Куракин, Алексей Борисович

Алексей Борисович Куракин
Л. Гуттенбрун. Портрет князя А. Б. Куракина. Государственный Эрмитаж.
Род деятельности:	Генерал-прокурор, министр внутренних дел
Место смерти:	Куракино Малоархангельского уезда Орловская губерния
Отец:	Куракин, Борис Александрович (1733—1764)
Мать:	Елена Степановна Апраксина (1735—1769)
Награды и премии:

Князь Алексе́й Бори́сович Кура́кин (19 сентября 1759 — 30 декабря 1829) — российский государственный деятель, действительный тайный советник 1-го класса (1826), который занимал ряд высших постов в царствования Павла I и Александра I. Прямой предок всех последующих князей Куракиных.

Биография

Младший брат Александра Борисовича Куракина, который воспитывался вместе с цесаревичем Павлом Петровичем (будущим императором Павлом I) и этим родством обязан взлёту своей карьеры на высших государственных должностях, начавшемуся в первые дни павловского правления. В 1775—1776 годах учился в Лейденском университете. В 1777 году получил звание камер-юнкера.

В 1793 году был пожалован камергером, в 1795 году произведён в тайные советники; 4 декабря 1796 года назначен генерал-прокурором; спустя несколько дней, 19 декабря, получил орден Св. Александра Невского и занял пост главного директора Ассигнационного банка. Будучи генерал-прокурором, собрал «уложенную комиссию» — три книги законов уголовных, гражданских и казенных дел, и восстановил при Сенате школу юнкеров из дворян для обучения их правоведению. В 1797 году, 5 апреля, пожалован чином действительного тайного советника, а 19 декабря награждён орденом Андрея Первозванного. Тем не менее попал в немилость императора: 8 августа 1798 года был отставлен от должности генерал-прокурора; назначен сенатором, что означало безусловное понижение, а вскоре полностью отстранён от государственных дел. Его брат Александр также попал в опалу.

Вновь призван на государственную службу Александром I; 4 февраля 1802 года был назначен малороссийским генерал-губернатором. Был в должности около шести лет; за это время провёл канал на реке Остре, заботился о народном образовании и народном здравии. У Алексея Борисовича начал свою карьеру М. М. Сперанский; сначала как личный секретарь Куракина, впоследствии по протекции патрона принятый в Сенатскую канцелярию.

С 1804 года А. Б. Куракин — член Непременного совета; нередко исполнял обязанности председателя. После Тильзитского мира получил от Наполеона большой крест ордена Почётного легиона.

В 1807—10 годах министр внутренних дел. Находясь на этой должности устроил Главное правление мануфактур и основал «Северную почту» («Новую Санкт-Петербургскую газету»). В 1808 году удостоен высшей награды Дании — Ордена Слона.

После ухода с поста — вновь в Государственном Совете. С 1821 года председатель департамента государственной экономии Государственного Совета. С 1826 года канцлер российских орденов. Член Верховного уголовного суда над декабристами.

По словам барона Гейкинга, князь Куракин был «очень красивый мужчина, блестящие глаза и густые, черные, красиво отчерченные брови, придавали бы его наружности строгое выражение, если бы оно не смягчалось его приветливыми манерами и вежливым тоном речи».

Семья

До женитьбы Куракин был влюблен в графиню Екатерину Ивановну Чернышёву (1766—1830), но сватовство к ней окончилось неудачей, её отец граф И. Г. Чернышёв считал невыгодным родниться с князьями Куракиными, неугодными Екатерине II за свою дружбу с великим князем Павлом Петровичем. Позже Чернышёва вышла замуж за красавца полковника Фёдора Фёдоровича Вадковского (1756—1806).

15 февраля 1783 года князь Куракин женился на Наталье Ивановне Головиной (1766—1831), талантливой музыкантше и композиторе, впоследствии статс-даме. В их браке было трое детей:

• Борис Алексеевич (1783—1850), крестник императрицы Екатерины II; камергер и сенатор, с 1808 года был женат на княжне Елизавете Борисовне Голицыной (1790—1871), дочери генерал-лейтенанта Б. А. Голицына.
• Елена Алексеевна (1787—1869), так же, как и мать, музыкантша и певица; была сначала невестой князя Дмитрия Михайловича Волконского (1770—1835), позднее сенатора, но брак не состоялся, и она вышла замуж за графа Николая Ивановича Зотова (1782—1849). Их младшая дочь Елизавета (1808—1872), фрейлина и статс-дама, была замужем за князем А. И. Чернышёвым.
• Александра Алексеевна (1788—1819), с 1807 года была замужем за Николаем Сергеевичем Салтыковым (1786—1849), но через два года оставила его ради полковника Петра Александровича Чичерина (1778—1848). Он увез её от мужа и не получив развода, женился на ней. Эта история наделала в свете много шума. Князь А. Б. Куракин, до самой своей смерти больше ни разу не упомянул имени своей племянницы. Дети Чичериных, 4 сына и 2 дочери, получили права законных детей по Высочайшему указу в декабре 1819 года, уже после кончины их матери. Она умерла в мае 1819 года и была похоронена в Сергиевой пустыни, близ Петербурга.

• B.A. Kurakin by Riesener.JPG

  Борис Алексеевич,
  сын
• Elisabeth Kurakina by Alexander Varnek.jpg

  Елизавета Борисовна, невестка
• Kurakina E.A.jpg

  Елена Алексеевна, дочь
• Vladimir Loukitch BOROVIKOVSKIIKourakine.jpg

  Елена и Александра, дочери
• Chicherin1.JPG

  Пётр Чичерин,
  зять

Литература

• [dlib.rsl.ru/viewer/01002921660#?page=529 Куракин, князь Алексей Борисович] // Русский биографический словарь: В 25 т. / под наблюдением А. А. Половцова. 1896—1918.
• Куракины // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Колпакиди А., Север А. Спецслужбы Российской империи. — М.: Яуза Эксмо, 2010. — С. 72 - 74. — 768 с. — (Энциклопедия спецслужб). — 3000 экз. — ISBN 978-5-699-43615-6.

Отрывок, характеризующий Куракин, Алексей Борисович

Крестьяне говорят, что поздней весной дует холодный ветер, потому что почка дуба развертывается, и действительно, всякую весну дует холодный ветер, когда развертывается дуб. Но хотя причина дующего при развертыванье дуба холодного ветра мне неизвестна, я не могу согласиться с крестьянами в том, что причина холодного ветра есть раэвертыванье почки дуба, потому только, что сила ветра находится вне влияний почки. Я вижу только совпадение тех условий, которые бывают во всяком жизненном явлении, и вижу, что, сколько бы и как бы подробно я ни наблюдал стрелку часов, клапан и колеса паровоза и почку дуба, я не узнаю причину благовеста, движения паровоза и весеннего ветра. Для этого я должен изменить совершенно свою точку наблюдения и изучать законы движения пара, колокола и ветра. То же должна сделать история. И попытки этого уже были сделаны.
Для изучения законов истории мы должны изменить совершенно предмет наблюдения, оставить в покое царей, министров и генералов, а изучать однородные, бесконечно малые элементы, которые руководят массами. Никто не может сказать, насколько дано человеку достигнуть этим путем понимания законов истории; но очевидно, что на этом пути только лежит возможность уловления исторических законов и что на этом пути не положено еще умом человеческим одной миллионной доли тех усилий, которые положены историками на описание деяний различных царей, полководцев и министров и на изложение своих соображений по случаю этих деяний.


Силы двунадесяти языков Европы ворвались в Россию. Русское войско и население отступают, избегая столкновения, до Смоленска и от Смоленска до Бородина. Французское войско с постоянно увеличивающеюся силой стремительности несется к Москве, к цели своего движения. Сила стремительности его, приближаясь к цели, увеличивается подобно увеличению быстроты падающего тела по мере приближения его к земле. Назади тысяча верст голодной, враждебной страны; впереди десятки верст, отделяющие от цели. Это чувствует всякий солдат наполеоновской армии, и нашествие надвигается само собой, по одной силе стремительности.
В русском войске по мере отступления все более и более разгорается дух озлобления против врага: отступая назад, оно сосредоточивается и нарастает. Под Бородиным происходит столкновение. Ни то, ни другое войско не распадаются, но русское войско непосредственно после столкновения отступает так же необходимо, как необходимо откатывается шар, столкнувшись с другим, с большей стремительностью несущимся на него шаром; и так же необходимо (хотя и потерявший всю свою силу в столкновении) стремительно разбежавшийся шар нашествия прокатывается еще некоторое пространство.
Русские отступают за сто двадцать верст – за Москву, французы доходят до Москвы и там останавливаются. В продолжение пяти недель после этого нет ни одного сражения. Французы не двигаются. Подобно смертельно раненному зверю, который, истекая кровью, зализывает свои раны, они пять недель остаются в Москве, ничего не предпринимая, и вдруг, без всякой новой причины, бегут назад: бросаются на Калужскую дорогу (и после победы, так как опять поле сражения осталось за ними под Малоярославцем), не вступая ни в одно серьезное сражение, бегут еще быстрее назад в Смоленск, за Смоленск, за Вильну, за Березину и далее.
В вечер 26 го августа и Кутузов, и вся русская армия были уверены, что Бородинское сражение выиграно. Кутузов так и писал государю. Кутузов приказал готовиться на новый бой, чтобы добить неприятеля не потому, чтобы он хотел кого нибудь обманывать, но потому, что он знал, что враг побежден, так же как знал это каждый из участников сражения.
Но в тот же вечер и на другой день стали, одно за другим, приходить известия о потерях неслыханных, о потере половины армии, и новое сражение оказалось физически невозможным.
Нельзя было давать сражения, когда еще не собраны были сведения, не убраны раненые, не пополнены снаряды, не сочтены убитые, не назначены новые начальники на места убитых, не наелись и не выспались люди.
А вместе с тем сейчас же после сражения, на другое утро, французское войско (по той стремительной силе движения, увеличенного теперь как бы в обратном отношении квадратов расстояний) уже надвигалось само собой на русское войско. Кутузов хотел атаковать на другой день, и вся армия хотела этого. Но для того чтобы атаковать, недостаточно желания сделать это; нужно, чтоб была возможность это сделать, а возможности этой не было. Нельзя было не отступить на один переход, потом точно так же нельзя было не отступить на другой и на третий переход, и наконец 1 го сентября, – когда армия подошла к Москве, – несмотря на всю силу поднявшегося чувства в рядах войск, сила вещей требовала того, чтобы войска эти шли за Москву. И войска отступили ещо на один, на последний переход и отдали Москву неприятелю.
Для тех людей, которые привыкли думать, что планы войн и сражений составляются полководцами таким же образом, как каждый из нас, сидя в своем кабинете над картой, делает соображения о том, как и как бы он распорядился в таком то и таком то сражении, представляются вопросы, почему Кутузов при отступлении не поступил так то и так то, почему он не занял позиции прежде Филей, почему он не отступил сразу на Калужскую дорогу, оставил Москву, и т. д. Люди, привыкшие так думать, забывают или не знают тех неизбежных условий, в которых всегда происходит деятельность всякого главнокомандующего. Деятельность полководца не имеет ни малейшего подобия с тою деятельностью, которую мы воображаем себе, сидя свободно в кабинете, разбирая какую нибудь кампанию на карте с известным количеством войска, с той и с другой стороны, и в известной местности, и начиная наши соображения с какого нибудь известного момента. Главнокомандующий никогда не бывает в тех условиях начала какого нибудь события, в которых мы всегда рассматриваем событие. Главнокомандующий всегда находится в средине движущегося ряда событий, и так, что никогда, ни в какую минуту, он не бывает в состоянии обдумать все значение совершающегося события. Событие незаметно, мгновение за мгновением, вырезается в свое значение, и в каждый момент этого последовательного, непрерывного вырезывания события главнокомандующий находится в центре сложнейшей игры, интриг, забот, зависимости, власти, проектов, советов, угроз, обманов, находится постоянно в необходимости отвечать на бесчисленное количество предлагаемых ему, всегда противоречащих один другому, вопросов.
Нам пресерьезно говорят ученые военные, что Кутузов еще гораздо прежде Филей должен был двинуть войска на Калужскую дорогу, что даже кто то предлагал таковой проект. Но перед главнокомандующим, особенно в трудную минуту, бывает не один проект, а всегда десятки одновременно. И каждый из этих проектов, основанных на стратегии и тактике, противоречит один другому. Дело главнокомандующего, казалось бы, состоит только в том, чтобы выбрать один из этих проектов. Но и этого он не может сделать. События и время не ждут. Ему предлагают, положим, 28 го числа перейти на Калужскую дорогу, но в это время прискакивает адъютант от Милорадовича и спрашивает, завязывать ли сейчас дело с французами или отступить. Ему надо сейчас, сию минуту, отдать приказанье. А приказанье отступить сбивает нас с поворота на Калужскую дорогу. И вслед за адъютантом интендант спрашивает, куда везти провиант, а начальник госпиталей – куда везти раненых; а курьер из Петербурга привозит письмо государя, не допускающее возможности оставить Москву, а соперник главнокомандующего, тот, кто подкапывается под него (такие всегда есть, и не один, а несколько), предлагает новый проект, диаметрально противоположный плану выхода на Калужскую дорогу; а силы самого главнокомандующего требуют сна и подкрепления; а обойденный наградой почтенный генерал приходит жаловаться, а жители умоляют о защите; посланный офицер для осмотра местности приезжает и доносит совершенно противоположное тому, что говорил перед ним посланный офицер; а лазутчик, пленный и делавший рекогносцировку генерал – все описывают различно положение неприятельской армии. Люди, привыкшие не понимать или забывать эти необходимые условия деятельности всякого главнокомандующего, представляют нам, например, положение войск в Филях и при этом предполагают, что главнокомандующий мог 1 го сентября совершенно свободно разрешать вопрос об оставлении или защите Москвы, тогда как при положении русской армии в пяти верстах от Москвы вопроса этого не могло быть. Когда же решился этот вопрос? И под Дриссой, и под Смоленском, и ощутительнее всего 24 го под Шевардиным, и 26 го под Бородиным, и в каждый день, и час, и минуту отступления от Бородина до Филей.