Курс, Александр Львович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Александр Львович Курс (2 марта 1892, Гродно — 30 декабря 1937, Коммунарка, Московская область) — советский журналист, драматург, сценарист.





Биография

Сын военного фельдшера Брестской крепости (Брест-Литовск). Гимназистом вступил в нелегальную марксистскую организацию. В конце 1906 г. года арестован, через семь месяцев сослан в Нарымский край, где вошёл в круг ссыльных большевиков под руководством Я. М. Свердлова.

По возвращении из ссылки в 1911 г. эмигрировал Лондон, где за шесть лет в совершенстве овладел английским языком, работал репортёром частных изданий. В 1918 г. вернулся в Россию и вскоре перебрался в Одессу. После двухдневного задержания гетманской полицией ушёл в подполье, взяв псевдоним «А. Юрченко». В июле сумел выбраться из Одессы, занятой белыми войсками, и оказался в расположении 45-й стрелковой дивизии 12-й Красной армии, с которой по тылам противника выходил из окружения.

Член ВКП(б) с 1919. Принимал участие в сражениях с войсками Юденича, белополяками. Работал в Политотделе 12-й армии, печатался в армейской газете под псевдонимом «А. Юрченко». 12 июня 1920 г. назначен редактором киевской газеты «Красная армия».

По предложению комиссара 12-й армии С. Сырцова, назначенного секретарём Одесского губкома ВКП(б), с января 1921 г. стал редактором одесской партийно-хозяйственной газеты «Станок». В том же году выпустил первую книгу «Красноармейская лирика» о творчестве некоторых красноармейских поэтов. С 1922 г. — ответственный секретарь газеты «Коммунист» органа ЦК КП(б) Украины.

В 1924 г. по вызову Сырцова, переведённого в Москву заведующим отделом ЦК ВКП(б) и редактором журнала «Коммунистическая революция», приехал в столицу, став инструктором Агитпропотдела ЦК ВКП(б). Одновременно редактировал журнал «Журналист», позже — газету «Кино» и журнал «Экран». В 1927 г. выпустил свою первую книгу о кино «Самое могущественное».

В конце 1926 г. вместе с Сырцовым, назначенным секретарём Сибирского краевого комитета ВКП(б), уехал в Новосибирск. Инструктор, затем заместитель заведующего отдела печати Сибкрайкома ВКП(б). С декабря 1927 по декабрь 1929 — отв. редактор газеты «Советская Сибирь» и редактор нового литературно-публицистического журнала «Настоящее».

В ноябре 1930 исключён из ВКП(б) по обвинению в поддержке т. н. «право-левацкого блока Сырцова-Ломинадзе»; был восстановлен[1].

1 июля 1937 года арестован, 30 декабря приговорён ВКВС СССР к высшей мере наказания и в тот же день расстрелян. Реабилитирован 27 октября 1956 г.[2]

Фильмография

Напишите отзыв о статье "Курс, Александр Львович"

Примечания

  1. [magazines.russ.ru/sib/2011/2/pa15-pr.html С. Папков Организация писателей Сибири и НКВД: погром 1936 года. //Сибирские огни, 2011, № 2]
  2. [lists.memo.ru/d19/f238.htm Архив НИПЦ «Мемориал», Москва]

Ссылки

Отрывок, характеризующий Курс, Александр Львович

– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.