Кунигунда Славонская

Кунигунда Славонская

Кунгута (Кунигунда) Ростиславна (1245 — 9 сентября 1285), также известная в истории как Кунгута Венгерская (чеш. Kunhuta Uherská) и Кунгута Галицкая (чеш. Kunhuta Haličská) — королева Чехии, жена короля Пржемысла Отакара II в 1261—1278, регент Чехии в 1283—1285.

Происхождение

Кунигунда была внучкой великого князя Киевского Михаила Всеволодовича. Её отец Ростислав Галицкий женился в 1243 году на дочери венгерского короля Белы IV Анне. После неудачной попытки захватить Галицко-Волынскую землю Ростислав в 1245 году навсегда вернулся к тестю, и получил от него банат Славонии, а в 1247 году специально созданный банат Мачва (междуречье Дуная, Дрины, Савы и Моравы со столицей в Белграде).

Чешская королева

В 1260 году дед Кунигунды Бела IV потерпел от чешского короля Пржемысла II Отакара серьёзное поражение в борьбе за австрийские земли, в результате которого потерял Штирию. Он стал искать мира с чехами. Отакар начал переговоры о свадьбе, разведясь с наследницей австрийского престола Маргаритой фон Бабенберг, которая была старше него почти на 30 лет и не родила ему ребёнка.

Первоначально Отакар просил руки сестры Белы Маргариты, но она готовила себя к монашеству и отказала ему. Тогда Бела предложил чешскому королю руку своей внучки.

Бракосочетание состоялось 25 октября 1261 года в Прешпореке. 25 декабря того же года Отакар провёл для своей новой жены впечатляющую коронацию в Праге, которая стала большим событием для современной Европы.

О Кунигунде в то время известно немного. Её изображают как темпераментную и исключительно красивую женщину, которая часто сопровождала мужа на турнирах. Известно также, что для того, чтобы её развлечь, король привёз в Пражский Град львов.

Под немецким влиянием

Всё изменилось в 1278 году, когда муж Кунигунды, стремясь вернуть контроль над Австрией, погиб в в битве у Сухих Крут с войсками германского короля Рудольфа I Габсбурга. Против Пржемысла в той битве сражались и венгры, король которых, кузен Кунигунды Ласло IV Кун, заключил с немцами союз против чехов.

После гибели Отакара два его родственника претендовали на то, чтобы стать регентами при его с Кунигундой малолетнем сыне Вацлаве II — племянник погибшего короля маркграф Бранденбурга Оттон V и Хенрик Пробус, силезско-вроцлавский князь, будущий король Польши.

Регентом, под влиянием Рудольфа, стал маркграф Оттон. В 1279 году он от имени Вацлава подписал мир с Рудольфом, по которому отказывался от завоёванных Пржемыслом Отакаром Австрии, Штирии и Каринтии, и отдав на пять лет Моравию. Чтобы защитить свои права, Кунигунда в переговорах с Рудольфом подтвердила, что согласна на браки своих детей с его сыном и дочерью. Рудольф выделил Кунигунде Опавское княжество, отобранное у внебрачного сына Отакара Микулаша, который в битве у Сухих Крут попал в плен к венграм.

Однако вскоре у Кунигунды и Оттона начались разногласия, в результате которых регент отправил её с детьми в недостроенный Отакаром замок Бездез, фактически сделав их своими пленниками. Кунигунде удалось оттуда бежать в Опавскую землю, но она оставила там своего сына Вацлава, за что её осуждает ряд историков. Оттон увёз молодого чешского короля в Бранденбург, продолжая управлять страной от его имени.

Кунигунда укрылась в своём вдовьем замке в Градце-над-Моравици.

Завиш из Фалькенштейна

Именно там в её жизни появился влиятельный чешский рыцарь Завиш из Фалькенштейна. Существовало предположение, что он был её любовником ещё при Отакаре, однако современные историки в основном отвергают эту версию.

У Завиша был конфликт с Отакаром из-за территориальных споров, в результате которого он бежал к Рудольфу Габсбургу. Теперь же, с победой Рудольфа, он вернулся в Чехию. Однако вскоре у Завиша начались трения и с регентом, он даже участвовал в восстании против него.

В результате Завиш из Фалькенштейна прибыл в Градец-над-Моравици и предложил королеве свою помощь.

Подробное свидетельство о встрече Кунигунды-Кунгуты с Завишем оставила одна из известнейших средневековых чешских хроник (Chronicon Aulae regiae) — збраславская хроника:

«В дни эти пан некий из Чехии по имени Завиш, оного король Отакар по винам его осуждением к изгнанию покарати дал и всяких домашних его вирой вечного изгнания неотзывно от дома отказал. Оный, после смерти Отакаровой, королеву Кунгуту, на Мораве пребывавшую, повстречал, не так в службах охотнейший, ако в беседах довереннейший над другими рыцари быти почал. Чаял же, что места своего снова уймет и грады свои легко назад добудет, если у королевы милости близкого приятельства добьется. Всяко, нетрудно меняется мысль женская, и королева, уловками его чародейства, сильно его любить стала, простив ему от сердца то, чем против короля провинился, поставила его над другими в дружине своей».

Рыцарь тоже был вдовцом, и их партнёрство с Кунигундой вскоре переросло в роман. В 1281 году королева назначила Завиша бургграфом замка Градец-над-Моравици. 

Тогда же, выкупленный из плена, в Опаву вернулся её бывший правитель Микулаш, который начал добиваться восстановления своей власти над княжеством. Влюблённым пришлось бежать в Моравию, в одно из родовых владений Завиша. В том же году у них родился сын Ян, прозванный Йешек. По легенде, это произошло в одном из замков недалеко от Своянов. 

Регентша Чехии

Всё изменил 1283 год, когда сыну Кунигунды чешскому королю Вацлаву II исполнилось 12 лет. Недовольные немецким регентом чешские дворяне стали группироваться вокруг матери молодого короля Кунигунды, и Оттону пришлось вернуть Вацлава в Прагу. Тогда же к его двору вернулась и королева вместе с Завишем.

Кунигунда стала фактической регентшей Чехии при своём сыне. Завиш смог добиться расположения юного короля и стал ему вторым отцом.

Под влиянием Завиша были отстранены от государственного управления прежние лидеры, которых он заменил своими родственниками или друзьями. Сам Фалькенштейн сосредоточил в своих руках всю власть в Чешском королевстве и был своего рода неофициальным вице-королём.

Та же хроника повествует:

«Когда король молчал, он сам говорил и сам единый решал дела всего королевства, всегда больше чем короля его боялись, он сам все устанавливал, его самоединого все слушали»

Фалькенштейн, прежде всего, вновь укрепил в Чехии, раздираемой распрями и бунтами и отданной на разграбление иностранным солдатам, королевскую власть.

Впрямую идти против Рудольфа Габсбурга, однако, у правителей Чехии было недостаточно сил. Кунигунда выполнила обещание о браках своих детей с детьми Рудольфа. В январе 1285 года в городе Хеб состоялась свадьба Вацлава II с дочерью немецкого короля Юдит. Так как Юдит была ещё очень молода (ей было 13 лет), то после свадьбы Рудольф забрал её обратно в Германию.

Жена Фалькенштейна

В мае того же года в Праге состоялась другая свадьба. Королева вторично вышла замуж — за своего любовника Завиша. Брачный союз был скреплен официально. По свидетельству венского летописца, свадьба случилась после праздника Св. Троицы, то есть 20 мая. Своё согласие дал сам молодой король Вацлав. Как повествует Збраславская хроника:

«Завиш, обратившись к королю с медово-сладкими речами, попросил, чтобы тот ему Кунгуту в законные жены дал. Король же, ещё молодой, думая, что так годится, без труда просьбу последнего удовлетворил и мать свою, которой это тоже нравилось, следуя желаниям обоих, принародно с Завишем обручил, дабы они, что раньше в незаконном союзе сошлись, после величания (празднования) законного брака, дальше вместе по закону жили»

Однако супружество длилось недолго. 9 сентября 1285 года королева умерла.

Смерть наступила, скорее всего от туберкулёза. Как свидетельствуют летописцы, доказательством этого был слишком яркий румянец на её лице и тот факт, что от такой же болезни в 1305 году умер её сын чешский король Вацлав II.

Кунигунда была похоронена в Анежском монастыре в Праге, рядом с родителями Отакара II, своей дочерью Маргаритой и Святой Агнессой.

В положении Завиша в первое время ничего не поменялось. Молодой король Вацлав II ему по прежнему доверял и видел в нём своего второго отца. Завиш выкрал сестру венгерского короля и женился на ней, присвоил себе титул князя Опавского, на том основании, что жил в этих землях вместе с Кунигундой. Однако он стал часто отсутствовать при дворе, чем воспользовались его враги, оговорив его перед Вацлавом. В 1289 году молодой король отдал приказание схватить Завиша, а в 1290 году Микулаш Опавский показательно казнил его перед вступившимся за него родственниками.

Об отношении короля Вацлава к матери, под сильным влиянием которой он находился, свидетельствует тот факт, что он не назвал ни одну из дочерей именем Кунигунды-Кунгуты. Хотя одну из них назвал в честь своей кормилицы - Элишка.

Браки и дети

Первый муж — с 25 октября 1261 года Пржемысл Отакар II (1233 — 26 августа 1278), король Чехии.

Дети от первого брака:

• Генрих, умер в младенчестве
• Кунгута Чешская (1265 — 27 ноября 1321), с 1291 года жена Болеслава II (не ранее 1251 — 1313), князя Мазовецкого
• Агнесса Чешская (5 сентября 1269 — 17 мая 1296), с 1289 года австрийского герцога Рудольфа II (1271—1290)
• Вацлав II (17 сентября 1271 — 21 июня 1305), король Чехии с 1278 года

Хроники династии Люксембургов упоминают, что у них было ещё сын и дочь Маргарита-Маркета, которая умерла в детстве.

Второй муж — с 20 мая 1285 года Завиш из Фалькенштейна (ок. 1240 — 24 августа 1290)

Сын (рождён до брака):

• Ян из Фалькенштейна (1281 — не ранее 1337), комтур Тевтонского ордена

Литература

• Kateřina Charvátová (2007). Václav II.: král český a polský
• Gabriela V. Šarochová (2004). Radostný úděl vdovský: královny-vdovy přemyslovských Čech
• Listy královny Kunhuty králi Přemyslovi. Praha : Akropolis, 1997

Отрывок, характеризующий Кунигунда Славонская

– Ну да, и вы наговорили ему глупостей, и надо извиниться.
– Ни за что! – крикнул Ростов.
– Не думал я этого от вас, – серьезно и строго сказал штаб ротмистр. – Вы не хотите извиниться, а вы, батюшка, не только перед ним, а перед всем полком, перед всеми нами, вы кругом виноваты. А вот как: кабы вы подумали да посоветовались, как обойтись с этим делом, а то вы прямо, да при офицерах, и бухнули. Что теперь делать полковому командиру? Надо отдать под суд офицера и замарать весь полк? Из за одного негодяя весь полк осрамить? Так, что ли, по вашему? А по нашему, не так. И Богданыч молодец, он вам сказал, что вы неправду говорите. Неприятно, да что делать, батюшка, сами наскочили. А теперь, как дело хотят замять, так вы из за фанаберии какой то не хотите извиниться, а хотите всё рассказать. Вам обидно, что вы подежурите, да что вам извиниться перед старым и честным офицером! Какой бы там ни был Богданыч, а всё честный и храбрый, старый полковник, так вам обидно; а замарать полк вам ничего? – Голос штаб ротмистра начинал дрожать. – Вы, батюшка, в полку без году неделя; нынче здесь, завтра перешли куда в адъютантики; вам наплевать, что говорить будут: «между павлоградскими офицерами воры!» А нам не всё равно. Так, что ли, Денисов? Не всё равно?
Денисов всё молчал и не шевелился, изредка взглядывая своими блестящими, черными глазами на Ростова.
– Вам своя фанаберия дорога, извиниться не хочется, – продолжал штаб ротмистр, – а нам, старикам, как мы выросли, да и умереть, Бог даст, приведется в полку, так нам честь полка дорога, и Богданыч это знает. Ох, как дорога, батюшка! А это нехорошо, нехорошо! Там обижайтесь или нет, а я всегда правду матку скажу. Нехорошо!
И штаб ротмистр встал и отвернулся от Ростова.
– Пг'авда, чог'т возьми! – закричал, вскакивая, Денисов. – Ну, Г'остов! Ну!
Ростов, краснея и бледнея, смотрел то на одного, то на другого офицера.
– Нет, господа, нет… вы не думайте… я очень понимаю, вы напрасно обо мне думаете так… я… для меня… я за честь полка.да что? это на деле я покажу, и для меня честь знамени…ну, всё равно, правда, я виноват!.. – Слезы стояли у него в глазах. – Я виноват, кругом виноват!… Ну, что вам еще?…
– Вот это так, граф, – поворачиваясь, крикнул штаб ротмистр, ударяя его большою рукою по плечу.
– Я тебе говог'ю, – закричал Денисов, – он малый славный.
– Так то лучше, граф, – повторил штаб ротмистр, как будто за его признание начиная величать его титулом. – Подите и извинитесь, ваше сиятельство, да с.
– Господа, всё сделаю, никто от меня слова не услышит, – умоляющим голосом проговорил Ростов, – но извиняться не могу, ей Богу, не могу, как хотите! Как я буду извиняться, точно маленький, прощенья просить?
Денисов засмеялся.
– Вам же хуже. Богданыч злопамятен, поплатитесь за упрямство, – сказал Кирстен.
– Ей Богу, не упрямство! Я не могу вам описать, какое чувство, не могу…
– Ну, ваша воля, – сказал штаб ротмистр. – Что ж, мерзавец то этот куда делся? – спросил он у Денисова.
– Сказался больным, завтг'а велено пг'иказом исключить, – проговорил Денисов.
– Это болезнь, иначе нельзя объяснить, – сказал штаб ротмистр.
– Уж там болезнь не болезнь, а не попадайся он мне на глаза – убью! – кровожадно прокричал Денисов.
В комнату вошел Жерков.
– Ты как? – обратились вдруг офицеры к вошедшему.
– Поход, господа. Мак в плен сдался и с армией, совсем.
– Врешь!
– Сам видел.
– Как? Мака живого видел? с руками, с ногами?
– Поход! Поход! Дать ему бутылку за такую новость. Ты как же сюда попал?
– Опять в полк выслали, за чорта, за Мака. Австрийской генерал пожаловался. Я его поздравил с приездом Мака…Ты что, Ростов, точно из бани?
– Тут, брат, у нас, такая каша второй день.
Вошел полковой адъютант и подтвердил известие, привезенное Жерковым. На завтра велено было выступать.
– Поход, господа!
– Ну, и слава Богу, засиделись.


Кутузов отступил к Вене, уничтожая за собой мосты на реках Инне (в Браунау) и Трауне (в Линце). 23 го октября .русские войска переходили реку Энс. Русские обозы, артиллерия и колонны войск в середине дня тянулись через город Энс, по сю и по ту сторону моста.
День был теплый, осенний и дождливый. Пространная перспектива, раскрывавшаяся с возвышения, где стояли русские батареи, защищавшие мост, то вдруг затягивалась кисейным занавесом косого дождя, то вдруг расширялась, и при свете солнца далеко и ясно становились видны предметы, точно покрытые лаком. Виднелся городок под ногами с своими белыми домами и красными крышами, собором и мостом, по обеим сторонам которого, толпясь, лилися массы русских войск. Виднелись на повороте Дуная суда, и остров, и замок с парком, окруженный водами впадения Энса в Дунай, виднелся левый скалистый и покрытый сосновым лесом берег Дуная с таинственною далью зеленых вершин и голубеющими ущельями. Виднелись башни монастыря, выдававшегося из за соснового, казавшегося нетронутым, дикого леса; далеко впереди на горе, по ту сторону Энса, виднелись разъезды неприятеля.
Между орудиями, на высоте, стояли спереди начальник ариергарда генерал с свитским офицером, рассматривая в трубу местность. Несколько позади сидел на хоботе орудия Несвицкий, посланный от главнокомандующего к ариергарду.
Казак, сопутствовавший Несвицкому, подал сумочку и фляжку, и Несвицкий угощал офицеров пирожками и настоящим доппелькюмелем. Офицеры радостно окружали его, кто на коленах, кто сидя по турецки на мокрой траве.
– Да, не дурак был этот австрийский князь, что тут замок выстроил. Славное место. Что же вы не едите, господа? – говорил Несвицкий.
– Покорно благодарю, князь, – отвечал один из офицеров, с удовольствием разговаривая с таким важным штабным чиновником. – Прекрасное место. Мы мимо самого парка проходили, двух оленей видели, и дом какой чудесный!
– Посмотрите, князь, – сказал другой, которому очень хотелось взять еще пирожок, но совестно было, и который поэтому притворялся, что он оглядывает местность, – посмотрите ка, уж забрались туда наши пехотные. Вон там, на лужку, за деревней, трое тащут что то. .Они проберут этот дворец, – сказал он с видимым одобрением.
– И то, и то, – сказал Несвицкий. – Нет, а чего бы я желал, – прибавил он, прожевывая пирожок в своем красивом влажном рте, – так это вон туда забраться.
Он указывал на монастырь с башнями, видневшийся на горе. Он улыбнулся, глаза его сузились и засветились.
– А ведь хорошо бы, господа!
Офицеры засмеялись.
– Хоть бы попугать этих монашенок. Итальянки, говорят, есть молоденькие. Право, пять лет жизни отдал бы!
– Им ведь и скучно, – смеясь, сказал офицер, который был посмелее.
Между тем свитский офицер, стоявший впереди, указывал что то генералу; генерал смотрел в зрительную трубку.
– Ну, так и есть, так и есть, – сердито сказал генерал, опуская трубку от глаз и пожимая плечами, – так и есть, станут бить по переправе. И что они там мешкают?
На той стороне простым глазом виден был неприятель и его батарея, из которой показался молочно белый дымок. Вслед за дымком раздался дальний выстрел, и видно было, как наши войска заспешили на переправе.
Несвицкий, отдуваясь, поднялся и, улыбаясь, подошел к генералу.
– Не угодно ли закусить вашему превосходительству? – сказал он.
– Нехорошо дело, – сказал генерал, не отвечая ему, – замешкались наши.
– Не съездить ли, ваше превосходительство? – сказал Несвицкий.
– Да, съездите, пожалуйста, – сказал генерал, повторяя то, что уже раз подробно было приказано, – и скажите гусарам, чтобы они последние перешли и зажгли мост, как я приказывал, да чтобы горючие материалы на мосту еще осмотреть.
– Очень хорошо, – отвечал Несвицкий.
Он кликнул казака с лошадью, велел убрать сумочку и фляжку и легко перекинул свое тяжелое тело на седло.
– Право, заеду к монашенкам, – сказал он офицерам, с улыбкою глядевшим на него, и поехал по вьющейся тропинке под гору.
– Нут ка, куда донесет, капитан, хватите ка! – сказал генерал, обращаясь к артиллеристу. – Позабавьтесь от скуки.
– Прислуга к орудиям! – скомандовал офицер.
И через минуту весело выбежали от костров артиллеристы и зарядили.
– Первое! – послышалась команда.
Бойко отскочил 1 й номер. Металлически, оглушая, зазвенело орудие, и через головы всех наших под горой, свистя, пролетела граната и, далеко не долетев до неприятеля, дымком показала место своего падения и лопнула.
Лица солдат и офицеров повеселели при этом звуке; все поднялись и занялись наблюдениями над видными, как на ладони, движениями внизу наших войск и впереди – движениями приближавшегося неприятеля. Солнце в ту же минуту совсем вышло из за туч, и этот красивый звук одинокого выстрела и блеск яркого солнца слились в одно бодрое и веселое впечатление.


Над мостом уже пролетели два неприятельские ядра, и на мосту была давка. В средине моста, слезши с лошади, прижатый своим толстым телом к перилам, стоял князь Несвицкий.
Он, смеючись, оглядывался назад на своего казака, который с двумя лошадьми в поводу стоял несколько шагов позади его.
Только что князь Несвицкий хотел двинуться вперед, как опять солдаты и повозки напирали на него и опять прижимали его к перилам, и ему ничего не оставалось, как улыбаться.
– Экой ты, братец, мой! – говорил казак фурштатскому солдату с повозкой, напиравшему на толпившуюся v самых колес и лошадей пехоту, – экой ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать.
Но фурштат, не обращая внимания на наименование генерала, кричал на солдат, запружавших ему дорогу: – Эй! землячки! держись влево, постой! – Но землячки, теснясь плечо с плечом, цепляясь штыками и не прерываясь, двигались по мосту одною сплошною массой. Поглядев за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна другую. Поглядев на мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат, кутасы, кивера с чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из под киверов лица с широкими скулами, ввалившимися щеками и беззаботно усталыми выражениями и движущиеся ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между однообразными волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса, протискивался между солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат физиономией; иногда, как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами пехоты пеший гусар, денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке, окруженная со всех сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская, наложенная доверху и прикрытая кожами, повозка.