-38.
• Donceel-Voûte, Pauline H. E. «Les ruines de Qumran réinterprétées.» Archeologia 298 (1994) 24-35.
• Donceel-Voûte, Pauline H.E. «'Coenaculum': La salle à l’étage du locus 30 à Khirbet Qumrân sur la Mer Morte.» In Banquets d’Orient (ed. R. Gyselen, with M. Bernus-Taylor et al.; ResO 4; Leuven: Peeters, 1992) 61-84.
• Eshel, Hanan, Qumran: A Field Guide. (Jerusalem: Carta, 2009).
• Fields, Weston W. The Dead Sea Scrolls: A Full History. volume 1 (Leiden: Brill, 2009).
• Galor, Katharina, «Plastered Pools: A New Perspective», in Khirbet Qumran et Ain Feshkha, Vol. II., ed. Humbert, Jean-Baptiste & Gunneweg, Jan, (Vandenhoeck & Ruprecht Goettingen, 2003) 291—320.
• Galor, Katharina, Humbert, Jean-Baptiste, and Zangenberg, Jurgen, The Site of the Dead Sea Scrolls: Archaeological Interpretations and Debates, (Studies on the Texts of the Desert of Judah, Vol. 57), (Leiden: Brill, 2006).
• Gibson, Shimon, and Joan E. Taylor, «Roads and Passes Round Qumran.» Palestine Exploration Quarterly 140/3 (2008) 225—227.
• Golb, Norman, «Khirbet Qumran and the Manuscript Finds of the Judaean Wilderness.» In Methods of Investigation of the Dead Sea Scrolls and the Khirbet Qumran Site: Present Realities and Future Prospects (ed. Michael O. Wise, Norman Golb, John J. Collins, and Dennis G. Pardee; ANYAS 722; New York: New York Academy of Sciences, 1994) 51-72.
• Golb, Norman, Who Wrote the Dead Sea Scrolls?: The Search for the Secret of Qumran. (New York: Scribner, 1995).
• Goranson, Stephen. [www.duke.edu/~goranson/Brown_Qumran_Archaeology_Conference_vol._review.pdf «Review: Katharina Galor, Jean-Baptiste Humbert, and Jürgen Zangenberg, eds., The Site of the Dead Sea Scrolls: Archaeological Interpretations and Debates. Proceedings of a Conference Held at Brown University, November 17-19, 2002.»] Bulletin of the American Schools of Oriental Research 347 (2007) 114—116.
• Gunneweg, J. and Balla, M., «How Neutron Activation Analysis Can Assist Research into the Provenance of the Pottery at Qumran.» In Historical Perspectives: From the Hasmoneans to Bar Kokhba in Light of the Dead Sea Scrolls. Proceedings of the Fourth International Symposium of the Orion Center for the Study of the Dead Sea Scrolls and Associated Literature, 27-31 January 1999, eds. D.Goodblatt, A.Pinnick, and D.R. Schwartz, 179—185. STDJ 37. (Leiden: Brill, 2001).
• Hempel, Ch., «Qumran: Archaeology.» Encyclopedia of the Dead Sea Scrolls, 2 vols. (ed. Lawrence H. Schiffman and James C. VanderKam; (New York: Oxford University Press, 2000) II.746-751.
• Hirschfeld, Yizhar, «The Architextural Context of Qumran», in The Dead Sea Scrolls, fifty years after their discovery 1947—1997 (L.H.Schiffman, E. Tov and J. VanderKam eds.), (Jerusalem: Israel Exploration Society and the Shrine of the Book, Israel Museum, 2000) 673—683.
• Hirschfeld, Yizhar, «Qumran in the Second Temple Period: A Reassessment», in The Site of the Dead Sea Scrolls: Archaeological Interpretations and Debates, (Studies on the Texts of the Desert of Judah, Vol. 57), ed. by Katharina Galor, Jean-Baptiste Humbert, and Jurgen Zangenberg, (Leiden: Brill, 2006).
• Hirschfeld, Yizhar, Qumran in Context: Reassessing the Archaeological Evidence, (Peabody, Massachusetts: Hendrickson, 2004).
• Humbert, Jean-Baptiste, «L’espace sacré à Qumrân.» Revue Biblique (1994) 101—102 and 161—214.
• Humbert, Jean-Baptiste, «Les différentes interprétations du site de Qumran.» Monde de la Bible, 107 (1997), 20-25.
• Humbert, Jean-Baptiste, «Some Remarks on the Archaeology of Qumran», in The Site of the Dead Sea Scrolls: Archaeological Interpretations and Debates, (Studies on the Texts of the Desert of Judah, Vol. 57), ed. by Katharina Galor, Jean-Baptiste Humbert, and Jurgen Zangenberg, (Leiden: Brill, 2006).
• Humbert, Jean-Baptiste, «Reconsideration of the Archaeological Interpretation», in Khirbet Qumran et Ain Feshkha, Vol. II. ed. Humbert, Jean-Baptiste & Gunneweg, Jan, (Vandenhoeck & Ruprecht Goettingen, 2003) 419—425.
• Humbert, Jean-Baptiste & Chambon, Alain, Fouilles de Khirbet Qumran et de Ain Feshka, Vol. I. Editions Universitaires Fribourg Suisse (Vandenhoeck & Ruprecht Goettingen, 1994).
• Humbert, Jean-Baptiste & Chambon, Alain, The Excavations of Khirbet Qumran and Ain Feshkha, Vol. 1B. trans by Stephen J. Pfann, Editions Universitaires Fribourg Suisse (Vandenhoeck & Ruprecht Goettingen, 2003).
• Humbert, Jean-Baptiste & Gunneweg, Jan, Khirbet Qumran et Ain Feshkha: études d’anthropologie, de physique et de chimie = studies of anthropology, physics and chemistry, Vol. II. Editions Universitaires Fribourg Suisse (Vandenhoeck & Ruprecht Goettingen, 2003).
• Hutchesson, Ian, «63 BCE: A Revised Dating for the Depositation of the Dead Sea Scrolls», Qumran Chronicle 8/3 (1999): 177—194.
• Kapera, Z. J., «How Many Tombs in Qumran?», The Qumran Chronicle 9.1 (August 2000), 35-49.
• Lemaire, Andre, «Inscriptions du Khirbeh, des Grottes et de 'Ain Feshkha», in Khirbet Qumran et Ain Feshkha, Vol. II., ed. Humbert, Jean-Baptiste & Gunneweg, Jan, (Vandenhoeck & Ruprecht Goettingen, 2003) 341—388.
• Lönnqvist, M., and Lönnqvist, K., Archaeology of the Hidden Qumran, The New Paradigm (Helsinki University Press, 2002).
• Lönnqvist, K. and Lönnqvist, M. (2006) ‘The Numismatic Chronology of Qumran: Fact and Fiction’, The Numismatic Chronicle 166, London: The Royal Numismatic Society, pp. 121–165.
• Lönnqvist. K. (2007). The report of the Amman lots of the Qumran silver coin hoards. New Chronological Aspects of the Silver Coin Hoard Evidence from Khirbet Qumran at the Dead Sea. Amman 2007, pp. 1–72.
• Lönnqvist, K. A. K. (2008) New Perspectives on the Roman Coinage on the Eastern Limes in the Late Republican and Roman Imperial Periods. VDM Verlag Dr. Müller. Saarbrücken 2009.
• Magen, Yitzhak, and Peleg, Yuval, «Back to Qumran: Ten Years of Excavations and Research, 1993—2004», in The Site of the Dead Sea Scrolls: Archaeological Interpretations and Debates, (Studies on the Texts of the Desert of Judah, Vol. 57), ed. by Katharina Galor, Jean-Baptiste Humbert, and Jurgen Zangenberg, (Leiden: Brill, 2006).
• Magen, Yitzhak & Peleg, Yuval, «The Qumran Excavations 1993—2004: Preliminary Report», JSP 6 (Jerusalem: Israel Antiquities Authority, 2007) [www.antiquities.org.il/images/shop/jsp/JSP6_Qumran_color.pdf Download]
• Magness, Jodi, «Qumran Archaeology: Past Perspectives and Future Prospects.» In The Dead Sea Scrolls after Fifty Years: A Comprehensive Reassessment, vol. 1, ed. Peter W. Flint and James C.VanderKam; (Leiden: E. J. Brill, 1998) 47-77 and pp. 708–719.
• Magness, Jodi, A Reassessment of the Excavations of Qumran, in The Dead Sea Scrolls: Fifty Years After Their Discovery, 1947—1997, Schiffman, Lawrence, Tov, Emanuel, & VanderKam, James, (eds.), (Jerusalem: IES, 2000), pp. 708–719.
• Magness, Jodi, The Archaeology of Qumran and the Dead Sea Scrolls (Grand Rapids: Eerdmans, 2002).
• Meyers, Eric. "Khirbet Qumran and its Environs, " In The Oxford Handbook of the Dead Sea Scrolls, ed. Timothy H Lim and John Joseph Collins (Oxford : Oxford University Press, 2010).
• Milik, J. T., Ten Years in the Wilderness of Judaea, (Translated by J. Strugnell; London: SCM, 1959).
• Murphy, Catherine M., Wealth in the Dead Sea Scrolls and the Qumran Community, (Leiden: Brill 2002).
• Netzer, Ehud. «Did any perfume industry exist at ʻEin Feshkha?,» Israel Exploration Journal 55 no 1 2005, p 97-100.
• Patrich, Joseph, «Khirbet Qumran in the Light of New Archaeological Explorations in the Qumran Caves», in Methods of Investigation of the Dead Sea Scrolls and the Khirbet Qumran Site: Present Realities and Future Prospects (ed. Michael O. Wise, Norman Golb, John J. Collins, and Dennis G. Pardee; Annals of the New York Academy of Sciences 722 (New York: New York Academy of Sciences, 1994) 73-95.
• Patrich, Joseph, «Did Extra-Mural Dwelling Quarters Exist at Qumran?» in The Dead Sea Scrolls: Fifty Years After Their Discovery. Edited by Lawrence H. Schiffman, Emanuel Tov, James C. VanderKam, and Galen Marquis (Jerusalem: Israel Exploration Society, 2000) 720—727.
• Puech, Émile, «The Necropolises of Khirbet Qumrân and ‘Ain el-Ghuweir and the Essene Belief in the Afterlife», Bulletin of the American Schools of Oriental Research 312 (1998) 21-36.
• Rabin, Ira, Oliver Hahn, Timo Wolff, Admir Masic, and Gisela Weinberg. «On the Origin of the Ink of the Thanksgiving Scroll (1QHodayota).» Dead Sea Discoveries 16/1 (2009) 97-106.
• Reed, William L., «The Qumran Caves Expedition of March, 1952», Bulletin of the American Schools of Oriental Research 135 (1954) 8-13.
• Regev, Eyal, «Access Analysis of Khirbet Qumran: Reading Spatial Organization and Social Boundaries», Bulletin of the American Schools of Oriental Research 355 (2009) 85-99.
• Reich, Ronny, «Miqwa’ot at Khirbet Qumran and the Jerusalem Connection.» Pages 728-31 in The Dead Sea Scrolls: Fifty Years After Their Discovery. Edited by Lawrence H. Schiffman, Emanuel Tov, James C. VanderKam, and Galen Marquis (Jerusalem: Israel Exploration Society, 2000).
• Rengstorf, Karl Heinrich, Hirbet Qumrân and the Problem of the Library of the Dead Sea Caves, Translated by J. R. Wilkie (Leiden: Brill, 1963).
• Ricklin, Shimon, «When Did the Essenes Arrive at Qumran? — An Architectural Response.» Pages 263-66 in Studies in the Settlement of Judea: A Collection of Papers in Historical Geography. Edited by Ze’ev H. Erlich (Beni Brak: Moriah, 1995).
• Schiffman, Lawrence, Tov, Emanuel, & VanderKam, James, eds. The Dead Sea Scrolls: Fifty Years After Their Discovery, 1947—1997, (Jerusalem: IES, 2000).
• Schultz, Brian, «The Qumran Cemetery: 150 Years of Research.» Dead Sea Discoveries 13 (2006): 194—228.
• Steckoll, S.H., «An Inkwell from Qumran», Mada 13 (1969), 260—261 (in Hebrew).
• Taylor, Joan E., «The Cemeteries of Khirbet Qumran and Women’s Presence at the Site», Dead Sea Discoveries 6 (1999): 625—323.
• Taylor, Joan E., «Khirbet Qumran in the Nineteenth Century and the Name of the Site.» Palestine Exploration Quarterly 134 (2002) 144—164.
• Trever, John C., The Untold Story of Qumran, (Westwood: Fleming H. Revell Company, 1965).
• Wise, Michael O., Golb, Norman, Collins, John J., and Pardee, Dennis G., Methods of Investigation of the Dead Sea Scrolls and the Khirbet Qumran Site: Present Realities and Future Prospects, Annals of the New York Academy of Sciences 722 (New York: New York Academy of Sciences, 1994)
• Yellin, J., Broshi, M. and Eshel, H., «Pottery of Qumran and Ein Ghuweir: The First Chemical Exploration of Provenience», Bulletin of the American Schools of Oriental Research 321 (2001) 65-78.

Ссылки

• Кумран в каталоге ссылок Open Directory Project (dmoz).
• Сергей Рысев [www.ec-dejavu.net/q/Qumran.html Кумранские рукописи как источник по истории Палестины I в. н. э.]

Отрывок, характеризующий Кумран

– Тогда будет значить, что я должен ехать в армию, – договорил себе Пьер. – Войдите, войдите, – прибавил он, обращаясь к княжие.
(Одна старшая княжна, с длинной талией и окаменелым лидом, продолжала жить в доме Пьера; две меньшие вышли замуж.)
– Простите, mon cousin, что я пришла к вам, – сказала она укоризненно взволнованным голосом. – Ведь надо наконец на что нибудь решиться! Что ж это будет такое? Все выехали из Москвы, и народ бунтует. Что ж мы остаемся?
– Напротив, все, кажется, благополучно, ma cousine, – сказал Пьер с тою привычкой шутливости, которую Пьер, всегда конфузно переносивший свою роль благодетеля перед княжною, усвоил себе в отношении к ней.
– Да, это благополучно… хорошо благополучие! Мне нынче Варвара Ивановна порассказала, как войска наши отличаются. Уж точно можно чести приписать. Да и народ совсем взбунтовался, слушать перестают; девка моя и та грубить стала. Этак скоро и нас бить станут. По улицам ходить нельзя. А главное, нынче завтра французы будут, что ж нам ждать! Я об одном прошу, mon cousin, – сказала княжна, – прикажите свезти меня в Петербург: какая я ни есть, а я под бонапартовской властью жить не могу.
– Да полноте, ma cousine, откуда вы почерпаете ваши сведения? Напротив…
– Я вашему Наполеону не покорюсь. Другие как хотят… Ежели вы не хотите этого сделать…
– Да я сделаю, я сейчас прикажу.
Княжне, видимо, досадно было, что не на кого было сердиться. Она, что то шепча, присела на стул.
– Но вам это неправильно доносят, – сказал Пьер. – В городе все тихо, и опасности никакой нет. Вот я сейчас читал… – Пьер показал княжне афишки. – Граф пишет, что он жизнью отвечает, что неприятель не будет в Москве.
– Ах, этот ваш граф, – с злобой заговорила княжна, – это лицемер, злодей, который сам настроил народ бунтовать. Разве не он писал в этих дурацких афишах, что какой бы там ни был, тащи его за хохол на съезжую (и как глупо)! Кто возьмет, говорит, тому и честь и слава. Вот и долюбезничался. Варвара Ивановна говорила, что чуть не убил народ ее за то, что она по французски заговорила…
– Да ведь это так… Вы всё к сердцу очень принимаете, – сказал Пьер и стал раскладывать пасьянс.
Несмотря на то, что пасьянс сошелся, Пьер не поехал в армию, а остался в опустевшей Москве, все в той же тревоге, нерешимости, в страхе и вместе в радости ожидая чего то ужасного.
На другой день княжна к вечеру уехала, и к Пьеру приехал его главноуправляющий с известием, что требуемых им денег для обмундирования полка нельзя достать, ежели не продать одно имение. Главноуправляющий вообще представлял Пьеру, что все эти затеи полка должны были разорить его. Пьер с трудом скрывал улыбку, слушая слова управляющего.
– Ну, продайте, – говорил он. – Что ж делать, я не могу отказаться теперь!
Чем хуже было положение всяких дел, и в особенности его дел, тем Пьеру было приятнее, тем очевиднее было, что катастрофа, которой он ждал, приближается. Уже никого почти из знакомых Пьера не было в городе. Жюли уехала, княжна Марья уехала. Из близких знакомых одни Ростовы оставались; но к ним Пьер не ездил.
В этот день Пьер, для того чтобы развлечься, поехал в село Воронцово смотреть большой воздушный шар, который строился Леппихом для погибели врага, и пробный шар, который должен был быть пущен завтра. Шар этот был еще не готов; но, как узнал Пьер, он строился по желанию государя. Государь писал графу Растопчину об этом шаре следующее:
«Aussitot que Leppich sera pret, composez lui un equipage pour sa nacelle d'hommes surs et intelligents et depechez un courrier au general Koutousoff pour l'en prevenir. Je l'ai instruit de la chose.
Recommandez, je vous prie, a Leppich d'etre bien attentif sur l'endroit ou il descendra la premiere fois, pour ne pas se tromper et ne pas tomber dans les mains de l'ennemi. Il est indispensable qu'il combine ses mouvements avec le general en chef».
[Только что Леппих будет готов, составьте экипаж для его лодки из верных и умных людей и пошлите курьера к генералу Кутузову, чтобы предупредить его.
Я сообщил ему об этом. Внушите, пожалуйста, Леппиху, чтобы он обратил хорошенько внимание на то место, где он спустится в первый раз, чтобы не ошибиться и не попасть в руки врага. Необходимо, чтоб он соображал свои движения с движениями главнокомандующего.]
Возвращаясь домой из Воронцова и проезжая по Болотной площади, Пьер увидал толпу у Лобного места, остановился и слез с дрожек. Это была экзекуция французского повара, обвиненного в шпионстве. Экзекуция только что кончилась, и палач отвязывал от кобылы жалостно стонавшего толстого человека с рыжими бакенбардами, в синих чулках и зеленом камзоле. Другой преступник, худенький и бледный, стоял тут же. Оба, судя по лицам, были французы. С испуганно болезненным видом, подобным тому, который имел худой француз, Пьер протолкался сквозь толпу.
– Что это? Кто? За что? – спрашивал он. Но вниманье толпы – чиновников, мещан, купцов, мужиков, женщин в салопах и шубках – так было жадно сосредоточено на то, что происходило на Лобном месте, что никто не отвечал ему. Толстый человек поднялся, нахмурившись, пожал плечами и, очевидно, желая выразить твердость, стал, не глядя вокруг себя, надевать камзол; но вдруг губы его задрожали, и он заплакал, сам сердясь на себя, как плачут взрослые сангвинические люди. Толпа громко заговорила, как показалось Пьеру, – для того, чтобы заглушить в самой себе чувство жалости.
– Повар чей то княжеский…
– Что, мусью, видно, русский соус кисел французу пришелся… оскомину набил, – сказал сморщенный приказный, стоявший подле Пьера, в то время как француз заплакал. Приказный оглянулся вокруг себя, видимо, ожидая оценки своей шутки. Некоторые засмеялись, некоторые испуганно продолжали смотреть на палача, который раздевал другого.
Пьер засопел носом, сморщился и, быстро повернувшись, пошел назад к дрожкам, не переставая что то бормотать про себя в то время, как он шел и садился. В продолжение дороги он несколько раз вздрагивал и вскрикивал так громко, что кучер спрашивал его:
– Что прикажете?
– Куда ж ты едешь? – крикнул Пьер на кучера, выезжавшего на Лубянку.
– К главнокомандующему приказали, – отвечал кучер.
– Дурак! скотина! – закричал Пьер, что редко с ним случалось, ругая своего кучера. – Домой я велел; и скорее ступай, болван. Еще нынче надо выехать, – про себя проговорил Пьер.
Пьер при виде наказанного француза и толпы, окружавшей Лобное место, так окончательно решил, что не может долее оставаться в Москве и едет нынче же в армию, что ему казалось, что он или сказал об этом кучеру, или что кучер сам должен был знать это.
Приехав домой, Пьер отдал приказание своему все знающему, все умеющему, известному всей Москве кучеру Евстафьевичу о том, что он в ночь едет в Можайск к войску и чтобы туда были высланы его верховые лошади. Все это не могло быть сделано в тот же день, и потому, по представлению Евстафьевича, Пьер должен был отложить свой отъезд до другого дня, с тем чтобы дать время подставам выехать на дорогу.
24 го числа прояснело после дурной погоды, и в этот день после обеда Пьер выехал из Москвы. Ночью, переменя лошадей в Перхушкове, Пьер узнал, что в этот вечер было большое сражение. Рассказывали, что здесь, в Перхушкове, земля дрожала от выстрелов. На вопросы Пьера о том, кто победил, никто не мог дать ему ответа. (Это было сражение 24 го числа при Шевардине.) На рассвете Пьер подъезжал к Можайску.
Все дома Можайска были заняты постоем войск, и на постоялом дворе, на котором Пьера встретили его берейтор и кучер, в горницах не было места: все было полно офицерами.
В Можайске и за Можайском везде стояли и шли войска. Казаки, пешие, конные солдаты, фуры, ящики, пушки виднелись со всех сторон. Пьер торопился скорее ехать вперед, и чем дальше он отъезжал от Москвы и чем глубже погружался в это море войск, тем больше им овладевала тревога беспокойства и не испытанное еще им новое радостное чувство. Это было чувство, подобное тому, которое он испытывал и в Слободском дворце во время приезда государя, – чувство необходимости предпринять что то и пожертвовать чем то. Он испытывал теперь приятное чувство сознания того, что все то, что составляет счастье людей, удобства жизни, богатство, даже самая жизнь, есть вздор, который приятно откинуть в сравнении с чем то… С чем, Пьер не мог себе дать отчета, да и ее старался уяснить себе, для кого и для чего он находит особенную прелесть пожертвовать всем. Его не занимало то, для чего он хочет жертвовать, но самое жертвование составляло для него новое радостное чувство.


24 го было сражение при Шевардинском редуте, 25 го не было пущено ни одного выстрела ни с той, ни с другой стороны, 26 го произошло Бородинское сражение.
Для чего и как были даны и приняты сражения при Шевардине и при Бородине? Для чего было дано Бородинское сражение? Ни для французов, ни для русских оно не имело ни малейшего смысла. Результатом ближайшим было и должно было быть – для русских то, что мы приблизились к погибели Москвы (чего мы боялись больше всего в мире), а для французов то, что они приблизились к погибели всей армии (чего они тоже боялись больше всего в мире). Результат этот был тогда же совершении очевиден, а между тем Наполеон дал, а Кутузов принял это сражение.
Ежели бы полководцы руководились разумными причинами, казалось, как ясно должно было быть для Наполеона, что, зайдя за две тысячи верст и принимая сражение с вероятной случайностью потери четверти армии, он шел на верную погибель; и столь же ясно бы должно было казаться Кутузову, что, принимая сражение и тоже рискуя потерять четверть армии, он наверное теряет Москву. Для Кутузова это было математически ясно, как ясно то, что ежели в шашках у меня меньше одной шашкой и я буду меняться, я наверное проиграю и потому не должен меняться.
Когда у противника шестнадцать шашек, а у меня четырнадцать, то я только на одну восьмую слабее его; а когда я поменяюсь тринадцатью шашками, то он будет втрое сильнее меня.
До Бородинского сражения наши силы приблизительно относились к французским как пять к шести, а после сражения как один к двум, то есть до сражения сто тысяч; ста двадцати, а после сражения пятьдесят к ста. А вместе с тем умный и опытный Кутузов принял сражение. Наполеон же, гениальный полководец, как его называют, дал сражение, теряя четверть армии и еще более растягивая свою линию. Ежели скажут, что, заняв Москву, он думал, как занятием Вены, кончить кампанию, то против этого есть много доказательств. Сами историки Наполеона рассказывают, что еще от Смоленска он хотел остановиться, знал опасность своего растянутого положения знал, что занятие Москвы не будет концом кампании, потому что от Смоленска он видел, в каком положении оставлялись ему русские города, и не получал ни одного ответа на свои неоднократные заявления о желании вести переговоры.
Давая и принимая Бородинское сражение, Кутузов и Наполеон поступили непроизвольно и бессмысленно. А историки под совершившиеся факты уже потом подвели хитросплетенные доказательства предвидения и гениальности полководцев, которые из всех непроизвольных орудий мировых событий были самыми рабскими и непроизвольными деятелями.
Древние оставили нам образцы героических поэм, в которых герои составляют весь интерес истории, и мы все еще не можем привыкнуть к тому, что для нашего человеческого времени история такого рода не имеет смысла.
На другой вопрос: как даны были Бородинское и предшествующее ему Шевардинское сражения – существует точно так же весьма определенное и всем известное, совершенно ложное представление. Все историки описывают дело следующим образом:
Русская армия будто бы в отступлении своем от Смоленска отыскивала себе наилучшую позицию для генерального сражения, и таковая позиция была найдена будто бы у Бородина.
Русские будто бы укрепили вперед эту позицию, влево от дороги (из Москвы в Смоленск), под прямым почти углом к ней, от Бородина к Утице, на том самом месте, где произошло сражение.
Впереди этой позиции будто бы был выставлен для наблюдения за неприятелем укрепленный передовой пост на Шевардинском кургане. 24 го будто бы Наполеон атаковал передовой пост и взял его; 26 го же атаковал всю русскую армию, стоявшую на позиции на Бородинском поле.
Так говорится в историях, и все это совершенно несправедливо, в чем легко убедится всякий, кто захочет вникнуть в сущность дела.
Русские не отыскивали лучшей позиции; а, напротив, в отступлении своем прошли много позиций, которые были лучше Бородинской. Они не остановились ни на одной из этих позиций: и потому, что Кутузов не хотел принять позицию, избранную не им, и потому, что требованье народного сражения еще недостаточно сильно высказалось, и потому, что не подошел еще Милорадович с ополчением, и еще по другим причинам, которые неисчислимы. Факт тот – что прежние позиции были сильнее и что Бородинская позиция (та, на которой дано сражение) не только не сильна, но вовсе не есть почему нибудь позиция более, чем всякое другое место в Российской империи, на которое, гадая, указать бы булавкой на карте.
Русские не только не укрепляли позицию Бородинского поля влево под прямым углом от дороги (то есть места, на котором произошло сражение), но и никогда до 25 го августа 1812 года не думали о том, чтобы сражение могло произойти на этом месте. Этому служит доказательством, во первых, то, что не только 25 го не было на этом месте укреплений, но что, начатые 25 го числа, они не были кончены и 26 го; во вторых, доказательством служит положение Шевардинского редута: Шевардинский редут, впереди той позиции, на которой принято сражение, не имеет никакого смысла. Для чего был сильнее всех других пунктов укреплен этот редут? И для чего, защищая его 24 го числа до поздней ночи, были истощены все усилия и потеряно шесть тысяч человек? Для наблюдения за неприятелем достаточно было казачьего разъезда. В третьих, доказательством того, что позиция, на которой произошло сражение, не была предвидена и что Шевардинский редут не был передовым пунктом этой позиции, служит то, что Барклай де Толли и Багратион до 25 го числа находились в убеждении, что Шевардинский редут есть левый фланг позиции и что сам Кутузов в донесении своем, писанном сгоряча после сражения, называет Шевардинский редут левым флангом позиции. Уже гораздо после, когда писались на просторе донесения о Бородинском сражении, было (вероятно, для оправдания ошибок главнокомандующего, имеющего быть непогрешимым) выдумано то несправедливое и странное показание, будто Шевардинский редут служил передовым постом (тогда как это был только укрепленный пункт левого фланга) и будто Бородинское сражение было принято нами на укрепленной и наперед избранной позиции, тогда как оно произошло на совершенно неожиданном и почти не укрепленном месте.
Дело же, очевидно, было так: позиция была избрана по реке Колоче, пересекающей большую дорогу не под прямым, а под острым углом, так что левый фланг был в Шевардине, правый около селения Нового и центр в Бородине, при слиянии рек Колочи и Во йны. Позиция эта, под прикрытием реки Колочи, для армии, имеющей целью остановить неприятеля, движущегося по Смоленской дороге к Москве, очевидна для всякого, кто посмотрит на Бородинское поле, забыв о том, как произошло сражение.
Наполеон, выехав 24 го к Валуеву, не увидал (как говорится в историях) позицию русских от Утицы к Бородину (он не мог увидать эту позицию, потому что ее не было) и не увидал передового поста русской армии, а наткнулся в преследовании русского арьергарда на левый фланг позиции русских, на Шевардинский редут, и неожиданно для русских перевел войска через Колочу. И русские, не успев вступить в генеральное сражение, отступили своим левым крылом из позиции, которую они намеревались занять, и заняли новую позицию, которая была не предвидена и не укреплена. Перейдя на левую сторону Колочи, влево от дороги, Наполеон передвинул все будущее сражение справа налево (со стороны русских) и перенес его в поле между Утицей, Семеновским и Бородиным (в это поле, не имеющее в себе ничего более выгодного для позиции, чем всякое другое поле в России), и на этом поле произошло все сражение 26 го числа. В грубой форме план предполагаемого сражения и происшедшего сражения будет следующий:

Ежели бы Наполеон не выехал вечером 24 го числа на Колочу и не велел бы тотчас же вечером атаковать редут, а начал бы атаку на другой день утром, то никто бы не усомнился в том, что Шевардинский редут был левый фланг нашей позиции; и сражение произошло бы так, как мы его ожидали. В таком случае мы, вероятно, еще упорнее бы защищали Шевардинский редут, наш левый фланг; атаковали бы Наполеона в центре или справа, и 24 го произошло бы генеральное сражение на той позиции, которая была укреплена и предвидена. Но так как атака на наш левый фланг произошла вечером, вслед за отступлением нашего арьергарда, то есть непосредственно после сражения при Гридневой, и так как русские военачальники не хотели или не успели начать тогда же 24 го вечером генерального сражения, то первое и главное действие Бородинского сражения было проиграно еще 24 го числа и, очевидно, вело к проигрышу и того, которое было дано 26 го числа.
После потери Шевардинского редута к утру 25 го числа мы оказались без позиции на левом фланге и были поставлены в необходимость отогнуть наше левое крыло и поспешно укреплять его где ни попало.
Но мало того, что 26 го августа русские войска стояли только под защитой слабых, неконченных укреплений, – невыгода этого положения увеличилась еще тем, что русские военачальники, не признав вполне совершившегося факта (потери позиции на левом фланге и перенесения всего будущего поля сражения справа налево), оставались в своей растянутой позиции от села Нового до Утицы и вследствие того должны были передвигать свои войска во время сражения справа налево. Таким образом, во все время сражения русские имели против всей французской армии, направленной на наше левое крыло, вдвое слабейшие силы. (Действия Понятовского против Утицы и Уварова на правом фланге французов составляли отдельные от хода сражения действия.)
Итак, Бородинское сражение произошло совсем не так, как (стараясь скрыть ошибки наших военачальников и вследствие того умаляя славу русского войска и народа) описывают его. Бородинское сражение не произошло на избранной и укрепленной позиции с несколько только слабейшими со стороны русских силами, а Бородинское сражение, вследствие потери Шевардинского редута, принято было русскими на открытой, почти не укрепленной местности с вдвое слабейшими силами против французов, то есть в таких условиях, в которых не только немыслимо было драться десять часов и сделать сражение нерешительным, но немыслимо было удержать в продолжение трех часов армию от совершенного разгрома и бегства.


25 го утром Пьер выезжал из Можайска. На спуске с огромной крутой и кривой горы, ведущей из города, мимо стоящего на горе направо собора, в котором шла служба и благовестили, Пьер вылез из экипажа и пошел пешком. За ним спускался на горе какой то конный полк с песельниками впереди. Навстречу ему поднимался поезд телег с раненными во вчерашнем деле. Возчики мужики, крича на лошадей и хлеща их кнутами, перебегали с одной стороны на другую. Телеги, на которых лежали и сидели по три и по четыре солдата раненых, прыгали по набросанным в виде мостовой камням на крутом подъеме. Раненые, обвязанные тряпками, бледные, с поджатыми губами и нахмуренными бровями, держась за грядки, прыгали и толкались в телегах. Все почти с наивным детским любопытством смотрели на белую шляпу и зеленый фрак Пьера.
Кучер Пьера сердито кричал на обоз раненых, чтобы они держали к одной. Кавалерийский полк с песнями, спускаясь с горы, надвинулся на дрожки Пьера и стеснил дорогу. Пьер остановился, прижавшись к краю скопанной в горе дороги. Из за откоса горы солнце не доставало в углубление дороги, тут было холодно, сыро; над головой Пьера было яркое августовское утро, и весело разносился трезвон. Одна подвода с ранеными остановилась у края дороги подле самого Пьера. Возчик в лаптях, запыхавшись, подбежал к своей телеге, подсунул камень под задние нешиненые колеса и стал оправлять шлею на своей ставшей лошаденке.
Один раненый старый солдат с подвязанной рукой, шедший за телегой, взялся за нее здоровой рукой и оглянулся на Пьера.
– Что ж, землячок, тут положат нас, что ль? Али до Москвы? – сказал он.
Пьер так задумался, что не расслышал вопроса. Он смотрел то на кавалерийский, повстречавшийся теперь с поездом раненых полк, то на ту телегу, у которой он стоял и на которой сидели двое раненых и лежал один, и ему казалось, что тут, в них, заключается разрешение занимавшего его вопроса. Один из сидевших на телеге солдат был, вероятно, ранен в щеку. Вся голова его была обвязана тряпками, и одна щека раздулась с детскую голову. Рот и нос у него были на сторону. Этот солдат глядел на собор и крестился. Другой, молодой мальчик, рекрут, белокурый и белый, как бы совершенно без крови в тонком лице, с остановившейся доброй улыбкой смотрел на Пьера; третий лежал ничком, и лица его не было видно. Кавалеристы песельники проходили над самой телегой.
– Ах запропала… да ежова голова…
– Да на чужой стороне живучи… – выделывали они плясовую солдатскую песню. Как бы вторя им, но в другом роде веселья, перебивались в вышине металлические звуки трезвона. И, еще в другом роде веселья, обливали вершину противоположного откоса жаркие лучи солнца. Но под откосом, у телеги с ранеными, подле запыхавшейся лошаденки, у которой стоял Пьер, было сыро, пасмурно и грустно.
Солдат с распухшей щекой сердито глядел на песельников кавалеристов.
– Ох, щегольки! – проговорил он укоризненно.
– Нынче не то что солдат, а и мужичков видал! Мужичков и тех гонят, – сказал с грустной улыбкой солдат, стоявший за телегой и обращаясь к Пьеру. – Нынче не разбирают… Всем народом навалиться хотят, одью слово – Москва. Один конец сделать хотят. – Несмотря на неясность слов солдата, Пьер понял все то, что он хотел сказать, и одобрительно кивнул головой.
Дорога расчистилась, и Пьер сошел под гору и поехал дальше.
Пьер ехал, оглядываясь по обе стороны дороги, отыскивая знакомые лица и везде встречая только незнакомые военные лица разных родов войск, одинаково с удивлением смотревшие на его белую шляпу и зеленый фрак.
Проехав версты четыре, он встретил первого знакомого и радостно обратился к нему. Знакомый этот был один из начальствующих докторов в армии. Он в бричке ехал навстречу Пьеру, сидя рядом с молодым доктором, и, узнав Пьера, остановил своего казака, сидевшего на козлах вместо кучера.
– Граф! Ваше сиятельство, вы как тут? – спросил доктор.
– Да вот хотелось посмотреть…
– Да, да, будет что посмотреть…
Пьер слез и, остановившись, разговорился с доктором, объясняя ему свое намерение участвовать в сражении.
Доктор посоветовал Безухову прямо обратиться к светлейшему.
– Что же вам бог знает где находиться во время сражения, в безызвестности, – сказал он, переглянувшись с своим молодым товарищем, – а светлейший все таки знает вас и примет милостиво. Так, батюшка, и сделайте, – сказал доктор.
Доктор казался усталым и спешащим.
– Так вы думаете… А я еще хотел спросить вас, где же самая позиция? – сказал Пьер.
– Позиция? – сказал доктор. – Уж это не по моей части. Проедете Татаринову, там что то много копают. Там на курган войдете: оттуда видно, – сказал доктор.
– И видно оттуда?.. Ежели бы вы…
Но доктор перебил его и подвинулся к бричке.
– Я бы вас проводил, да, ей богу, – вот (доктор показал на горло) скачу к корпусному командиру. Ведь у нас как?.. Вы знаете, граф, завтра сражение: на сто тысяч войска малым числом двадцать тысяч раненых считать надо; а у нас ни носилок, ни коек, ни фельдшеров, ни лекарей на шесть тысяч нет. Десять тысяч телег есть, да ведь нужно и другое; как хочешь, так и делай.
Та странная мысль, что из числа тех тысяч людей живых, здоровых, молодых и старых, которые с веселым удивлением смотрели на его шляпу, было, наверное, двадцать тысяч обреченных на раны и смерть (может быть, те самые, которых он видел), – поразила Пьера.
Они, может быть, умрут завтра, зачем они думают о чем нибудь другом, кроме смерти? И ему вдруг по какой то тайной связи мыслей живо представился спуск с Можайской горы, телеги с ранеными, трезвон, косые лучи солнца и песня кавалеристов.
«Кавалеристы идут на сраженье, и встречают раненых, и ни на минуту не задумываются над тем, что их ждет, а идут мимо и подмигивают раненым. А из этих всех двадцать тысяч обречены на смерть, а они удивляются на мою шляпу! Странно!» – думал Пьер, направляясь дальше к Татариновой.
У помещичьего дома, на левой стороне дороги, стояли экипажи, фургоны, толпы денщиков и часовые. Тут стоял светлейший. Но в то время, как приехал Пьер, его не было, и почти никого не было из штабных. Все были на молебствии. Пьер поехал вперед к Горкам.
Въехав на гору и выехав в небольшую улицу деревни, Пьер увидал в первый раз мужиков ополченцев с крестами на шапках и в белых рубашках, которые с громким говором и хохотом, оживленные и потные, что то работали направо от дороги, на огромном кургане, обросшем травою.
Одни из них копали лопатами гору, другие возили по доскам землю в тачках, третьи стояли, ничего не делая.
Два офицера стояли на кургане, распоряжаясь ими. Увидав этих мужиков, очевидно, забавляющихся еще своим новым, военным положением, Пьер опять вспомнил раненых солдат в Можайске, и ему понятно стало то, что хотел выразить солдат, говоривший о том, что всем народом навалиться хотят. Вид этих работающих на поле сражения бородатых мужиков с их странными неуклюжими сапогами, с их потными шеями и кое у кого расстегнутыми косыми воротами рубах, из под которых виднелись загорелые кости ключиц, подействовал на Пьера сильнее всего того, что он видел и слышал до сих пор о торжественности и значительности настоящей минуты.


Пьер вышел из экипажа и мимо работающих ополченцев взошел на тот курган, с которого, как сказал ему доктор, было видно поле сражения.
Было часов одиннадцать утра. Солнце стояло несколько влево и сзади Пьера и ярко освещало сквозь чистый, редкий воздух огромную, амфитеатром по поднимающейся местности открывшуюся перед ним панораму.
Вверх и влево по этому амфитеатру, разрезывая его, вилась большая Смоленская дорога, шедшая через село с белой церковью, лежавшее в пятистах шагах впереди кургана и ниже его (это было Бородино). Дорога переходила под деревней через мост и через спуски и подъемы вилась все выше и выше к видневшемуся верст за шесть селению Валуеву (в нем стоял теперь Наполеон). За Валуевым дорога скрывалась в желтевшем лесу на горизонте. В лесу этом, березовом и еловом, вправо от направления дороги, блестел на солнце дальний крест и колокольня Колоцкого монастыря. По всей этой синей дали, вправо и влево от леса и дороги, в разных местах виднелись дымящиеся костры и неопределенные массы войск наших и неприятельских. Направо, по течению рек Колочи и Москвы, местность была ущелиста и гориста. Между ущельями их вдали виднелись деревни Беззубово, Захарьино. Налево местность была ровнее, были поля с хлебом, и виднелась одна дымящаяся, сожженная деревня – Семеновская.
Все, что видел Пьер направо и налево, было так неопределенно, что ни левая, ни правая сторона поля не удовлетворяла вполне его представлению. Везде было не доле сражения, которое он ожидал видеть, а поля, поляны, войска, леса, дымы костров, деревни, курганы, ручьи; и сколько ни разбирал Пьер, он в этой живой местности не мог найти позиции и не мог даже отличить ваших войск от неприятельских.
«Надо спросить у знающего», – подумал он и обратился к офицеру, с любопытством смотревшему на его невоенную огромную фигуру.
– Позвольте спросить, – обратился Пьер к офицеру, – это какая деревня впереди?
– Бурдино или как? – сказал офицер, с вопросом обращаясь к своему товарищу.
– Бородино, – поправляя, отвечал другой.
Офицер, видимо, довольный случаем поговорить, подвинулся к Пьеру.
– Там наши? – спросил Пьер.
– Да, а вон подальше и французы, – сказал офицер. – Вон они, вон видны.
– Где? где? – спросил Пьер.
– Простым глазом видно. Да вот, вот! – Офицер показал рукой на дымы, видневшиеся влево за рекой, и на лице его показалось то строгое и серьезное выражение, которое Пьер видел на многих лицах, встречавшихся ему.
– Ах, это французы! А там?.. – Пьер показал влево на курган, около которого виднелись войска.
– Это наши.
– Ах, наши! А там?.. – Пьер показал на другой далекий курган с большим деревом, подле деревни, видневшейся в ущелье, у которой тоже дымились костры и чернелось что то.
– Это опять он, – сказал офицер. (Это был Шевардинский редут.) – Вчера было наше, а теперь его.
– Так как же наша позиция?
– Позиция? – сказал офицер с улыбкой удовольствия. – Я это могу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот, видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. – Он указал на деревню с белой церковью, бывшей впереди. – Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, где еще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правый фланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва река, и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… – и тут офицер остановился. – Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш был вот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое крыло, теперь вон, вон – видите деревню и дым? – это Семеновское, да вот здесь, – он указал на курган Раевского. – Только вряд ли будет тут сраженье. Что он перевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да где бы ни было, многих завтра не досчитаемся! – сказал офицер.
Старый унтер офицер, подошедший к офицеру во время его рассказа, молча ожидал конца речи своего начальника; но в этом месте он, очевидно, недовольный словами офицера, перебил его.
– За турами ехать надо, – сказал он строго.
Офицер как будто смутился, как будто он понял, что можно думать о том, сколь многих не досчитаются завтра, но не следует говорить об этом.
– Ну да, посылай третью роту опять, – поспешно сказал офицер.
– А вы кто же, не из докторов?
– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.
Толпа, окружавшая икону, вдруг раскрылась и надавила Пьера. Кто то, вероятно, очень важное лицо, судя по поспешности, с которой перед ним сторонились, подходил к иконе.
Это был Кутузов, объезжавший позицию. Он, возвращаясь к Татариновой, подошел к молебну. Пьер тотчас же узнал Кутузова по его особенной, отличавшейся от всех фигуре.
В длинном сюртуке на огромном толщиной теле, с сутуловатой спиной, с открытой белой головой и с вытекшим, белым глазом на оплывшем лице, Кутузов вошел своей ныряющей, раскачивающейся походкой в круг и остановился позади священника. Он перекрестился привычным жестом, достал рукой до земли и, тяжело вздохнув, опустил свою седую голову. За Кутузовым был Бенигсен и свита. Несмотря на присутствие главнокомандующего, обратившего на себя внимание всех высших чинов, ополченцы и солдаты, не глядя на него, продолжали молиться.
Когда кончился молебен, Кутузов подошел к иконе, тяжело опустился на колена, кланяясь в землю, и долго пытался и не мог встать от тяжести и слабости. Седая голова его подергивалась от усилий. Наконец он встал и с детски наивным вытягиванием губ приложился к иконе и опять поклонился, дотронувшись рукой до земли. Генералитет последовал его примеру; потом офицеры, и за ними, давя друг друга, топчась, пыхтя и толкаясь, с взволнованными лицами, полезли солдаты и ополченцы.


Покачиваясь от давки, охватившей его, Пьер оглядывался вокруг себя.
– Граф, Петр Кирилыч! Вы как здесь? – сказал чей то голос. Пьер оглянулся.
Борис Друбецкой, обчищая рукой коленки, которые он запачкал (вероятно, тоже прикладываясь к иконе), улыбаясь подходил к Пьеру. Борис был одет элегантно, с оттенком походной воинственности. На нем был длинный сюртук и плеть через плечо, так же, как у Кутузова.
Кутузов между тем подошел к деревне и сел в тени ближайшего дома на лавку, которую бегом принес один казак, а другой поспешно покрыл ковриком. Огромная блестящая свита окружила главнокомандующего.
Икона тронулась дальше, сопутствуемая толпой. Пьер шагах в тридцати от Кутузова остановился, разговаривая с Борисом.
Пьер объяснил свое намерение участвовать в сражении и осмотреть позицию.
– Вот как сделайте, – сказал Борис. – Je vous ferai les honneurs du camp. [Я вас буду угощать лагерем.] Лучше всего вы увидите все оттуда, где будет граф Бенигсен. Я ведь при нем состою. Я ему доложу. А если хотите объехать позицию, то поедемте с нами: мы сейчас едем на левый фланг. А потом вернемся, и милости прошу у меня ночевать, и партию составим. Вы ведь знакомы с Дмитрием Сергеичем? Он вот тут стоит, – он указал третий дом в Горках.
– Но мне бы хотелось видеть правый фланг; говорят, он очень силен, – сказал Пьер. – Я бы хотел проехать от Москвы реки и всю позицию.
– Ну, это после можете, а главный – левый фланг…
– Да, да. А где полк князя Болконского, не можете вы указать мне? – спросил Пьер.
– Андрея Николаевича? мы мимо проедем, я вас проведу к нему.
– Что ж левый фланг? – спросил Пьер.
– По правде вам сказать, entre nous, [между нами,] левый фланг наш бог знает в каком положении, – сказал Борис, доверчиво понижая голос, – граф Бенигсен совсем не то предполагал. Он предполагал укрепить вон тот курган, совсем не так… но, – Борис пожал плечами. – Светлейший не захотел, или ему наговорили. Ведь… – И Борис не договорил, потому что в это время к Пьеру подошел Кайсаров, адъютант Кутузова. – А! Паисий Сергеич, – сказал Борис, с свободной улыбкой обращаясь к Кайсарову, – А я вот стараюсь объяснить графу позицию. Удивительно, как мог светлейший так верно угадать замыслы французов!
– Вы про левый фланг? – сказал Кайсаров.
– Да, да, именно. Левый фланг наш теперь очень, очень силен.
Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.
В начальствовании армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепное уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох и что все дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что все сделано Бенигсеном. Во всяком случае, за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.
За Кайсаровым к Пьеру еще подошли другие из его знакомых, и он не успевал отвечать на расспросы о Москве, которыми они засыпали его, и не успевал выслушивать рассказов, которые ему делали. На всех лицах выражались оживление и тревога. Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то другое выражение возбуждения, которое он видел на других лицах и которое говорило о вопросах не личных, а общих, вопросах жизни и смерти. Кутузов заметил фигуру Пьера и группу, собравшуюся около него.
– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.
– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.


Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.


Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!