Курита, Такэо

Такэо Курита
Дата рождения	28 апреля 1889(1889-04-28)
Место рождения	г. Мито, преф. Ибараки, Япония
Дата смерти	19 декабря 1977(1977-12-19) (88 лет)
Место смерти	Токио, Япония
Принадлежность	Японская империя
Род войск	Императорский флот Японии
Годы службы	1910-1945
Звание	Вице-адмирал
Командовал	линкор «Конго», эсминец «Вакатакэ», эсминец «Сигурэ», эсминец «Хамакадзэ», эсминец «Уракадзэ» и др. 2-й флот
Сражения/войны	Вторая мировая война Сражение у атолла Мидуэй Гуадалканал Сражение в заливе Лейте Битва в Филиппинском море

Такэо Курита (яп. 栗田 健男 Курита Такэо, 28 апреля 1889, Мито — 19 декабря 1977, Токио) — адмирал Японского императорского флота во время Второй мировой войны.

В момент вступления Японии в войну был командиром 7-й дивизии тяжелых крейсеров. Участвовал в сражениях у атолла Мидуэй (июнь 1942 года) и в заливе Лейте (октябрь 1944 года). В декабре 1944 года снят с должности и в 1945 году был начальником Военно-морской академии. После поражения Японии в войне ушёл в отставку (октябрь 1945 года).

Биография

Молодость

Курита родился в городе Мито (префектура Ибараки) в 1889 году. Его отправили на остров Этадзима в 1905; пятью годами позже Такэси окончил Академию флота Японии в составе 38 выпуска, заняв 28 место среди 149 кадетов. Мичманом служил на крейсерах Касаги и Ниитака. Комиссован в звании младшего лейтенанта в 1911, присоединился к команде корабля Тацута.

После повышения до лейтенанта в 1913 году Курита служил на броненосце Сацума, эскадренном миноносце Сакаки (яп. 榊) и крейсере Иватэ. Курита был повышен до старшего лейтенанта 1 декабря 1916 года, он служил в этом звании на нескольких кораблях: крейсере Тонэ, эсминцах Каба и Минэкадзэ. Он служил на Минэкадзэ, Хакадзэ и Якадзэ в должности либо минного офицера, либо старшего помощника командира. В 1920 году Курита получил командование над первым судном, эсминцем Сигурэ, а годом позже — над другим эсминцем, Оитэ.

Получил звание лейтенант-коммандера в 1922 году, в этом звании стал командиром кораблей Хамакадзэ, Вакатакэ, Хаги. В звании капитана 3-го ранга (с 1927) командовал эскадренным миноносцем Уракадзэ, 10-м и 25-м отрядами эсминцев.

В звании капитана 1-го ранга (с 1932) командовал 12-м отрядом эсминцев, крейсером Абукума, а с 1937 — линейным крейсером Конго.

Курита стал контр-адмиралом 15 ноября 1938 года, получив сначала 1-ю флотилию эсминцев, а позже — 4-ю. Он командовал 7-й дивизией крейсеров во время атаки на Пёрл-Харбор.

Вторая мировая война

Начало войны

Седьмая крейсерская дивизия Куриты участвовала в завоевании острова Ява в декабре 1941, а также в рейде в Индийский океан, в составе шести тяжёлых крейсеров и лёгкого авианосца Рюдзё, потопившего суммарно 135 килотонн судов в Бенгальском заливе. В битве за Мидуэй (под командованием Нобутакэ Кондо) Курита потерял крейсер Микума. Такэо был повышен до вице-адмирала 1 мая 1942, в июле ему было вверено командование 3-й дивизией линкоров.

В битве за Гуадалканал Курита повёл свои линкоры на бомбардировку аэропорта Хендерсон-Филд в ночь на 13 октября, запустив 918 бризантных зарядов. Это была самая успешная попытка японцев захватить Хендерсон-Филд бомбардировкой с воды. Курита позже командовал основными силами в кампании на Соломоновых островах, а также в битве за Филиппинские острова. В 1943 году он заменил Нобутакэ Кондо на посту командующего 2-м Императорским флотом Японской империи.

Битва за залив Лейте

Курита был верховным главнокомандующим 2-го Императорского флота во время сражения в море Сибуян и сражение в море Самар (оба являются частью сражения в заливе Лейте). 2-й флот включал самые большие линкоры в мире — Ямато и Мусаси. Кроме того, во 2-й флот входили линкоры Нагато, Конго и Харуна, 10 крейсеров и 13 эсминцев. Критичным оказалось отсутствие в нём авианосцев.

Курита был преданным офицером, не страшась смерти, но и не стремясь умереть зря. Как и Исороку Ямамото, Курита считал, что для капитана «отправиться ко дну вместе со своим судном» — это напрасная трата ценных кадров. Когда адмирал Соэму Тоёда приказал Курите атаковать американцев в заливе Лейте, проведя флот через пролив Сан-Бернандино, Такэо посчитал это напрасной тратой судов и жизней, особенно когда он не смог провести суда в залив до высадки.

Первый флагман Куриты, Атаго, был потоплен американской подлодкой всего за 6 дней до битвы в Лейте, что вынудило команду передать флаг «Ямато».

Битва в море Сибуян

На пути из Брунея корабли Куриты были атакованы двумя американскими подлодками, потопившими крейсеры Атаго и Мая в Палаванском проливе. Курита был вынужден перейти с флагмана Атаго на «Ямато». На границе между морем Сибуян и проливом Сан-Бернандино на флот Куриты напали самолёты с авианосца, нанёсшие урон нескольким кораблям, включая Ямато. Постоянные торпедные атаки и бомбёжка третьего флота под руководством адмирала Хэлси, потопили Мусаси и нанесли серьёзный урон другим судам.

Атаки американцев заставили Куриту прекратить наступление и отступить к западу от залива Лейте. Хэлси решил, что он разбил флот Куриты, а также что центральный флот Японии отступает, пребывая в уверенности, что действует согласно приказам, покинул пункт, откуда должен был поддерживать высадку генерала Макартура в заливе Лейте и проливе Сан-Бернандино, чтобы догнать северный крейсерский флот Дзисабуро Одзавы, посланный в качестве приманки для отвлечения американцев от Лейте. Перед тем, как флот Одзавы был обнаружен, Хэлси отправил сообщение с «планом сражения», в котором писал, что хочет отправить свои линкоры для прикрытия выхода из залива. Тем не менее, план так и не был осуществлён, а тяжёлые корабли ушли на север вместе с авианосцами.

Битва в море Самар

Вице-адмирал Томас Кинкэйд, командующий Седьмым флотом и ответственный за охрану высадившихся солдат, предположил, что «план» Хэлси — это приказ сверху, а тактическая группа номер 34 («TF 34») охраняет Сан-Бернандино. Кинкэйд отвёл свои корабли на юг, чтобы встретить японские южные флотилии. В ночь с 24 на 25 октября Курита снова переменил решение и направил корабли на запад в залив Лейте. На утро 25 октября флот Куриты с Ямато во главе вышел из Сан-Бернандино и поплыл на север, мимо берега острова Самар. Через полчаса после заката силы Императорского флота заметили «Taffy 3» — небольшой отряд поддержки, состоящий из шести эскортных авианосцев, трёх эсминцев и четырёх небольших эскортных миноносцев, под командованием контр-адмирала Клиффтона Спрага. Задачей Тэффи-3 было обеспечение поддержки берегу и патрулирование вод на предмет обнаружения субмарин, а не морские сражения против тяжёлых эсминцев.

Адмирал Курита решил, что у него есть шансы против авианосцев Третьего флота, и приказал линкорам, включая Ямато с 460-миллиметровыми орудиями, открыть огонь. Однако тогда же была замечена группы «Тэффи», а «центральные силы» только что получили приказ сменить построение с ночного на противовоздушное. Вместо того, чтобы подготовить расположение кораблей, Курита отдал приказ атаковать. Перезарядка орудий проходила некоординированно, что привело к потере контроля над тактической составляющей боя.

Силы Куриты потопили один из малых авианосцев, два эсминца, включая USS Johnston (DD-557) под командованием Эрнеста Эванса. Однако самолёты с Тэффи-3 и Тэффи-2, расположенной южнее, начали атаку, и, хотя у американских эсминцев были лишь 130-миллиметровые орудия, они тоже атаковали, запускали торпеды и выпускали дым. Непрекращающиеся атаки с воздуха и скоординированные действия флота разделили силы Куриты. Ямато, отставший для избежания авиационной торпеды, потерял из виду место сражения. Корабли-члены Тэффи смогли потопить два крейсера и вывести треть остальных крейсеров из строя (они были затоплены позже): Тикума, Тёкай, Судзуя. Многие уцелевшие корабли также были повреждены «Тэффи». Через два с половиной часа после начала битвы Курита приказал отступать на север от залива для перегруппировки.

К этому моменту Курита получил сообщение о том, что «южные силы», которые должны были атаковать Лейте с юга, разбиты эсминцами Кинкэйда. Центральные силы самого Куриты насчитывали лишь половину своего изначального количества. С потерей Мусаси в группе оставалось четыре линкора, но лишь три крейсера, причём все корабли были повреждены, а топливо — на исходе. Курита перехватил сообщения, говорившие о том, что Хэлси потопил четыре крейсера «северных сил» и мчался в Лейте, чтобы встретиться с японским флотом. После двух часов раздумий Курита отступил через пролив Сан-Бернандино.

Корабли Хэлси уже гнались за Ямато и остальными силами Такэо, так что отступление спасло остатки Второго флота, но Курита провалил задание атаковать американцев в заливе Лейте.

После Лейте

Некоторые лица из числа военных критиковали Куриту за то, что он не бился насмерть. Его отстранили от командования в декабре, а для защиты от убийства он был назначен управляющим Военной академии Императорского флота Японии.

После капитуляции Курита работал писцом и массажистом, проживая с дочерью и её семьёй. Он никогда не обсуждал политику с семьёй или знакомыми, сделав исключение лишь для короткого интервью журналисту Масанори Ито, в котором сказал, что сделал ошибку, отступив в заливе Лейте. Позже он забрал свои слова обратно. Куриту интервьюировал офицер флота США.

Молодой офицер флота США вышел из джипа, держа адрес Куриты в руке, и увидел фигуру человека, скромно занимавшегося своим садом. Спустя годы он всё так же живо помнил этот миг: «Я был под впечатлением. Война только-только кончилась. Меньше года назад Курита был командиром самого большого в истории флота, и вот он пропалывает картошку».

Оригинальный текст (англ.)  

With Kurita’s address in hand, a young American naval officer got out of a jeep and spotted the unimposing figure tending to his garden chores. Years later, he still vividly recalled the moment: “It really made an impression of me. The war was just over. Less than a year before Kurita had been in command of the largest fleet that was ever put together, and there he was out there chopping potatoes”

— Goralski, 323

Позже Курита вернулся к обычной жизни, дважды в год совершая паломничество к святилищу Ясукуни, чтобы помолиться за павших товарищей. В 1966 году он присутствовал у смертного одра Дзисабуро Одзавы.

До 80-летия Курита ничего не говорил о битве в Лейте. В личной беседе со своим биографом по имени Дзиро Ока он сказал, что отступил, чтобы не жертвовать жизнями своей команды, так как давно уже считал, что война проиграна.

Курита умер в 1977 году в возрасте 88 лет, его могила находится на кладбище Тама в городе Футю (префектура Токио).

Примечания

• Goralski, Robert and Russel W. Freeburg (1987). Oil & War: How the Deadly Struggle for Fuel in WWII Meant Victory of Defeat. William Morrow and Company. New York. ISBN 0-688-06115-X
• L, Klemen [www.dutcheastindies.webs.com/index.html Forgotten Campaign: The Dutch East Indies Campaign 1941-1942] (1999-2000). [www.webcitation.org/68k8nr2xB Архивировано из первоисточника 28 июня 2012].
• Nishida, Hiroshi [homepage2.nifty.com/nishidah/e/px38.htm#v009 Kurita, Takeo]. Imperial Japanese Navy (2002). Проверено 25 февраля 2007. [www.webcitation.org/68k8oWZLz Архивировано из первоисточника 28 июня 2012].

Литература

Книги

• Evan Thomas, «Sea of Thunder: Four Commanders and the Last Great Naval Campaign, 1941—1945.» New York: Simon & Schuster, 2007. ISBN 0-7432-5221-7.)
• Cox, Robert Jon (2010). The Battle Off Samar — Taffy III at Leyte Gulf (Fifth Edition). Wakefield, Michigan, Agogeebic Press, LLC. ISBN 0-9822390-4-1
• Cutler, Thomas (2001). The Battle of Leyte Gulf: 23-26 October 1944. Annapolis, Maryland, U.S.: Naval Institute Press. ISBN 1-55750-243-9.
• D’Albas, Andrieu (1965). Death of a Navy: Japanese Naval Action in World War II. Devin-Adair Pub. ISBN 0-8159-5302-X.
• Dull, Paul S. (1978). A Battle History of the Imperial Japanese Navy, 1941—1945. Naval Institute Press. ISBN 0-87021-097-1.
• Field, James A. (1947). The Japanese at Leyte Gulf;: The Sho operation. Princeton University Press. ASIN B0006AR6LA.
• Friedman, Kenneth (2001). Afternoon of the Rising Sun: The Battle of Leyte Gulf. Presidio Press. ISBN 0-89141-756-7.
• Halsey, William Frederick (1983) The Battle for Leyte Gulf. U.S. Naval Institute ASIN B0006YBQU8
• Hornfischer, James D. (2004). The Last Stand of the Tin Can Sailors. Bantam. ISBN 0-553-80257-7.
• Hoyt, Edwin P.; Thomas H Moorer (Introduction) (2003). The Men of the Gambier Bay: The Amazing True Story of the Battle of Leyte Gulf. The Lyons Press. ISBN 1-58574-643-6.
• Lacroix, Eric; Linton Wells (1997). Japanese Cruisers of the Pacific War. Naval Institute Press. ISBN 0-87021-311-3.
• Morison, Samuel Eliot (2001) Leyte: June 1944 — January 1945 (History of United States Naval Operations in World War II, Volume 12. Castle Books; Reprint ISBN 0-7858-1313-6
• Potter, E. B. (2005). Admiral Arleigh Burke. Naval Institute Press. ISBN 1-59114-692-5.
• Potter, E. B. (2003). Bull Halsey. Naval Institute Press. ISBN 1-59114-691-7.
• David Sears. The Last Epic Naval Battle: Voices from Leyte Gulf. Praeger Publishers (2005) ISBN 0-275-98520-2
• Thomas, Evan (2006). Sea of Thunder: Four Commanders and the Last Great Naval Campaign 1941—1945. Simon & Schuster. ISBN 0-7432-5221-7.
• Willmott, H. P. (2005). The Battle Of Leyte Gulf: The Last Fleet Action. Indiana University Press. ISBN 0-253-34528-6.
• Woodward, C. Vann (1989) The Battle for Leyte Gulf (Naval Series) Battery Press ISBN 0-89839-134-2

Ссылки

• [www.hrono.info/biograf/bio_k/kurita.html Такэо Курита на сайте «Хронос»]
• [homepage2.nifty.com/nishidah/e/px38.htm#v009 на сайте Imperial Japanese Navy] (англ.)
• [www.bosamar.com The Battle Off Samar — Taffy III at Leyte Gulf by Robert Jon Cox]
• [www.ibiblio.org/hyperwar/AAF/USSBS/IJO/index.html US Strategic Bombing Survey Pacific — Interrogations of Japanese officials] A list of the U.S. Naval Interrogations of Japanese Officials, conducted after the war, with full texts of the interviews. A number of these interviews are available on line and provide interesting insight from the Japanese commanders, who, many for first time, are openly critical of the war and their superiors. Admiral Kurita and his role in the war is discussed in a number of different interrogations.

Отрывок, характеризующий Курита, Такэо

Не отвечая ничего ни жене, ни теще, Пьер раз поздним вечером собрался в дорогу и уехал в Москву, чтобы повидаться с Иосифом Алексеевичем. Вот что писал Пьер в дневнике своем.
«Москва, 17 го ноября.
Сейчас только приехал от благодетеля, и спешу записать всё, что я испытал при этом. Иосиф Алексеевич живет бедно и страдает третий год мучительною болезнью пузыря. Никто никогда не слыхал от него стона, или слова ропота. С утра и до поздней ночи, за исключением часов, в которые он кушает самую простую пищу, он работает над наукой. Он принял меня милостиво и посадил на кровати, на которой он лежал; я сделал ему знак рыцарей Востока и Иерусалима, он ответил мне тем же, и с кроткой улыбкой спросил меня о том, что я узнал и приобрел в прусских и шотландских ложах. Я рассказал ему всё, как умел, передав те основания, которые я предлагал в нашей петербургской ложе и сообщил о дурном приеме, сделанном мне, и о разрыве, происшедшем между мною и братьями. Иосиф Алексеевич, изрядно помолчав и подумав, на всё это изложил мне свой взгляд, который мгновенно осветил мне всё прошедшее и весь будущий путь, предлежащий мне. Он удивил меня, спросив о том, помню ли я, в чем состоит троякая цель ордена: 1) в хранении и познании таинства; 2) в очищении и исправлении себя для воспринятия оного и 3) в исправлении рода человеческого чрез стремление к таковому очищению. Какая есть главнейшая и первая цель из этих трех? Конечно собственное исправление и очищение. Только к этой цели мы можем всегда стремиться независимо от всех обстоятельств. Но вместе с тем эта то цель и требует от нас наиболее трудов, и потому, заблуждаясь гордостью, мы, упуская эту цель, беремся либо за таинство, которое недостойны воспринять по нечистоте своей, либо беремся за исправление рода человеческого, когда сами из себя являем пример мерзости и разврата. Иллюминатство не есть чистое учение именно потому, что оно увлеклось общественной деятельностью и преисполнено гордости. На этом основании Иосиф Алексеевич осудил мою речь и всю мою деятельность. Я согласился с ним в глубине души своей. По случаю разговора нашего о моих семейных делах, он сказал мне: – Главная обязанность истинного масона, как я сказал вам, состоит в совершенствовании самого себя. Но часто мы думаем, что, удалив от себя все трудности нашей жизни, мы скорее достигнем этой цели; напротив, государь мой, сказал он мне, только в среде светских волнений можем мы достигнуть трех главных целей: 1) самопознания, ибо человек может познавать себя только через сравнение, 2) совершенствования, только борьбой достигается оно, и 3) достигнуть главной добродетели – любви к смерти. Только превратности жизни могут показать нам тщету ее и могут содействовать – нашей врожденной любви к смерти или возрождению к новой жизни. Слова эти тем более замечательны, что Иосиф Алексеевич, несмотря на свои тяжкие физические страдания, никогда не тяготится жизнию, а любит смерть, к которой он, несмотря на всю чистоту и высоту своего внутреннего человека, не чувствует еще себя достаточно готовым. Потом благодетель объяснил мне вполне значение великого квадрата мироздания и указал на то, что тройственное и седьмое число суть основание всего. Он советовал мне не отстраняться от общения с петербургскими братьями и, занимая в ложе только должности 2 го градуса, стараться, отвлекая братьев от увлечений гордости, обращать их на истинный путь самопознания и совершенствования. Кроме того для себя лично советовал мне первее всего следить за самим собою, и с этою целью дал мне тетрадь, ту самую, в которой я пишу и буду вписывать впредь все свои поступки».
«Петербург, 23 го ноября.
«Я опять живу с женой. Теща моя в слезах приехала ко мне и сказала, что Элен здесь и что она умоляет меня выслушать ее, что она невинна, что она несчастна моим оставлением, и многое другое. Я знал, что ежели я только допущу себя увидать ее, то не в силах буду более отказать ей в ее желании. В сомнении своем я не знал, к чьей помощи и совету прибегнуть. Ежели бы благодетель был здесь, он бы сказал мне. Я удалился к себе, перечел письма Иосифа Алексеевича, вспомнил свои беседы с ним, и из всего вывел то, что я не должен отказывать просящему и должен подать руку помощи всякому, тем более человеку столь связанному со мною, и должен нести крест свой. Но ежели я для добродетели простил ее, то пускай и будет мое соединение с нею иметь одну духовную цель. Так я решил и так написал Иосифу Алексеевичу. Я сказал жене, что прошу ее забыть всё старое, прошу простить мне то, в чем я мог быть виноват перед нею, а что мне прощать ей нечего. Мне радостно было сказать ей это. Пусть она не знает, как тяжело мне было вновь увидать ее. Устроился в большом доме в верхних покоях и испытываю счастливое чувство обновления».


Как и всегда, и тогда высшее общество, соединяясь вместе при дворе и на больших балах, подразделялось на несколько кружков, имеющих каждый свой оттенок. В числе их самый обширный был кружок французский, Наполеоновского союза – графа Румянцева и Caulaincourt'a. В этом кружке одно из самых видных мест заняла Элен, как только она с мужем поселилась в Петербурге. У нее бывали господа французского посольства и большое количество людей, известных своим умом и любезностью, принадлежавших к этому направлению.
Элен была в Эрфурте во время знаменитого свидания императоров, и оттуда привезла эти связи со всеми Наполеоновскими достопримечательностями Европы. В Эрфурте она имела блестящий успех. Сам Наполеон, заметив ее в театре, сказал про нее: «C'est un superbe animal». [Это прекрасное животное.] Успех ее в качестве красивой и элегантной женщины не удивлял Пьера, потому что с годами она сделалась еще красивее, чем прежде. Но удивляло его то, что за эти два года жена его успела приобрести себе репутацию
«d'une femme charmante, aussi spirituelle, que belle». [прелестной женщины, столь же умной, сколько красивой.] Известный рrince de Ligne [князь де Линь] писал ей письма на восьми страницах. Билибин приберегал свои mots [словечки], чтобы в первый раз сказать их при графине Безуховой. Быть принятым в салоне графини Безуховой считалось дипломом ума; молодые люди прочитывали книги перед вечером Элен, чтобы было о чем говорить в ее салоне, и секретари посольства, и даже посланники, поверяли ей дипломатические тайны, так что Элен была сила в некотором роде. Пьер, который знал, что она была очень глупа, с странным чувством недоуменья и страха иногда присутствовал на ее вечерах и обедах, где говорилось о политике, поэзии и философии. На этих вечерах он испытывал чувство подобное тому, которое должен испытывать фокусник, ожидая всякий раз, что вот вот обман его откроется. Но оттого ли, что для ведения такого салона именно нужна была глупость, или потому что сами обманываемые находили удовольствие в этом обмане, обман не открывался, и репутация d'une femme charmante et spirituelle так непоколебимо утвердилась за Еленой Васильевной Безуховой, что она могла говорить самые большие пошлости и глупости, и всё таки все восхищались каждым ее словом и отыскивали в нем глубокий смысл, которого она сама и не подозревала.
Пьер был именно тем самым мужем, который нужен был для этой блестящей, светской женщины. Он был тот рассеянный чудак, муж grand seigneur [большой барин], никому не мешающий и не только не портящий общего впечатления высокого тона гостиной, но, своей противоположностью изяществу и такту жены, служащий выгодным для нее фоном. Пьер, за эти два года, вследствие своего постоянного сосредоточенного занятия невещественными интересами и искреннего презрения ко всему остальному, усвоил себе в неинтересовавшем его обществе жены тот тон равнодушия, небрежности и благосклонности ко всем, который не приобретается искусственно и который потому то и внушает невольное уважение. Он входил в гостиную своей жены как в театр, со всеми был знаком, всем был одинаково рад и ко всем был одинаково равнодушен. Иногда он вступал в разговор, интересовавший его, и тогда, без соображений о том, были ли тут или нет les messieurs de l'ambassade [служащие при посольстве], шамкая говорил свои мнения, которые иногда были совершенно не в тоне настоящей минуты. Но мнение о чудаке муже de la femme la plus distinguee de Petersbourg [самой замечательной женщины в Петербурге] уже так установилось, что никто не принимал au serux [всерьез] его выходок.
В числе многих молодых людей, ежедневно бывавших в доме Элен, Борис Друбецкой, уже весьма успевший в службе, был после возвращения Элен из Эрфурта, самым близким человеком в доме Безуховых. Элен называла его mon page [мой паж] и обращалась с ним как с ребенком. Улыбка ее в отношении его была та же, как и ко всем, но иногда Пьеру неприятно было видеть эту улыбку. Борис обращался с Пьером с особенной, достойной и грустной почтительностию. Этот оттенок почтительности тоже беспокоил Пьера. Пьер так больно страдал три года тому назад от оскорбления, нанесенного ему женой, что теперь он спасал себя от возможности подобного оскорбления во первых тем, что он не был мужем своей жены, во вторых тем, что он не позволял себе подозревать.
– Нет, теперь сделавшись bas bleu [синим чулком], она навсегда отказалась от прежних увлечений, – говорил он сам себе. – Не было примера, чтобы bas bleu имели сердечные увлечения, – повторял он сам себе неизвестно откуда извлеченное правило, которому несомненно верил. Но, странное дело, присутствие Бориса в гостиной жены (а он был почти постоянно), физически действовало на Пьера: оно связывало все его члены, уничтожало бессознательность и свободу его движений.
– Такая странная антипатия, – думал Пьер, – а прежде он мне даже очень нравился.
В глазах света Пьер был большой барин, несколько слепой и смешной муж знаменитой жены, умный чудак, ничего не делающий, но и никому не вредящий, славный и добрый малый. В душе же Пьера происходила за всё это время сложная и трудная работа внутреннего развития, открывшая ему многое и приведшая его ко многим духовным сомнениям и радостям.


Он продолжал свой дневник, и вот что он писал в нем за это время:
«24 ro ноября.
«Встал в восемь часов, читал Св. Писание, потом пошел к должности (Пьер по совету благодетеля поступил на службу в один из комитетов), возвратился к обеду, обедал один (у графини много гостей, мне неприятных), ел и пил умеренно и после обеда списывал пиесы для братьев. Ввечеру сошел к графине и рассказал смешную историю о Б., и только тогда вспомнил, что этого не должно было делать, когда все уже громко смеялись.
«Ложусь спать с счастливым и спокойным духом. Господи Великий, помоги мне ходить по стезям Твоим, 1) побеждать часть гневну – тихостью, медлением, 2) похоть – воздержанием и отвращением, 3) удаляться от суеты, но не отлучать себя от а) государственных дел службы, b) от забот семейных, с) от дружеских сношений и d) экономических занятий».
«27 го ноября.
«Встал поздно и проснувшись долго лежал на постели, предаваясь лени. Боже мой! помоги мне и укрепи меня, дабы я мог ходить по путям Твоим. Читал Св. Писание, но без надлежащего чувства. Пришел брат Урусов, беседовали о суетах мира. Рассказывал о новых предначертаниях государя. Я начал было осуждать, но вспомнил о своих правилах и слова благодетеля нашего о том, что истинный масон должен быть усердным деятелем в государстве, когда требуется его участие, и спокойным созерцателем того, к чему он не призван. Язык мой – враг мой. Посетили меня братья Г. В. и О., была приуготовительная беседа для принятия нового брата. Они возлагают на меня обязанность ритора. Чувствую себя слабым и недостойным. Потом зашла речь об объяснении семи столбов и ступеней храма. 7 наук, 7 добродетелей, 7 пороков, 7 даров Святого Духа. Брат О. был очень красноречив. Вечером совершилось принятие. Новое устройство помещения много содействовало великолепию зрелища. Принят был Борис Друбецкой. Я предлагал его, я и был ритором. Странное чувство волновало меня во всё время моего пребывания с ним в темной храмине. Я застал в себе к нему чувство ненависти, которое я тщетно стремлюсь преодолеть. И потому то я желал бы истинно спасти его от злого и ввести его на путь истины, но дурные мысли о нем не оставляли меня. Мне думалось, что его цель вступления в братство состояла только в желании сблизиться с людьми, быть в фаворе у находящихся в нашей ложе. Кроме тех оснований, что он несколько раз спрашивал, не находится ли в нашей ложе N. и S. (на что я не мог ему отвечать), кроме того, что он по моим наблюдениям не способен чувствовать уважения к нашему святому Ордену и слишком занят и доволен внешним человеком, чтобы желать улучшения духовного, я не имел оснований сомневаться в нем; но он мне казался неискренним, и всё время, когда я стоял с ним с глазу на глаз в темной храмине, мне казалось, что он презрительно улыбается на мои слова, и хотелось действительно уколоть его обнаженную грудь шпагой, которую я держал, приставленною к ней. Я не мог быть красноречив и не мог искренно сообщить своего сомнения братьям и великому мастеру. Великий Архитектон природы, помоги мне находить истинные пути, выводящие из лабиринта лжи».
После этого в дневнике было пропущено три листа, и потом было написано следующее:
«Имел поучительный и длинный разговор наедине с братом В., который советовал мне держаться брата А. Многое, хотя и недостойному, мне было открыто. Адонаи есть имя сотворившего мир. Элоим есть имя правящего всем. Третье имя, имя поизрекаемое, имеющее значение Всего . Беседы с братом В. подкрепляют, освежают и утверждают меня на пути добродетели. При нем нет места сомнению. Мне ясно различие бедного учения наук общественных с нашим святым, всё обнимающим учением. Науки человеческие всё подразделяют – чтобы понять, всё убивают – чтобы рассмотреть. В святой науке Ордена всё едино, всё познается в своей совокупности и жизни. Троица – три начала вещей – сера, меркурий и соль. Сера елейного и огненного свойства; она в соединении с солью, огненностью своей возбуждает в ней алкание, посредством которого притягивает меркурий, схватывает его, удерживает и совокупно производит отдельные тела. Меркурий есть жидкая и летучая духовная сущность – Христос, Дух Святой, Он».