Курганная гипотеза

Индоевропейцы
Индоевропейские языки
Анатолийские · Албанский Армянский · Балтские · Венетский Германские · Греческие • Иллирийские Арийские: Нуристанские, Иранские, Индоарийские, Дардские Италийские (Романские) Кельтские · Палеобалканские Славянские · Тохарские курсивом выделены мёртвые языковые группы
Индоевропейцы
Албанцы · Армяне · Балты Венеты · Германцы · Греки Иллирийцы · Иранцы · Индоарийцы Италики (Романцы) · Кельты Киммерийцы · Славяне · Тохары Фракийцы · Хетты курсивом выделены ныне не существующие общности
Праиндоевропейцы
Язык · Прародина · Религия
Индоевропеистика

Курганная гипотеза была предложена Марией Гимбутас в 1956 году, чтобы соединить данные археологических и лингвистических исследований для определения местонахождения прародины народов носителей праиндоевропейского языка (ПИЕ). Гипотеза является наиболее популярной в отношении происхождения ПИЕ. Альтернативные Анатолийская и Балканская гипотеза В. А. Сафронова имеют сторонников в основном на территории бывшего СССР и не соотносятся с археологической и лингвистической хронологиями.

В основе курганной гипотезы лежат взгляды, высказанные ещё в конце XIX века Виктором Геном и Отто Шрадером.

Гипотеза оказала значительное влияние на изучение индоевропейских народов. Те учёные, которые следуют гипотезе Гимбутас, отождествляют курганы и ямную культуру с ранними протоиндоевропейскими народами, существовавшими в причерноморских степях и юго-восточной Европе с V по III тысячелетие до н. э.

Обзор

Курганная гипотеза прародины протоиндоевропейцев подразумевает постепенное распространение «курганной культуры», охватившей в конце концов все причерноморские степи. Последующая экспансия за пределы степной зоны привела к появлению смешанных культур, таких, как Культура шаровидных амфор на западе, кочевых индо-иранских культур на востоке и переселению протогреков на Балканы примерно в 2500 году до н. э. Одомашнивание лошади и позднее использование повозок сделало курганную культуру мобильной и расширило её на весь регион «ямной культуры». В курганной гипотезе считается, что все причерноморские степи были прародиной протоиндоевропейцев и по всему региону говорили на поздних диалектах праиндоевропейского языка. Область на Волге, помеченная на карте как ?Urheimat обозначает местоположение самых ранних следов коневодства (Самарская культура, но см. среднестоговская культура), и, возможно, относится к ядру ранних протоиндоевропейцев или прото-протоиндоевропейцев в V тысячелетии до н. э..

Этапы распространения

Версия Гимбутас

Исходное предположение Гимбутас идентифицирует четыре этапа развития курганной культуры и три волны распространения.

• Курган I, регион Днепр/Волга, первая половина IV тысячелетия до н. э. Очевидно, произошла от культур волжского бассейна, подгруппы включали самарскую культуру и культуру Сероглазово.
• Курган II—III, вторая половина IV тысячелетия до н. э.. Включает среднестоговскую культуру в Приазовье и майкопскую культуру на Северном Кавказе. Каменные круги, ранние двухколёсные повозки, антропоморфные каменные стелы или идолы.
• Курган IV или ямная культура, первая половина III тысячелетия до н. э., охватывает весь степной регион от реки Урал до Румынии.

• I волна, предшествующая этапу Курган I, экспансия с Волги на Днепр, приведшая к сосуществованию культуры Курган I и культуры Кукутени (трипольская культура). Отражения этой миграции распространились на Балканы и вдоль Дуная на культуры Винча и Лендьел в Венгрии.
• II волна, середина IV тысячелетия до н. э., начавшаяся в майкопской культуре и породившая в дальнейшем курганизованные смешанные культуры в северной Европе около 3000 года до н. э. (культура шаровидных амфор, баденская культура и, безусловно, культура шнуровой керамики). По мнению Гимбутас, это стало первым появлением индоевропейских языков в западной и северной Европе.
• III волна, 3000—2800 год до н. э., распространение ямной культуры за пределы степи, с появлением характерных могил на территории современной Румынии, Болгарии и восточной Венгрии.

Версия Кортландта

Фредерик Кортландт предложил пересмотр курганной гипотезы. Он выдвинул главное возражение, которое может быть поднято против схемы Гимбутас (например, 1985: 198), а именно то, что она исходит из археологических данных и не ищет лингвистических интерпретаций. Исходя из лингвистических данных и пытаясь сложить их кусочки в общее целое, он получил следующую картину: индоевропейцы, оставшиеся после миграций на запад, восток и юг (как это описано у Дж. Мэллори) стали предками балто-славян, в то время как носителей других сатемизированных языков можно отождествить с ямной культурой, а западных индо-европейцев с культурой шнуровой керамики. Современные генетические исследования противоречат данному построению Кортланда, поскольку именно представители группы сатем являются потомками культуры шнуровой керамики. Возвращаясь к балтам и славянам, их предки могут быть отождествлены со среднеднепровской культурой. Тогда, следуя Мэллори (pp197f) и подразумевая родину этой культуры на юге, в Среднем Стоге, ямной и поздней трипольской культуры, он предположил соответствие этих событий с развитием языка группы сатем, который вторгся в сферу влияния западных индоевропейцев.

Согласно мнению Фредерика Кортландта, существует общая тенденция датировать протоязыки ранее по времени, чем это подтверждается лингвистическими данными. Однако, если индо-хетты и индоевропейцы могут быть соотнесены с началом и концом культуры Среднего Стога, то, возражает он, лингвистические данные по всей индоевропейской языковой семье не выводят нас за пределы вторичной прародины (по Гимбутас), и такие культуры, как хвалынская на средней Волге и майкопская на северном Кавказе не могут быть отождествлены с индоевропейцами. Любое предположение, идущее за пределы культуры Среднего Стога должно начинаться с возможного сходства индоевропейской семьи языков с другими языковыми семьями. Учитывая типологическое сходство праиндоевропейского языка с северо-западными кавказскими языками и подразумевая, что это сходство может быть обусловлено местными факторами, Фредерик Кортландт считает индоевропейскую семью ветвью урало-алтайской, трансформированной влиянием кавказского субстрата. Такой взгляд согласуется с археологическими данными и располагает ранних предков носителей праиндоевропейского языка севернее Каспийского моря в седьмом тысячелетии до н. э. (cf. Mallory 1989: 192f.), что не противоречит теории Гимбутас.

Хронология

• 4500—4000: Ранние ПИЕ. Культуры Среднего Стога, Днепр-Донец и Самара, одомашнивание лошади (I волна).
• 4000—3500: Ямная культура, прототипы курганов и майкопская культура на северном Кавказе. индо-хеттские модели постулируют отделение прото-анатолийцев до этого времени.
• 3500—3000: Средние ПИЕ. Ямная культура, как её вершина, представляет классическое реконструированное Праиндоевропейское общество, с каменными идолами, ранними двухколёсными повозками, доминирующим скотоводством, однако и с постоянными поселениями и городищами вдоль рек, существующими за счёт растениеводства и рыбной ловли. Контакт культуры ямных захоронений с культурами поздней неолитической Европы привёл к появлению «курганизованных» культур шаровидных амфор и Баден (II волна). Майкопская культура является самым ранним из известных местом начала бронзового века, и бронзовое оружие и артефакты появляются на территории ямной культуры. Предположительно ранняя сатемизация.
• 3000—2500: Поздние ПИЕ. Ямная культура распространяется по всей причерноморской степи (III волна). Культура шнуровой керамики распространяется от Рейна до Волги, что соответствует поздней стадии индоевропейской общности, в ходе которой вся «курганизованная» область распалась на независимые языки и культуры, остававшиеся, однако, в контакте, обеспечивавшем распространение технологий и ранние межгрупповые заимствования, исключая анатолийскую и тохарскую ветвь, которые были изолированы от этих процессов. Возникновение изоглоссы кентум-сатем предположительно прервало их, но фонетические тенденции сатемизации оставались активными.
• 2500—2000: Закончено преобразование местных диалектов в протоязыки. На Балканах говорили на прото-греческом, в андроновской культуре севернее Каспия на прото-индоиранском. Бронзовый век достиг Центральной Европы с культурой колоколовидных кубков, вероятно составленной различными кентум-диалектами. Таримские мумии, возможно, относятся к культуре прото-тохарцев.
• 2000—1500: Катакомбная культура севернее Чёрного моря. Изобретена колесница, что привело к расколу и быстрому распространению иранцев и индо-ариев из Бактрийско-маргианского археологического комплекса в Среднюю Азию, северную Индию, Иран и восточную Анатолию. Прото-анатолийцы раскололись на хеттов и лувов. Пра-протокельты унетицкой культуры имели развитую металлообработку.
• 1500—1000: Северный бронзовый век выделил пра-протогерманцев, и (пра)-протокельтов. В Центральной Европе возникли культуры полей погребальных урн и Гальштаттская культура, начавшие Железный век. Миграция прото-италийцев на Италийский полуостров (Стела Баньоло). Сложение гимнов Ригведы и подъём ведийской цивилизации в регионе Пенджаб. Микенская цивилизация — начало Греческой тёмной эры.
• 1000 до н. э.—500 до н. э.: Кельтские языки распространяются по Центральной и Западной Европе. Протогерманцы. Гомер и начало классической античности. Ведийская цивилизация даёт начало Махаджанападам. Заратустра создаёт Гату, подъём империи Ахеменидов, сменившей Элам и Вавилон. Разделение прото-италийского языка на Оско-умбрийские языки и Латино-фалисканские языки. Развитие греческого и древнеиталийского алфавитов. В южной Европе говорят на различных палеобалканских языках, вытеснивших автохтонные средиземноморские языки. Анатолийские языки вымирают.

Генетика

Гаплогруппа R1a1 найдена в центральной и западной Азии, в Индии и в славянских, балтских и эстонских популяциях Восточной Европы, но практически не присутствует в большинстве стран Западной Европы (см. [www.roperld.com/YBiallelicHaplogroups.htm] [mbe.oupjournals.org/cgi/content/full/19/7/1008]). Однако 23,6 % норвежцев, 18,4 % шведов, 16,5 % датчан, 11 % саамов имеют этот генетический маркер.

Генетические исследования 26 останков представителей курганной культуры выявили, что они имеют гаплогруппу R1a1-M17, а так же имели светлую кожу и цвет глаз.

Критика

Согласно этой гипотезе реконструированные лингвистические данные подтверждают, что индоевропейцы были наездниками, использовавшими колющее оружие, могли без труда пересекать большие пространства и делали это в Центральной Европе в пятом-четвёртом тысячелетии до н. э. На технологически-культурном уровне курганные народы находились на уровне пастушества. Рассмотрев это уравнение, Ренфрю установил, что оснащённые воины появились в Европе только на рубеже второго-первого тысячелетий до н. э., что не могло произойти в случае, если курганная гипотеза верна и индоевропейцы появились там на 3 000 лет раньше.

На лингвистической основе гипотеза подверглась серьёзной атаке со стороны Катрин Крелль (1998), которая обнаружила большое расхождение между терминами, найденными в реконструированном индоевропейском языке и культурным уровнем, установленным раскопками курганов. Например, Крелль установила, что индоевропейцы имели земледелие, в то время как курганные народы были только пастухами. Однако, в настоящее время археология это опровергла. Были и другие, к примеру Мэллори и Шмитт, также критиковавшие гипотезу Гимбутас.

Курган, как элемент погребального обряда, возник в среднестоговской культуре, а позднее был заимствован носителями других культур. Вероятно, также из Среднего Стога были позаимствованы и обычай посыпать умерших охрой и шнуровая орнаментация керамики. Экспансия племен Среднего Стога из украинских степей на Балканы и возникновение тут ряда производных культур, таких как Чернаводэ, Езеро, Баденская культура предшествовали экспансии сюда племен ямной культуры как минимум на 1000 лет.

Л.С. Клейн критикует гипотезу, отмечая, что Гимбутас разместила в своей исходной «курганной культуре» порядка двенадцати культур России и Украины (репинскую, хвалынскую, ямную,северокавказскую, несколько катакомбных и др.): основанием служит погребение ими мёртвых под курганом. Но тогда, по мнению Клейна, это становится аргументов для причисления и ряда культур Центральной Европы (культуру воронковидных кубков, культуры шнуровой керамики и др.), чего Гимбутас, по мнению учёного, и придерживалась, выводя все их из своей «курганной» культуры, что попросту противоречит хронологии.

Современные сторонники

• Адамс, Дуглас Квентин — лингвист
• Кристиансен, Кристиан — археолог
• Мэллори, Джеймс Патрик — лингвист
• Хаак, Вольфганг — генетик
• Энтони, Дэвид — археолог

См. также

• Ямная культура
• Украинские каменные стелы
• Одомашнивание лошади, Тарпан
• Доисторическая Центральная Азия

Альтернативные гипотезы

• Прародина
• Теория исхода из Индии
• Анатолийская гипотеза
• Армянская гипотеза
• Гипотеза неолитической креолизации
• Арктическая гипотеза

Литература

• Dexter, A.R. and Jones-Bley, K. (eds). 1997. The Kurgan Culture and the Indo-Europeanization of Europe: Selected Articles From 1952 to 1993. Institute for the Study of Man. Washingdon, DC. ISBN 0-941694-56-9.
• Gray, R.D. and Atkinson, Q.D. 2003. Language-tree divergence times support the Anatolian theory of Indo-European origin. Nature. 426:435-439
• Mallory, J.P. and Adams, D.Q. 1997 (eds). 1997. Encyclopedia of Indo-European Culture. Fitzroy Dearborn division of Taylor & Francis, London. ISBN 1-884964-98-2.
• Mallory, J.P. 1989. In Search of the Indo-Europeans: Language, Archaeology and Myth. Thames & Hudson, London. ISBN 0-500-27616-1.
• D. G. Zanotti, The Evidence for Kurgan Wave One As Reflected By the Distribution of 'Old Europe' Gold Pendants, JIES 10 (1982), 223—234.

Отрывок, характеризующий Курганная гипотеза

– Ну, и кончено, мой милый. Очень рад тебя видеть, очень рад тебя видеть. Поди к себе, княжна, поди, – говорил старый князь. – Очень, очень рад тебя видеть, – повторял он, обнимая князя Василья.
«Мое призвание другое, – думала про себя княжна Марья, мое призвание – быть счастливой другим счастием, счастием любви и самопожертвования. И что бы мне это ни стоило, я сделаю счастие бедной Ame. Она так страстно его любит. Она так страстно раскаивается. Я все сделаю, чтобы устроить ее брак с ним. Ежели он не богат, я дам ей средства, я попрошу отца, я попрошу Андрея. Я так буду счастлива, когда она будет его женою. Она так несчастлива, чужая, одинокая, без помощи! И Боже мой, как страстно она любит, ежели она так могла забыть себя. Может быть, и я сделала бы то же!…» думала княжна Марья.


Долго Ростовы не имели известий о Николушке; только в середине зимы графу было передано письмо, на адресе которого он узнал руку сына. Получив письмо, граф испуганно и поспешно, стараясь не быть замеченным, на цыпочках пробежал в свой кабинет, заперся и стал читать. Анна Михайловна, узнав (как она и всё знала, что делалось в доме) о получении письма, тихим шагом вошла к графу и застала его с письмом в руках рыдающим и вместе смеющимся. Анна Михайловна, несмотря на поправившиеся дела, продолжала жить у Ростовых.
– Mon bon ami? – вопросительно грустно и с готовностью всякого участия произнесла Анна Михайловна.
Граф зарыдал еще больше. «Николушка… письмо… ранен… бы… был… ma сhere… ранен… голубчик мой… графинюшка… в офицеры произведен… слава Богу… Графинюшке как сказать?…»
Анна Михайловна подсела к нему, отерла своим платком слезы с его глаз, с письма, закапанного ими, и свои слезы, прочла письмо, успокоила графа и решила, что до обеда и до чаю она приготовит графиню, а после чаю объявит всё, коли Бог ей поможет.
Всё время обеда Анна Михайловна говорила о слухах войны, о Николушке; спросила два раза, когда получено было последнее письмо от него, хотя знала это и прежде, и заметила, что очень легко, может быть, и нынче получится письмо. Всякий раз как при этих намеках графиня начинала беспокоиться и тревожно взглядывать то на графа, то на Анну Михайловну, Анна Михайловна самым незаметным образом сводила разговор на незначительные предметы. Наташа, из всего семейства более всех одаренная способностью чувствовать оттенки интонаций, взглядов и выражений лиц, с начала обеда насторожила уши и знала, что что нибудь есть между ее отцом и Анной Михайловной и что нибудь касающееся брата, и что Анна Михайловна приготавливает. Несмотря на всю свою смелость (Наташа знала, как чувствительна была ее мать ко всему, что касалось известий о Николушке), она не решилась за обедом сделать вопроса и от беспокойства за обедом ничего не ела и вертелась на стуле, не слушая замечаний своей гувернантки. После обеда она стремглав бросилась догонять Анну Михайловну и в диванной с разбега бросилась ей на шею.
– Тетенька, голубушка, скажите, что такое?
– Ничего, мой друг.
– Нет, душенька, голубчик, милая, персик, я не отстaнy, я знаю, что вы знаете.
Анна Михайловна покачала головой.
– Voua etes une fine mouche, mon enfant, [Ты вострушка, дитя мое.] – сказала она.
– От Николеньки письмо? Наверно! – вскрикнула Наташа, прочтя утвердительный ответ в лице Анны Михайловны.
– Но ради Бога, будь осторожнее: ты знаешь, как это может поразить твою maman.
– Буду, буду, но расскажите. Не расскажете? Ну, так я сейчас пойду скажу.
Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.
Честное, благородное слово, – крестясь, говорила Наташа, – никому не скажу, – и тотчас же побежала к Соне.
– Николенька…ранен…письмо… – проговорила она торжественно и радостно.
– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.
– Что за штиль, как он описывает мило! – говорила она, читая описательную часть письма. – И что за душа! Об себе ничего… ничего! О каком то Денисове, а сам, верно, храбрее их всех. Ничего не пишет о своих страданиях. Что за сердце! Как я узнаю его! И как вспомнил всех! Никого не забыл. Я всегда, всегда говорила, еще когда он вот какой был, я всегда говорила…
Более недели готовились, писались брульоны и переписывались набело письма к Николушке от всего дома; под наблюдением графини и заботливостью графа собирались нужные вещицы и деньги для обмундирования и обзаведения вновь произведенного офицера. Анна Михайловна, практическая женщина, сумела устроить себе и своему сыну протекцию в армии даже и для переписки. Она имела случай посылать свои письма к великому князю Константину Павловичу, который командовал гвардией. Ростовы предполагали, что русская гвардия за границей , есть совершенно определительный адрес, и что ежели письмо дойдет до великого князя, командовавшего гвардией, то нет причины, чтобы оно не дошло до Павлоградского полка, который должен быть там же поблизости; и потому решено было отослать письма и деньги через курьера великого князя к Борису, и Борис уже должен был доставить их к Николушке. Письма были от старого графа, от графини, от Пети, от Веры, от Наташи, от Сони и, наконец, 6 000 денег на обмундировку и различные вещи, которые граф посылал сыну.


12 го ноября кутузовская боевая армия, стоявшая лагерем около Ольмюца, готовилась к следующему дню на смотр двух императоров – русского и австрийского. Гвардия, только что подошедшая из России, ночевала в 15 ти верстах от Ольмюца и на другой день прямо на смотр, к 10 ти часам утра, вступала на ольмюцкое поле.
Николай Ростов в этот день получил от Бориса записку, извещавшую его, что Измайловский полк ночует в 15 ти верстах не доходя Ольмюца, и что он ждет его, чтобы передать письмо и деньги. Деньги были особенно нужны Ростову теперь, когда, вернувшись из похода, войска остановились под Ольмюцом, и хорошо снабженные маркитанты и австрийские жиды, предлагая всякого рода соблазны, наполняли лагерь. У павлоградцев шли пиры за пирами, празднования полученных за поход наград и поездки в Ольмюц к вновь прибывшей туда Каролине Венгерке, открывшей там трактир с женской прислугой. Ростов недавно отпраздновал свое вышедшее производство в корнеты, купил Бедуина, лошадь Денисова, и был кругом должен товарищам и маркитантам. Получив записку Бориса, Ростов с товарищем поехал до Ольмюца, там пообедал, выпил бутылку вина и один поехал в гвардейский лагерь отыскивать своего товарища детства. Ростов еще не успел обмундироваться. На нем была затасканная юнкерская куртка с солдатским крестом, такие же, подбитые затертой кожей, рейтузы и офицерская с темляком сабля; лошадь, на которой он ехал, была донская, купленная походом у казака; гусарская измятая шапочка была ухарски надета назад и набок. Подъезжая к лагерю Измайловского полка, он думал о том, как он поразит Бориса и всех его товарищей гвардейцев своим обстреленным боевым гусарским видом.
Гвардия весь поход прошла, как на гуляньи, щеголяя своей чистотой и дисциплиной. Переходы были малые, ранцы везли на подводах, офицерам австрийское начальство готовило на всех переходах прекрасные обеды. Полки вступали и выступали из городов с музыкой, и весь поход (чем гордились гвардейцы), по приказанию великого князя, люди шли в ногу, а офицеры пешком на своих местах. Борис всё время похода шел и стоял с Бергом, теперь уже ротным командиром. Берг, во время похода получив роту, успел своей исполнительностью и аккуратностью заслужить доверие начальства и устроил весьма выгодно свои экономические дела; Борис во время похода сделал много знакомств с людьми, которые могли быть ему полезными, и через рекомендательное письмо, привезенное им от Пьера, познакомился с князем Андреем Болконским, через которого он надеялся получить место в штабе главнокомандующего. Берг и Борис, чисто и аккуратно одетые, отдохнув после последнего дневного перехода, сидели в чистой отведенной им квартире перед круглым столом и играли в шахматы. Берг держал между колен курящуюся трубочку. Борис, с свойственной ему аккуратностью, белыми тонкими руками пирамидкой уставлял шашки, ожидая хода Берга, и глядел на лицо своего партнера, видимо думая об игре, как он и всегда думал только о том, чем он был занят.
– Ну ка, как вы из этого выйдете? – сказал он.
– Будем стараться, – отвечал Берг, дотрогиваясь до пешки и опять опуская руку.
В это время дверь отворилась.
– Вот он, наконец, – закричал Ростов. – И Берг тут! Ах ты, петизанфан, але куше дормир , [Дети, идите ложиться спать,] – закричал он, повторяя слова няньки, над которыми они смеивались когда то вместе с Борисом.
– Батюшки! как ты переменился! – Борис встал навстречу Ростову, но, вставая, не забыл поддержать и поставить на место падавшие шахматы и хотел обнять своего друга, но Николай отсторонился от него. С тем особенным чувством молодости, которая боится битых дорог, хочет, не подражая другим, по новому, по своему выражать свои чувства, только бы не так, как выражают это, часто притворно, старшие, Николай хотел что нибудь особенное сделать при свидании с другом: он хотел как нибудь ущипнуть, толкнуть Бориса, но только никак не поцеловаться, как это делали все. Борис же, напротив, спокойно и дружелюбно обнял и три раза поцеловал Ростова.