Куприянов, Дмитрий Андреевич

Дмитрий Андреевич Куприянов
Дата рождения	26 ноября 1901(1901-11-26)
Место рождения	дер. Лодыгино, Каргопольский уезд, Олонецкая губерния, Российская империя
Дата смерти	3 марта 1971(1971-03-03) (69 лет)
Место смерти	Киев, Украинская ССР, СССР
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	Пехота
Годы службы	1920—1961 годы
Звание
Командовал	5-я стрелковая дивизия 44-я гвардейская стрелковая дивизия 66-й стрелковый корпус 82-й стрелковый корпус 128-й стрелковый корпус
Сражения/войны	Гражданская война в России Великая Отечественная война
Награды и премии	Других государств

Дмитрий Андреевич Куприянов (26 ноября 1901 года, дер. Лодыгино, Олонецкая губерния — 3 марта 1971 года, Киев) — советский военачальник, генерал-лейтенант. Герой Советского Союза.

Начальная биография

Дмитрий Андреевич Куприянов родился 26 ноября 1901 года в деревне Лодыгино Каргопольского уезда Олонецкой губернии (ныне Каргопольский район Архангельской области) в крестьянской семье.

Военная служба

Гражданская война

С 1920 года служил в рядах РККА.

Принимал участие в Гражданской войне в качестве красноармейца в 38-м запасном и 1-м Вологодском полках на Южном фронте. С ноября 1920 года служил красноармейцем 403-го стрелкового и 137-го стрелкового полков 45-й стрелковой дивизии.

Межвоенный период

В 1921 году окончил дивизионную школу в 45-й стрелковой дивизии, а в 1925 году — 5-ю Киевскую пехотную школу.

С августа 1925 года служил в 81-м стрелковом полку 27-й стрелковой дивизии в качестве командира взвода и помощника командира роты. С сентября 1926 года служил на Смоленских курсах политруков командиром взвода и инструктором. С сентября 1928 по апрель 1933 года служил в 99-м стрелковом полку 33-й стрелковой дивизии командиром роты и помощником начальника штаба полка.

В 1930 году вступил в ряды ВКП(б).

В 1936 году окончил Военную академию РККА имени М. В. Фрунзе.

С ноября 1936 года работал преподавателем тактики Киевского пехотного училища, с октября 1937 года — помощником начальника первого отделения, а с апреля по октябрь 1940 года — начальником второго отделения первого отдела штаба Киевского Особого военного округа.

В 1941 году окончил Академию Генштаба РККА имени К. Е. Ворошилова.

Великая Отечественная война

В июле 1941 года Куприянов был назначен на должность начальника отделения в оперативном отделе, а затем на должность начальника оперативного отдела 31-й армии, формировавшейся в резерве Ставки ВГК. Вместе с армией принимал участие в операциях на Ржевском направлении, в связи с передислокацией армии в октябре 1941 года с Западного на Калининский фронт Куприянов принял участие в Калининской оборонительной и Калининской наступательной операциях.

11 декабря 1941 года Дмитрий Андреевич Куприянов был снят с должности и отдан под суд военного трибунала 31-й армии, приговорившего через несколько дней к 10 годам исправительно-трудовых лагерей за невыполнение боевого приказа с отсрочкой исполнения приговора до окончания военных действий. 20 декабря был назначен с понижением на должность начальника штаба 250-й стрелковой дивизии в 31-й армии. На этой должности Куприянов в период боёв за освобождение Калинин организовал ведение боевых действий дивизии, в результате которых было захвачено 24 орудия противника, а также разгромлены артиллерийский полк и несколько полков пехоты. 20 января 1942 года армейский трибунал снял судимость с Куприянова как с искупившего в бою свою вину перед Родиной.

В марте 1942 года был назначен на должность командира 5-й стрелковой дивизии 31-й армии Калининского фронта, сражавшейся на Ржевском направлении. В октябре 1942 года за успешные боевые действия, организованность и высокую дисциплину дивизии было присвоено гвардейское звание, в связи с чем она была переименована в 44-ю гвардейскую. Сам полковник Куприянов в августе 1942 года был тяжело ранен и вернулся в строй дивизии в октябре того же года.

27 ноября 1942 года полковнику Куприянову было присвоено звание «Генерал-майор».

В ходе Сталинградской битвы дивизия в составе 6-го гвардейского стрелкового корпуса прорвала оборону противника и успешно выполнила поставленные перед ней задачи в районе городов Богучар и Радчинск.

В течение зимы 1942—1943 годов 44-я гвардейская стрелковая дивизия под командованием Куприянова вела наступление в направлении Ворошиловград — Изюм — Барвенково — Александровка, а весной и летом 1943 года дивизия удерживала Изюмский плацдарм, обороняя левый берег реки Северный Донец к западу от города Изюм, где принимала участие в Изюм-Барвенковской операции.

В июле 1943 года Куприянов был назначен на должность командира 66-го стрелкового корпуса (37-я армия).

В ночь на 26 сентября 1943 года Куприянов с частью сил корпуса форсировал Днепр, захватив плацдарм в районе села Петро-Свистуново (Вольнянский район, Запорожская область). Вскоре корпус расширил плацдарм до 7 км по фронту и 4 км в глубину.

В октябре 1943 года корпус прорвал оборону противника у северной окраины города Запорожье, овладев частью города, заводом «Запорожсталь» и плотиной ДнепроГЭС.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 3 июня 1944 года за форсирование Днепра и проявленные при этом стойкость и личную отвагу, умелое руководство войсками генерал-майору Дмитрию Андреевичу Куприянову присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда» (№ 3460).

В феврале 1944 года 66-й стрелковый корпус овладел островом Хортица, Днепрогэс и городом Никополь. Затем корпус наступал в направлении городов Николаев и Одесса, принимал участие в разгроме Яссо-Кишинёвской группировки противника, форсировании Дуная, освобождении Молдавии, Румынию и Болгарию.

Послевоенная карьера

5 июля 1946 года генерал-майору Куприянову было присвоено звание «Генерал-лейтенант».

С августа 1946 года командовал 82-м стрелковым корпусом. С августа 1948 года работал помощником командующего войсками Одесского военного округа. С января 1953 года командовал 128-м стрелковым корпусом. С февраля 1954 года работал главным военным советником при Казарменной народной полиции Германской Демократической Республики, с февраля 1955 года — первым заместителем командующего 7-й механизированной армией, с апреля 1957 года — заместителем командующего по боевой подготовке — начальником Управления боевой подготовки Южной группы войск.

В январе 1961 года генерал-лейтенант Дмитрий Андреевич Куприянов был уволен в отставку по болезни, после чего жил в Киеве и активно участвовал в общественной работе.

Дмитрий Андреевич Куприянов умер в Киеве 3 марта 1971 года. Похоронен на Байковом кладбище.

Награды

• Медаль «Золотая Звезда»;
• два ордена Ленина;
• три ордена Красного Знамени;
• орден Суворова 2-й степени;
• орден Кутузова 2-й степени;
• Орден Богдана Хмельницкого 2-й степени;
• медали.

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=3000 Куприянов, Дмитрий Андреевич]. Сайт «Герои Страны».

Отрывок, характеризующий Куприянов, Дмитрий Андреевич

Граф Тюрен ввел его в большую приемную, где дожидалось много генералов, камергеров и польских магнатов, из которых многих Балашев видал при дворе русского императора. Дюрок сказал, что император Наполеон примет русского генерала перед своей прогулкой.
После нескольких минут ожидания дежурный камергер вышел в большую приемную и, учтиво поклонившись Балашеву, пригласил его идти за собой.
Балашев вошел в маленькую приемную, из которой была одна дверь в кабинет, в тот самый кабинет, из которого отправлял его русский император. Балашев простоял один минуты две, ожидая. За дверью послышались поспешные шаги. Быстро отворились обе половинки двери, камергер, отворивший, почтительно остановился, ожидая, все затихло, и из кабинета зазвучали другие, твердые, решительные шаги: это был Наполеон. Он только что окончил свой туалет для верховой езды. Он был в синем мундире, раскрытом над белым жилетом, спускавшимся на круглый живот, в белых лосинах, обтягивающих жирные ляжки коротких ног, и в ботфортах. Короткие волоса его, очевидно, только что были причесаны, но одна прядь волос спускалась книзу над серединой широкого лба. Белая пухлая шея его резко выступала из за черного воротника мундира; от него пахло одеколоном. На моложавом полном лице его с выступающим подбородком было выражение милостивого и величественного императорского приветствия.
Он вышел, быстро подрагивая на каждом шагу и откинув несколько назад голову. Вся его потолстевшая, короткая фигура с широкими толстыми плечами и невольно выставленным вперед животом и грудью имела тот представительный, осанистый вид, который имеют в холе живущие сорокалетние люди. Кроме того, видно было, что он в этот день находился в самом хорошем расположении духа.
Он кивнул головою, отвечая на низкий и почтительный поклон Балашева, и, подойдя к нему, тотчас же стал говорить как человек, дорожащий всякой минутой своего времени и не снисходящий до того, чтобы приготавливать свои речи, а уверенный в том, что он всегда скажет хорошо и что нужно сказать.
– Здравствуйте, генерал! – сказал он. – Я получил письмо императора Александра, которое вы доставили, и очень рад вас видеть. – Он взглянул в лицо Балашева своими большими глазами и тотчас же стал смотреть вперед мимо него.
Очевидно было, что его не интересовала нисколько личность Балашева. Видно было, что только то, что происходило в его душе, имело интерес для него. Все, что было вне его, не имело для него значения, потому что все в мире, как ему казалось, зависело только от его воли.
– Я не желаю и не желал войны, – сказал он, – но меня вынудили к ней. Я и теперь (он сказал это слово с ударением) готов принять все объяснения, которые вы можете дать мне. – И он ясно и коротко стал излагать причины своего неудовольствия против русского правительства.
Судя по умеренно спокойному и дружелюбному тону, с которым говорил французский император, Балашев был твердо убежден, что он желает мира и намерен вступить в переговоры.
– Sire! L'Empereur, mon maitre, [Ваше величество! Император, государь мой,] – начал Балашев давно приготовленную речь, когда Наполеон, окончив свою речь, вопросительно взглянул на русского посла; но взгляд устремленных на него глаз императора смутил его. «Вы смущены – оправьтесь», – как будто сказал Наполеон, с чуть заметной улыбкой оглядывая мундир и шпагу Балашева. Балашев оправился и начал говорить. Он сказал, что император Александр не считает достаточной причиной для войны требование паспортов Куракиным, что Куракин поступил так по своему произволу и без согласия на то государя, что император Александр не желает войны и что с Англией нет никаких сношений.
– Еще нет, – вставил Наполеон и, как будто боясь отдаться своему чувству, нахмурился и слегка кивнул головой, давая этим чувствовать Балашеву, что он может продолжать.
Высказав все, что ему было приказано, Балашев сказал, что император Александр желает мира, но не приступит к переговорам иначе, как с тем условием, чтобы… Тут Балашев замялся: он вспомнил те слова, которые император Александр не написал в письме, но которые непременно приказал вставить в рескрипт Салтыкову и которые приказал Балашеву передать Наполеону. Балашев помнил про эти слова: «пока ни один вооруженный неприятель не останется на земле русской», но какое то сложное чувство удержало его. Он не мог сказать этих слов, хотя и хотел это сделать. Он замялся и сказал: с условием, чтобы французские войска отступили за Неман.
Наполеон заметил смущение Балашева при высказывании последних слов; лицо его дрогнуло, левая икра ноги начала мерно дрожать. Не сходя с места, он голосом, более высоким и поспешным, чем прежде, начал говорить. Во время последующей речи Балашев, не раз опуская глаза, невольно наблюдал дрожанье икры в левой ноге Наполеона, которое тем более усиливалось, чем более он возвышал голос.
– Я желаю мира не менее императора Александра, – начал он. – Не я ли осьмнадцать месяцев делаю все, чтобы получить его? Я осьмнадцать месяцев жду объяснений. Но для того, чтобы начать переговоры, чего же требуют от меня? – сказал он, нахмурившись и делая энергически вопросительный жест своей маленькой белой и пухлой рукой.
– Отступления войск за Неман, государь, – сказал Балашев.
– За Неман? – повторил Наполеон. – Так теперь вы хотите, чтобы отступили за Неман – только за Неман? – повторил Наполеон, прямо взглянув на Балашева.
Балашев почтительно наклонил голову.
Вместо требования четыре месяца тому назад отступить из Номерании, теперь требовали отступить только за Неман. Наполеон быстро повернулся и стал ходить по комнате.
– Вы говорите, что от меня требуют отступления за Неман для начатия переговоров; но от меня требовали точно так же два месяца тому назад отступления за Одер и Вислу, и, несмотря на то, вы согласны вести переговоры.
Он молча прошел от одного угла комнаты до другого и опять остановился против Балашева. Лицо его как будто окаменело в своем строгом выражении, и левая нога дрожала еще быстрее, чем прежде. Это дрожанье левой икры Наполеон знал за собой. La vibration de mon mollet gauche est un grand signe chez moi, [Дрожание моей левой икры есть великий признак,] – говорил он впоследствии.
– Такие предложения, как то, чтобы очистить Одер и Вислу, можно делать принцу Баденскому, а не мне, – совершенно неожиданно для себя почти вскрикнул Наполеон. – Ежели бы вы мне дали Петербуг и Москву, я бы не принял этих условий. Вы говорите, я начал войну? А кто прежде приехал к армии? – император Александр, а не я. И вы предлагаете мне переговоры тогда, как я издержал миллионы, тогда как вы в союзе с Англией и когда ваше положение дурно – вы предлагаете мне переговоры! А какая цель вашего союза с Англией? Что она дала вам? – говорил он поспешно, очевидно, уже направляя свою речь не для того, чтобы высказать выгоды заключения мира и обсудить его возможность, а только для того, чтобы доказать и свою правоту, и свою силу, и чтобы доказать неправоту и ошибки Александра.
Вступление его речи было сделано, очевидно, с целью выказать выгоду своего положения и показать, что, несмотря на то, он принимает открытие переговоров. Но он уже начал говорить, и чем больше он говорил, тем менее он был в состоянии управлять своей речью.
Вся цель его речи теперь уже, очевидно, была в том, чтобы только возвысить себя и оскорбить Александра, то есть именно сделать то самое, чего он менее всего хотел при начале свидания.
– Говорят, вы заключили мир с турками?
Балашев утвердительно наклонил голову.
– Мир заключен… – начал он. Но Наполеон не дал ему говорить. Ему, видно, нужно было говорить самому, одному, и он продолжал говорить с тем красноречием и невоздержанием раздраженности, к которому так склонны балованные люди.
– Да, я знаю, вы заключили мир с турками, не получив Молдавии и Валахии. А я бы дал вашему государю эти провинции так же, как я дал ему Финляндию. Да, – продолжал он, – я обещал и дал бы императору Александру Молдавию и Валахию, а теперь он не будет иметь этих прекрасных провинций. Он бы мог, однако, присоединить их к своей империи, и в одно царствование он бы расширил Россию от Ботнического залива до устьев Дуная. Катерина Великая не могла бы сделать более, – говорил Наполеон, все более и более разгораясь, ходя по комнате и повторяя Балашеву почти те же слова, которые ои говорил самому Александру в Тильзите. – Tout cela il l'aurait du a mon amitie… Ah! quel beau regne, quel beau regne! – повторил он несколько раз, остановился, достал золотую табакерку из кармана и жадно потянул из нее носом.
– Quel beau regne aurait pu etre celui de l'Empereur Alexandre! [Всем этим он был бы обязан моей дружбе… О, какое прекрасное царствование, какое прекрасное царствование! О, какое прекрасное царствование могло бы быть царствование императора Александра!]
Он с сожалением взглянул на Балашева, и только что Балашев хотел заметить что то, как он опять поспешно перебил его.
– Чего он мог желать и искать такого, чего бы он не нашел в моей дружбе?.. – сказал Наполеон, с недоумением пожимая плечами. – Нет, он нашел лучшим окружить себя моими врагами, и кем же? – продолжал он. – Он призвал к себе Штейнов, Армфельдов, Винцингероде, Бенигсенов, Штейн – прогнанный из своего отечества изменник, Армфельд – развратник и интриган, Винцингероде – беглый подданный Франции, Бенигсен несколько более военный, чем другие, но все таки неспособный, который ничего не умел сделать в 1807 году и который бы должен возбуждать в императоре Александре ужасные воспоминания… Положим, ежели бы они были способны, можно бы их употреблять, – продолжал Наполеон, едва успевая словом поспевать за беспрестанно возникающими соображениями, показывающими ему его правоту или силу (что в его понятии было одно и то же), – но и того нет: они не годятся ни для войны, ни для мира. Барклай, говорят, дельнее их всех; но я этого не скажу, судя по его первым движениям. А они что делают? Что делают все эти придворные! Пфуль предлагает, Армфельд спорит, Бенигсен рассматривает, а Барклай, призванный действовать, не знает, на что решиться, и время проходит. Один Багратион – военный человек. Он глуп, но у него есть опытность, глазомер и решительность… И что за роль играет ваш молодой государь в этой безобразной толпе. Они его компрометируют и на него сваливают ответственность всего совершающегося. Un souverain ne doit etre a l'armee que quand il est general, [Государь должен находиться при армии только тогда, когда он полководец,] – сказал он, очевидно, посылая эти слова прямо как вызов в лицо государя. Наполеон знал, как желал император Александр быть полководцем.