Кургинян, Сергей Ервандович

Сергей Ервандович Кургинян
политолог, общественный деятель, театральный режиссёр
Научная сфера:	физика, математика, политология
Место работы:	Экспериментальный творческий центр
Учёная степень:	кандидат физико-математических наук
Альма-матер:	Московский геологоразведочный институт, Театральное училище им. Б. Щукина
Известен как:	политолог

	Запись голоса С.Е. Кургиняна
	Из интервью «Эхо Москвы» 5 июля 2007
Помощь по воспроизведению

Серге́й Ерва́ндович Кургиня́н (род. 14 ноября 1949, Москва, СССР) — советский и российский политический деятель, театральный режиссёр, политолог и лидер движения «Суть Времени». До 2012 года постоянный соведущий политического ток-шоу «Исторический процесс» на телеканале «Россия».

Биография

Родился в московской семье учёных. Отец — Ерванд Амаякович Кургинян (1914—1996), историк, «родом из глухого армянского села». Мать — Мария Сергеевна Бекман (1922—1989) была старшим научным сотрудником отдела теории литературы Института мировой литературы имени Горького, специалистом по Т. Манну, автором ряда монографий. Дед по линии матери, Сергей Николаевич Бекман — потомственный дворянин, потомок шведа Бекмана, приехавшего в Россию и поступившего на службу к Ивану Грозному, и польского дворянского рода Бонч-Осмоловских, белый офицер, перешедший к красным, был расстрелян в 1938 году. Бабушка со стороны матери — Мария Семёновна Бекман, урождённая княжна Мещерская из Смоленска.

Выпускник Московского геологоразведочного института по специальности «геофизика» (1972 год). Кандидат физико-математических наук, научный сотрудник Института океанологии АН СССР (1974—1980). До 1986 года числился старшим научным сотрудником в лаборатории прикладной кибернетики Московского геологоразведочного института.

Театральная карьера

С 1968 года руководил театральным коллективом при Московском геологоразведочном институте. Заочно окончил Театральное училище им. Б. Щукина (1983) по специальности «режиссура драмы».

Был членом комиссии по новым театральным формам Союза театральных деятелей РСФСР и инициатором социально-экономического эксперимента «Театр-студия на коллективном подряде». Участие в этом эксперименте в 1986 году принял созданный С.Кургиняном в студенческие годы театр-студия вместе со студиями М. Розовского, «На Юго-Западе», «Человек» и др. По результатам эксперимента театр получил статус экспериментального государственного театра с самофинансированием (профессиональный театр-студия «На досках»). Театр С. Кургиняна исповедует философский и метафизический подход к явлениям современности.

В 1992 году осуществил во МХАТ им. Горького постановку спектакля «Пастырь» по пьесе М. А. Булгакова «Батум».

Экспериментальный творческий центр

По заявлению известного экономиста Сергея Алексашенко, Кургинян принял участие в так называемой «номенклатурной приватизации», против которой сам активно неоднократно выступал. Как отметил Алексашенко, по специальному разрешению райисполкома, Кургинян получил два здания под «Экспериментальный творческий центр». Сам Кургинян подтвердил, что действительно получил эти здания на баланс, но опроверг оценку этого, как «получение в собственность».

С 80-х годов С. Кургинян параллельно с театральной деятельностью занимается анализом политического процесса. В ноябре 1987 года исполком Моссовета своим решением № 2622 создал «Экспериментальный творческий центр» на базе театра-студии «На досках» и предоставил ему комплекс помещений во Вспольном пер. г. Москвы, открыв финансирование на их реконструкцию. В январе 1989 года Кургинян возглавил созданную Мосгорисполкомом на базе театра организацию нового типа — «Экспериментальный Творческий Центр». В 1990 году получил наименование Международный общественный фонд «Экспериментальный творческий центр» (МОФ ЭТЦ, «Центр Кургиняна»), С.Кургинян стал его президентом. 4 июля 1991 году МОФ ЭТЦ зарегистрирован в Министерстве юстиции как независимая общественная организация. С декабря 2004 года ЭТЦ имеет статус неправительственной организации, ассоциированной с Департаментом общественной информации ООН.

Политическая деятельность

В 1988 году вступил в КПСС, чтобы попытаться остановить распад СССР. После обращения в ЦК КПСС с предложением оказать экспертную помощь в решении назревающего армяно-азербайджанского конфликта через посредничество Вячеслава Михайлова (на тот момент сотрудника аппарата ЦК КПСС, завотделом ЦК КПСС по межнациональным отношениям) был направлен с группой аналитиков в Баку. Результатом поездки стал отчёт «Баку» от 15 декабря 1988 г.. Отчёт попал напрямую в Политбюро ЦК КПСС, после этого С.Кургинян привлекался ЦК КПСС в качестве консультанта и неоднократно выезжал в «горячие точки» (Карабах, Вильнюс, Душанбе) по поручению ЦК КПСС и Верховного Совета СССР для проведения экспертиз конфликтов.

В ходе работы с ЦК КПСС получил поддержку второго (затем первого) секретаря МГК КПСС Юрия Прокофьева, который поддерживал идею С. Кургиняна об опоре на интеллектуальный слой (прежде всего, научно-техническую интеллигенцию) для взятия страной модернизационного барьера. В сентябре 1990 года на мозговом штурме в Совмине СССР Кургинян предлагал провести жёсткие конфискационные меры и массовые репрессии против «дельцов теневой экономики». Поддерживал в тот период тесные связи с народным депутатом СССР, руководителем депутатской группы «Союз» Виктором Алкснисом.

Весной 1990 года баллотировался на выборах в народные депутаты РСФСР по спискам Блока общественно-патриотических сил «К народному согласию» по Чертановскому территориальному округу № 58 г. Москвы. Предвыборная программа кандидата C.Кургиняна предлагала стратегию национального спасения России, нацеленную на предотвращение распада российской экономики, общества и государства. В обращении группы избирателей, поддерживавших кандидата С. Кургиняна, в ответ на вопрос, откуда взять деньги на реализацию данной программы, указывалось, что Россия ежегодно теряет огромные денежные средства за счет несправедливого распределения между союзными республиками СССР, на долгострое и союзных «проектах века» и т. п. С отделяющимися республиками предлагалось переходить «на расчёты по мировым ценам за сырьё». Россиянам предлагалось «скупо и расчётливо», подобно японцам, вложить все высвободившиеся денежные средства в программу национального спасения России.

В июле 1990 года Кургинян написал докладную записку в ЦК КПСС, в которой говорилось, что «СССР становится по сути фиктивным государственным образованием, ненужной и обременительной надстройкой для всех без исключения субъектов государственности, де-факто уже заявивших о своей полноте в качестве государств в полном смысле этого слова.<...> Единственно возможный для сегодняшнего политического руководства СССР курс – это т.н. «королевская идея», то есть мощнейший концептуальный замысел, позволяющий в кратчайшие сроки создать новый субъект. <...> Таким государством должна стать часть СССР, большая, чем Россия, и неизбежно меньшая, чем сегодняшний СССР».

По утверждению Кургиняна, в 1991 году он отказался стать советником Президента СССР Михаила Горбачёва из-за расхождений во взглядах на пути вывода компартии и страны из тупика. Однако, по утверждению бывшего народного депутата СССР Виктора Алксниса: «С.Кургинян являлся неофициальным советником Политбюро ЦК КПСС и даже М.Горбачева. Именно С.Кургинян предложил тогда Горбачеву свой план вывода Советского Союза из кризиса и тот начал его реализовывать. Коротко суть этого плана заключалась в том, что Горбачев должен объединить центристские силы Советского Союза, отсечь радикалов слева и справа, создать мощный центристский блок политических партий и движений, опираясь на который начать проведение в стране реформ.».

Политически и морально поддержал ГКЧП (к выступлению которого не имел прямого отношения), вскоре после провала выступления которого опубликовав статью «Я — идеолог чрезвычайного положения». Как утверждает сам Кургинян, он узнал о ГКЧП утром 19 августа, входя в кабинет первого заместителя председателя Совета Министров РСФСР Олега Лобова. После освобождения бывшего Председателя КГБ СССР Владимира Крючкова из-под стражи в январе 1993 года, взял его на работу в «Экспериментальный творческий центр».

В мае 1992 года распространил от имени клуба «Постперестройка» документ «У последней черты. Меморандум о возможном примирении конструктивных сил России», в котором призвал к созданию коалиционного правительства из «демократов, не запятнавших свою честь сотрудничеством с антинародным курсом, передовых и прогрессивно мыслящих патриотов, ориентированных на будущее развитие страны коммунистов, а также преданных национальным интересам представителей руководства промышленности и сельского хозяйства, фермеров, предпринимателей, банкиров, ведущих профсоюзов страны».

В марте 1993 года, по некоторым данным, Кургинян стал советником председателя Верховного Совета РСФСР Руслана Хасбулатова. Однако, сам Хасбулатов отрицает, что Кургинян работал у него советником. В ходе событий сентября — октября 1993 года находился в здании Верховного Совета, противостоя сторонникам форсированного силового решения кризиса из числа оппозиционеров-силовиков и политических радикалов (В. Ачалов, А. Баркашов, А. Макашов, С. Терехов и др.) и указывая на опасную нехватку ресурсов — силовых, политических, информационных и других — у сторонников Верховного Совета для успеха подобных действий. Являлся разработчиком сценария поведения оппозиционных сил, альтернативного тому, который был реализован 3 октября («поход на Останкино»). По его мнению, план похода на Останкино был провокационным. Несколько раз срывал провокации, организуемые в среде защитников здания Верховного Совета (так называемый «бунт Соколова» и т. д.), категорически возражал против инкорпорации в среду защитников баркашовцев и других провокационных элементов. Вёл политический диалог и информационную кампанию в пользу Верховного Совета. 30 сентября находившаяся внутри здания ВС «партия» сторонников похода на Останкино добилась выдворения С. Кургиняна как своего опасного противника. В этот же день С. Кургинян обратился ко всем сторонникам Верховного Совета с предупреждением о готовящейся провокации. Предупреждение было передано по каналам существовавшей на тот момент информационной системы «Кольцо», также появилось на лентах официальных информагентств.

В марте 1996 года предложил представителям крупного бизнеса объединиться и встать на конструктивную прогосударственную позицию, что должно было стать гарантией сохранения правового демократического политического режима в стране. Результатом этого стало известное «Письмо тринадцати», которое подписали такие известные люди как Борис Березовский, Михаил Фридман, Михаил Ходорковский. Публикация письма стала важным элементом политического процесса, блокировавшего начинавшееся развитие событий по образцу 1993 г. (17 марта 1996 г. депутаты Государственной Думы были неожиданно эвакуированы из здания), связанное с опасением части элит последствиями ожидавшегося проигрыша Б. Н. Ельциным президентских выборов 1996 г. главе КПРФ Г. А. Зюганову. В результате, Б. Н. Ельцина удалось убедить в перспективности выборного варианта продления полномочий. Эскалацию событий и введение чрезвычайного положения удалось предотвратить (Государственная Дума возобновила работу, выборы летом 1996 г. состоялись). Однако, итогом взаимодействия окружения Б. Н. Ельцина и крупнейших бизнесменов в ходе подготовки и проведения выборов 1996 г. стало возникновение в России в 1996—1999 гг. олигархического политического режима, т. н. «семибанкирщины».

Кургинян утверждал, что участвовал в отстранении генерала А. И. Лебедя от должности секретаря Совета безопасности Российской Федерации.

В начале 2011 года создал и возглавил движение Суть Времени, в которое вошли сторонники красного реванша и восстановления обновлённого СССР, собравшиеся вокруг цикла передач «Суть времени».

• «Суть Времени» — авторская передача Сергея Кургиняна, положившая начало одноимённому движению. Выходила с 1 февраля по 17 ноября 2011 года. Всего был опубликован 41 выпуск и 2 специальных выпуска.

Внешние видеофайлы
	[eot.su/essence_of_time «Суть Времени» на сайте] движения «Суть Времени»

В декабре 2011 года дважды публично сжигает белую ленту (символ протестного движения в России на рубеже 2011—2012 гг.), которую он назвал символом нового издания перестройки, «Перестройки 2».

Внешние видеофайлы
	[www.youtube.com/watch?v=KBT50aszFL8 Кургинян сжигает белую ленту ] на youtube.com

Зимой 2012 года совместно с рядом политиков выступил против угрозы «оранжевой революции» в России (получила название по аналогии с украинской Оранжевой революцией), которая, начавшись в виде «Движения за честные выборы», по мнению этих политиков, использовала форму и методы украинского сценария. С целью противодействия этой угрозе была собрана широкая «антиоранжевая коалиция» из политических и общественных организаций, в которой главным объединяющим принципом было недопущение запуска в стране «оранжевой революции» и которая заняла в происходивших событиях позицию альтернативной оппозиции, «Третьей силы». Тогда же по инициативе С.Кургиняна был создан «Антиоранжевый комитет», в который вошли и на заседаниях которого выступали Максим Шевченко, Михаил Леонтьев, Александр Дугин, Вадим Квятковский, Марина Юденич.. Главная претензия к представителям «оранжевых» (Немцов, Каспаров, Касьянов, Рыжков, Собчак) и к «либероидам» заключалась в том, что они, по словам Кургиняна, стремятся к «распаду России» и запуску «Перестройки-2».

В течение 2011—2012 гг. во главе движения Суть Времени совместно с рядом присоединившихся движений, организаций и общественных деятелей проводит ряд митингов в Москве.

На первом этапе (декабрь 2011-март 2012 гг.) они в основном были посвящены борьбе против «оранжевой коалиции»:

• 24 декабря 2011, Альтермитинг «Точка сбора», Воробьёвы горы
• 4 февраля 2012, Антиоранжевый митинг, Поклонная гора
• 23 февраля 2012, Альтермитинг «Третья сила», ВВЦ
• 5 марта 2012, Мобилизационный митинг, Суворовская площадь

Со слов С. Кургиняна, запуская серию митингов, он решал две задачи: во-первых, противодействовал «оранжевому» захвату власти радикальной несистемной оппозицией; во-вторых, фиксируя позицию «против оранжевых, в оппозиции Путину» подыграть КПРФ, чтобы развить её электоральный успех на выборах в Государственную думу в декабре 2011 г. Однако, во многом из-за отсутствия внятной позиции руководства компартии по вопросу противодействия или, наоборот, поддержки «оранжевой оппозиции» этого не произошло. Соответственно, весь эффект от действий С. Кургиняна получил В. Путин, победивший на президентских выборах и, главное, — сумевший закрепить эту победу. Важным фактором этого была потеря несистемной оппозицией динамизма и, в значительной мере, авторитета (ситуации «народ против власти» не случилось). Это стало одним из результатов массовых митингов как самих сторонников В. Путина, так и кургиняновской «третьей силы»; в результате представители оппозиции активно критиковали С.Кургиняна, обвиняя его в работе на Путина. С. Кургинян стал объектом жесткой информационной кампании со стороны объединённой несистемной оппозиции, как радикально-левой («новые левые», неотроцкисты, наиболее радикальная часть КПРФ и др.), так и либеральной (Б.Немцов, "Эхо Москвы и др.).

В дальнейшем (с мая 2012 г.) основное внимание уделяется борьбе против ювенальной юстиции (что, помимо основного результата, расширяет социально-политическую базу поддержки движения С.Кургиняна «Суть времени»), причем как в составе широкой коалиции, включая представителей РПЦ МП, так и на собственных ресурсах:

• 15 мая 2012, Собрание против ювенальной юстиции, Пушкинская площадь
• 17 июня 2012, Коалиционный митинг против либерального курса Кремля, Площадь Революции
• 1 июля 2012, Коалиционный митинг широкой патриотической оппозиции, Площадь Революции
• 22 сентября 2012, Шествие и митинг против принятия ювенальных законов, Крымская набережная
• 9 февраля 2013 года, Сергей Кургинян выступал с открывающей речью на Первый съезд родителей, помимо него там же выступили глава администрации президента РФ Сергей Иванов, председатель синодального отдела по взаимодействию церкви и общества Московского Патриархата Всеволод Чаплин, а также Президент РФ Владимир Путин. Форум был посвящён критике ювенальной юстиции, реформы школьного образования и практики усыновления иностранцами российских сирот. Сергей Кургинян назвал организацию «Родительское Всероссийское Сопротивление» «патриотической и оппозиционной».

Участие в телепроектах

С июля по декабрь 2010 года был соведущим телепрограммы «Суд времени» (вместе с Леонидом Млечиным и Николаем Сванидзе в качестве судьи) на Пятом канале.

Автор и ведущий «анти шоу» программы «Суть времени», публикуемой с февраля 2011 года на видеохостинге Vimeo, сайте Экспериментального творческого центра и сайте виртуального клуба «Суть Времени». В передаче, среди прочего, высказывает мысль о мессианской роли России в современном мире.

С августа 2011 года по февраль 2012 года — соведущий (вместе с Николаем Сванидзе) проекта «Исторический процесс» на телеканале «Россия». Весной 2012 года заявил о своем уходе из этой программы.

Семья

Жена — Мария Мамиконян, однокурсница Сергея по геологоразведочному институту, актриса театра «На досках», политический публицист, сотрудник центра Кургиняна, председатель «Родительского Всероссийского Сопротивления».

Дочь — Ирина, кандидат исторических наук, сотрудник центра Кургиняна.

Есть внучка.

Убеждения, взгляды

В 1991 г. выступал с поддержкой идеи «Демократического союза» о создании Учредительного собрания для смены общественно-политического строя:

Моя позиция очень сходится с позицией Демократического Союза, который говорит об Учредительном собрании. Я тоже считаю, что для смены Конституции и общественно-политического строя нам нужно Учредительное собрание.

— Газета «Смена». № 104—105, 8.05.1991 г.

Также высказывался против советской демократии как демократии, которую уже не контролирует закон, за диктат законов и жёсткое соблюдение принципа единого законотворца в лице союзного руководства:

У нас ведь как: либо — сталинизм, либо — ветры демократии. Система рассчитана на идиота. Весь политический опыт мира говорит о том, что, как раз когда эти ветры демократии начинают дуть с полной силой, все кончается тоталитаризмом. Рано или поздно народ говорит: «Нам нужен царь, чтобы он всем рубил голову, но — один». И начинается русская игра: от беспредела к диктатуре, от диктатуры к беспределу, от беспредела опять к диктатуре… Ведь когда я вам говорю о своей неприязни к демократии, я имею в виду советскую демократию. Демократию, которую уже не контролирует закон.

— Газета «Смена». № 104—105, 8.05.1991 г.

Выступал за передачу власти производителю:

И самое главное — это лично моя точка зрения — власть должна быть передана производителю.

— Газета «Смена». № 104—105, 8.05.1991 г.

В 2007 году перед выборами Президента России высказал мнение, что «сам принцип президентской власти в России — более фундаментально конституционен, чем принцип, в котором говорится о двух сроках президентства», а также высказал опасение, что «если Путин попытается сдвинуться с президентского поста хотя бы на миллиметр, он развалит систему».

В 2011 году после съезда партии Единая Россия, комментируя выдвижение Д.Медведевым премьер-министра В.Путина кандидатом на пост Президента России, С.Кургинян сказал, что «процесс, который хотели повернуть в сторону возврата к радикальному либерализму, в эту сторону не повернулся», а также, что «с десталинизацией радикального либерализма, возвратом к уже мертвым мифологемам и типам социального и прочего культурного бытия, — с этим всем покончено на ближайшее время». Обращаясь к своим сторонникам, С.Кургинян также подчеркнул, что этого не произошло благодаря «в том числе и нашим скромным усилиям».

С уважением относится к Ленину, Сталину и Берии и сожалеет, что не удалось спасти СССР. По его словам, ощущает личную вину за развал СССР:

- Я считаю, что моя вина заключается в том, что я не вывел людей на улицу. Я в 91-м году не вывел людей на улицу, потому что я любил КПСС, я считал, что у неё есть потенциал, я работал на КПСС, и я считал, что она их выведет на улицу. Я передал общественную энергию в руки института, которому я доверял. Вот единственная вина. Я там раз шесть спасал ситуацию так, как эксперт. Но я не стал уличным политиком в 91-м году, потому что я считал, что улица — вот она, рядом, что же я буду изобретать велосипед. А в 2012 году я поступил иначе.

— Из интервью «Антикризисному клубу»

Характеризует состояние сознания современного российского общества как катастрофу смыслов, которая стала одним из последствий Перестройки и заключалась в замене идеальных ценностей (коммунистических идеалов и связанных с ними смыслов) на материальные (потребление как цель жизни) вместо равноценной замены одних иделов на другие. В книге «[www.kurginyan.ru/book.shtml?id=15 Исав и Иаков]» С.Кургинян проводит параллель между этим обменом и сюжетом библейской притчи об Исаве и Иакове, которая описывает, как Исав, будучи старшим братом, продал Иакову своё право первородства за чечевичную похлёбку.

Считает, что единственно возможная форма существования для нашей страны — это империя как союз равноправных народов, а русский народ должен играть в ней государствообразующую роль и стать её ядром, вокруг которого собираются другие народы.

Уверен, что Россия должна отказаться от идеи вхождения в Европу, поскольку оно несовместимо с сохранением целостности страны и может состояться только при условии распада страны. Считает, что Россия не может войти в Европу ещё и потому, что Россия — это и есть Европа, но другая, что она — альтернативная Европа, часть христианского мира, основанная на европейской культуре и наследующая ей, но ведущая свою историю от Восточной Римской империи (Византии), в то время как современная западная Европа выступает наследницей Западной Римской империи.

Отмечает существование мирового кризиса развития: «мир без развития чудовищен — это мир контрмодерна и постмодерна. А развиваться по законам модерна становится всё более и более невозможным». Утверждает, что наша страна является обладательницей уникального опыта альтернативного (неевропейского) пути развития, поскольку её модернизация не являлась классической, она проходила иначе, чем у всех остальных развитых стран (эти взгляды изложены в цикле программ «Суть времени»). Так, в выпуске программы «Суть времени» от 25.10.2011, опираясь на концепции ряда учёных, в том числе В. И. Вернадского, Николая Фёдорова, А. А. Богданова, он утверждал, что «лишь Россия во всем мире способна развиваться не так как это предписано модерном» и что «желание России развиваться не по правилам модерна это не прихоть, это не русская дурь, а это всемирно историческое спасение». Считает, что применение этого опыта позволит России не только самой преодолеть регресс и начать развитие, но и проявить мессианство, предложив всему миру путь преодоления кризиса модерна, при котором развитие через классическую модернизацию уже невозможно, ибо наша страна — «источник знания о том, как развиваться не по правилам модерна»:

Вопрос о всемирно-историческом значении России, её всемирно-исторической уникальности даже на дне своего падения — в её исключительности! В чём она?
В том, что лишь Россия во всём мире способна развиваться не так, как это предписано модерном. И у неё есть не просто абстрактная способность так развиваться. У неё есть исторический опыт этого другого развития! Вековой исторический опыт!

— Программа «Суть времени», выпуск 38

Утверждал, что по этой причине Россию хотят убрать с исторической сцены:

Именно сейчас на дне своего падения Россия является спасителем человечества, потому что именно сейчас возникла всемирно-историческая задача развития за рамками модерна. Или развитие за рамками модерна — или неразвитие, то есть фашизм и смерть. Вопрос стоит так остро как никогда. И именно потому Россию и хотят убрать с исторической сцены, что она остаётся возможностью развития в XXI веке — живым хранителем знания о том, как это надо делать.

— Программа «Суть времени», выпуск 38

Придерживается антилиберальных оппозиционных взглядов и занимает альтернативную оппозиционную нишу, выступая с критикой как власти, так и либеральной оппозиции, считая при этом власть меньшим злом. С декабря 2011 года обсуждает политические события и излагает свою точку зрения на политический процесс в цикле аналитических передач «Смысл игры».

• «Смысл игры» — авторская аналитическая передача Сергея Кургиняна, в которой обсуждаются вопросы актуальной политики. Публикуется с 9 декабря 2011 года.

Внешние видеофайлы
	[eot.su/taxonomy/term/511 «Смысл игры» на сайте] движения «Суть Времени»

Слово «либероид» для С.Кургиняна является ругательным, он использует этот термин для обозначения той части российских либералов, для которой характерны крайнее неприятие традиционных для России ценностей и убеждённость в порочности всех этапов её истории; при этом он отмечает, что их политическое поведение нарушает все принятые на Западе либеральные нормы. Он также критиковал вступление России в ВТО и высказывался в поддержку патриарха Кирилла.

Творчество

Автор ряда книг и многих статей в прессе, частый гость аналитических программ центральных каналов российского телевидения.

В 1990 году выпускает в соавторстве книгу «Постперестройка», в которой предупреждает об угрозе взятия власти «криминальным капиталом».

Создатель, бессменный руководитель и главный режиссёр театра-студии «На досках». Среди многих спектаклей театра в годы перестройки злободневно прозвучал спектакль «Стенограмма», поставленный по документальным материалам XIV конференции ВКП(б). В 1987 году в европейских газетах и журналах самобытная постановка драмы А. С. Пушкина «Борис Годунов» была названа «пьесой о крахе первой русской перестройки».

В начале-середине 1990-х годов был постоянным участником Аналитической группы Внешнеполитической ассоциации («Группа Бессмертных», по фамилии бывшего Министра иностранных дел СССР Александра Бессмертных ).

С 1994 года регулярно участвует в международных конгрессах и симпозиумах. С 2001 года ведёт постоянно действующий российско-израильский семинар по проблемам контртеррора и международной безопасности.

В 1995 участвовал, вместе с группой других молодых интеллектуалов (С. Чернышев, А. Белоусов, В. Глазычев, А. Кураев, В. Махнач, В. Радаев, Ш. Султанов и др.), в сборнике «Иное. Хрестоматия нового российского самосознания».

Разработал концепцию четвёртого (помимо модерна, контрмодерна и постмодерна) варианта развития общества — «сверхмодерна» (изложена в книге «[www.kurginyan.ru/book.shtml?id=15 Исав и Иаков]» и развита в цикле программ «Суть времени») как единственного подходящего для развития России.

Является главным редактором выходящего с 1992 года научно-публицистического журнала «Россия-XXI» и альманаха «Школа целостного анализа» (с 1998 года). Руководит интеллектуально-дискуссионным клубом «Содержательное единство». Занимается анализом политических процессов в России и мире, посткапиталистических идеологий, политической философией и стратегией принятия решений.

Книги

• [www.kurginyan.ru/book.shtml?id=6 Поле ответного действия]
• [www.kurginyan.ru/book.shtml?id=5 Русский вопрос и институт будущего]
• [www.kurginyan.ru/book.shtml?id=4 Постперестройка: концептуальная модель развития нашего общества, политических партий и общественных организаций] 1990 г.
• [www.kurginyan.ru/book.shtml?id=3 Седьмой сценарий] (в трёх частях: ч.1 До путча, ч.2 После путча, ч.3 Перед выбором) 1992 г.
• Уроки октября (Lessons of bloody October) (опубликовано в журнале «Россия XXI», № 11-12, 1993 год) 1993 г.
• Россия: власть и оппозиция 1993 г.
• [www.kurginyan.ru/book.shtml?id=8 Слабость силы: Аналитика закрытых элитных игр и её концептуальные основания] 2006 г.
• [www.kurginyan.ru/book.shtml?id=12 Качели: Конфликт элит или развал России?] 2008 г.
• Кургинян С.Е. Исав и Иаков. — М.: МОФ ЭТЦ, 2009. — ISBN 978-5-7018-0515-4. [www.kurginyan.ru/book.shtml?id=15 (информация о книге на сайте МОФ ЭТЦ)]
• [www.kurginyan.ru/book.shtml?id=16 Актуальный архив. Теория и практика политических игр] 2010 г.
• [www.kurginyan.ru/book.shtml?id=18 Политическое цунами. Аналитика событий в Северной Африке и на Ближнем Востоке] 2011 г.
• Кургинян С.Е. Суть времени. Философское обоснование мессианских претензий России в XXI веке. — М.: МОФ ЭТЦ, 2012. — 1500 экз. — ISBN 978-5-7018-0523-9. [www.kurginyan.ru/book.shtml?id=19 (Книга «Суть времени» на сайте МОФ ЭТЦ)]

Отзывы

Положительные

• Доктор ист. наук и профессор политических наук А. Л. Янов в 1995 году отнёс С. Кургиняна к умнейшим из оппозиционных идеологов.
• В редакционной статье Русского журнала отмечается, что «на базе созданной Кургиняном „Школы целостного анализа“ в последние годы действительно удалось получить новое качество в описании макрорегиональных и глобальных процессов, обеспечить высокую эффективность прогнозов развития целого ряда процессов»
• Социолог и философ Симон Кордонский охарактеризовал Кургиняна как «выдающегося интеллигентного человека, сочетающего все формы исследовательского отношения к миру (режиссёрско-концептуальное, редукционистское и экспертное)». По мнению Кордонского «Кургинянов мир — это сцена, на которой под недреманным режиссёрским оком Кургиняна развертывается спектакль, сконструированный экспертом-Кургиняном на основе редукционисткой (кургиняновской же) модели фрагмента истории. Творческие и политические неудачи таких всесторонне развитых интеллигентов только прибавляют им пыла, амбиций и популярности в родной среде».
• Вадим Джозеф Россман в 2002 году счёл Кургиняна одним из наиболее последовательных государственников (этатистов), который противостоит фашистским и нацистским идеологиям.
• Говоря о теории национальной безопасности, С. А. Загребнев ^{[неавторитетный источник?]} на страницах научно-политического журнала «Власть» № 2010’10 оценил работы С. Кургиняна как работы общеметодологического системного характера, вносящие значимый вклад в разработку политологического понимания исследуемых явлений.
• Член-корреспондент Российской академии наук, доктор социологических наук Вячеслав Кузнецов выделял, в числе прочих учёных, труды С. Кургиняна, в ряду «значительных исследований, которые предлагают интересные подходы к созданию методологии и теории культуры развития» (научный семинар Основные гуманитарные тенденции становления в XXI веке концепции культуры развития человека, общества и цивилизации).
• Социолог и политолог Сергей Кара-Мурза высоко оценил С. Кургиняна.
• Доктор исторических наук Д. А. Левчик пришёл к выводу, что С. Кургинян в 1991—1993 годах «продемонстрировал преемственность исторического пути СССР — России». Также им отмечены заслуги Кургиняна в развенчании идеологического клише об «исторической ошибке» «на пути развития нашей страны».

Нейтральные и умеренные

• Доктор исторических наук Александр Репников (РГАСПИ), комментируя статью С. Кургиняна о виртуализации жизни, борьбе постмодернизма с личностью и идеологии «граждан мира», в целом разделяет позицию автора и сожалеет, что сейчас «это стремление не быть, а казаться, стремление личности растворяет себя в ничто, в некой виртуальной игре главная цель жизни для многих».
• В статье газеты «Известия» обозреватель Ирина Петровская, говоря о Кургиняне, отметила: Он берет горлом, темпераментом, часто переходящим в истерический раж, доступностью аргументации и популистской апелляцией к народу. Это, по её мнению, является причиной регулярной поддержки Кургиняна в телевизионных голосованиях.
• По мнению обозревателя АПН Эрика Лобаха Кургинян выполняет два политтехнологических заказа. Первый: предвыборная критика всех политических сил, кроме «Единой России»; второй: «вбить клин между патриотами России и русскими националистами».^{[уточнить]}

Критика

• По мнению политолога Андрея Пионтковского Кургинян достаточно неразборчивый в средствах для защиты дела, которое он искренне полагает правым. В качестве примера он приводит программу «Исторический процесс», посвященную судьбе Михаила Ходорковского. Кургинян обрушил на приговоренного к медленной и мучительной смерти человека обвинения столь лживые и демагогические, что даже ненавидящее свою жертву официальное следствие десятилетие не осмеливается их предъявить — отметил Пионтковский. Также Пионтковский относит С.Кургиняна к крупным левопатриотическим мыслителям.
• Доктор политических наук, профессор, академик Историко-филологического отделения РАН Юрий Пивоваров, оппонируя С. Кургиняну в эфире передачи «Исторический процесс» и отвечая на вопрос «Капитализм способен прекращать войны?», ответил: «я не знаю что такое капитализм, я этим языком не пользуюсь, это не мой язык», «ваш язык полуобразованного преподавателя политэкономии 70 года меня не убеждает, нельзя западное общество описывать вашими категориями, это чушь, глупость и неадекватность».
• Андрей Кураев назвал Кургиняна и других выступавших на митинге 4 февраля 2012 «панк-сталинистами» и обвинил их в осквернении Поклонной горы.
• Экономист и публицист Михаил Хазин заявлял в прямом эфире РСН: «Кургинян — это политолог, … он работает на заказ».
• Борис Альтшулер, заместитель комиссии Общественной палаты РФ по социальной политике, трудовым отношениям и качеству жизни граждан, президент региональной общественной организации содействия защите прав детей «Право ребенка»: «Для противников ювенальной юстиции, в частности для Сергея Кургиняна, закон об общественном контроле за интернатами идет в связке с законом от социальном патронате. То, что они объединяют эти законы – это очень плохо. Я знаю, плюсы и минусы закона о социальном патронате, но противники, когда критикуют закон о социальном патронате, делают это неконструктивно»

«Фонд на Кипре»

В феврале 2012 года в интернете появилась информация о том, что у Кургиняна «есть фонд на Кипре». В течение чуть более года эта информация муссировалась в интернете. Выступая перед общественностью во Владивостоке в октябре 2012 года, Кургинян сделал заявление о том, что у него есть фонд на Кипре.

В марте 2013 года в публикации на MK.ru цитируют слова Бориса Немцова со ссылкой на его страницу в Фейсбуке, что у Кургиняна есть фонд, зарегистрированный на Кипре. Кургинян подал на него иск о защите чести и достоинства и сразу опроверг эту информацию, добавив публичное обещание, что если кто-нибудь докажет, что у него есть фонд, зарегистрированный на Кипре, то он уйдет из политики. Немцов так прокомментировал эту ситуацию: «Клоунада состоит в том, что Кургинян сам признался, что у него есть фонд на Кипре, выступая во Владивостоке в октябре 2012 года. А потом забыл. Возраст…». В ходе заседания собственные адвокаты Кургиняна предложили суду не доверять словам своего подзащитного, заявив, что он мог случайно или сознательно ввести слушателей в заблуждение. 29 марта Немцов опубликовал в своем блоге видео, где Кургинян говорит, что у него есть фонд на Кипре, сопроводив их ссылкой на выписку из российского ЕГРЮЛа, где на 7-й странице присутствуют сведения о регистрации представительства фонда «Центр Кургиняна» в кипрском городе Ларнака, которое является отделением российского ЭТЦ и не является самостоятельным юридическим лицом в соответствии с законодательством как Российской Федерации, так и Республики Кипр, законодательством которой предусмотрен такой вид юридических лиц как «Фонд». Немцов также потребовал от Кургиняна выполнить обещание и уйти из политики.

Дело рассматривалось 13 сентября в Пресненском райсуде города Москвы. По признанию самого ответчика (Немцова), его заявление содержит неточности в том, что МОФ ЭТЦ («Центр Кургиняна») зарегистрирован на Кипре, так как он зарегистрирован в России, а на Кипре имеет лишь представительство, но этой неточностью не порочит честь истца. Суд отказался удовлетворять иск Кургиняна. Немцов заявил у себя на странице в соц.сети, что выиграл иск у Кургиняна: «У этого верного путинца, патриота и государственника есть фонд на Кипре». В тот же день в видеообращении Кургинян обратил внимание на то, что ответчик сам опроверг свои слова, а также выразил намерение обжаловать это решение.

Разное

• 17 февраля 2008 года, во время эфира с Е. Альбац, после отказа ведущей принести ему извинения и отключения ему микрофона, С. Кургинян ушёл из студии.
• 16 декабря 2008 года в передаче «Клинч» на «Эхо Москвы» С. Кургинян, являющийся последовательным противником нацистской идеологии, выплеснул стакан воды на Романа Доброхотова после того, как тот сказал ему: «эта же протестная волна может пойти по пути Кургиняна — это самый страшный путь, это путь фашистский, коричневый» и «мне кажется, к „голубым“ вы лучше относитесь, чем к „оранжевым“».
• В 2010 году, после произошедшей трагедии на шахте «Распадская» и прокатившихся по всей стране волне протестных митингов, Кургинян организовал политологический десант в Междуреченск. В газете «Завтра» С.Кургинян обвинил в «низкопробной лжи» оппозиционные СМИ, сообщавшие о низкой зарплате, плохих условия труда шахтеров, а также завышавшие число пострадавших. Составив психологический портрет совладельца шахты Г.Козового, С.Кургинян пришёл к выводу, что «шахта „Распадская“ для Козового — это страстно любимая женщина». Анализируя возможные причины трагедии, С.Кургинян утверждал, что «Распадская» — самая передовая шахта по технике добычи и технике контроля безопасности, а также назвал рукотворно организованную спецкатастрофу как одну из версий произошедшего.
• Комментируя в 2010 году известное выступление Ю. Шевчука на встрече с В. Путиным, Кургинян выразил своё отношение к оппозиционно настроенной части российской интеллигенции следующими словами: «есть она никто и звать её никак. Раскачать она что-то может, а решать проблемы не может вообще и не хочет». Предложения интеллигенции, по мнению Кургиняна, являются «красивой, поверхностной и яркой болтовней», в словах же Ю. Шевчука «нет глубины и нет любви». Напротив, по мнению Кургиняна, В. Путин пытался говорить с интеллигенцией как с «интеллигенцией национальной».
• В выпуске программы «Суть времени» от 06.09.2011 Кургинян назвал Муаммара Каддафи «последним рыцарем мира» и «последним героем мира».
• 18 июня 2012 года С. Кургиняну присудили шуточную премию «Серебряная калоша», присуждаемой радиостанцией «Серебряный дождь» за самые сомнительные достижения. Он получил «Серебряную калошу» в номинации «Великолепная шестерка или Всадники Апокалипсиса» с формулировкой «за отстаивание позиции с пеной у рта».

См. также

• «Суд времени» — цикл телепередач на 5-м канале.
• «Исторический процесс» — цикл телепередач на канале Россия-1. Передачи проходили с участием С.Кургиняна до марта 2012 г.
• «Суть Времени» — политическое антишоу, публиковавшееся с февраля 2011 г. по март 2012 г. на видеохостинге Vimeo, сайте Экспериментального творческого центра и сайте виртуального клуба «Суть Времени».
• «Смысл игры» — цикл интернет-передач, публикуемый на сайте виртуального клуба «Суть времени». Среди обсуждаемых тем — текущая политическая обстановка в мире и в России.
• «Школа сути» — цикл интернет-передач, посвящённый политической теории и метафизике политики. Публикуется на сайте виртуального клуба «Суть времени».

Ссылки

Базовые ссылки

• [www.kurginyan.ru/ Экспериментальный творческий центр Кургиняна]
• Экспериментальный творческий центр Кургиняна в «Твиттере»
• [na-doskah.ru/ Сайт театра "На досках"]
• [ecc_inform.livejournal.com/ ecc_inform] — Экспериментальный творческий центр Кургиняна в «Живом Журнале»
• [eot-su.livejournal.com/ eot-su] — клуб «Суть времени» в «Живом Журнале»
• [eot.su/ Сайт клуба «Суть времени»]
• [vimeo.com/channels/188035 Официальный канал Видеопередачи Центра Кургиняна ("Суть времени", "Смысл игры", спецпроекты, такие как "Спец история")] на Vimeo
• [www.kurginyan.ru/publ.shtml?cmd=add&cat=3 Стенограммы передачи «Суд Времени»]
• [www.anti-orange.ru/ Антиоранжевый комитет]

Прочее

• [www.echo.msk.ru/guests/872/ Все интервью Сергея Кургиняна на радиостанции] «Эхо Москвы»
• [www.rusnovosti.ru/guests/visitor/28306/ Все интервью Сергея Кургиняна на радиостанции] «Русская Служба Новостей»
• [finam.fm/archive-view/733/ Интервью Сергея Кургиняна на радиостанции] «Финам FM»
• Сергей Черняховский [russ.ru/pole/Strateg-levogo-poiska Стратег левого поиска]
• [2000.net.ua/2000/forum/vizavi/79744 Россия обречена снова стать сверхдержавой]— интерьвью еженедельнику 2000

Отрывок, характеризующий Кургинян, Сергей Ервандович

Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.
– Ну, скажи ты этому болвану, – отвечал он на запрос от вотчинного департамента, – чтоб он оставался караулить свои бумаги. Ну что ты спрашиваешь вздор о пожарной команде? Есть лошади – пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.
– Ваше сиятельство, приехал надзиратель из сумасшедшего дома, как прикажете?
– Как прикажу? Пускай едут все, вот и всё… А сумасшедших выпустить в городе. Когда у нас сумасшедшие армиями командуют, так этим и бог велел.
На вопрос о колодниках, которые сидели в яме, граф сердито крикнул на смотрителя:
– Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.


К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.
Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом, размахивая рукой, говорил что то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.
– Готов экипаж? – сказал Растопчин, отходя от окна.
– Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
Растопчин опять подошел к двери балкона.
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu'ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.
– Готов экипаж? – в другой раз спросил он.
– Готов, ваше сиятельство. Что прикажете насчет Верещагина? Он ждет у крыльца, – отвечал адъютант.
– А! – вскрикнул Растопчин, как пораженный каким то неожиданным воспоминанием.
И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.
– Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.
По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.
Через несколько минут из парадных дверей поспешно вышел офицер, приказал что то, и драгуны вытянулись. Толпа от балкона жадно подвинулась к крыльцу. Выйдя гневно быстрыми шагами на крыльцо, Растопчин поспешно оглянулся вокруг себя, как бы отыскивая кого то.
– Где он? – сказал граф, и в ту же минуту, как он сказал это, он увидал из за угла дома выходившего между, двух драгун молодого человека с длинной тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Молодой человек этот был одет в когда то щегольской, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные, стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы, затруднявшие нерешительную походку молодого человека.
– А ! – сказал Растопчин, поспешно отворачивая свой взгляд от молодого человека в лисьем тулупчике и указывая на нижнюю ступеньку крыльца. – Поставьте его сюда! – Молодой человек, брянча кандалами, тяжело переступил на указываемую ступеньку, придержав пальцем нажимавший воротник тулупчика, повернул два раза длинной шеей и, вздохнув, покорным жестом сложил перед животом тонкие, нерабочие руки.
Несколько секунд, пока молодой человек устанавливался на ступеньке, продолжалось молчание. Только в задних рядах сдавливающихся к одному месту людей слышались кряхтенье, стоны, толчки и топот переставляемых ног.
Растопчин, ожидая того, чтобы он остановился на указанном месте, хмурясь потирал рукою лицо.
– Ребята! – сказал Растопчин металлически звонким голосом, – этот человек, Верещагин – тот самый мерзавец, от которого погибла Москва.
Молодой человек в лисьем тулупчике стоял в покорной позе, сложив кисти рук вместе перед животом и немного согнувшись. Исхудалое, с безнадежным выражением, изуродованное бритою головой молодое лицо его было опущено вниз. При первых словах графа он медленно поднял голову и поглядел снизу на графа, как бы желая что то сказать ему или хоть встретить его взгляд. Но Растопчин не смотрел на него. На длинной тонкой шее молодого человека, как веревка, напружилась и посинела жила за ухом, и вдруг покраснело лицо.
Все глаза были устремлены на него. Он посмотрел на толпу, и, как бы обнадеженный тем выражением, которое он прочел на лицах людей, он печально и робко улыбнулся и, опять опустив голову, поправился ногами на ступеньке.
– Он изменил своему царю и отечеству, он передался Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него погибает Москва, – говорил Растопчин ровным, резким голосом; но вдруг быстро взглянул вниз на Верещагина, продолжавшего стоять в той же покорной позе. Как будто взгляд этот взорвал его, он, подняв руку, закричал почти, обращаясь к народу: – Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!
Народ молчал и только все теснее и теснее нажимал друг на друга. Держать друг друга, дышать в этой зараженной духоте, не иметь силы пошевелиться и ждать чего то неизвестного, непонятного и страшного становилось невыносимо. Люди, стоявшие в передних рядах, видевшие и слышавшие все то, что происходило перед ними, все с испуганно широко раскрытыми глазами и разинутыми ртами, напрягая все свои силы, удерживали на своих спинах напор задних.
– Бей его!.. Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского! – закричал Растопчин. – Руби! Я приказываю! – Услыхав не слова, но гневные звуки голоса Растопчина, толпа застонала и надвинулась, но опять остановилась.
– Граф!.. – проговорил среди опять наступившей минутной тишины робкий и вместе театральный голос Верещагина. – Граф, один бог над нами… – сказал Верещагин, подняв голову, и опять налилась кровью толстая жила на его тонкой шее, и краска быстро выступила и сбежала с его лица. Он не договорил того, что хотел сказать.
– Руби его! Я приказываю!.. – прокричал Растопчин, вдруг побледнев так же, как Верещагин.
– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
Слегка покачиваясь на мягких рессорах экипажа и не слыша более страшных звуков толпы, Растопчин физически успокоился, и, как это всегда бывает, одновременно с физическим успокоением ум подделал для него и причины нравственного успокоения. Мысль, успокоившая Растопчина, была не новая. С тех пор как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокоивая себя этой самой мыслью. Мысль эта есть le bien publique [общественное благо], предполагаемое благо других людей.
Для человека, не одержимого страстью, благо это никогда не известно; но человек, совершающий преступление, всегда верно знает, в чем состоит это благо. И Растопчин теперь знал это.
Он не только в рассуждениях своих не упрекал себя в сделанном им поступке, но находил причины самодовольства в том, что он так удачно умел воспользоваться этим a propos [удобным случаем] – наказать преступника и вместе с тем успокоить толпу.
«Верещагин был судим и приговорен к смертной казни, – думал Растопчин (хотя Верещагин сенатом был только приговорен к каторжной работе). – Он был предатель и изменник; я не мог оставить его безнаказанным, и потом je faisais d'une pierre deux coups [одним камнем делал два удара]; я для успокоения отдавал жертву народу и казнил злодея».
Приехав в свой загородный дом и занявшись домашними распоряжениями, граф совершенно успокоился.
Через полчаса граф ехал на быстрых лошадях через Сокольничье поле, уже не вспоминая о том, что было, и думая и соображая только о том, что будет. Он ехал теперь к Яузскому мосту, где, ему сказали, был Кутузов. Граф Растопчин готовил в своем воображении те гневные в колкие упреки, которые он выскажет Кутузову за его обман. Он даст почувствовать этой старой придворной лисице, что ответственность за все несчастия, имеющие произойти от оставления столицы, от погибели России (как думал Растопчин), ляжет на одну его выжившую из ума старую голову. Обдумывая вперед то, что он скажет ему, Растопчин гневно поворачивался в коляске и сердито оглядывался по сторонам.
Сокольничье поле было пустынно. Только в конце его, у богадельни и желтого дома, виднелась кучки людей в белых одеждах и несколько одиноких, таких же людей, которые шли по полю, что то крича и размахивая руками.
Один вз них бежал наперерез коляске графа Растопчина. И сам граф Растопчин, и его кучер, и драгуны, все смотрели с смутным чувством ужаса и любопытства на этих выпущенных сумасшедших и в особенности на того, который подбегал к вим.
Шатаясь на своих длинных худых ногах, в развевающемся халате, сумасшедший этот стремительно бежал, не спуская глаз с Растопчина, крича ему что то хриплым голосом и делая знаки, чтобы он остановился. Обросшее неровными клочками бороды, сумрачное и торжественное лицо сумасшедшего было худо и желто. Черные агатовые зрачки его бегали низко и тревожно по шафранно желтым белкам.
– Стой! Остановись! Я говорю! – вскрикивал он пронзительно и опять что то, задыхаясь, кричал с внушительными интонациями в жестами.
Он поравнялся с коляской и бежал с ней рядом.
– Трижды убили меня, трижды воскресал из мертвых. Они побили каменьями, распяли меня… Я воскресну… воскресну… воскресну. Растерзали мое тело. Царствие божие разрушится… Трижды разрушу и трижды воздвигну его, – кричал он, все возвышая и возвышая голос. Граф Растопчин вдруг побледнел так, как он побледнел тогда, когда толпа бросилась на Верещагина. Он отвернулся.
– Пош… пошел скорее! – крикнул он на кучера дрожащим голосом.
Коляска помчалась во все ноги лошадей; но долго еще позади себя граф Растопчин слышал отдаляющийся безумный, отчаянный крик, а перед глазами видел одно удивленно испуганное, окровавленное лицо изменника в меховом тулупчике.
Как ни свежо было это воспоминание, Растопчин чувствовал теперь, что оно глубоко, до крови, врезалось в его сердце. Он ясно чувствовал теперь, что кровавый след этого воспоминания никогда не заживет, но что, напротив, чем дальше, тем злее, мучительнее будет жить до конца жизни это страшное воспоминание в его сердце. Он слышал, ему казалось теперь, звуки своих слов:
«Руби его, вы головой ответите мне!» – «Зачем я сказал эти слова! Как то нечаянно сказал… Я мог не сказать их (думал он): тогда ничего бы не было». Он видел испуганное и потом вдруг ожесточившееся лицо ударившего драгуна и взгляд молчаливого, робкого упрека, который бросил на него этот мальчик в лисьем тулупе… «Но я не для себя сделал это. Я должен был поступить так. La plebe, le traitre… le bien publique», [Чернь, злодей… общественное благо.] – думал он.
У Яузского моста все еще теснилось войско. Было жарко. Кутузов, нахмуренный, унылый, сидел на лавке около моста и плетью играл по песку, когда с шумом подскакала к нему коляска. Человек в генеральском мундире, в шляпе с плюмажем, с бегающими не то гневными, не то испуганными глазами подошел к Кутузову и стал по французски говорить ему что то. Это был граф Растопчин. Он говорил Кутузову, что явился сюда, потому что Москвы и столицы нет больше и есть одна армия.
– Было бы другое, ежели бы ваша светлость не сказали мне, что вы не сдадите Москвы, не давши еще сражения: всего этого не было бы! – сказал он.
Кутузов глядел на Растопчина и, как будто не понимая значения обращенных к нему слов, старательно усиливался прочесть что то особенное, написанное в эту минуту на лице говорившего с ним человека. Растопчин, смутившись, замолчал. Кутузов слегка покачал головой и, не спуская испытующего взгляда с лица Растопчина, тихо проговорил:
– Да, я не отдам Москвы, не дав сражения.
Думал ли Кутузов совершенно о другом, говоря эти слова, или нарочно, зная их бессмысленность, сказал их, но граф Растопчин ничего не ответил и поспешно отошел от Кутузова. И странное дело! Главнокомандующий Москвы, гордый граф Растопчин, взяв в руки нагайку, подошел к мосту и стал с криком разгонять столпившиеся повозки.


В четвертом часу пополудни войска Мюрата вступали в Москву. Впереди ехал отряд виртембергских гусар, позади верхом, с большой свитой, ехал сам неаполитанский король.
Около середины Арбата, близ Николы Явленного, Мюрат остановился, ожидая известия от передового отряда о том, в каком положении находилась городская крепость «le Kremlin».
Вокруг Мюрата собралась небольшая кучка людей из остававшихся в Москве жителей. Все с робким недоумением смотрели на странного, изукрашенного перьями и золотом длинноволосого начальника.
– Что ж, это сам, что ли, царь ихний? Ничево! – слышались тихие голоса.
Переводчик подъехал к кучке народа.
– Шапку то сними… шапку то, – заговорили в толпе, обращаясь друг к другу. Переводчик обратился к одному старому дворнику и спросил, далеко ли до Кремля? Дворник, прислушиваясь с недоумением к чуждому ему польскому акценту и не признавая звуков говора переводчика за русскую речь, не понимал, что ему говорили, и прятался за других.
Мюрат подвинулся к переводчику в велел спросить, где русские войска. Один из русских людей понял, чего у него спрашивали, и несколько голосов вдруг стали отвечать переводчику. Французский офицер из передового отряда подъехал к Мюрату и доложил, что ворота в крепость заделаны и что, вероятно, там засада.
– Хорошо, – сказал Мюрат и, обратившись к одному из господ своей свиты, приказал выдвинуть четыре легких орудия и обстрелять ворота.
Артиллерия на рысях выехала из за колонны, шедшей за Мюратом, и поехала по Арбату. Спустившись до конца Вздвиженки, артиллерия остановилась и выстроилась на площади. Несколько французских офицеров распоряжались пушками, расстанавливая их, и смотрели в Кремль в зрительную трубу.
В Кремле раздавался благовест к вечерне, и этот звон смущал французов. Они предполагали, что это был призыв к оружию. Несколько человек пехотных солдат побежали к Кутафьевским воротам. В воротах лежали бревна и тесовые щиты. Два ружейные выстрела раздались из под ворот, как только офицер с командой стал подбегать к ним. Генерал, стоявший у пушек, крикнул офицеру командные слова, и офицер с солдатами побежал назад.
Послышалось еще три выстрела из ворот.
Один выстрел задел в ногу французского солдата, и странный крик немногих голосов послышался из за щитов. На лицах французского генерала, офицеров и солдат одновременно, как по команде, прежнее выражение веселости и спокойствия заменилось упорным, сосредоточенным выражением готовности на борьбу и страдания. Для них всех, начиная от маршала и до последнего солдата, это место не было Вздвиженка, Моховая, Кутафья и Троицкие ворота, а это была новая местность нового поля, вероятно, кровопролитного сражения. И все приготовились к этому сражению. Крики из ворот затихли. Орудия были выдвинуты. Артиллеристы сдули нагоревшие пальники. Офицер скомандовал «feu!» [пали!], и два свистящие звука жестянок раздались один за другим. Картечные пули затрещали по камню ворот, бревнам и щитам; и два облака дыма заколебались на площади.
Несколько мгновений после того, как затихли перекаты выстрелов по каменному Кремлю, странный звук послышался над головами французов. Огромная стая галок поднялась над стенами и, каркая и шумя тысячами крыл, закружилась в воздухе. Вместе с этим звуком раздался человеческий одинокий крик в воротах, и из за дыма появилась фигура человека без шапки, в кафтане. Держа ружье, он целился во французов. Feu! – повторил артиллерийский офицер, и в одно и то же время раздались один ружейный и два орудийных выстрела. Дым опять закрыл ворота.
За щитами больше ничего не шевелилось, и пехотные французские солдаты с офицерами пошли к воротам. В воротах лежало три раненых и четыре убитых человека. Два человека в кафтанах убегали низом, вдоль стен, к Знаменке.
– Enlevez moi ca, [Уберите это,] – сказал офицер, указывая на бревна и трупы; и французы, добив раненых, перебросили трупы вниз за ограду. Кто были эти люди, никто не знал. «Enlevez moi ca», – сказано только про них, и их выбросили и прибрали потом, чтобы они не воняли. Один Тьер посвятил их памяти несколько красноречивых строк: «Ces miserables avaient envahi la citadelle sacree, s'etaient empares des fusils de l'arsenal, et tiraient (ces miserables) sur les Francais. On en sabra quelques'uns et on purgea le Kremlin de leur presence. [Эти несчастные наполнили священную крепость, овладели ружьями арсенала и стреляли во французов. Некоторых из них порубили саблями, и очистили Кремль от их присутствия.]
Мюрату было доложено, что путь расчищен. Французы вошли в ворота и стали размещаться лагерем на Сенатской площади. Солдаты выкидывали стулья из окон сената на площадь и раскладывали огни.
Другие отряды проходили через Кремль и размещались по Маросейке, Лубянке, Покровке. Третьи размещались по Вздвиженке, Знаменке, Никольской, Тверской. Везде, не находя хозяев, французы размещались не как в городе на квартирах, а как в лагере, который расположен в городе.
Хотя и оборванные, голодные, измученные и уменьшенные до 1/3 части своей прежней численности, французские солдаты вступили в Москву еще в стройном порядке. Это было измученное, истощенное, но еще боевое и грозное войско. Но это было войско только до той минуты, пока солдаты этого войска не разошлись по квартирам. Как только люди полков стали расходиться по пустым и богатым домам, так навсегда уничтожалось войско и образовались не жители и не солдаты, а что то среднее, называемое мародерами. Когда, через пять недель, те же самые люди вышли из Москвы, они уже не составляли более войска. Это была толпа мародеров, из которых каждый вез или нес с собой кучу вещей, которые ему казались ценны и нужны. Цель каждого из этих людей при выходе из Москвы не состояла, как прежде, в том, чтобы завоевать, а только в том, чтобы удержать приобретенное. Подобно той обезьяне, которая, запустив руку в узкое горло кувшина и захватив горсть орехов, не разжимает кулака, чтобы не потерять схваченного, и этим губит себя, французы, при выходе из Москвы, очевидно, должны были погибнуть вследствие того, что они тащили с собой награбленное, но бросить это награбленное им было так же невозможно, как невозможно обезьяне разжать горсть с орехами. Через десять минут после вступления каждого французского полка в какой нибудь квартал Москвы, не оставалось ни одного солдата и офицера. В окнах домов видны были люди в шинелях и штиблетах, смеясь прохаживающиеся по комнатам; в погребах, в подвалах такие же люди хозяйничали с провизией; на дворах такие же люди отпирали или отбивали ворота сараев и конюшен; в кухнях раскладывали огни, с засученными руками пекли, месили и варили, пугали, смешили и ласкали женщин и детей. И этих людей везде, и по лавкам и по домам, было много; но войска уже не было.
В тот же день приказ за приказом отдавались французскими начальниками о том, чтобы запретить войскам расходиться по городу, строго запретить насилия жителей и мародерство, о том, чтобы нынче же вечером сделать общую перекличку; но, несмотря ни на какие меры. люди, прежде составлявшие войско, расплывались по богатому, обильному удобствами и запасами, пустому городу. Как голодное стадо идет в куче по голому полю, но тотчас же неудержимо разбредается, как только нападает на богатые пастбища, так же неудержимо разбредалось и войско по богатому городу.
Жителей в Москве не было, и солдаты, как вода в песок, всачивались в нее и неудержимой звездой расплывались во все стороны от Кремля, в который они вошли прежде всего. Солдаты кавалеристы, входя в оставленный со всем добром купеческий дом и находя стойла не только для своих лошадей, но и лишние, все таки шли рядом занимать другой дом, который им казался лучше. Многие занимали несколько домов, надписывая мелом, кем он занят, и спорили и даже дрались с другими командами. Не успев поместиться еще, солдаты бежали на улицу осматривать город и, по слуху о том, что все брошено, стремились туда, где можно было забрать даром ценные вещи. Начальники ходили останавливать солдат и сами вовлекались невольно в те же действия. В Каретном ряду оставались лавки с экипажами, и генералы толпились там, выбирая себе коляски и кареты. Остававшиеся жители приглашали к себе начальников, надеясь тем обеспечиться от грабежа. Богатств было пропасть, и конца им не видно было; везде, кругом того места, которое заняли французы, были еще неизведанные, незанятые места, в которых, как казалось французам, было еще больше богатств. И Москва все дальше и дальше всасывала их в себя. Точно, как вследствие того, что нальется вода на сухую землю, исчезает вода и сухая земля; точно так же вследствие того, что голодное войско вошло в обильный, пустой город, уничтожилось войско, и уничтожился обильный город; и сделалась грязь, сделались пожары и мародерство.

Французы приписывали пожар Москвы au patriotisme feroce de Rastopchine [дикому патриотизму Растопчина]; русские – изуверству французов. В сущности же, причин пожара Москвы в том смысле, чтобы отнести пожар этот на ответственность одного или несколько лиц, таких причин не было и не могло быть. Москва сгорела вследствие того, что она была поставлена в такие условия, при которых всякий деревянный город должен сгореть, независимо от того, имеются ли или не имеются в городе сто тридцать плохих пожарных труб. Москва должна была сгореть вследствие того, что из нее выехали жители, и так же неизбежно, как должна загореться куча стружек, на которую в продолжение нескольких дней будут сыпаться искры огня. Деревянный город, в котором при жителях владельцах домов и при полиции бывают летом почти каждый день пожары, не может не сгореть, когда в нем нет жителей, а живут войска, курящие трубки, раскладывающие костры на Сенатской площади из сенатских стульев и варящие себе есть два раза в день. Стоит в мирное время войскам расположиться на квартирах по деревням в известной местности, и количество пожаров в этой местности тотчас увеличивается. В какой же степени должна увеличиться вероятность пожаров в пустом деревянном городе, в котором расположится чужое войско? Le patriotisme feroce de Rastopchine и изуверство французов тут ни в чем не виноваты. Москва загорелась от трубок, от кухонь, от костров, от неряшливости неприятельских солдат, жителей – не хозяев домов. Ежели и были поджоги (что весьма сомнительно, потому что поджигать никому не было никакой причины, а, во всяком случае, хлопотливо и опасно), то поджоги нельзя принять за причину, так как без поджогов было бы то же самое.
Как ни лестно было французам обвинять зверство Растопчина и русским обвинять злодея Бонапарта или потом влагать героический факел в руки своего народа, нельзя не видеть, что такой непосредственной причины пожара не могло быть, потому что Москва должна была сгореть, как должна сгореть каждая деревня, фабрика, всякий дом, из которого выйдут хозяева и в который пустят хозяйничать и варить себе кашу чужих людей. Москва сожжена жителями, это правда; но не теми жителями, которые оставались в ней, а теми, которые выехали из нее. Москва, занятая неприятелем, не осталась цела, как Берлин, Вена и другие города, только вследствие того, что жители ее не подносили хлеба соли и ключей французам, а выехали из нее.


Расходившееся звездой по Москве всачивание французов в день 2 го сентября достигло квартала, в котором жил теперь Пьер, только к вечеру.
Пьер находился после двух последних, уединенно и необычайно проведенных дней в состоянии, близком к сумасшествию. Всем существом его овладела одна неотвязная мысль. Он сам не знал, как и когда, но мысль эта овладела им теперь так, что он ничего не помнил из прошедшего, ничего не понимал из настоящего; и все, что он видел и слышал, происходило перед ним как во сне.
Пьер ушел из своего дома только для того, чтобы избавиться от сложной путаницы требований жизни, охватившей его, и которую он, в тогдашнем состоянии, но в силах был распутать. Он поехал на квартиру Иосифа Алексеевича под предлогом разбора книг и бумаг покойного только потому, что он искал успокоения от жизненной тревоги, – а с воспоминанием об Иосифе Алексеевиче связывался в его душе мир вечных, спокойных и торжественных мыслей, совершенно противоположных тревожной путанице, в которую он чувствовал себя втягиваемым. Он искал тихого убежища и действительно нашел его в кабинете Иосифа Алексеевича. Когда он, в мертвой тишине кабинета, сел, облокотившись на руки, над запыленным письменным столом покойника, в его воображении спокойно и значительно, одно за другим, стали представляться воспоминания последних дней, в особенности Бородинского сражения и того неопределимого для него ощущения своей ничтожности и лживости в сравнении с правдой, простотой и силой того разряда людей, которые отпечатались у него в душе под названием они. Когда Герасим разбудил его от его задумчивости, Пьеру пришла мысль о том, что он примет участие в предполагаемой – как он знал – народной защите Москвы. И с этой целью он тотчас же попросил Герасима достать ему кафтан и пистолет и объявил ему свое намерение, скрывая свое имя, остаться в доме Иосифа Алексеевича. Потом, в продолжение первого уединенно и праздно проведенного дня (Пьер несколько раз пытался и не мог остановить своего внимания на масонских рукописях), ему несколько раз смутно представлялось и прежде приходившая мысль о кабалистическом значении своего имени в связи с именем Бонапарта; но мысль эта о том, что ему, l'Russe Besuhof, предназначено положить предел власти зверя, приходила ему еще только как одно из мечтаний, которые беспричинно и бесследно пробегают в воображении.
Когда, купив кафтан (с целью только участвовать в народной защите Москвы), Пьер встретил Ростовых и Наташа сказала ему: «Вы остаетесь? Ах, как это хорошо!» – в голове его мелькнула мысль, что действительно хорошо бы было, даже ежели бы и взяли Москву, ему остаться в ней и исполнить то, что ему предопределено.
На другой день он, с одною мыслию не жалеть себя и не отставать ни в чем от них, ходил с народом за Трехгорную заставу. Но когда он вернулся домой, убедившись, что Москву защищать не будут, он вдруг почувствовал, что то, что ему прежде представлялось только возможностью, теперь сделалось необходимостью и неизбежностью. Он должен был, скрывая свое имя, остаться в Москве, встретить Наполеона и убить его с тем, чтобы или погибнуть, или прекратить несчастье всей Европы, происходившее, по мнению Пьера, от одного Наполеона.
Пьер знал все подробности покушении немецкого студента на жизнь Бонапарта в Вене в 1809 м году и знал то, что студент этот был расстрелян. И та опасность, которой он подвергал свою жизнь при исполнении своего намерения, еще сильнее возбуждала его.
Два одинаково сильные чувства неотразимо привлекали Пьера к его намерению. Первое было чувство потребности жертвы и страдания при сознании общего несчастия, то чувство, вследствие которого он 25 го поехал в Можайск и заехал в самый пыл сражения, теперь убежал из своего дома и, вместо привычной роскоши и удобств жизни, спал, не раздеваясь, на жестком диване и ел одну пищу с Герасимом; другое – было то неопределенное, исключительно русское чувство презрения ко всему условному, искусственному, человеческому, ко всему тому, что считается большинством людей высшим благом мира. В первый раз Пьер испытал это странное и обаятельное чувство в Слободском дворце, когда он вдруг почувствовал, что и богатство, и власть, и жизнь, все, что с таким старанием устроивают и берегут люди, – все это ежели и стоит чего нибудь, то только по тому наслаждению, с которым все это можно бросить.
Это было то чувство, вследствие которого охотник рекрут пропивает последнюю копейку, запивший человек перебивает зеркала и стекла без всякой видимой причины и зная, что это будет стоить ему его последних денег; то чувство, вследствие которого человек, совершая (в пошлом смысле) безумные дела, как бы пробует свою личную власть и силу, заявляя присутствие высшего, стоящего вне человеческих условий, суда над жизнью.
С самого того дня, как Пьер в первый раз испытал это чувство в Слободском дворце, он непрестанно находился под его влиянием, но теперь только нашел ему полное удовлетворение. Кроме того, в настоящую минуту Пьера поддерживало в его намерении и лишало возможности отречься от него то, что уже было им сделано на этом пути. И его бегство из дома, и его кафтан, и пистолет, и его заявление Ростовым, что он остается в Москве, – все потеряло бы не только смысл, но все это было бы презренно и смешно (к чему Пьер был чувствителен), ежели бы он после всего этого, так же как и другие, уехал из Москвы.
Физическое состояние Пьера, как и всегда это бывает, совпадало с нравственным. Непривычная грубая пища, водка, которую он пил эти дни, отсутствие вина и сигар, грязное, неперемененное белье, наполовину бессонные две ночи, проведенные на коротком диване без постели, – все это поддерживало Пьера в состоянии раздражения, близком к помешательству.

Был уже второй час после полудня. Французы уже вступили в Москву. Пьер знал это, но, вместо того чтобы действовать, он думал только о своем предприятии, перебирая все его малейшие будущие подробности. Пьер в своих мечтаниях не представлял себе живо ни самого процесса нанесения удара, ни смерти Наполеона, но с необыкновенною яркостью и с грустным наслаждением представлял себе свою погибель и свое геройское мужество.
«Да, один за всех, я должен совершить или погибнуть! – думал он. – Да, я подойду… и потом вдруг… Пистолетом или кинжалом? – думал Пьер. – Впрочем, все равно. Не я, а рука провидения казнит тебя, скажу я (думал Пьер слова, которые он произнесет, убивая Наполеона). Ну что ж, берите, казните меня», – говорил дальше сам себе Пьер, с грустным, но твердым выражением на лице, опуская голову.
В то время как Пьер, стоя посередине комнаты, рассуждал с собой таким образом, дверь кабинета отворилась, и на пороге показалась совершенно изменившаяся фигура всегда прежде робкого Макара Алексеевича. Халат его был распахнут. Лицо было красно и безобразно. Он, очевидно, был пьян. Увидав Пьера, он смутился в первую минуту, но, заметив смущение и на лице Пьера, тотчас ободрился и шатающимися тонкими ногами вышел на середину комнаты.
– Они оробели, – сказал он хриплым, доверчивым голосом. – Я говорю: не сдамся, я говорю… так ли, господин? – Он задумался и вдруг, увидав пистолет на столе, неожиданно быстро схватил его и выбежал в коридор.
Герасим и дворник, шедшие следом за Макар Алексеичем, остановили его в сенях и стали отнимать пистолет. Пьер, выйдя в коридор, с жалостью и отвращением смотрел на этого полусумасшедшего старика. Макар Алексеич, морщась от усилий, удерживал пистолет и кричал хриплый голосом, видимо, себе воображая что то торжественное.
– К оружию! На абордаж! Врешь, не отнимешь! – кричал он.
– Будет, пожалуйста, будет. Сделайте милость, пожалуйста, оставьте. Ну, пожалуйста, барин… – говорил Герасим, осторожно за локти стараясь поворотить Макар Алексеича к двери.
– Ты кто? Бонапарт!.. – кричал Макар Алексеич.
– Это нехорошо, сударь. Вы пожалуйте в комнаты, вы отдохните. Пожалуйте пистолетик.
– Прочь, раб презренный! Не прикасайся! Видел? – кричал Макар Алексеич, потрясая пистолетом. – На абордаж!
– Берись, – шепнул Герасим дворнику.
Макара Алексеича схватили за руки и потащили к двери.
Сени наполнились безобразными звуками возни и пьяными хрипящими звуками запыхавшегося голоса.
Вдруг новый, пронзительный женский крик раздался от крыльца, и кухарка вбежала в сени.
– Они! Батюшки родимые!.. Ей богу, они. Четверо, конные!.. – кричала она.
Герасим и дворник выпустили из рук Макар Алексеича, и в затихшем коридоре ясно послышался стук нескольких рук во входную дверь.


Пьер, решивший сам с собою, что ему до исполнения своего намерения не надо было открывать ни своего звания, ни знания французского языка, стоял в полураскрытых дверях коридора, намереваясь тотчас же скрыться, как скоро войдут французы. Но французы вошли, и Пьер все не отходил от двери: непреодолимое любопытство удерживало его.
Их было двое. Один – офицер, высокий, бравый и красивый мужчина, другой – очевидно, солдат или денщик, приземистый, худой загорелый человек с ввалившимися щеками и тупым выражением лица. Офицер, опираясь на палку и прихрамывая, шел впереди. Сделав несколько шагов, офицер, как бы решив сам с собою, что квартира эта хороша, остановился, обернулся назад к стоявшим в дверях солдатам и громким начальническим голосом крикнул им, чтобы они вводили лошадей. Окончив это дело, офицер молодецким жестом, высоко подняв локоть руки, расправил усы и дотронулся рукой до шляпы.
– Bonjour la compagnie! [Почтение всей компании!] – весело проговорил он, улыбаясь и оглядываясь вокруг себя. Никто ничего не отвечал.
– Vous etes le bourgeois? [Вы хозяин?] – обратился офицер к Герасиму.
Герасим испуганно вопросительно смотрел на офицера.
– Quartire, quartire, logement, – сказал офицер, сверху вниз, с снисходительной и добродушной улыбкой глядя на маленького человека. – Les Francais sont de bons enfants. Que diable! Voyons! Ne nous fachons pas, mon vieux, [Квартир, квартир… Французы добрые ребята. Черт возьми, не будем ссориться, дедушка.] – прибавил он, трепля по плечу испуганного и молчаливого Герасима.
– A ca! Dites donc, on ne parle donc pas francais dans cette boutique? [Что ж, неужели и тут никто не говорит по французски?] – прибавил он, оглядываясь кругом и встречаясь глазами с Пьером. Пьер отстранился от двери.
Офицер опять обратился к Герасиму. Он требовал, чтобы Герасим показал ему комнаты в доме.
– Барин нету – не понимай… моя ваш… – говорил Герасим, стараясь делать свои слова понятнее тем, что он их говорил навыворот.
Французский офицер, улыбаясь, развел руками перед носом Герасима, давая чувствовать, что и он не понимает его, и, прихрамывая, пошел к двери, у которой стоял Пьер. Пьер хотел отойти, чтобы скрыться от него, но в это самое время он увидал из отворившейся двери кухни высунувшегося Макара Алексеича с пистолетом в руках. С хитростью безумного Макар Алексеич оглядел француза и, приподняв пистолет, прицелился.
– На абордаж!!! – закричал пьяный, нажимая спуск пистолета. Французский офицер обернулся на крик, и в то же мгновенье Пьер бросился на пьяного. В то время как Пьер схватил и приподнял пистолет, Макар Алексеич попал, наконец, пальцем на спуск, и раздался оглушивший и обдавший всех пороховым дымом выстрел. Француз побледнел и бросился назад к двери.
Забывший свое намерение не открывать своего знания французского языка, Пьер, вырвав пистолет и бросив его, подбежал к офицеру и по французски заговорил с ним.
– Vous n'etes pas blesse? [Вы не ранены?] – сказал он.
– Je crois que non, – отвечал офицер, ощупывая себя, – mais je l'ai manque belle cette fois ci, – прибавил он, указывая на отбившуюся штукатурку в стене. – Quel est cet homme? [Кажется, нет… но на этот раз близко было. Кто этот человек?] – строго взглянув на Пьера, сказал офицер.
– Ah, je suis vraiment au desespoir de ce qui vient d'arriver, [Ах, я, право, в отчаянии от того, что случилось,] – быстро говорил Пьер, совершенно забыв свою роль. – C'est un fou, un malheureux qui ne savait pas ce qu'il faisait. [Это несчастный сумасшедший, который не знал, что делал.]
Офицер подошел к Макару Алексеичу и схватил его за ворот.
Макар Алексеич, распустив губы, как бы засыпая, качался, прислонившись к стене.
– Brigand, tu me la payeras, – сказал француз, отнимая руку.
– Nous autres nous sommes clements apres la victoire: mais nous ne pardonnons pas aux traitres, [Разбойник, ты мне поплатишься за это. Наш брат милосерд после победы, но мы не прощаем изменникам,] – прибавил он с мрачной торжественностью в лице и с красивым энергическим жестом.