Курляндцева, Елена Георгиевна

Елена Курляндцева
Елена Курляндцева в 2002 году
Имя при рождении:	Елена Георгиевна Курляндцева
Дата рождения:	6 января 1950(1950-01-06)
Место рождения:	Москва, СССР
Дата смерти:	25 мая 2005(2005-05-25) (55 лет)
Место смерти:	Москва, Россия
Гражданство:	СССР СССР → Россия Россия
Профессия:	художественный критик, тележурналист, искусствовед
Карьера:	1976—2003
Направление:	телевидение, информация, культура

Еле́на Гео́ргиевна Курля́ндцева (6 января 1950, Москва — 25 мая 2005, там же) — советская и российская искусствовед, художественный критик, журналистка. Получила широкую известность и популярность среди телезрителей как художественный обозреватель телеканалов НТВ, ТВ-6, ТВС и «Россия».

Биография

Елена Курляндцева родилась 6 января 1950 года в Москве.

В 1974 году окончила исторический факультет МГУ (отделение истории и теории искусства). Во время учёбы была младшим научным сотрудником Музея искусств народов Востока.

Профессиональная деятельность

В 1976—1978 годах — научный сотрудник музея им. Пушкина.

С 1980 года регулярно публиковала статьи о современном искусстве в журналах «Декоративное искусство СССР», «Юность», «Творчество», «Художественный журнал», «Еженедельный журнал», сборниках «100 памятных дат», газете «The Moscow Times» и др.

В 1980-е годы и в начале 1990-х годов организовывала выставки молодых художников и аукционы современного искусства на различных площадках (в частности, в Доме художника на Кузнецком мосту, во Дворце молодёжи, в выставочном зале на Солянке). Активно освещала концерты российских рок-групп.

В 1987 году была соорганизатором первого аукциона молодых художников в Советском Фонде культуры.

Телевидение

На телевидение Елена Курляндцева пришла работать в 1993 году. С октября 1993 по апрель 2001 года — художественный обозреватель по культуре телеканала «НТВ». Делала репортажи о событиях в сфере искусства. Работала для информационной программы «Сегодня», а также для программ «Намедни» с Леонидом Парфёновым и «Итоги» с Евгением Киселёвым. Являлась автором и ведущей телепрограммы «Культпросвет». Один из её репортажей, снятый в Переделкино в 2000 году, был посвящён 40-й годовщине со дня смерти Пастернака.

В апреле 2001 года, в свете событий вокруг перехода НТВ под контроль «Газпром-Медиа», Курляндцева вместе с командой Евгения Киселёва перешла работать на телеканал ТВ-6 в качестве культурного обозревателя программ «Сейчас» и «Итоги».

С июня 2002 по июнь 2003 года продолжила работать культурным обозревателем в тех же программах, но уже на телеканале ТВС. Этот телеканал был создан весной 2002 года журналистским коллективом, ранее работавшим на телеканалах НТВ и ТВ-6.

В последние годы Елена Курляндцева снимала культурные обозрения для программ «Вести» и «Вести недели» на телеканале «Россия».

Смерть

В январе 2004 года была госпитализирована с раком лёгких четвёртой степени. 25 мая 2005 года Елена Курляндцева скончалась в своей квартире в Москве после продолжительной тяжёлой болезни (рак лёгких). Похоронили Елену Курляндцеву 28 мая 2005 года на Аксиньинском кладбище.

Была замужем, осталась дочь Ольга Курляндцева — журналист, работает в «РИА Новости», ведёт в ЖЖ блог.

Библиография

• «Визит в мастерскую художника». М.: «Знание», 1990;
• В 2006 году вышла книга «Курля», куда были включены тексты статей Курляндцевой о культуре и телевизионных сюжетов, подготовленных ей в период с 1993 по 2003 год. Также в этой книге можно найти воспоминания о ней коллег и близких.

Ссылки

• [www.gif.ru/people/kurlyandtseva/ Российские критики: Елена Курляндцева]
• [www.echo.msk.ru/programs/beseda/17390/ Елена Курляндцева на радиостанции «Эхо Москвы». Обсуждение событий вокруг телеканала «ТВ 6»]

Отрывок, характеризующий Курляндцева, Елена Георгиевна

Этого то Дрона Алпатыч, приехавший из разоренных Лысых Гор, призвал к себе в день похорон князя и приказал ему приготовить двенадцать лошадей под экипажи княжны и восемнадцать подвод под обоз, который должен был быть поднят из Богучарова. Хотя мужики и были оброчные, исполнение приказания этого не могло встретить затруднения, по мнению Алпатыча, так как в Богучарове было двести тридцать тягол и мужики были зажиточные. Но староста Дрон, выслушав приказание, молча опустил глаза. Алпатыч назвал ему мужиков, которых он знал и с которых он приказывал взять подводы.
Дрон отвечал, что лошади у этих мужиков в извозе. Алпатыч назвал других мужиков, и у тех лошадей не было, по словам Дрона, одни были под казенными подводами, другие бессильны, у третьих подохли лошади от бескормицы. Лошадей, по мнению Дрона, нельзя было собрать не только под обоз, но и под экипажи.
Алпатыч внимательно посмотрел на Дрона и нахмурился. Как Дрон был образцовым старостой мужиком, так и Алпатыч недаром управлял двадцать лет имениями князя и был образцовым управляющим. Он в высшей степени способен был понимать чутьем потребности и инстинкты народа, с которым имел дело, и потому он был превосходным управляющим. Взглянув на Дрона, он тотчас понял, что ответы Дрона не были выражением мысли Дрона, но выражением того общего настроения богучаровского мира, которым староста уже был захвачен. Но вместе с тем он знал, что нажившийся и ненавидимый миром Дрон должен был колебаться между двумя лагерями – господским и крестьянским. Это колебание он заметил в его взгляде, и потому Алпатыч, нахмурившись, придвинулся к Дрону.
– Ты, Дронушка, слушай! – сказал он. – Ты мне пустого не говори. Его сиятельство князь Андрей Николаич сами мне приказали, чтобы весь народ отправить и с неприятелем не оставаться, и царский на то приказ есть. А кто останется, тот царю изменник. Слышишь?
– Слушаю, – отвечал Дрон, не поднимая глаз.
Алпатыч не удовлетворился этим ответом.
– Эй, Дрон, худо будет! – сказал Алпатыч, покачав головой.
– Власть ваша! – сказал Дрон печально.
– Эй, Дрон, оставь! – повторил Алпатыч, вынимая руку из за пазухи и торжественным жестом указывая ею на пол под ноги Дрона. – Я не то, что тебя насквозь, я под тобой на три аршина все насквозь вижу, – сказал он, вглядываясь в пол под ноги Дрона.
Дрон смутился, бегло взглянул на Алпатыча и опять опустил глаза.
– Ты вздор то оставь и народу скажи, чтобы собирались из домов идти в Москву и готовили подводы завтра к утру под княжнин обоз, да сам на сходку не ходи. Слышишь?
Дрон вдруг упал в ноги.
– Яков Алпатыч, уволь! Возьми от меня ключи, уволь ради Христа.
– Оставь! – сказал Алпатыч строго. – Под тобой насквозь на три аршина вижу, – повторил он, зная, что его мастерство ходить за пчелами, знание того, когда сеять овес, и то, что он двадцать лет умел угодить старому князю, давно приобрели ему славу колдуна и что способность видеть на три аршина под человеком приписывается колдунам.
Дрон встал и хотел что то сказать, но Алпатыч перебил его:
– Что вы это вздумали? А?.. Что ж вы думаете? А?
– Что мне с народом делать? – сказал Дрон. – Взбуровило совсем. Я и то им говорю…
– То то говорю, – сказал Алпатыч. – Пьют? – коротко спросил он.
– Весь взбуровился, Яков Алпатыч: другую бочку привезли.
– Так ты слушай. Я к исправнику поеду, а ты народу повести, и чтоб они это бросили, и чтоб подводы были.
– Слушаю, – отвечал Дрон.
Больше Яков Алпатыч не настаивал. Он долго управлял народом и знал, что главное средство для того, чтобы люди повиновались, состоит в том, чтобы не показывать им сомнения в том, что они могут не повиноваться. Добившись от Дрона покорного «слушаю с», Яков Алпатыч удовлетворился этим, хотя он не только сомневался, но почти был уверен в том, что подводы без помощи воинской команды не будут доставлены.
И действительно, к вечеру подводы не были собраны. На деревне у кабака была опять сходка, и на сходке положено было угнать лошадей в лес и не выдавать подвод. Ничего не говоря об этом княжне, Алпатыч велел сложить с пришедших из Лысых Гор свою собственную кладь и приготовить этих лошадей под кареты княжны, а сам поехал к начальству.

Х
После похорон отца княжна Марья заперлась в своей комнате и никого не впускала к себе. К двери подошла девушка сказать, что Алпатыч пришел спросить приказания об отъезде. (Это было еще до разговора Алпатыча с Дроном.) Княжна Марья приподнялась с дивана, на котором она лежала, и сквозь затворенную дверь проговорила, что она никуда и никогда не поедет и просит, чтобы ее оставили в покое.
Окна комнаты, в которой лежала княжна Марья, были на запад. Она лежала на диване лицом к стене и, перебирая пальцами пуговицы на кожаной подушке, видела только эту подушку, и неясные мысли ее были сосредоточены на одном: она думала о невозвратимости смерти и о той своей душевной мерзости, которой она не знала до сих пор и которая выказалась во время болезни ее отца. Она хотела, но не смела молиться, не смела в том душевном состоянии, в котором она находилась, обращаться к богу. Она долго лежала в этом положении.
Солнце зашло на другую сторону дома и косыми вечерними лучами в открытые окна осветило комнату и часть сафьянной подушки, на которую смотрела княжна Марья. Ход мыслей ее вдруг приостановился. Она бессознательно приподнялась, оправила волоса, встала и подошла к окну, невольно вдыхая в себя прохладу ясного, но ветреного вечера.
«Да, теперь тебе удобно любоваться вечером! Его уж нет, и никто тебе не помешает», – сказала она себе, и, опустившись на стул, она упала головой на подоконник.
Кто то нежным и тихим голосом назвал ее со стороны сада и поцеловал в голову. Она оглянулась. Это была m lle Bourienne, в черном платье и плерезах. Она тихо подошла к княжне Марье, со вздохом поцеловала ее и тотчас же заплакала. Княжна Марья оглянулась на нее. Все прежние столкновения с нею, ревность к ней, вспомнились княжне Марье; вспомнилось и то, как он последнее время изменился к m lle Bourienne, не мог ее видеть, и, стало быть, как несправедливы были те упреки, которые княжна Марья в душе своей делала ей. «Да и мне ли, мне ли, желавшей его смерти, осуждать кого нибудь! – подумала она.
Княжне Марье живо представилось положение m lle Bourienne, в последнее время отдаленной от ее общества, но вместе с тем зависящей от нее и живущей в чужом доме. И ей стало жалко ее. Она кротко вопросительно посмотрела на нее и протянула ей руку. M lle Bourienne тотчас заплакала, стала целовать ее руку и говорить о горе, постигшем княжну, делая себя участницей этого горя. Она говорила о том, что единственное утешение в ее горе есть то, что княжна позволила ей разделить его с нею. Она говорила, что все бывшие недоразумения должны уничтожиться перед великим горем, что она чувствует себя чистой перед всеми и что он оттуда видит ее любовь и благодарность. Княжна слушала ее, не понимая ее слов, но изредка взглядывая на нее и вслушиваясь в звуки ее голоса.
– Ваше положение вдвойне ужасно, милая княжна, – помолчав немного, сказала m lle Bourienne. – Я понимаю, что вы не могли и не можете думать о себе; но я моей любовью к вам обязана это сделать… Алпатыч был у вас? Говорил он с вами об отъезде? – спросила она.
Княжна Марья не отвечала. Она не понимала, куда и кто должен был ехать. «Разве можно было что нибудь предпринимать теперь, думать о чем нибудь? Разве не все равно? Она не отвечала.