Купол Эльфо

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Купол Эльфо
нем. Bauvorhaben 21

Координаты 50°42′18″ с. ш. 2°14′37″ в. д. / 50.705139° с. ш. 2.243611° в. д. / 50.705139; 2.243611 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=50.705139&mlon=2.243611&zoom=14 (O)] (Я)Координаты: 50°42′18″ с. ш. 2°14′37″ в. д. / 50.705139° с. ш. 2.243611° в. д. / 50.705139; 2.243611 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=50.705139&mlon=2.243611&zoom=14 (O)] (Я)
Годы постройки октябрь 1943 - июль 1944

Купол Эльфо (фр. La coupole d'Helfaut, также известен как нем. Bauvorhaben 21 — Стройплощадка 21) — германский бункер на севере Франции, на территории коммуны Эльфо (департамент Па-де-Кале), в пяти километрах к югу от Сент-Омера. Бункер был построен «Организацией Тодта» в 19431944 годах на месте заброшенной известняковой каменоломни и предназначался для защиты от бомбовых попаданий комплекса, осуществляющего предстартовую подготовку и заправку ракет Фау-2, запускаемых по Лондону. Из-за интенсивных воздушных бомбардировок в 1943—1944 годах, завершение строительства было признано невозможным (хотя сам купол разрушен не был). С 1997 года является частью тематического музея, посвящённого германской ракетной программе.





История

Интенсивные стратегические бомбардировки Германии, проводимые союзной авиацией, вынудили немцев к середине Второй Мировой Войны изыскивать способы защиты своих стратегических объектов от воздушного уничтожения. К таковым объектам относилась и инфраструктура «оружия возмездия» — ракеты Фау-2.

Венец германской ракетной программы, Фау-2 была первым в мире дальнобойным баллистическим управляемым снарядом, принятым на вооружение и массово примененным в боевых действиях. Её скорость делала практически невозможным любой мыслимый перехват[1]. Тем не менее, Фау-2 имела ряд недостатков, в частности, необходимость заправки жидким кислородом перед запуском.

Производство жидкого кислорода в масштабах, необходимых для частых запусков Фау-2 требовало огромных промышленных мощностей. Планируемые темпы запуска — до 30 и более ракет в сутки — вынуждали оборудовать новые кислородные заводы возможно более близко к пусковым установкам (то есть на расстоянии не более 320 километров от предполагаемых целей в Великобритании), чтобы минимизировать потери жидкого кислорода за счет испарения. Германские ВВС, находившиеся к 1943 году на грани истощения, были бы не в состоянии защитить пусковые комплексы от интенсивных бомбардировок.

Для обеспечения бесперебойных запусков Фау-2, инженеры Пенемюнде предложили идею заглубленных подземных бункеров, защищенных от бомбардировок мощными крышами из железобетона. Эти бункеры должны были стать целыми предприятиями по заправке и предстартовой подготовке ракет Фау-2 перед их выдвижением на боевые позиции. Несмотря на оппозицию Вальтера Дорнбергера (считавшего, что такие бункеры будут слишком уязвимы), концепция понравилась Гитлеру, и тот приказал начать строительство сразу нескольких исполинских стартовых сооружений.[2]

Конструкция и расположение

Успешная атака союзной авиации на строящийся Бункер Эперлек 27 августа 1943 года вынудила немецких конструкторов пересмотреть подход к строительству крупных железобетонных сооружений в радиусе досягаемости тяжелых бомбардировщиков англичан и американцев. Было признано, что обычные методы работы — рытье основания, строительство сооружения и затем засыпка его грунтом — слишком уязвимы для непрерывных бомбардировок.

В качестве альтернативы, Альберт Шпеер на встрече с Гитлером 30 сентября 1943 года предложил новую схему строительства. Предполагалось на месте предполагаемого строительства возвести гигантский железобетонный купол, способный целиком прикрыть стройплощадку от бомбардировок. Под этой гигантской «крышей», полностью закрывающей область работ, должна была быть сделана выемка в грунте, и в ней возведены необходимые сооружения для подготовки баллистических ракет.

В качестве места строительства был выбран заброшенный карьер поблизости от французской деревни Визерне, в департаменте Па-Де-Кале. Ранее он уже рассматривался как возможное хранилище ракет перед доставкой в Эперлек. Рядом с карьером должен был быть надстроен гигантский железобетонный купол, толщиной 5,1 метра и диаметром в 71 метр, весящий 55000 тонн. Под защитой этого гигантского сооружения, представлявшегося неуязвимым для обычных авиационных бомб, должен был быть возведен огромный подземный комплекс заправки и предстартовой подготовки ракет Фау-2, соединенный системой тоннелей общей длиной в 7,4 км с железнодорожной веткой и с пусковыми площадками в самом карьере.

Железнодорожная ветка, ответвляющаяся от основной железнодорожной линии карьера, проходила через подземный тоннель, называемый «Ида». Туннель полукольцом охватывал купол, вновь соединяясь с железнодорожной линией за его пределами, что позволяло поездам, везущим в комплекс ракеты с заводов, не задерживаться для разворота. Туннель «Ида» также являлся подземной разгрузочной станцией — здесь, защищенные от бомб поезда должны были перегружать доставленные ракеты на транспортные тележки, перемещавшиеся по двум тоннелям «Матильда» и «Хьюго», ведущими непосредственно в купол. Оба тоннеля были также оснащены множеством боковых ответвлений, предназначенных для хранения десятков доставленных ракет, ожидающих запуска.

Непосредственно под куполом располагался огромный октогональный подземный зал, диаметром 41 метр и высотой в 33 метра. Разделенный на несколько горизонтальных ярусов, зал служил для предстартовой подготовки и заправки ракет горючим и жидким кислородом, поставлявшимся расположенным уровнем выше кислородным заводом. Здесь, ракеты Фау-2 проходили предстартовую подготовку, оснащались боеголовками, и, заправленные, устанавливались в вертикальное положение (перевозить заправленную ракету в горизонтальном положении было нельзя).

С западной стороны зала, примыкавшей непосредственно к карьеру, располагались две высокие галереи — «Густав» и «Гретхен», ведущие из купола. По этим подземным коридорам, высотой каждый в 17 метров и шириной в 4 метра, заправленные и снаряженные ракеты Фау-2 должны были доставляться в вертикальном положении из сборочного зала в пусковые установки. Наружные выходы из галерей закрывались взрывонепроницаемыми стальными дверями весом около сотни тонн.

Подходящие к площадке поезда с ракетами сворачивали в туннель «Ида», где разгружались. Доставленные ракеты, с помощью транспортных тележек, доставлялись по тоннелям «Матильда» и «Хьюго» в октагональный зал под куполом, где ракеты проверялись и снаряжались к полету. Заправленные, установленные вертикально ракеты, по тоннелям «Густав» и «Гретхен» к стартовым площадкам в карьере, откуда они должны были выпускаться в сторону Лондона, отстоящего на 188 км от комплекса.

Ожидаемый темп запуска ракет Фау-2 из-под купола составлял 30-50 ракет в сутки. Гитлер требовал, чтобы купол был полностью готов к запускам к концу 1943 года, но это требование никогда не было выполнено.

Строительство

Постройка купола началась в ноябре 1943 года, чтобы надежно защитить строящуюся площадку от воздушных налетов союзников. Грандиозное сооружение было возведено непосредственно на грунте, и впоследствии, уже под куполом началось рытье гигантской выемки для размещения ракетного комплекса. Хотя изначально предполагалось завершить строительство к весне 1944, непрерывные воздушные налеты союзников сильно замедляли ход работ — только в мае 1944, из-за постоянных воздушных тревог постройка прерывалась 229 раз.

В отличие от других германских строительных проектов, строительство велось в основном руками германских высококвалифицированных рабочих, с относительно небольшим привлечением труда военнопленных. Гитлер отдавал строительству высокий приоритет, и по его приказу число рабочих было увеличено с 1100 в апреле 1944 до 1400 в июне 1944.

Уже в процессе строительства, конструкция купола была дооснащена «противобомбовой юбкой», кольцом охватывающей его основание. Это железобетонное сооружение шириной 14 метров и толщиной в 2 метра препятствовало поражению бомбами грунта у краев купола, что могло бы привести к обрушению конструкции.

Рядом с куполом, на вершине нависающего над карьером холма, было смонтировано кубической формы бетонное сооружение, призванное защищать выходы вентиляционных шахт. Работа с ракетным топливом в бункере требовала хорошей вентиляции, и риск поражения вентиляционных шахт бомбардировками вынудил предусмотреть для них защиту. Тем не менее, постройка вентиляционных шахт даже не была завершена к тому моменту, когда немцы утратили контроль над куполом.

Атаки Союзников и разрушение купола

Союзники зафиксировали активность в Визерне ещё в августе 1943 года, но оставались в неведении о строительстве купола до января 1944, когда самолет-разведчик обнаружил тщательно закамуфлированное сооружение. Хотя аналитики союзников предположили, что он как-то связан с германской программой «оружия возмездия», тем не менее не было предпринято масштабных воздушных атак против купола до марта 1944, когда он был внесен в список целей операции «Арбалет» (operation «Crossbow») — бомбардировочной кампании против площадок развертывания германского ракетного оружия.

В следующие несколько месяцев, купол подвергся в общей сложности 16 воздушным налетам с задействованием 811 бомбардировщиков и сбросом 4260 тонн бомб. Сильный урон был нанесен окружающей местности, включая почти полное разрушение деревни Визерне.

Несмотря на тысячи тонн сброшенных бомб, купол практически не пострадал от обычных бомбардировок. Хорошо закамуфлированное, сравнительно небольшое сооружение, оказалось сложной целью для высотного бомбометания. За все время обычных бомбардировок, было достигнуто лишь одно прямое попадание в купол, но оно не нанесло ему никакого ущерба. Тем самым, принципиально правильность концепции была подтверждена — защищенная от бомбардировок стройплощадка практически не получала урона от вражеских атак.

Но союзники все же смогли найти способ вывести купол из строя: в июне и июле 1944 года, RAF предприняло серию атак с использованием новых 5-тонных сейсмических бомб «Tallboy».

Бомбардировки с применением сверхтяжелых бомб начались с 24 июня и завершились 17 июля с разрушительным эффектом. Детонации заглубляющихся снарядов буквально сравняли с землей строительную площадку, полностью подтвердив тем самым расчеты британского конструктора Барнса Уоллеса. Как он и полагал, сверхтяжелые бомбы оказались способны разрушать сооружения не только при прямом попадании, но и при близком разрыве в глубине грунта. Сбрасываемые с большой высоты, бомбы разгонялись до сверхзвуковой скорости и пробивали грунт на глубину до 30 метров перед детонацией, производя эффект искусственного землетрясения. Одна бомба ударила прямо в склон холма над куполом, вызвав грандиозный обвал, заваливший тоннели «Густав» и «Гретхен». Сам купол не пострадал, но детонации заглубленных бомб ослабили породу вокруг него, вызвав разрушение защитной «юбки», частично обрушившейся в карьер. Разрушения были настолько сильны, что продолжение работ на площадке было сочтено бессмысленным. Дорнбергер писал, что взрывы бомб настолько дестабилизировали холмы вокруг, что площадка подвергалась постоянным оползням.

18 июля, после получения сведений о разрушении площадки, германское командование отказалось от идеи запускать Фау-2 из бункеров. Работы над куполом были остановлены. Некоторое время рассматривалась возможность использования уцелевшей конструкции купола для размещения под ним кислородного завода, снабжающего кислородом новые, мобильные позиции Фау-2. Но высадка союзников в Нормандии и стремительное наступление англо-американских войск в Северной Франции привели к тому, что 5 сентября купол оказался в руках союзников.

Послевоенная история

После захвата купола, союзники провели его детальное обследование. Британская техническая комиссия под началом Дункана Сэндса изучила объект, составив его подробное описание. Комиссия установила, что купол должен был использоваться для запуска ракет Фау-2[3]. В то же время комиссия предположила, что, судя по размерам транспортных коридоров ведущих к пусковым площадкам в карьере (высота 17 м), купол мог также использоваться для запуска неких более крупных ракет. Дальнейшая эксплуатация купола для каких-либо целей была сочтена союзниками небезопасной, так как прочность сооружения была нарушена, тоннели непрерывно обваливались.

После войны, купол вместе с карьером оказался в частной собственности. Так как карьер был давно выработан, купол не привлекал интереса и оставался заброшенным до 1986 года.

Музей купола

В 1986 году, правление Па-де-Кале инвестировало 10 миллионов франков в восстановление купола Визерне как часть музейной экспозиции, посвященной Второй Мировой Войне и «оружию возмездия». План был представлен широкой публике в 1987 году, на конференции, проведенной 20-21 июля в присутствии архитектора купола Вернера Флосса. Часть галереи «Ида», блокированная с 1944 года, была открыта для туристов.

Группа местных историков начала в конце 1980-х кампанию за частичное завершение работ над куполом и превращению его в полноценный музейный комплекс. План получил поддержку, и в 1993 году, после 49 лет простоя, работы над куполом возобновились. Проект стоимостью в 69 миллионов франков был финансирован частично местным правлением (35 миллионов), Европейским Сообществом (12 миллионов) и правлениями других регионов. В ходе работы, октагональный зал под куполом был расширен и углублен на 2 метра, и превращен в огромный музейный зал, посвященный оккупации Франции и программе «оружия возмездия». Туннели «Ида» и «Матильда» были приспособлены для перемещения туристов.

К 2011 году, музей посетили более 120000 человек. В экспозиции представлено большое количество образцов ракет Фау-1 и Фау-2. C 2010 года, музей также распоряжается батареей сверхдальнобойных орудий Фау-3 в Крепости Мимоэске

Напишите отзыв о статье "Купол Эльфо"

Примечания

  1. В 1944 англичане рассматривали вероятность сбивания ракеты «Фау-2» плотным зенитным обстрелом, но пришли к выводу, что при необходимом огромном количестве зенитных снарядов, жертвы и разрушения от упавших не взорвавшихся в воздухе снарядов будут больше, чем от падения самой ракеты.
  2. Гитлер опирался на относительно удачный опыт постройки железобетонных закрытых бункеров для подводных лодок на базах флота
  3. До этого союзники не были уверены в назначении купола, хотя Дункан Сэндс эмпирическим путём вычислил на основании аэрофотоснимков входов и выходов, что наиболее вероятным назначением купола является запуск баллистических ракет в сторону Лондона

См. также

Литература

  • Dungan, Tracy (2005). V-2. Yardley, PA: Westholme Publishing. ISBN 1-59416-012-0.
  • Dwiggins, Don (1965). Hirsch, Phil; Hymoff, Edward. eds. The Kennedy Courage. New York: Pyramid Publications, Inc. OCLC 2800703.
  • Hammel, Eric (2009). Air War Europa: Chronology. Pacifica, CA: Pacifica Military History. ISBN 978-0-935553-07-9.
  • Henshall, Philip (2002). Hitler’s V-Weapon Sites. Stroud, Glos: Sutton Publishing Ltd. ISBN 0-7509-2607-4.
  • Hinsley, Francis Harry; Thomas, Edward Eastaway (1990). British intelligence in the Second World War: its influence on strategy and operations, Volume 3, Part 1. London: H.M. Stationery Office.
  • Le Maner, Yves (1997). War, Rockets, Memory: La Coupole. Helfaut-Wizernes: La Coupole Editions. ISBN 2-9514152-2-2.
  • Longmate, Norman (2009). Hitler’s Rockets. Barnsley, South Yorkshire: Frontline Books. ISBN 978-1-84832-546-3.
  • Ordway, Frederick I. III; Sharpe, Mitchell R. (1979). The Rocket Team. Apogee Books Space Series 36. New York: Thomas Y. Crowell. ISBN 1-894959-00-0.
  • Piszkiewicz, Dennis (2007). The Nazi Rocketeers: Dreams of Space and Crimes of War. Mechanicsburg, PA: Stackpole Books. ISBN 978-0-8117-3387-8.
  • Sanders, Terence R. B. (1945). «Wizernes». Investigation of the «Heavy» Crossbow Installations in Northern France. Report by the Sanders Mission to the Chairman of the Crossbow Committee. III. Technical details.
  • Sandys, Duncan (19 March 1945). «Report on 'Large' Crossbow Sites in Northern France». Memorandum. Memo C.O.S. (45) 177 (O)
  • Seller, Andre; Neufeld, Michael (2003). A History of the Dora Camp. Chicago: I.R. Dee. p. 52. ISBN 978-1-56663-511-0.
  • Zaloga, Steven J. (2008). German V-Weapon Sites 1943-45. Oxford: Osprey Publishing. ISBN 978-1-84603-247-9.
  • Zaloga, Steven J.; Calow, Robert (2003). V-2 Ballistic Missile 1942-52. Oxford: Osprey Publishing. ISBN 978-1-84176-541-9.

Ссылки

  • [www.lacoupole-france.com/ La Coupole]  (фр.)
  • [www.losapos.com/francebunkers Hitler’s Bunkers in Northern France]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Купол Эльфо

Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.
Разговаривая с Чичаговым, Кутузов, между прочим, сказал ему, что отбитые у него в Борисове экипажи с посудою целы и будут возвращены ему.
– C'est pour me dire que je n'ai pas sur quoi manger… Je puis au contraire vous fournir de tout dans le cas meme ou vous voudriez donner des diners, [Вы хотите мне сказать, что мне не на чем есть. Напротив, могу вам служить всем, даже если бы вы захотели давать обеды.] – вспыхнув, проговорил Чичагов, каждым словом своим желавший доказать свою правоту и потому предполагавший, что и Кутузов был озабочен этим самым. Кутузов улыбнулся своей тонкой, проницательной улыбкой и, пожав плечами, отвечал: – Ce n'est que pour vous dire ce que je vous dis. [Я хочу сказать только то, что говорю.]
В Вильне Кутузов, в противность воле государя, остановил большую часть войск. Кутузов, как говорили его приближенные, необыкновенно опустился и физически ослабел в это свое пребывание в Вильне. Он неохотно занимался делами по армии, предоставляя все своим генералам и, ожидая государя, предавался рассеянной жизни.
Выехав с своей свитой – графом Толстым, князем Волконским, Аракчеевым и другими, 7 го декабря из Петербурга, государь 11 го декабря приехал в Вильну и в дорожных санях прямо подъехал к замку. У замка, несмотря на сильный мороз, стояло человек сто генералов и штабных офицеров в полной парадной форме и почетный караул Семеновского полка.
Курьер, подскакавший к замку на потной тройке, впереди государя, прокричал: «Едет!» Коновницын бросился в сени доложить Кутузову, дожидавшемуся в маленькой швейцарской комнатке.