Кунтуриотис, Павлос

Па́влос Кунтурио́тис греч. Παύλος Κουντουριώτης <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Адмирал Павлос Кунтуриотис</td></tr>
Президент Греции
25 марта 1924 года — 15 марта 1926 года
Предшественник:	должность восстановлена; он сам как регент Греции: Августинос Каподистрия как последний президент Греции (1831-1832)
Преемник:	Теодорос Пангалос
24 августа 1926 года — 9 декабря 1929 года
Предшественник:	Теодорос Пангалос
Преемник:	Александрос Заимис
Регент Греции
28 октября — 17 ноября 1920 года
Монарх:	престол вакантен
Предшественник:	регентство учреждено; Александр I как король Греции
Преемник:	Королева Ольга
20 декабря 1923 года — 25 марта 1924 года
Монарх:	Георг II
Предшественник:	регентство учреждено
Преемник:	монархия упразднена; он сам как президент Греции
Рождение:	1855(1855)
Смерть:	22 августа 1935(1935-08-22)
Военная служба
Годы службы:	1875-1917
Принадлежность:	Греция Греция
Род войск:	Военно-морской флот Греции
Звание:	адмирал
Сражения:	Первая греко-турецкая война Первая Балканская война
Награды:

Па́влос Кунтурио́тис (греч. Παύλος Κουντουριώτης; апрель 1855, о. Идра − 22 августа 1935, Палео Фалиро, Афины) — греческий адмирал, начальник генштаба ВМФ, командующий флотом в годы Балканских войн. Во время Первой мировой войны входил в триумвират, руководивший проантантовским правительством в Фессалониках. Дважды (в 1920 году и в 1923—1924 годах) был регентом Греции, после отмены монархии дважды (в 1924—1926 и 1926—1929 годах) занимал пост президента.

Биография

Павлос Кунтуриотис родился на славном морскими традициями острове Идра и происходил из знаменитого рода арматоров Зервасов-Кундуриотисов-Кунтуриотисов. Его дед Георгиос Кундуриотис был премьер-министром Греции. Павлос был сыном Теодороса Кунтуриотиса (сына Георгиоса Кундуриотиса) и Лукии Негрепонте. Он был вторым ребенком из девяти. Продолжая семейные традиции, Павлос в 1875 году поступил на службу в греческий Королевский военно-морской флот в звании энсина.

В 1886 году участвовал, будучи помощником капитана (в звании лейтенанта), в военно-морской операции в акватории города Превеза, а во время Греко-турецкой войны 1897 года, уже в звании капитана, в операциях у острова Крит. Командуя паровым барком «Алфиос» («Αλφειός»), Кунтуриотис в феврале 1897 года высадил экспедиционный корпус полковника Тимолеона Вассоса в Колимпари (ном Хания), а в апреле того же года у Лептокария, подножие горы Олимп, на стыке областей Фессалии и Македонии.

Будучи капитаном учебного крейсера «Миаулис» («Μιαούλης» — см. Миаулис, Андреас-Вокос), капитан Кунтуриотис осуществил первый заокеанский поход корабля греческого Королевского флота, с заходом в американские города Бостон и Филадельфия. В 1908 году Кунтуриотис стал адъютантом короля Георгия I.

В 1911 году в силу проблем с дисциплиной на крейсере Георгиос Авероф ему было поручено командование этим крейсером. Крейсер доверили Павлосу Кунтуриотису, рассчитывая на его огромный авторитет.

С началом Балканских войн, Кунтуриотис был повышен в звании и стал контр-адмиралом, а 16 апреля 1912 года назначен начальником генштаба ВМФ. На этом посту он пребывал до 16 сентября 1912 года, после чего Кунтуриотис принимает командование Эгейским флотом. Командуя флотом и крейсером «Авероф», освобождает от турок один за другим острова: Лемнос, Тасос, Имброс, Тенедос, Псара, Айос-Эфстратиос, Лесбос и Самофракию. К 21 декабря ему удаётся освободить почти все острова Эгейского моря, включая остров Хиос. Командуя флотом и крейсером «Авероф», Кунтуриотис одержал две решающие победы над турецким флотом: при Элли и при Лемносе.

В результате этих побед, турецкий флот оказался запертым в Дарданеллах и не смел выходить в Эгейское море. Прервав морские коммуникации противника, греческий флот внёс неоценимый вклад в победу в 1-ой Балканской войне союзных держав Сербии — Черногории — Болгарии — Греции. Во время 2-ой Балканской войны, задачи «Аверофа» и Эгейского флота ограничивались патрулированием и поддержкой десантов.

С окончанием Балканских войн, Кунтуриотис получил звание вице-адмирала за исключительный вклад в военное время. Следует отметить, что это был второй после Константина Канариса офицер в королевском флоте Греции, получившим это звание.

В дальнейшем Кунтуриотис стал морским министром в правительствах Заимиса, а потом Скулудиса. Будучи противником политики нейтралитета Греции в начале Первой мировой войны, Кунтуриотис стал членом про-антантовского триумвирата (Данглис — Венизелос — Кунтуриотис). В 1917 году он ещё раз стал морским министром и в том же году вышел в отставку в звании адмирала (командование флотом принял вице-адмирал Георгиос Какулидис).

Со смертью короля Александра I, Кунтуриотис принял обязанности регента, 1 ноября 1920 года. Обязанности регента он принял и после ухода Георгия II из Греции, в декабре 1923 года, вплоть до провозглашения Республики. 23 марта 1924 года Учредительное национальное собрание провозгласило Грецию республикой. Новое правительство страны под руководством Александроса Папанастасиу (лидера партии Республиканского союза, основанной в 1924 году) приняло ряд законов, которые укрепили новый режим. Будучи общепризнанным лицом, Кунтуриотис был избран временным первым президентом Второй республики. На этом посту Кунтуриотис оставался до 1926 года, когда он подал в отставку, в знак протеста против диктатуры, установленной генералом Теодоросом Пангалосом. 4 июня 1929 года был избран на пост президента парламентом, но подал в отставку в декабре по состоянию здоровья.

Кунтуриотис умер 22 августа 1935 года в Палео-Фалиро (Фалер). Согласно предсмертному завещанию, был похоронен на родном острове Идра. Его сын, Теодорос Кунтуриотис, стал также капитаном ВМФ и в 1944 году, командуя крейсером «Авероф», перевёз эмигрантское греческое правительство из Египта в Афины.

Корабли ВМФ Греции несущие имя П. Кунтуриотис

Имя Павлоса Кунтуриотиса было присвоено по сегодняшний день 4-м кораблям ВМФ Греции:

1. Лёгкий крейсер класса Chatηam, был заказан на английских верфях в 1914 году. С началом Первой мировой войны, был конфискован англичанами и вошёл в состав ВМФ Британии под именем Birkenhead.
2. Кунтуриотис (эсминец) класса Dardo (H 07) один из 4-х эсминцев заказанных Грецией в Италии в 1933 году. Во время греко-итальянской войны 1940—1941 годов принял участие во 2-м (15-16 декабря 1940 года) и 3-м (4-5 января 1941 года) рейде греческого флота в проливе Отранто. Когда на помощь Италии, терпящей поражение от греческой армии, пришла нацистская Германия, эсминец ушёл на Ближний Восток. С июня 1941 по апрель 1942 года была произведена его модернизация, в городе Бомбей. После модернизации сопровождал конвои. Был выведен из состава ВМФ после освобождения в 1946 году.
3. Эсминец класса Gearing — Fram I (D-213). Киль заложен 2 мая 1945 на верфи Bethlehem Steel, Quincy, США. Спущен на воду 21 сентября 1945 года. Вошёл в состав ВМФ США 8 марта 1946 под именем USS Rupertus (DD 851). В составе ВМФ Греции с 1973 по 1995 годы.
4. Сегодняшний фрегат класса Standard, F 462 (бывший голландский Kortenaer). Построен на верфи Koninklijka Maatschappij de Schelde в Vlissingen, Голландия. В составе греческого ВМФ с 26 октября 1978 года. Положил начало большой серии кораблей этого класса приобретённых ВМФ Греции. Прошёл модернизацию на греческих верфях в 2004—2006 годах.

Отрывок, характеризующий Кунтуриотис, Павлос

– О, материщий какой, – сказал он. – Матёрый, а? – спросил он у Данилы, стоявшего подле него.
– Матёрый, ваше сиятельство, – отвечал Данила, поспешно снимая шапку.
Граф вспомнил своего прозеванного волка и свое столкновение с Данилой.
– Однако, брат, ты сердит, – сказал граф. – Данила ничего не сказал и только застенчиво улыбнулся детски кроткой и приятной улыбкой.


Старый граф поехал домой; Наташа с Петей обещались сейчас же приехать. Охота пошла дальше, так как было еще рано. В середине дня гончих пустили в поросший молодым частым лесом овраг. Николай, стоя на жнивье, видел всех своих охотников.
Насупротив от Николая были зеленя и там стоял его охотник, один в яме за выдавшимся кустом орешника. Только что завели гончих, Николай услыхал редкий гон известной ему собаки – Волторна; другие собаки присоединились к нему, то замолкая, то опять принимаясь гнать. Через минуту подали из острова голос по лисе, и вся стая, свалившись, погнала по отвершку, по направлению к зеленям, прочь от Николая.
Он видел скачущих выжлятников в красных шапках по краям поросшего оврага, видел даже собак, и всякую секунду ждал того, что на той стороне, на зеленях, покажется лисица.
Охотник, стоявший в яме, тронулся и выпустил собак, и Николай увидал красную, низкую, странную лисицу, которая, распушив трубу, торопливо неслась по зеленям. Собаки стали спеть к ней. Вот приблизились, вот кругами стала вилять лисица между ними, всё чаще и чаще делая эти круги и обводя вокруг себя пушистой трубой (хвостом); и вот налетела чья то белая собака, и вслед за ней черная, и всё смешалось, и звездой, врозь расставив зады, чуть колеблясь, стали собаки. К собакам подскакали два охотника: один в красной шапке, другой, чужой, в зеленом кафтане.
«Что это такое? подумал Николай. Откуда взялся этот охотник? Это не дядюшкин».
Охотники отбили лисицу и долго, не тороча, стояли пешие. Около них на чумбурах стояли лошади с своими выступами седел и лежали собаки. Охотники махали руками и что то делали с лисицей. Оттуда же раздался звук рога – условленный сигнал драки.
– Это Илагинский охотник что то с нашим Иваном бунтует, – сказал стремянный Николая.
Николай послал стремяного подозвать к себе сестру и Петю и шагом поехал к тому месту, где доезжачие собирали гончих. Несколько охотников поскакало к месту драки.
Николай слез с лошади, остановился подле гончих с подъехавшими Наташей и Петей, ожидая сведений о том, чем кончится дело. Из за опушки выехал дравшийся охотник с лисицей в тороках и подъехал к молодому барину. Он издалека снял шапку и старался говорить почтительно; но он был бледен, задыхался, и лицо его было злобно. Один глаз был у него подбит, но он вероятно и не знал этого.
– Что у вас там было? – спросил Николай.
– Как же, из под наших гончих он травить будет! Да и сука то моя мышастая поймала. Поди, судись! За лисицу хватает! Я его лисицей ну катать. Вот она, в тороках. А этого хочешь?… – говорил охотник, указывая на кинжал и вероятно воображая, что он всё еще говорит с своим врагом.
Николай, не разговаривая с охотником, попросил сестру и Петю подождать его и поехал на то место, где была эта враждебная, Илагинская охота.
Охотник победитель въехал в толпу охотников и там, окруженный сочувствующими любопытными, рассказывал свой подвиг.
Дело было в том, что Илагин, с которым Ростовы были в ссоре и процессе, охотился в местах, по обычаю принадлежавших Ростовым, и теперь как будто нарочно велел подъехать к острову, где охотились Ростовы, и позволил травить своему охотнику из под чужих гончих.
Николай никогда не видал Илагина, но как и всегда в своих суждениях и чувствах не зная середины, по слухам о буйстве и своевольстве этого помещика, всей душой ненавидел его и считал своим злейшим врагом. Он озлобленно взволнованный ехал теперь к нему, крепко сжимая арапник в руке, в полной готовности на самые решительные и опасные действия против своего врага.
Едва он выехал за уступ леса, как он увидал подвигающегося ему навстречу толстого барина в бобровом картузе на прекрасной вороной лошади, сопутствуемого двумя стремянными.
Вместо врага Николай нашел в Илагине представительного, учтивого барина, особенно желавшего познакомиться с молодым графом. Подъехав к Ростову, Илагин приподнял бобровый картуз и сказал, что очень жалеет о том, что случилось; что велит наказать охотника, позволившего себе травить из под чужих собак, просит графа быть знакомым и предлагает ему свои места для охоты.
Наташа, боявшаяся, что брат ее наделает что нибудь ужасное, в волнении ехала недалеко за ним. Увидав, что враги дружелюбно раскланиваются, она подъехала к ним. Илагин еще выше приподнял свой бобровый картуз перед Наташей и приятно улыбнувшись, сказал, что графиня представляет Диану и по страсти к охоте и по красоте своей, про которую он много слышал.
Илагин, чтобы загладить вину своего охотника, настоятельно просил Ростова пройти в его угорь, который был в версте, который он берег для себя и в котором было, по его словам, насыпано зайцев. Николай согласился, и охота, еще вдвое увеличившаяся, тронулась дальше.
Итти до Илагинского угоря надо было полями. Охотники разровнялись. Господа ехали вместе. Дядюшка, Ростов, Илагин поглядывали тайком на чужих собак, стараясь, чтобы другие этого не замечали, и с беспокойством отыскивали между этими собаками соперниц своим собакам.
Ростова особенно поразила своей красотой небольшая чистопсовая, узенькая, но с стальными мышцами, тоненьким щипцом (мордой) и на выкате черными глазами, краснопегая сучка в своре Илагина. Он слыхал про резвость Илагинских собак, и в этой красавице сучке видел соперницу своей Милке.
В середине степенного разговора об урожае нынешнего года, который завел Илагин, Николай указал ему на его краснопегую суку.
– Хороша у вас эта сучка! – сказал он небрежным тоном. – Резва?
– Эта? Да, эта – добрая собака, ловит, – равнодушным голосом сказал Илагин про свою краснопегую Ерзу, за которую он год тому назад отдал соседу три семьи дворовых. – Так и у вас, граф, умолотом не хвалятся? – продолжал он начатый разговор. И считая учтивым отплатить молодому графу тем же, Илагин осмотрел его собак и выбрал Милку, бросившуюся ему в глаза своей шириной.
– Хороша у вас эта чернопегая – ладна! – сказал он.
– Да, ничего, скачет, – отвечал Николай. «Вот только бы побежал в поле матёрый русак, я бы тебе показал, какая эта собака!» подумал он, и обернувшись к стремянному сказал, что он дает рубль тому, кто подозрит, т. е. найдет лежачего зайца.
– Я не понимаю, – продолжал Илагин, – как другие охотники завистливы на зверя и на собак. Я вам скажу про себя, граф. Меня веселит, знаете, проехаться; вот съедешься с такой компанией… уже чего же лучше (он снял опять свой бобровый картуз перед Наташей); а это, чтобы шкуры считать, сколько привез – мне всё равно!
– Ну да.
– Или чтоб мне обидно было, что чужая собака поймает, а не моя – мне только бы полюбоваться на травлю, не так ли, граф? Потом я сужу…
– Ату – его, – послышался в это время протяжный крик одного из остановившихся борзятников. Он стоял на полубугре жнивья, подняв арапник, и еще раз повторил протяжно: – А – ту – его! (Звук этот и поднятый арапник означали то, что он видит перед собой лежащего зайца.)
– А, подозрил, кажется, – сказал небрежно Илагин. – Что же, потравим, граф!
– Да, подъехать надо… да – что ж, вместе? – отвечал Николай, вглядываясь в Ерзу и в красного Ругая дядюшки, в двух своих соперников, с которыми еще ни разу ему не удалось поровнять своих собак. «Ну что как с ушей оборвут мою Милку!» думал он, рядом с дядюшкой и Илагиным подвигаясь к зайцу.
– Матёрый? – спрашивал Илагин, подвигаясь к подозрившему охотнику, и не без волнения оглядываясь и подсвистывая Ерзу…
– А вы, Михаил Никанорыч? – обратился он к дядюшке.
Дядюшка ехал насупившись.
– Что мне соваться, ведь ваши – чистое дело марш! – по деревне за собаку плачены, ваши тысячные. Вы померяйте своих, а я посмотрю!
– Ругай! На, на, – крикнул он. – Ругаюшка! – прибавил он, невольно этим уменьшительным выражая свою нежность и надежду, возлагаемую на этого красного кобеля. Наташа видела и чувствовала скрываемое этими двумя стариками и ее братом волнение и сама волновалась.
Охотник на полугорке стоял с поднятым арапником, господа шагом подъезжали к нему; гончие, шедшие на самом горизонте, заворачивали прочь от зайца; охотники, не господа, тоже отъезжали. Всё двигалось медленно и степенно.
– Куда головой лежит? – спросил Николай, подъезжая шагов на сто к подозрившему охотнику. Но не успел еще охотник отвечать, как русак, чуя мороз к завтрашнему утру, не вылежал и вскочил. Стая гончих на смычках, с ревом, понеслась под гору за зайцем; со всех сторон борзые, не бывшие на сворах, бросились на гончих и к зайцу. Все эти медленно двигавшиеся охотники выжлятники с криком: стой! сбивая собак, борзятники с криком: ату! направляя собак – поскакали по полю. Спокойный Илагин, Николай, Наташа и дядюшка летели, сами не зная как и куда, видя только собак и зайца, и боясь только потерять хоть на мгновение из вида ход травли. Заяц попался матёрый и резвый. Вскочив, он не тотчас же поскакал, а повел ушами, прислушиваясь к крику и топоту, раздавшемуся вдруг со всех сторон. Он прыгнул раз десять не быстро, подпуская к себе собак, и наконец, выбрав направление и поняв опасность, приложил уши и понесся во все ноги. Он лежал на жнивьях, но впереди были зеленя, по которым было топко. Две собаки подозрившего охотника, бывшие ближе всех, первые воззрились и заложились за зайцем; но еще далеко не подвинулись к нему, как из за них вылетела Илагинская краснопегая Ерза, приблизилась на собаку расстояния, с страшной быстротой наддала, нацелившись на хвост зайца и думая, что она схватила его, покатилась кубарем. Заяц выгнул спину и наддал еще шибче. Из за Ерзы вынеслась широкозадая, чернопегая Милка и быстро стала спеть к зайцу.