Курепанов, Иван Васильевич

Курепанов Иван Васильевич
Дата рождения	1775(1775)
Дата смерти	1826(1826)
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Род войск	Флот
Годы службы	1786-1826
Звание	корабельный мастер
Награды и премии

Курепа́нов Ива́н Васи́льевич (1775—1826) — русский кораблестроитель XIX века, корабельный мастер, построил свыше 30 кораблей различного класса, спроектировал военный шлюп «Мирный» — корабль Первой русской антарктической экспедиции, в ходе которой русские мореплаватели Ф. Ф. Беллинсгаузен и М. П. Лазарев открыли шестой материк — Антарктиду, переводчик, преподаватель кораблестроения Училища корабельной архитектуры.

Биография

Иван Курепанов родился в 1775 году. Его отец Курепанов Василий Яковлевич (1749 г.р.) был резным подмастерьем Адмиралтейств-коллегии в 80-х годах XVIII века.

Ранние годы

16 июля 1786 года Иван Курепанов был принят на службу тиммерманским учеником 2 класса. 29 января 1792 года произведён в обученные тиммерманы. До 1794 года работал на российских кораблестроительных верфях. По стопам Ивана пошел и его младший брат Пётр (1781 года рождения), ставший впоследствии кораблестроителем, подполковником Корпуса корабельных инженеров, членом Контрольного комитета Кораблестроительного департамента.

В 1794—1801 годы Иван Курепанов изучал кораблестроение в Англии. Составлял чертежи военных судов новой конструкции английского флота и доставлял их в Адмиралтейств-коллегию Морского ведомства России, за что в 1796 году был награждён 50 фунтами стерлингов. 21 апреля 1799 года был произведён в корабельные подмастерья. В 1801 году составил перевод статей английской энциклопедии «Британика», относящихся к кораблестроению, а также статей английского сарваера Сноуграсса. После возвращения из заграничной командировки И. Курепанов в 1802 году получил Монаршее Благоволение «за сделанное особенно верное, беспристрастное, на искусстве основанное донесение, и за все полезные замечания» и пожалован годовым жалованием.

Корабельный мастер

21 мая 1804 года Иван Курепанов был произведён в помощники корабельного мастера, пожалован единовременной премией в 300 рублей и назначен в Училище корабельной архитектуры преподавателем кораблестроения. 31 декабря 1804 года был произведён в корабельные мастера IX класса Табеля о рангах. Обучая будущих кораблестроителей, Курепанов совмещал работу на верфях Санкт-Петербурга, Павловска, Лодейного поля. Принимал участие в строительстве 60-пушечного линейного корабля «Скорый», который строили на Адмиралтейской верфи корабельные мастера В. А. Сарычев и А. И. Мелихов. В 1805 году в Главном адмиралтействе Санкт-Петербурга заложил 14-пушечный катер «Опыт», который после спуска на воду 9 октября 1806 года вошёл в состав Балтийского флота. 3 мая 1806 года Курепанова произвели в корабельные мастера VIII класса, а затем назначили начальником 2 отделения адмиралтейских мастеровых служителей. В 1806 году он построил плавучий маяк, который был установлен в Финском заливе. 11 октября 1806 года корабел заложил в Санкт-Петербургском Главном адмиралтействе 44-пушечный фрегат «Амфитрида», который спустил на воду 11 июля 1807 года, в том же году построил в Павловске трешкоут (небольшое деревянное речное беспалубное гребное прогулочное судно), за что был Высочайше пожалован Государыней Императрицей бриллиантовым перстнем. В 1807—1808 годах Курепанов принимал участие в строительстве флагманского 120-пушечного линейного корабля «Храбрый», который строился под руководством директора кораблестроительного департамента Я. Я. Брюн де Сен-Катерин. 9 января 1808 года И. В. Курепанов одновременно заложил 36-пушечный фрегат «Свеаборг» (спущен на воду 18 сентября 1809 года), гемам (трехмачтовый парусно-гребной фрегат) «Торнео» (спущен 13 сентября 1808 года) и бомбардирские корабли: 24-пушечный «Перун» и 18-пушечную «Молнию», спущеные на воду в июле 1808 года. 15 января 1810 года корабел заложил 74-пушечный линейный корабль «Трех Святителей», который спустил на воду 30 сентября того же года.

В 1810 году И. В. Курепанов был определён в члены комитета Училища корабельной архитектуры. Он продолжал совмещать преподавание в училище и строительство кораблей. В 1811 году под его руководством были построены 74-пушечный корабль «Чесма» (спущен на воду 24 мая 1811 г.), 44-пушечный фрегат «Автроил» и малая яхта, которая предназначалась к плаванию по рекам близ Твери для принцессы Ольденбургской Екатерины Павловны. За строительство яхты Её Высочество пожаловала мастера бриллиантовым перстнем.

В 1812 году Курепанов исправил и переделал придворные галеты (двухпарусное судно) «Паллада» и «Церера», яхты «Нева» и «Голубка», министерский галет «Торнео», учебные суда Морского корпуса: фрегат «Малый» и бриг «Симеон и Анна». Все эти суда готовили на случай боевых действий в Отечественной войне.

В 1814 году Курепанов завершил постройку 74-пушечного линейного корабля «Петр» (спущен 7 августа 1814 года) в Главном адмиралтействе, принимал участие в строительстве однотипного линейного корабля «Финланд» (строитель В. Стоке) и фрегата № 3 на Охтенской верфи. 1 июля 1816 года И. В. Курепанова назначили помощником директора кораблестроения с оставлением в прежней должности, 12 декабря произвели в VII класс Табеля о рангах. В 1817 году он был награждён орденом Святого Владимира IV степени, а в 1819 году, после постройки 110-пушечного линейного корабля «Твёрдый» (спущен 5 сентября 1819 года) — орденом Святой Анны II степени.

В 1818—1820 годах по проекту Курепанова на Олонецкой верфи в Лодейном поле были построены военные шлюпы «Мирный» (до 24 апреля 1819 года «Ладога», спущен на воду 18 июня 1818 года) и «Благонамеренный» (до 22 апреля 1819 «Свирь», спущен на воду в августе 1818 года). Шлюп «Мирный» стал одним из двух кораблей Первой русской антарктической экспедиции, в ходе которой русские мореплаватели Ф. Ф. Беллинсгаузен и М. П. Лазарев открыли шестой материк — Антарктиду. В 1820 году Иван Курепанов построил камели (плоскодонные суда, состоявшие из двух частей, подводившихся под корабли для проводки их через мель) для 120-пушечных кораблей.

В начале 1820-х годов для перевода через Архангельский бар военных кораблей было принято решение строить два парохода", каждый с паровой машиной номинальной мощностью 60 л.с., которые было поручено сделать на Ижорском адмиралтейском заводе. Под руководством И. В. Курепанова в чертёжной Петербургского адмиралтейства были подготовлены чертежи конструкции нового парохода и краткая инструкция «…что при строении пароходов наблюдать нужно», — первый отечественный документ такого рода. В соответствии с этим проектом корабельный мастер Курочкин построил пароход «Легкий» и летом 1825 года спустил его на воду. Второй пароход, «Спешный», спущенный 5 июля 1826 года, строил корабельный мастер В. А. Ершов. Оба архангельских парохода прослужили по 18 лет. Их использовали не только для буксировки, но и для рейсов к Соловецким островам и беломорским портам. В 1825 году Курепанов завершил постройку своего последнего корабля — 84-пушечного линейного корабля «Гангут», который прослужил в Российском императорском флоте 46 лет.

Скончался корабельный мастер в 1826 году.

Ссылки

• Скрицкий Н. В. [www.morflot.su/archives/articles1435file.pdf Курепанов, Иван Васильевич] // «Морской флот» : Журнал. — М., 2007. — № 1. — С. 89—90. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0369-1276&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0369-1276].

Отрывок, характеризующий Курепанов, Иван Васильевич

Это то было то, что случилось с ним за два дня до приезда княжны Марьи. С этого же дня, как говорил доктор, изнурительная лихорадка приняла дурной характер, но Наташа не интересовалась тем, что говорил доктор: она видела эти страшные, более для нее несомненные, нравственные признаки.
С этого дня началось для князя Андрея вместе с пробуждением от сна – пробуждение от жизни. И относительно продолжительности жизни оно не казалось ему более медленно, чем пробуждение от сна относительно продолжительности сновидения.

Ничего не было страшного и резкого в этом, относительно медленном, пробуждении.
Последние дни и часы его прошли обыкновенно и просто. И княжна Марья и Наташа, не отходившие от него, чувствовали это. Они не плакали, не содрогались и последнее время, сами чувствуя это, ходили уже не за ним (его уже не было, он ушел от них), а за самым близким воспоминанием о нем – за его телом. Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя, страшная сторона смерти, и они не находили нужным растравлять свое горе. Они не плакали ни при нем, ни без него, но и никогда не говорили про него между собой. Они чувствовали, что не могли выразить словами того, что они понимали.
Они обе видели, как он глубже и глубже, медленно и спокойно, опускался от них куда то туда, и обе знали, что это так должно быть и что это хорошо.
Его исповедовали, причастили; все приходили к нему прощаться. Когда ему привели сына, он приложил к нему свои губы и отвернулся, не потому, чтобы ему было тяжело или жалко (княжна Марья и Наташа понимали это), но только потому, что он полагал, что это все, что от него требовали; но когда ему сказали, чтобы он благословил его, он исполнил требуемое и оглянулся, как будто спрашивая, не нужно ли еще что нибудь сделать.
Когда происходили последние содрогания тела, оставляемого духом, княжна Марья и Наташа были тут.
– Кончилось?! – сказала княжна Марья, после того как тело его уже несколько минут неподвижно, холодея, лежало перед ними. Наташа подошла, взглянула в мертвые глаза и поспешила закрыть их. Она закрыла их и не поцеловала их, а приложилась к тому, что было ближайшим воспоминанием о нем.
«Куда он ушел? Где он теперь?..»

Когда одетое, обмытое тело лежало в гробу на столе, все подходили к нему прощаться, и все плакали.
Николушка плакал от страдальческого недоумения, разрывавшего его сердце. Графиня и Соня плакали от жалости к Наташе и о том, что его нет больше. Старый граф плакал о том, что скоро, он чувствовал, и ему предстояло сделать тот же страшный шаг.
Наташа и княжна Марья плакали тоже теперь, но они плакали не от своего личного горя; они плакали от благоговейного умиления, охватившего их души перед сознанием простого и торжественного таинства смерти, совершившегося перед ними.



Для человеческого ума недоступна совокупность причин явлений. Но потребность отыскивать причины вложена в душу человека. И человеческий ум, не вникнувши в бесчисленность и сложность условий явлений, из которых каждое отдельно может представляться причиною, хватается за первое, самое понятное сближение и говорит: вот причина. В исторических событиях (где предметом наблюдения суть действия людей) самым первобытным сближением представляется воля богов, потом воля тех людей, которые стоят на самом видном историческом месте, – исторических героев. Но стоит только вникнуть в сущность каждого исторического события, то есть в деятельность всей массы людей, участвовавших в событии, чтобы убедиться, что воля исторического героя не только не руководит действиями масс, но сама постоянно руководима. Казалось бы, все равно понимать значение исторического события так или иначе. Но между человеком, который говорит, что народы Запада пошли на Восток, потому что Наполеон захотел этого, и человеком, который говорит, что это совершилось, потому что должно было совершиться, существует то же различие, которое существовало между людьми, утверждавшими, что земля стоит твердо и планеты движутся вокруг нее, и теми, которые говорили, что они не знают, на чем держится земля, но знают, что есть законы, управляющие движением и ее, и других планет. Причин исторического события – нет и не может быть, кроме единственной причины всех причин. Но есть законы, управляющие событиями, отчасти неизвестные, отчасти нащупываемые нами. Открытие этих законов возможно только тогда, когда мы вполне отрешимся от отыскиванья причин в воле одного человека, точно так же, как открытие законов движения планет стало возможно только тогда, когда люди отрешились от представления утвержденности земли.

После Бородинского сражения, занятия неприятелем Москвы и сожжения ее, важнейшим эпизодом войны 1812 года историки признают движение русской армии с Рязанской на Калужскую дорогу и к Тарутинскому лагерю – так называемый фланговый марш за Красной Пахрой. Историки приписывают славу этого гениального подвига различным лицам и спорят о том, кому, собственно, она принадлежит. Даже иностранные, даже французские историки признают гениальность русских полководцев, говоря об этом фланговом марше. Но почему военные писатели, а за ними и все, полагают, что этот фланговый марш есть весьма глубокомысленное изобретение какого нибудь одного лица, спасшее Россию и погубившее Наполеона, – весьма трудно понять. Во первых, трудно понять, в чем состоит глубокомыслие и гениальность этого движения; ибо для того, чтобы догадаться, что самое лучшее положение армии (когда ее не атакуют) находиться там, где больше продовольствия, – не нужно большого умственного напряжения. И каждый, даже глупый тринадцатилетний мальчик, без труда мог догадаться, что в 1812 году самое выгодное положение армии, после отступления от Москвы, было на Калужской дороге. Итак, нельзя понять, во первых, какими умозаключениями доходят историки до того, чтобы видеть что то глубокомысленное в этом маневре. Во вторых, еще труднее понять, в чем именно историки видят спасительность этого маневра для русских и пагубность его для французов; ибо фланговый марш этот, при других, предшествующих, сопутствовавших и последовавших обстоятельствах, мог быть пагубным для русского и спасительным для французского войска. Если с того времени, как совершилось это движение, положение русского войска стало улучшаться, то из этого никак не следует, чтобы это движение было тому причиною.
Этот фланговый марш не только не мог бы принести какие нибудь выгоды, но мог бы погубить русскую армию, ежели бы при том не было совпадения других условий. Что бы было, если бы не сгорела Москва? Если бы Мюрат не потерял из виду русских? Если бы Наполеон не находился в бездействии? Если бы под Красной Пахрой русская армия, по совету Бенигсена и Барклая, дала бы сражение? Что бы было, если бы французы атаковали русских, когда они шли за Пахрой? Что бы было, если бы впоследствии Наполеон, подойдя к Тарутину, атаковал бы русских хотя бы с одной десятой долей той энергии, с которой он атаковал в Смоленске? Что бы было, если бы французы пошли на Петербург?.. При всех этих предположениях спасительность флангового марша могла перейти в пагубность.
В третьих, и самое непонятное, состоит в том, что люди, изучающие историю, умышленно не хотят видеть того, что фланговый марш нельзя приписывать никакому одному человеку, что никто никогда его не предвидел, что маневр этот, точно так же как и отступление в Филях, в настоящем никогда никому не представлялся в его цельности, а шаг за шагом, событие за событием, мгновение за мгновением вытекал из бесчисленного количества самых разнообразных условий, и только тогда представился во всей своей цельности, когда он совершился и стал прошедшим.
На совете в Филях у русского начальства преобладающею мыслью было само собой разумевшееся отступление по прямому направлению назад, то есть по Нижегородской дороге. Доказательствами тому служит то, что большинство голосов на совете было подано в этом смысле, и, главное, известный разговор после совета главнокомандующего с Ланским, заведовавшим провиантскою частью. Ланской донес главнокомандующему, что продовольствие для армии собрано преимущественно по Оке, в Тульской и Калужской губерниях и что в случае отступления на Нижний запасы провианта будут отделены от армии большою рекою Окой, через которую перевоз в первозимье бывает невозможен. Это был первый признак необходимости уклонения от прежде представлявшегося самым естественным прямого направления на Нижний. Армия подержалась южнее, по Рязанской дороге, и ближе к запасам. Впоследствии бездействие французов, потерявших даже из виду русскую армию, заботы о защите Тульского завода и, главное, выгоды приближения к своим запасам заставили армию отклониться еще южнее, на Тульскую дорогу. Перейдя отчаянным движением за Пахрой на Тульскую дорогу, военачальники русской армии думали оставаться у Подольска, и не было мысли о Тарутинской позиции; но бесчисленное количество обстоятельств и появление опять французских войск, прежде потерявших из виду русских, и проекты сражения, и, главное, обилие провианта в Калуге заставили нашу армию еще более отклониться к югу и перейти в середину путей своего продовольствия, с Тульской на Калужскую дорогу, к Тарутину. Точно так же, как нельзя отвечать на тот вопрос, когда оставлена была Москва, нельзя отвечать и на то, когда именно и кем решено было перейти к Тарутину. Только тогда, когда войска пришли уже к Тарутину вследствие бесчисленных дифференциальных сил, тогда только стали люди уверять себя, что они этого хотели и давно предвидели.


Знаменитый фланговый марш состоял только в том, что русское войско, отступая все прямо назад по обратному направлению наступления, после того как наступление французов прекратилось, отклонилось от принятого сначала прямого направления и, не видя за собой преследования, естественно подалось в ту сторону, куда его влекло обилие продовольствия.
Если бы представить себе не гениальных полководцев во главе русской армии, но просто одну армию без начальников, то и эта армия не могла бы сделать ничего другого, кроме обратного движения к Москве, описывая дугу с той стороны, с которой было больше продовольствия и край был обильнее.
Передвижение это с Нижегородской на Рязанскую, Тульскую и Калужскую дороги было до такой степени естественно, что в этом самом направлении отбегали мародеры русской армии и что в этом самом направлении требовалось из Петербурга, чтобы Кутузов перевел свою армию. В Тарутине Кутузов получил почти выговор от государя за то, что он отвел армию на Рязанскую дорогу, и ему указывалось то самое положение против Калуги, в котором он уже находился в то время, как получил письмо государя.