Курень (Запорожская Сечь)
Поделись знанием:
– Вы очень добры, – сказала она ему.
– Ах, я право не думал оскорбить ее, я так понимаю и высоко ценю эти чувства!
Княжна Марья молча посмотрела на него и нежно улыбнулась. – Ведь я вас давно знаю и люблю как брата, – сказала она. – Как вы нашли Андрея? – спросила она поспешно, не давая ему времени сказать что нибудь в ответ на ее ласковые слова. – Он очень беспокоит меня. Здоровье его зимой лучше, но прошлой весной рана открылась, и доктор сказал, что он должен ехать лечиться. И нравственно я очень боюсь за него. Он не такой характер как мы, женщины, чтобы выстрадать и выплакать свое горе. Он внутри себя носит его. Нынче он весел и оживлен; но это ваш приезд так подействовал на него: он редко бывает таким. Ежели бы вы могли уговорить его поехать за границу! Ему нужна деятельность, а эта ровная, тихая жизнь губит его. Другие не замечают, а я вижу.
В 10 м часу официанты бросились к крыльцу, заслышав бубенчики подъезжавшего экипажа старого князя. Князь Андрей с Пьером тоже вышли на крыльцо.
– Это кто? – спросил старый князь, вылезая из кареты и угадав Пьера.
– AI очень рад! целуй, – сказал он, узнав, кто был незнакомый молодой человек.
Старый князь был в хорошем духе и обласкал Пьера.
Перед ужином князь Андрей, вернувшись назад в кабинет отца, застал старого князя в горячем споре с Пьером.
Пьер доказывал, что придет время, когда не будет больше войны. Старый князь, подтрунивая, но не сердясь, оспаривал его.
– Кровь из жил выпусти, воды налей, тогда войны не будет. Бабьи бредни, бабьи бредни, – проговорил он, но всё таки ласково потрепал Пьера по плечу, и подошел к столу, у которого князь Андрей, видимо не желая вступать в разговор, перебирал бумаги, привезенные князем из города. Старый князь подошел к нему и стал говорить о делах.
– Предводитель, Ростов граф, половины людей не доставил. Приехал в город, вздумал на обед звать, – я ему такой обед задал… А вот просмотри эту… Ну, брат, – обратился князь Николай Андреич к сыну, хлопая по плечу Пьера, – молодец твой приятель, я его полюбил! Разжигает меня. Другой и умные речи говорит, а слушать не хочется, а он и врет да разжигает меня старика. Ну идите, идите, – сказал он, – может быть приду, за ужином вашим посижу. Опять поспорю. Мою дуру, княжну Марью полюби, – прокричал он Пьеру из двери.
Пьер теперь только, в свой приезд в Лысые Горы, оценил всю силу и прелесть своей дружбы с князем Андреем. Эта прелесть выразилась не столько в его отношениях с ним самим, сколько в отношениях со всеми родными и домашними. Пьер с старым, суровым князем и с кроткой и робкой княжной Марьей, несмотря на то, что он их почти не знал, чувствовал себя сразу старым другом. Они все уже любили его. Не только княжна Марья, подкупленная его кроткими отношениями к странницам, самым лучистым взглядом смотрела на него; но маленький, годовой князь Николай, как звал дед, улыбнулся Пьеру и пошел к нему на руки. Михаил Иваныч, m lle Bourienne с радостными улыбками смотрели на него, когда он разговаривал с старым князем.
Старый князь вышел ужинать: это было очевидно для Пьера. Он был с ним оба дня его пребывания в Лысых Горах чрезвычайно ласков, и велел ему приезжать к себе.
Когда Пьер уехал и сошлись вместе все члены семьи, его стали судить, как это всегда бывает после отъезда нового человека и, как это редко бывает, все говорили про него одно хорошее.
Возвратившись в этот раз из отпуска, Ростов в первый раз почувствовал и узнал, до какой степени сильна была его связь с Денисовым и со всем полком.
Когда Ростов подъезжал к полку, он испытывал чувство подобное тому, которое он испытывал, подъезжая к Поварскому дому. Когда он увидал первого гусара в расстегнутом мундире своего полка, когда он узнал рыжего Дементьева, увидал коновязи рыжих лошадей, когда Лаврушка радостно закричал своему барину: «Граф приехал!» и лохматый Денисов, спавший на постели, выбежал из землянки, обнял его, и офицеры сошлись к приезжему, – Ростов испытывал такое же чувство, как когда его обнимала мать, отец и сестры, и слезы радости, подступившие ему к горлу, помешали ему говорить. Полк был тоже дом, и дом неизменно милый и дорогой, как и дом родительский.
Явившись к полковому командиру, получив назначение в прежний эскадрон, сходивши на дежурство и на фуражировку, войдя во все маленькие интересы полка и почувствовав себя лишенным свободы и закованным в одну узкую неизменную рамку, Ростов испытал то же успокоение, ту же опору и то же сознание того, что он здесь дома, на своем месте, которые он чувствовал и под родительским кровом. Не было этой всей безурядицы вольного света, в котором он не находил себе места и ошибался в выборах; не было Сони, с которой надо было или не надо было объясняться. Не было возможности ехать туда или не ехать туда; не было этих 24 часов суток, которые столькими различными способами можно было употребить; не было этого бесчисленного множества людей, из которых никто не был ближе, никто не был дальше; не было этих неясных и неопределенных денежных отношений с отцом, не было напоминания об ужасном проигрыше Долохову! Тут в полку всё было ясно и просто. Весь мир был разделен на два неровные отдела. Один – наш Павлоградский полк, и другой – всё остальное. И до этого остального не было никакого дела. В полку всё было известно: кто был поручик, кто ротмистр, кто хороший, кто дурной человек, и главное, – товарищ. Маркитант верит в долг, жалованье получается в треть; выдумывать и выбирать нечего, только не делай ничего такого, что считается дурным в Павлоградском полку; а пошлют, делай то, что ясно и отчетливо, определено и приказано: и всё будет хорошо.
Вступив снова в эти определенные условия полковой жизни, Ростов испытал радость и успокоение, подобные тем, которые чувствует усталый человек, ложась на отдых. Тем отраднее была в эту кампанию эта полковая жизнь Ростову, что он, после проигрыша Долохову (поступка, которого он, несмотря на все утешения родных, не мог простить себе), решился служить не как прежде, а чтобы загладить свою вину, служить хорошо и быть вполне отличным товарищем и офицером, т. е. прекрасным человеком, что представлялось столь трудным в миру, а в полку столь возможным.
Ростов, со времени своего проигрыша, решил, что он в пять лет заплатит этот долг родителям. Ему посылалось по 10 ти тысяч в год, теперь же он решился брать только две, а остальные предоставлять родителям для уплаты долга.
Армия наша после неоднократных отступлений, наступлений и сражений при Пултуске, при Прейсиш Эйлау, сосредоточивалась около Бартенштейна. Ожидали приезда государя к армии и начала новой кампании.
Павлоградский полк, находившийся в той части армии, которая была в походе 1805 года, укомплектовываясь в России, опоздал к первым действиям кампании. Он не был ни под Пултуском, ни под Прейсиш Эйлау и во второй половине кампании, присоединившись к действующей армии, был причислен к отряду Платова.
Отряд Платова действовал независимо от армии. Несколько раз павлоградцы были частями в перестрелках с неприятелем, захватили пленных и однажды отбили даже экипажи маршала Удино. В апреле месяце павлоградцы несколько недель простояли около разоренной до тла немецкой пустой деревни, не трогаясь с места.
Была ростепель, грязь, холод, реки взломало, дороги сделались непроездны; по нескольку дней не выдавали ни лошадям ни людям провианта. Так как подвоз сделался невозможен, то люди рассыпались по заброшенным пустынным деревням отыскивать картофель, но уже и того находили мало. Всё было съедено, и все жители разбежались; те, которые оставались, были хуже нищих, и отнимать у них уж было нечего, и даже мало – жалостливые солдаты часто вместо того, чтобы пользоваться от них, отдавали им свое последнее.
Павлоградский полк в делах потерял только двух раненых; но от голоду и болезней потерял почти половину людей. В госпиталях умирали так верно, что солдаты, больные лихорадкой и опухолью, происходившими от дурной пищи, предпочитали нести службу, через силу волоча ноги во фронте, чем отправляться в больницы. С открытием весны солдаты стали находить показывавшееся из земли растение, похожее на спаржу, которое они называли почему то машкин сладкий корень, и рассыпались по лугам и полям, отыскивая этот машкин сладкий корень (который был очень горек), саблями выкапывали его и ели, несмотря на приказания не есть этого вредного растения.
Весною между солдатами открылась новая болезнь, опухоль рук, ног и лица, причину которой медики полагали в употреблении этого корня. Но несмотря на запрещение, павлоградские солдаты эскадрона Денисова ели преимущественно машкин сладкий корень, потому что уже вторую неделю растягивали последние сухари, выдавали только по полфунта на человека, а картофель в последнюю посылку привезли мерзлый и проросший. Лошади питались тоже вторую неделю соломенными крышами с домов, были безобразно худы и покрыты еще зимнею, клоками сбившеюся шерстью.
Несмотря на такое бедствие, солдаты и офицеры жили точно так же, как и всегда; так же и теперь, хотя и с бледными и опухлыми лицами и в оборванных мундирах, гусары строились к расчетам, ходили на уборку, чистили лошадей, амуницию, таскали вместо корма солому с крыш и ходили обедать к котлам, от которых вставали голодные, подшучивая над своею гадкой пищей и своим голодом. Также как и всегда, в свободное от службы время солдаты жгли костры, парились голые у огней, курили, отбирали и пекли проросший, прелый картофель и рассказывали и слушали рассказы или о Потемкинских и Суворовских походах, или сказки об Алеше пройдохе, и о поповом батраке Миколке.
Офицеры так же, как и обыкновенно, жили по двое, по трое, в раскрытых полуразоренных домах. Старшие заботились о приобретении соломы и картофеля, вообще о средствах пропитания людей, младшие занимались, как всегда, кто картами (денег было много, хотя провианта и не было), кто невинными играми – в свайку и городки. Об общем ходе дел говорили мало, частью оттого, что ничего положительного не знали, частью оттого, что смутно чувствовали, что общее дело войны шло плохо.
Ростов жил, попрежнему, с Денисовым, и дружеская связь их, со времени их отпуска, стала еще теснее. Денисов никогда не говорил про домашних Ростова, но по нежной дружбе, которую командир оказывал своему офицеру, Ростов чувствовал, что несчастная любовь старого гусара к Наташе участвовала в этом усилении дружбы. Денисов видимо старался как можно реже подвергать Ростова опасностям, берег его и после дела особенно радостно встречал его целым и невредимым. На одной из своих командировок Ростов нашел в заброшенной разоренной деревне, куда он приехал за провиантом, семейство старика поляка и его дочери, с грудным ребенком. Они были раздеты, голодны, и не могли уйти, и не имели средств выехать. Ростов привез их в свою стоянку, поместил в своей квартире, и несколько недель, пока старик оправлялся, содержал их. Товарищ Ростова, разговорившись о женщинах, стал смеяться Ростову, говоря, что он всех хитрее, и что ему бы не грех познакомить товарищей с спасенной им хорошенькой полькой. Ростов принял шутку за оскорбление и, вспыхнув, наговорил офицеру таких неприятных вещей, что Денисов с трудом мог удержать обоих от дуэли. Когда офицер ушел и Денисов, сам не знавший отношений Ростова к польке, стал упрекать его за вспыльчивость, Ростов сказал ему:
(перенаправлено с «Куренной атаман»)
Куре́нь (укр. курíнь) — в XVI—XVIII веках военно-административная единица Запорожской Сечи, позже и Черноморского казачьего войска, а также тип подразделения (батальон), численностью в несколько сот казаков, в составе ряда окраинных (приграничных) национальных военных формирований в XX веке.
У запорожцев курень или деревня каждая по 100 домов[1]. Курень (малороссийское наречие — шалаш, палатка) в Запорожской сечи административное деление: несколько селений казаков составляли курень с куренным атаманом во главе[2].
Содержание
Этимология названия «курень»
Народная этимология объясняет, что подразделения Запорожской Сечи назывались куренями из-за того, что в первые времена существования Сечи запорожцы жили по шалашам. Эти шалаши были длинные, чтобы в каждом могли проживать несколько сотен казаков, покрывались они камышом, а сверху ещё и звериными шкурами, чтобы было зимой теплее. Со временем вместо куреней по сечам начали строить длинные дома, по 12—15 сажен длиной каждая хата, и хотя запорожцы жили уже по домам с самого начала XVII века, но зато эти дома начали называться куренями, потому что запорожцы привыкли к этому названию. Под Сечь запорожцы всегда выбирали сухое и высокое место на берегу Днепра или его пролива и, оставив посередине того места площадь, строили вокруг него длинные дома (курени), где казаки имели бы убежище во время непогоды.
Напротив, в научной этимологии слово курень возводится к тюркским языкам (как и многие другие слова из быта казаков — есаул, атаман, кош и само слово казак). М.Фасмер считает[3], что слово курень родственно чагатайскому слову kürän со значениями 1) «толпа, племя, отряд воинов» 2) «пекарня». Этимология, связанная с глаголом курить, по мнению Фасмера, неприемлема.
В Запорожской Сечи
Воспоминания запорожца.
… Их было записано 40 тысяч, они делились на 40 куреней, или деревень, каждая по 100 домов. Этот народ, составившийся из представителей различных соседних наций, жил на берегах Днепра против порогов и оттуда расселялся по необъятным степям влево от Ингульца. Они почитали за честь жить холостыми, и законы их запрещали им жить с женщинами, поэтому в их среде и не встречалось последних. Любой беглец из Турции, Греции, Польши, России находил у них приют и мог записаться в запорожцы, если только подчинялся их законам. …— Жильбер Ромм. Путешествие в Крым в 1786 г. — Л.: Издание Ленинградского государственного университета, 1941. — 79 с.
Запорожский Кош (то есть, собственно, Сечь) исконно (то есть никто не помнит, с какого времени)[4] состоял из 38 куреней, управляемых куренными атаманами.
Названия куреням были даны, в основном, в память о городах и селах, из которых вышли на Запорожье первые казаки, заложившие курень, по местности из которой традиционно происходили казаки этого куреня (Полтавский, Уманский, Каневский, Корсуньский, Батуринский и др.), некоторые из куреней были названы именем какого-либо прославленного куренного товарища или первого куренного атамана[4].
Каждый человек, принятый в казаки, входил в определенный курень. Курени состояли только из «товариства», то есть холостых казаков, имеющих право жить в Сечи, тогда как женатые жили по паланкам и считались в «подданстве»[5].
Каждый курень имел своё хозяйство.
Когда Войско Запорожское выступало в поход по суше, то делилось оно не на курени, а на полки (паланки) так, что полк состоял из казаков трех и четырёх куреней.
Во главе куреня стоял атаман. Атамана выбирал куренной казацкий совет — куренная рада. Куренная рада имела широкие военно-административные компетенции и решала некоторые судебные дела. Куренной атаман хранил куренную казну, отвечал за обеспечение куреня топливом и продовольствием, вел куренные списки, следил за передвижением казаков[6].
1 января каждого года в Сечи созывалась собиралась Сечевая рада, в которой участвовали с одинаковыми правами все запорожцы. Перед этим на куренной раде каждый курень выбирал себе на весь год куренного атамана и повара, а после этого все курени вместе выбирали кошевого атамана, войскового судью, писаря и есаула и ещё подстарших: казначея, пушкаря, довбыша, хорунжего, бунчужного и других правительственных лиц.
Список запорожских куреней
- Батуринский — от городка Батурин (на территории нынешнего Бахмачского района Черниговской области), расположенного на левом притоке Десны Сейме. В 1669—1708 годах Батурин был резиденцией гетманов Демьяна Многогрешного, Ивана Самойловича, Ивана Мазепы, в 1750—1764 годах — Кирилла Разумовского.
- Брюховецкий
- Васюринский (Васюренской[7])
- Ведмедовский (Медведевской[7] Медведовский, Медведевский) — от села Медведевка, лежащего на берегу правого притока Днепра р. Тясмине (теперь в Чигиринском районе Черкасской области).
- Величковский
- Вышне-Стеблиевский (Верхний Стеблиевской[7], укр. Вищестебливський) — от городка Стеблев, лежащей на правом притоке Днепра Роси в Корсунь-Шевченковском районе Черкасской области
- Деревянивский (Деревянковской[7], Деревянкивский[8])
- Джерелиевский (Жераловской[7])
- Донской (Денский[8], Динский) — от реки Дон и Северский Донец (так до сих пор произносит это название населения Среднего Дона между его притоками Богучар и девицы, которые являются потомками казаков Острожского слободского казацкого полка)
- Дядьковский (Дядковской[7], Дядкивский[8])
- Иванивский (Ивановской[7])
- Ирклеевский — от поселка Ирклиев (ныне село в Чернобаевском районе Черкасской области) на левом берегу Днепра возле устья реки Ирклей.
- Калниболотский (Кониболоцкой[7]) — от городка Калниболото (с 1795 г. Катеринополь, райцентр Черкасской области совместно, расположенный на реке Гнилой Тикич.
- Каневский — от города Канев на правом берегу Днепра (ныне райцентр Черкасской области).
- Кисляковский — от села Кисляк на реке Соб, левом притоке Южного Буга в Гайсинском районе Винницкой области.
- Конеловский (Конелевской[7])— от названия местечка Конелой на одноименной речке, совр. село Конела в Жашковском районе Черкасской области.
- Кореновский (Куренивской[7])
- Корсунский — от города Корсунь на реке Рось (ныне райцентр Черкасской области Корсунь-Шевченковский).
- Крылевский (Крыловской[7])— от города Крылов, что до затопления его водами Кременчугского водохранилища стояло при устье Тясмина в Кировоградской области.
- Кущёвский — от села Кущевка на реке Орель в Царичанском районе Днепропетровской области на территории Протовчанской паланки
- Леушковский (Левушковской[7]) — от села Леухи на реке Сороке в Ильинецком районе Винницкой области
- Минский (Мынской[7], Менский) — от города Мена (ныне райцентр Черниговской области) на правом притоке Десны Мене. Во времена Богдана Хмельницкого был центром Менской сотни Черниговского казацкого полка.
- Мышастовский (Мишастовский)
- Незамаевский (Незаймалевской[7], Незамайковский)
- Нижне-Стеблиевский (Нижний Стеблиевской[7], укр. Нижчестеблівський) — от городка Стеблев, лежащей на правом притоке Днепра Роси (ныне в Корсунь-Шевченковском районе Черкасской области)
- Пашковский
- Переяславский (Переясловской[7]) — от города Переяслав (теперь райцентр Киевской области Переяслав-Хмельницкий) над рекой Трубеж.
- Пластунивский (Пластуновской[7])
- Платнировский
- Полтавский — от нынешнего областного центра Полтава реке Ворскла.
- Поповичевский
- Сергиевский
- Рогеевский (Роговской[7]) — от села Рогов Маньковского района Черкасской области.
- Тимошевский (Тымошевской[7])— от села Тимошовка Маньковского района Черкасской области.
- Титаровский (Татаровской[7])
- Уманский (Гуманской[7])— от города Умань на реке Уманка
- Щербиновский
- Шкуринский (Шкуренской[7])
На Кубани
При переселении на Кубань сохранился традиционный куренной состав Черноморского войска. К традиционным запорожским куреням было добавлено два дополнительных.
На Малороссии
В XX веке куренем называли ряд подразделений, соответствующих войсковому батальону, в составе ряда сепаратистских украинских национальных военных структур:
УССР
А также во время Второй мировой войны — наименование подразделений из числа украинских коллаборационистских формирований в составе
- ОУН(м) — полувоенные подразделения, выполнявшие функции вспомогательной полиции на оккупированной немецкими войсками территории УССР:
- Украинской повстанческой армии
- Украинской освободительной армии
См. также
Напишите отзыв о статье "Курень (Запорожская Сечь)"
Примечания
- ↑ Жильбер Ромм. «Путешествие в Крым в 1786 г.» — Л.: Издание Ленинградского государственного университета, 1941. — 79 с.
- ↑ Курень // Малый энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 4 т. — СПб., 1907—1909.
- ↑ М. Фасмер. Этимологический словарь русского языка = Russisches etymologisches Worterbuch / перевод с немецкого и дополнения О. Н. Трубачёва. — Изд. 2-е, стереотипное. — М.: Прогресс, 1986. — Т. 1—4. — 50000 экз.
- ↑ 1 2 3 Кащенко А. Ф., 1992, [kaschenko.uaweb.org/opovidannia/r01a.html Гл. Запорозькі вольності й уклад військового та громадського життя на Запорожжі (укр.)].
- ↑ 1 2 3 [passion-don.org/tribes/tribes_4.html Савельев Е. П. «Племенной и общественный состав казачества»] // Донские областные ведомости № 129 — 15.06.1913. — С. 2-3.
- ↑ Кондрико А. В. Система казачьего самоуправления в рамках российской государственности на примере Запорожской Сечи в сер. XVII — кон. XVIII вв. Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. — М., 2015. — С. 45. Режим доступа: mgou.ru/7109
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 Мышецкий Семен [litopys.org.ua/samovyd/sam11.htm «Исторія о козакахъ запорожскихъ, какъ оные изъ древнихъ лЂтъ зачалися, и откуда своё происхожденіе имЂютъ, и въ какомъ состояніи нынЂ находятся» // Чтения в императорском обществе истории и древностей российских при Московском университете (ЧОИДР). — М., 1847. — № 6.]
- ↑ 1 2 3 [st-dzherelievskya.narod.ru/ Первая перепись казаков-переселенцев на Кубань в конце XVIII века.: Исторические документы /Адм. Краснодарского края по делам архивов Краснодарского края, гос. учреждение Краснодарского края «Государственный архив Краснодарского края». — Краснодар: Диапазон-В, 2006. — 520 с.: ил. — C. 474−477.]
Ссылки
- Кащенко А. Ф. Запорозькі вольності й уклад військового та громадського життя на Запорожжі // [kaschenko.uaweb.org/opovidannia/index.html Оповідання про славне Військо Запорозьке Низове]. — К.: "Веселка", 1992. — ISBN 5-301-01007-7. (укр.)
- Кащенко А. Ф. [kaschenko.us.org.ua/opovidannia/r01a.html Запорозькі вольності й уклад військового та громадського життя на Запорожжі.](недоступная ссылка — история). // kaschenko.us.org.ua. [web.archive.org/web/20081120190607/kaschenko.us.org.ua/opovidannia/r01a.html Архивировано из первоисточника 20 ноября 2008].
Отрывок, характеризующий Курень (Запорожская Сечь)
Пьер внимательно и серьезно слушал ее. Князь Андрей вышел из комнаты. И вслед за ним, оставив божьих людей допивать чай, княжна Марья повела Пьера в гостиную.– Вы очень добры, – сказала она ему.
– Ах, я право не думал оскорбить ее, я так понимаю и высоко ценю эти чувства!
Княжна Марья молча посмотрела на него и нежно улыбнулась. – Ведь я вас давно знаю и люблю как брата, – сказала она. – Как вы нашли Андрея? – спросила она поспешно, не давая ему времени сказать что нибудь в ответ на ее ласковые слова. – Он очень беспокоит меня. Здоровье его зимой лучше, но прошлой весной рана открылась, и доктор сказал, что он должен ехать лечиться. И нравственно я очень боюсь за него. Он не такой характер как мы, женщины, чтобы выстрадать и выплакать свое горе. Он внутри себя носит его. Нынче он весел и оживлен; но это ваш приезд так подействовал на него: он редко бывает таким. Ежели бы вы могли уговорить его поехать за границу! Ему нужна деятельность, а эта ровная, тихая жизнь губит его. Другие не замечают, а я вижу.
В 10 м часу официанты бросились к крыльцу, заслышав бубенчики подъезжавшего экипажа старого князя. Князь Андрей с Пьером тоже вышли на крыльцо.
– Это кто? – спросил старый князь, вылезая из кареты и угадав Пьера.
– AI очень рад! целуй, – сказал он, узнав, кто был незнакомый молодой человек.
Старый князь был в хорошем духе и обласкал Пьера.
Перед ужином князь Андрей, вернувшись назад в кабинет отца, застал старого князя в горячем споре с Пьером.
Пьер доказывал, что придет время, когда не будет больше войны. Старый князь, подтрунивая, но не сердясь, оспаривал его.
– Кровь из жил выпусти, воды налей, тогда войны не будет. Бабьи бредни, бабьи бредни, – проговорил он, но всё таки ласково потрепал Пьера по плечу, и подошел к столу, у которого князь Андрей, видимо не желая вступать в разговор, перебирал бумаги, привезенные князем из города. Старый князь подошел к нему и стал говорить о делах.
– Предводитель, Ростов граф, половины людей не доставил. Приехал в город, вздумал на обед звать, – я ему такой обед задал… А вот просмотри эту… Ну, брат, – обратился князь Николай Андреич к сыну, хлопая по плечу Пьера, – молодец твой приятель, я его полюбил! Разжигает меня. Другой и умные речи говорит, а слушать не хочется, а он и врет да разжигает меня старика. Ну идите, идите, – сказал он, – может быть приду, за ужином вашим посижу. Опять поспорю. Мою дуру, княжну Марью полюби, – прокричал он Пьеру из двери.
Пьер теперь только, в свой приезд в Лысые Горы, оценил всю силу и прелесть своей дружбы с князем Андреем. Эта прелесть выразилась не столько в его отношениях с ним самим, сколько в отношениях со всеми родными и домашними. Пьер с старым, суровым князем и с кроткой и робкой княжной Марьей, несмотря на то, что он их почти не знал, чувствовал себя сразу старым другом. Они все уже любили его. Не только княжна Марья, подкупленная его кроткими отношениями к странницам, самым лучистым взглядом смотрела на него; но маленький, годовой князь Николай, как звал дед, улыбнулся Пьеру и пошел к нему на руки. Михаил Иваныч, m lle Bourienne с радостными улыбками смотрели на него, когда он разговаривал с старым князем.
Старый князь вышел ужинать: это было очевидно для Пьера. Он был с ним оба дня его пребывания в Лысых Горах чрезвычайно ласков, и велел ему приезжать к себе.
Когда Пьер уехал и сошлись вместе все члены семьи, его стали судить, как это всегда бывает после отъезда нового человека и, как это редко бывает, все говорили про него одно хорошее.
Возвратившись в этот раз из отпуска, Ростов в первый раз почувствовал и узнал, до какой степени сильна была его связь с Денисовым и со всем полком.
Когда Ростов подъезжал к полку, он испытывал чувство подобное тому, которое он испытывал, подъезжая к Поварскому дому. Когда он увидал первого гусара в расстегнутом мундире своего полка, когда он узнал рыжего Дементьева, увидал коновязи рыжих лошадей, когда Лаврушка радостно закричал своему барину: «Граф приехал!» и лохматый Денисов, спавший на постели, выбежал из землянки, обнял его, и офицеры сошлись к приезжему, – Ростов испытывал такое же чувство, как когда его обнимала мать, отец и сестры, и слезы радости, подступившие ему к горлу, помешали ему говорить. Полк был тоже дом, и дом неизменно милый и дорогой, как и дом родительский.
Явившись к полковому командиру, получив назначение в прежний эскадрон, сходивши на дежурство и на фуражировку, войдя во все маленькие интересы полка и почувствовав себя лишенным свободы и закованным в одну узкую неизменную рамку, Ростов испытал то же успокоение, ту же опору и то же сознание того, что он здесь дома, на своем месте, которые он чувствовал и под родительским кровом. Не было этой всей безурядицы вольного света, в котором он не находил себе места и ошибался в выборах; не было Сони, с которой надо было или не надо было объясняться. Не было возможности ехать туда или не ехать туда; не было этих 24 часов суток, которые столькими различными способами можно было употребить; не было этого бесчисленного множества людей, из которых никто не был ближе, никто не был дальше; не было этих неясных и неопределенных денежных отношений с отцом, не было напоминания об ужасном проигрыше Долохову! Тут в полку всё было ясно и просто. Весь мир был разделен на два неровные отдела. Один – наш Павлоградский полк, и другой – всё остальное. И до этого остального не было никакого дела. В полку всё было известно: кто был поручик, кто ротмистр, кто хороший, кто дурной человек, и главное, – товарищ. Маркитант верит в долг, жалованье получается в треть; выдумывать и выбирать нечего, только не делай ничего такого, что считается дурным в Павлоградском полку; а пошлют, делай то, что ясно и отчетливо, определено и приказано: и всё будет хорошо.
Вступив снова в эти определенные условия полковой жизни, Ростов испытал радость и успокоение, подобные тем, которые чувствует усталый человек, ложась на отдых. Тем отраднее была в эту кампанию эта полковая жизнь Ростову, что он, после проигрыша Долохову (поступка, которого он, несмотря на все утешения родных, не мог простить себе), решился служить не как прежде, а чтобы загладить свою вину, служить хорошо и быть вполне отличным товарищем и офицером, т. е. прекрасным человеком, что представлялось столь трудным в миру, а в полку столь возможным.
Ростов, со времени своего проигрыша, решил, что он в пять лет заплатит этот долг родителям. Ему посылалось по 10 ти тысяч в год, теперь же он решился брать только две, а остальные предоставлять родителям для уплаты долга.
Армия наша после неоднократных отступлений, наступлений и сражений при Пултуске, при Прейсиш Эйлау, сосредоточивалась около Бартенштейна. Ожидали приезда государя к армии и начала новой кампании.
Павлоградский полк, находившийся в той части армии, которая была в походе 1805 года, укомплектовываясь в России, опоздал к первым действиям кампании. Он не был ни под Пултуском, ни под Прейсиш Эйлау и во второй половине кампании, присоединившись к действующей армии, был причислен к отряду Платова.
Отряд Платова действовал независимо от армии. Несколько раз павлоградцы были частями в перестрелках с неприятелем, захватили пленных и однажды отбили даже экипажи маршала Удино. В апреле месяце павлоградцы несколько недель простояли около разоренной до тла немецкой пустой деревни, не трогаясь с места.
Была ростепель, грязь, холод, реки взломало, дороги сделались непроездны; по нескольку дней не выдавали ни лошадям ни людям провианта. Так как подвоз сделался невозможен, то люди рассыпались по заброшенным пустынным деревням отыскивать картофель, но уже и того находили мало. Всё было съедено, и все жители разбежались; те, которые оставались, были хуже нищих, и отнимать у них уж было нечего, и даже мало – жалостливые солдаты часто вместо того, чтобы пользоваться от них, отдавали им свое последнее.
Павлоградский полк в делах потерял только двух раненых; но от голоду и болезней потерял почти половину людей. В госпиталях умирали так верно, что солдаты, больные лихорадкой и опухолью, происходившими от дурной пищи, предпочитали нести службу, через силу волоча ноги во фронте, чем отправляться в больницы. С открытием весны солдаты стали находить показывавшееся из земли растение, похожее на спаржу, которое они называли почему то машкин сладкий корень, и рассыпались по лугам и полям, отыскивая этот машкин сладкий корень (который был очень горек), саблями выкапывали его и ели, несмотря на приказания не есть этого вредного растения.
Весною между солдатами открылась новая болезнь, опухоль рук, ног и лица, причину которой медики полагали в употреблении этого корня. Но несмотря на запрещение, павлоградские солдаты эскадрона Денисова ели преимущественно машкин сладкий корень, потому что уже вторую неделю растягивали последние сухари, выдавали только по полфунта на человека, а картофель в последнюю посылку привезли мерзлый и проросший. Лошади питались тоже вторую неделю соломенными крышами с домов, были безобразно худы и покрыты еще зимнею, клоками сбившеюся шерстью.
Несмотря на такое бедствие, солдаты и офицеры жили точно так же, как и всегда; так же и теперь, хотя и с бледными и опухлыми лицами и в оборванных мундирах, гусары строились к расчетам, ходили на уборку, чистили лошадей, амуницию, таскали вместо корма солому с крыш и ходили обедать к котлам, от которых вставали голодные, подшучивая над своею гадкой пищей и своим голодом. Также как и всегда, в свободное от службы время солдаты жгли костры, парились голые у огней, курили, отбирали и пекли проросший, прелый картофель и рассказывали и слушали рассказы или о Потемкинских и Суворовских походах, или сказки об Алеше пройдохе, и о поповом батраке Миколке.
Офицеры так же, как и обыкновенно, жили по двое, по трое, в раскрытых полуразоренных домах. Старшие заботились о приобретении соломы и картофеля, вообще о средствах пропитания людей, младшие занимались, как всегда, кто картами (денег было много, хотя провианта и не было), кто невинными играми – в свайку и городки. Об общем ходе дел говорили мало, частью оттого, что ничего положительного не знали, частью оттого, что смутно чувствовали, что общее дело войны шло плохо.
Ростов жил, попрежнему, с Денисовым, и дружеская связь их, со времени их отпуска, стала еще теснее. Денисов никогда не говорил про домашних Ростова, но по нежной дружбе, которую командир оказывал своему офицеру, Ростов чувствовал, что несчастная любовь старого гусара к Наташе участвовала в этом усилении дружбы. Денисов видимо старался как можно реже подвергать Ростова опасностям, берег его и после дела особенно радостно встречал его целым и невредимым. На одной из своих командировок Ростов нашел в заброшенной разоренной деревне, куда он приехал за провиантом, семейство старика поляка и его дочери, с грудным ребенком. Они были раздеты, голодны, и не могли уйти, и не имели средств выехать. Ростов привез их в свою стоянку, поместил в своей квартире, и несколько недель, пока старик оправлялся, содержал их. Товарищ Ростова, разговорившись о женщинах, стал смеяться Ростову, говоря, что он всех хитрее, и что ему бы не грех познакомить товарищей с спасенной им хорошенькой полькой. Ростов принял шутку за оскорбление и, вспыхнув, наговорил офицеру таких неприятных вещей, что Денисов с трудом мог удержать обоих от дуэли. Когда офицер ушел и Денисов, сам не знавший отношений Ростова к польке, стал упрекать его за вспыльчивость, Ростов сказал ему:
