Кусков, Владимир Владимирович
Поделись знанием:
Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.
– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.
Графиня сжала руку дочери, закрыла глаза и затихла на мгновение. Вдруг она с непривычной быстротой поднялась, бессмысленно оглянулась и, увидав Наташу, стала из всех сил сжимать ее голову. Потом она повернула к себе ее морщившееся от боли лицо и долго вглядывалась в него.
– Наташа, ты меня любишь, – сказала она тихим, доверчивым шепотом. – Наташа, ты не обманешь меня? Ты мне скажешь всю правду?
Наташа смотрела на нее налитыми слезами глазами, и в лице ее была только мольба о прощении и любви.
– Друг мой, маменька, – повторяла она, напрягая все силы своей любви на то, чтобы как нибудь снять с нее на себя излишек давившего ее горя.
И опять в бессильной борьбе с действительностью мать, отказываясь верить в то, что она могла жить, когда был убит цветущий жизнью ее любимый мальчик, спасалась от действительности в мире безумия.
Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день, следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула. Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.
– Как я рада, что ты приехал. Ты устал, хочешь чаю? – Наташа подошла к ней. – Ты похорошел и возмужал, – продолжала графиня, взяв дочь за руку.
– Маменька, что вы говорите!..
– Наташа, его нет, нет больше! – И, обняв дочь, в первый раз графиня начала плакать.
Княжна Марья отложила свой отъезд. Соня, граф старались заменить Наташу, но не могли. Они видели, что она одна могла удерживать мать от безумного отчаяния. Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню.
Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Пети оторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети, заставшего ее свежей и бодрой пятидесятилетней женщиной, она вышла из своей комнаты полумертвой и не принимающею участия в жизни – старухой. Но та же рана, которая наполовину убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.
Душевная рана, происходящая от разрыва духовного тела, точно так же, как и рана физическая, как ни странно это кажется, после того как глубокая рана зажила и кажется сошедшейся своими краями, рана душевная, как и физическая, заживает только изнутри выпирающею силой жизни.
Так же зажила рана Наташи. Она думала, что жизнь ее кончена. Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность ее жизни – любовь – еще жива в ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь.
Последние дни князя Андрея связали Наташу с княжной Марьей. Новое несчастье еще более сблизило их. Княжна Марья отложила свой отъезд и последние три недели, как за больным ребенком, ухаживала за Наташей. Последние недели, проведенные Наташей в комнате матери, надорвали ее физические силы.
Однажды княжна Марья, в середине дня, заметив, что Наташа дрожит в лихорадочном ознобе, увела ее к себе и уложила на своей постели. Наташа легла, но когда княжна Марья, опустив сторы, хотела выйти, Наташа подозвала ее к себе.
– Мне не хочется спать. Мари, посиди со мной.
– Ты устала – постарайся заснуть.
– Нет, нет. Зачем ты увела меня? Она спросит.
– Ей гораздо лучше. Она нынче так хорошо говорила, – сказала княжна Марья.
Наташа лежала в постели и в полутьме комнаты рассматривала лицо княжны Марьи.
«Похожа она на него? – думала Наташа. – Да, похожа и не похожа. Но она особенная, чужая, совсем новая, неизвестная. И она любит меня. Что у ней на душе? Все доброе. Но как? Как она думает? Как она на меня смотрит? Да, она прекрасная».
– Маша, – сказала она, робко притянув к себе ее руку. – Маша, ты не думай, что я дурная. Нет? Маша, голубушка. Как я тебя люблю. Будем совсем, совсем друзьями.
И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи. Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.
С этого дня между княжной Марьей и Наташей установилась та страстная и нежная дружба, которая бывает только между женщинами. Они беспрестанно целовались, говорили друг другу нежные слова и большую часть времени проводили вместе. Если одна выходила, то другаябыла беспокойна и спешила присоединиться к ней. Они вдвоем чувствовали большее согласие между собой, чем порознь, каждая сама с собою. Между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба: это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга.
Иногда они молчали целые часы; иногда, уже лежа в постелях, они начинали говорить и говорили до утра. Они говорили большей частию о дальнем прошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманием отворачивавшаяся от этой жизни, преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанной любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение, потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде непонятную ей добродетель. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.
Они всё точно так же никогда не говорили про него с тем, чтобы не нарушать словами, как им казалось, той высоты чувства, которая была в них, а это умолчание о нем делало то, что понемногу, не веря этому, они забывали его.
Наташа похудела, побледнела и физически так стала слаба, что все постоянно говорили о ее здоровье, и ей это приятно было. Но иногда на нее неожиданно находил не только страх смерти, но страх болезни, слабости, потери красоты, и невольно она иногда внимательно разглядывала свою голую руку, удивляясь на ее худобу, или заглядывалась по утрам в зеркало на свое вытянувшееся, жалкое, как ей казалось, лицо. Ей казалось, что это так должно быть, и вместе с тем становилось страшно и грустно.
Один раз она скоро взошла наверх и тяжело запыхалась. Тотчас же невольно она придумала себе дело внизу и оттуда вбежала опять наверх, пробуя силы и наблюдая за собой.
Другой раз она позвала Дуняшу, и голос ее задребезжал. Она еще раз кликнула ее, несмотря на то, что она слышала ее шаги, – кликнула тем грудным голосом, которым она певала, и прислушалась к нему.
Она не знала этого, не поверила бы, но под казавшимся ей непроницаемым слоем ила, застлавшим ее душу, уже пробивались тонкие, нежные молодые иглы травы, которые должны были укорениться и так застлать своими жизненными побегами задавившее ее горе, что его скоро будет не видно и не заметно. Рана заживала изнутри. В конце января княжна Марья уехала в Москву, и граф настоял на том, чтобы Наташа ехала с нею, с тем чтобы посоветоваться с докторами.
После столкновения при Вязьме, где Кутузов не мог удержать свои войска от желания опрокинуть, отрезать и т. д., дальнейшее движение бежавших французов и за ними бежавших русских, до Красного, происходило без сражений. Бегство было так быстро, что бежавшая за французами русская армия не могла поспевать за ними, что лошади в кавалерии и артиллерии становились и что сведения о движении французов были всегда неверны.
Люди русского войска были так измучены этим непрерывным движением по сорок верст в сутки, что не могли двигаться быстрее.
Чтобы понять степень истощения русской армии, надо только ясно понять значение того факта, что, потеряв ранеными и убитыми во все время движения от Тарутина не более пяти тысяч человек, не потеряв сотни людей пленными, армия русская, вышедшая из Тарутина в числе ста тысяч, пришла к Красному в числе пятидесяти тысяч.
Быстрое движение русских за французами действовало на русскую армию точно так же разрушительно, как и бегство французов. Разница была только в том, что русская армия двигалась произвольно, без угрозы погибели, которая висела над французской армией, и в том, что отсталые больные у французов оставались в руках врага, отсталые русские оставались у себя дома. Главная причина уменьшения армии Наполеона была быстрота движения, и несомненным доказательством тому служит соответственное уменьшение русских войск.
Вся деятельность Кутузова, как это было под Тарутиным и под Вязьмой, была направлена только к тому, чтобы, – насколько то было в его власти, – не останавливать этого гибельного для французов движения (как хотели в Петербурге и в армии русские генералы), а содействовать ему и облегчить движение своих войск.
Но, кроме того, со времени выказавшихся в войсках утомления и огромной убыли, происходивших от быстроты движения, еще другая причина представлялась Кутузову для замедления движения войск и для выжидания. Цель русских войск была – следование за французами. Путь французов был неизвестен, и потому, чем ближе следовали наши войска по пятам французов, тем больше они проходили расстояния. Только следуя в некотором расстоянии, можно было по кратчайшему пути перерезывать зигзаги, которые делали французы. Все искусные маневры, которые предлагали генералы, выражались в передвижениях войск, в увеличении переходов, а единственно разумная цель состояла в том, чтобы уменьшить эти переходы. И к этой цели во всю кампанию, от Москвы до Вильны, была направлена деятельность Кутузова – не случайно, не временно, но так последовательно, что он ни разу не изменил ей.
Кутузов знал не умом или наукой, а всем русским существом своим знал и чувствовал то, что чувствовал каждый русский солдат, что французы побеждены, что враги бегут и надо выпроводить их; но вместе с тем он чувствовал, заодно с солдатами, всю тяжесть этого, неслыханного по быстроте и времени года, похода.
Но генералам, в особенности не русским, желавшим отличиться, удивить кого то, забрать в плен для чего то какого нибудь герцога или короля, – генералам этим казалось теперь, когда всякое сражение было и гадко и бессмысленно, им казалось, что теперь то самое время давать сражения и побеждать кого то. Кутузов только пожимал плечами, когда ему один за другим представляли проекты маневров с теми дурно обутыми, без полушубков, полуголодными солдатами, которые в один месяц, без сражений, растаяли до половины и с которыми, при наилучших условиях продолжающегося бегства, надо было пройти до границы пространство больше того, которое было пройдено.
В особенности это стремление отличиться и маневрировать, опрокидывать и отрезывать проявлялось тогда, когда русские войска наталкивались на войска французов.
Так это случилось под Красным, где думали найти одну из трех колонн французов и наткнулись на самого Наполеона с шестнадцатью тысячами. Несмотря на все средства, употребленные Кутузовым, для того чтобы избавиться от этого пагубного столкновения и чтобы сберечь свои войска, три дня у Красного продолжалось добивание разбитых сборищ французов измученными людьми русской армии.
Толь написал диспозицию: die erste Colonne marschiert [первая колонна направится туда то] и т. д. И, как всегда, сделалось все не по диспозиции. Принц Евгений Виртембергский расстреливал с горы мимо бегущие толпы французов и требовал подкрепления, которое не приходило. Французы, по ночам обегая русских, рассыпались, прятались в леса и пробирались, кто как мог, дальше.
| Владимир Владимирович Кусков | |
 | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: |
д. Екатериновка, Барятинский район, Смоленская область, РСФСР[1] |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Страна: |
СССР, Россия |
| Научная сфера: | |
| Место работы: |
Уральский государственный университет, Московский государственный университет |
| Учёная степень: | |
| Учёное звание: | |
| Альма-матер: | |
| Научный руководитель: | |
| Известен как: |
автор классического учебника «История древнерусской литературы» |
Влади́мир Влади́мирович Куско́в (1920—1999) — советский и российский филолог, литературовед, специалист по древнерусской литературе. Доктор филологических наук, профессор.
Содержание
Биография
Родился 31 июля 1920 года в деревне Екатериновка Барятинского района Смоленской области[1]. Мать — учительница, отец — юрист, дед — священник. В 1933 году отец был репрессирован. В 1937 году после окончания школы поступил на литературный факультет МИФЛИ. Занимался в семинаре по древнерусской литературе под руководством Н. К. Гудзия. В 1941 году ушёл на фронт переводчиком. После демобилизации в декабре 1945 года поступил в аспирантуру МГУ. Окончил аспирантуру в 1949 году, однако диссертация завершена не была.
С 1949 года В. В. Кусков заведовал кафедрой русской и зарубежной литературы УрГУ им. А. М. Горького. Здесь он читал почти все кафедральные курсы, руководил студенческими работами. В 1953 году защитил кандидатскую диссертацию. В 1959 году вместе с выдающимся лингвистом А. К. Матвеевым организовал первую археографическую экспедицию на Урале (позднее экспедиционная работа была продолжена филологами и историками, а её результатом явилось появление крупнейшей коллекции старообрядческих книг, хранящейся ныне в УрГУ).
С 1969 года и до конца жизни — на кафедре истории русской литературы филологического факультета МГУ. В 1980 году защитил докторскую диссертацию по древнерусской агиографии. С 1984 года — профессор. В 1969—1970 годах читал лекции в Варшаве, в 1973—1974 годах — в университете Огайо, в 1982—1983 годах — в университете Хельсинки. Под его руководством защищены около 30 кандидатских диссертаций.
Научная работа
В. В. Кусков — крупнейший специалист в области истории древнерусской литературы. Тяготея к традициям культурно-исторической школы (Н. С. Тихонравова, в первую очередь), В. В. Кусков исследовал эстетику и поэтику древнерусской прозы во взаимодействии «элитарной», «книжной» и «низовой», «народной» культур. Исследовал динамику жанрового мышления средневековой русской литературы, её взаимодействие с изобразительным искусством. В докторской диссертации описал иерархию типов житий в соответствии с типами святости, сложившимися в ценностном комплексе мировоззрения человека того времени. Отдельные работы — по рецепции древнерусской культуры и литературы в творчестве А. С. Пушкина, Н. В. Гоголя, А. Н. Некрасова, Л. Н. Толстого, Ф. М. Достоевского, А. Блока, М. Горького и др.
Популяризатор древнерусской литературы, он издал словарь-справочник «Литература и культура Древней Руси», а также классический учебник «История древнерусской литературы». Публиковал и способствовал публикации текстов памятников и переизданию классических работ отечественных ученых-медиевистов.
Библиография научных трудов В. В. Кускова
- Рец.: Адрианова-Перетц В. П. Очерки поэтического стиля Древней Руси. М.; Л.,1947 // Советская книга. 1948. 7. С. 91-93.
- Степенная книга как литературный памятник XVI в. АКД. М., 1952.
- Рец.: Молодые голоса. (Молодые голоса: Стихи и рассказы. Свердловск, 1951 // Уральский современник. 1952. 2. С. 275-277.
- Выдающийся русский писатель-демократ Д. Н. Мамин-Сибиряк // Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк. Рассказы и очерки. Свердловск, Сто лет со дня рождения: 1852 - 1952. Свердловск, 1953. С. 7-16.
- Мамин-Сибиряк - обличитель капитализма // Д. Н. Мамин-Сибиряк. Рассказы и очерки. Свердловск, 1953. С. 3-8.
- Летопись уральской жизни // Урал. 1957. 1. С. 226-232.
- Писатель, критик, педагог: К 60-летию со дня рождения К. В. Боголюбова // Урал. 1957. 2. С. 196-202.
- Рец.: Новое исследование о Мамине-Сибиряке. (Груздев А. Д. Н. Мамин-Сибиряк: Критико-биографический очерк. М., 1958) // Урал. 1958. 9. С. 181-182.
- Из наблюдений над стилем Степенной книги // Учен. зап. Уральского гос. ун-та. Вып. 28. Свердловск, 1959. С. 259-292.
- Рец.: Полезная книга (Прянишников Н. Е. Проза Льва Толстого. Оренбург, 1959) // Урал. 1961. 3. С. 174-175.
- Юбилейные конференции (К 150-летию со дня рождения В. Г. Белинского. Резюме выступлений на филол. фак-те Уральского ун-та) // Урал. 1961. 8. С. 177-178.
- Курс лекций по истории древнерусской литературы: Учеб. пособие для студентов-заочников филол. фак-та. Свердловск, 1962.
- Североуральская археографическая экспедиция 1959 г. // ТОДРЛ М.; Л., 1962.
- В. Г. Белинский и «Слово о полку Игореве» // Проблемы историко-литературного процесса. Свердловск, 1965. С. 140-147.
- Традиции Н. В. Гоголя в исторической повести Д. Н. Мамина-Сибиряка «Охонины брови» // Свердловский литературный музей им. Д. Н. Мамина-Сибиряка. Доклады 1964. Свердловск, 1965. С. 38-51.
- История древнерусской литературы. Курс лекций: (Учеб. пособие для студентов гум. фак-тов гос. ун-тов и пед. ин-тов). 2-е изд. М., 1966.
- Мир Льва Толстого на экране // Вечерний Свердловск. 1966. 12 ноября.
- На лекциях и в семинаре МИФЛИ // Воспоминания о Николае Каллиниковиче Гудзии. М., 1968. С. 56-64.
- Древнерусская литература и искусство в оценке М. Горького // Роль М. Горького в развитии советской и мировой культуры. Тезисы докладов. М., 1968. С. 15-18.
- Представления о прекрасном в древнерусской литературе // Проблемы изучения художественного произведения: (Методология, поэтика, методика). Тезисы докладов. Ч. 1. М., 1968. С. 52-54.
- Дионисий - «читатель» жития Алексия // ТОДРЛ. М.; Л., 1969. Т. 24. С. 175-179.
- Дар ученого университету. (О передаче б-ки Н. К. Гудзия науч. б-ке МГУ) Вестник МГУ сер. 10. Филология. 1969. 1969. 3. С. 95-96.
- Представления о безобразном в древнерусской литературе // Проблемы стиля, метода и направления в изучении и преподавании художественной литературы. М., 1969. С. 55-56.
- Ленинская концепция народничества и проблемы народа в русской литературе второй половины XIX века // Slavia Orientalis. 1970. 4. S. 347-361.
- Ф. М. Достоевский и древнерусская литература // Przeglad Humanistyczny. 1971. 5. S. 1-14.
- Некоторые вопросы взаимосвязи литературы и искусства Древней Руси // Jezyk Rosyjski. 1971. 1. S. 48-53.
- Обсуждение проблем социалистического реализма // Вестник МГУ. Сер. 9. Филология. 1971. 3. С. 88-90.
- Мотивы древнерусской литературы в романе Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы» // Вестник МГУ. Сер. 9. Филология 1971. 5. С. 22-28.
- Представление о прекрасном в древнерусской литературе // Проблемы теории и истории литературы // Проблемы идейно-эстетического анализа художественной литературы в вузовский курсах М., 1972. С. 43-45.
- Программа курса «История русской литературы» для гос. ун-тов. Спец. рус.яз. и лит-ра М., 1972.
- Филологические факультета университетов к 50-летию образования СССР Филол. фак-т Моск ун-та // Филологические науки. 1972. 6. С. 99-102.
- Мотивы древнерусской литературы в русской романтической поэзии первой четверти XIX века. М., 1973. (Докл. на Международном съезде славистов).
- Пьесы школьных театров Москвы / Изд. подгот. О. А. Державина, А. С. Демин, В. В. Кусков и др. Под ред. А. С. Демина. М., 1974.
- В университете штата Огайо // Вестник МГУ. Сер. 9. Филология. 1975. 4. С. 495-498.
- «Слово о полку Игореве» и изобразительное искусство // Вестник МГУ. Сер. 9. Филология. 1976. 3. С. 25-30.
- История древнерусской литературы: (Учебник для филол. спец-тей ун-тов и спец-ти «Журналистика»). 3-е изд., испр. и доп. М., 1977.
- Пламенное слово: Проза и поэзия Древней Руси / Сост.: В. В. Кусков, С. С. Жемайтис; Под общ. ред. В. В. Кускова М., 1978.
- Связь поэтической образности «Слова о полку Игореве» с памятниками церковной и дидактической письменности XI - XII вв. // «Слово о полку Игореве». Памятники литературы и искусства XI - XVII веков. М., 1978. С. 69-86.
- Николай Каллиникович Гудзий (1887—1960) // Вестник МГУ. Сер. 9. Филология. 1979. 6. С. 62-65.
- Вячеслав Федорович Ржига (1883—1960) // Вестник МГУ. С. 66-69.
- У истоков русской литературы: Краткий очерк развития литературы Древней Руси // Русский язык за рубежом. 1979. 2. С. 99-106; 3. С. 107-113; 4. С. 115-119.
- Великий подвиг русского народа (к 600-летию Куликовской битвы) // Русская речь. — 1980. — № 4. — С. 46-51.
- Знаменательное событие русской истории (о Куликовской битве) // Русский язык за рубежом. 1980. 4. С. 46-51.
- Жанры и стили древнерусской литературы XI - первой половины XIII в. АДД. М., 1980.
- Осмысление поэтических образов древнерусской литературы в цикле стихотворений А. Блока «На поле Куликовом» // Вестник МГУ Сер. (. Филология. 1980. 6. С. 12-17.
- A History of Old Russian Literature / Trasl. from the Russ. by Ronald Vroon. Moskow, 1980.
- На Непрядве: К 600-летию исторической битвы на поле Куликовом: Сб. / Общ. ред., вступ. ст. и примеч. М., 1980.
- Куликовская битва в русской литературе XV - начала XX в. // Там же. С. 5-24.
- Ретроспективная историческая аналогия в произведениях Куликовского цикла // Куликовская битва в литературе и искусстве. М., 1980. С. 39-51.
- Характер средневекового миросозерцания и система жанров древнерусской литературы XI - первой половины XIII века // Вестник МГУ. Сер. 9. Филология. 1981. С. 3-12.
- Мать городов русских // Русский язык за рубежом. 1982. 4. С. 100-107.
- Жанровое своеобразие Киево-Печерского патерика // Методология литературоведческих исследований. Praha, 1982. С.38-47.
- История древнерусской литературы: Учебник для студентов филол. спец-тейун-тов. 4-е изд., испр. и доп. М., 1982.
- Древнерусские предания (XI - XVI вв.) / Сост, вступ. ст. и коммент В.В. Кускова. Подгот. древнерус. текста и пер. В. В. Кускова, В. А. Грихина, Г. Ю. Филипповского. М., 1982.
- Эстетические представления в Древней Руси // Эстетика и жизнь. М., 1982. Вып. 7. С. 121-141.
- Мотивы и образы древнерусской литературы в творчестве Ф. М. Достоевского // Труды по рус. яз. и лит. Вып. 4. Каф. рус. яз. ун-та Ювяскуля. Ювяскуля, 1982. С. 2-11.
- Рец.: Изучение текста. (Лихачев Д. С. Текстология: На материале русской литературы X - XVII веков.Л., 1983) // Вопросы литературы. 1984. 4. С. 90-96.
- Сражающееся Слово //Русская речь. 1985. 4. С. 3-7.
- Рец.: Живое Слово. (Слово о полку Игореве. Свердловск, 1985) // Урал. ; 7. С. 186-188.
- Древнерусская литература в исследованиях. Хрестоматия: Учеб. пособие для филол. спец-тей вузов / Сост. В. В. Кусков. М., 1986.
- История древнерусской литературы: Учеб пособие для студентов пед ин-тов / В. В. Кусков, Н. И. Прокофьев. Л., 1987.
- Крещение Руси и древнерусская литература // Русский язык за рубежом. 1988. 4. С. 99-113.
- Введение христианства на Руси и древнерусская литература // Вестник МГУ. Сер. 9. Филология. 1988. 4. С. 12-19.
- Теория и практика литературоведческих и лингвистических исследований: Сб. ст. / Под ред. В. В. Кускова, Л. В. Златоустовой. М., 1988.
- Историческая аналогия событий и героев «Слова о полку Игореве» // «Слово о полку Игореве»: Комплексные исследования. М., 1988. С. 62-79.
- Культура и просвещение в X - первой половине XIII века: Школы древнерусского государства // Очерки истории школы и педагогической мысли народов СССР с древнейших времен до конца XVII века. М., 1989. С. 30-39.
- Поэтическая фразеология «Изборника 1076 года // Герменевтика древнерусской литературы. М., 1989. Сб. 1. С. 52-75.
- «Язык» древнерусской культуры // Slavia Orientalis. 1969. ¾. S. 311-324.
- О социологическом изучении древнерусской агиографии // Вестник МГУ. Сер. 9. Филология. 1990. 2. С. 3-12.
- Россов усердный защитник (Александре Ярославиче Невском) // Русский язык за рубежом. 1991. 1. С. 93-98.
- Светлое Христово Воскресенье // Русский язык за рубежом. 1991. 2 С. 5-19.
- Первые святые на Руси // Советская библиография. 1991. 4. С. 50-53.
- Осенне-зимний народный календарь // Русский язык за рубежом. 1991. 5. С. 4-13.
- «Благодатный воспитатель русского народного духа» (К 600-летию со дня смерти Сергия Радонежского) // Советская библиография. 1992. 1. С. 40-43.
- «Добрый страдалец за Русскую землю» (О Владимире Мономахе) // Советская библиография. 1992. 2. С. 46-50.
- Святой князь-воин (Александр Невский) // Библиография. 1992. ¾. С. 53-56.
- В. Ф. Ржига. Гармония речи «Слова о полку Игореве» (пер. с укр. и публ.) // Герменевтика древнерусской литературы. М., 1992. Сб. 5. С. 5-29.
- Из истории русской культуры. Осенне-зимний календарь. Сентябрь-октябрь // Русский язык за рубежом. 1992. 3. С. 31-42.
- Андрей Николаевич Робинсон (1917-1993) // Российский литературоведческий журнал. 1993. 2. С. 264-265.
- Критические раздумья о современных научных изданиях памятников древнерусской литературы // Вестник МГУ Сер. 9. Филология. 1993. 5. С. 36-37. (В соавторстве с Н. И. Прокофьевым)
- Литература и культура Древней Руси. Словарь-справочник / О. А. Анисомова, В. В. Кусков, М. П. Одесский, П. В. Пятнов. Под ред. В. В. Кускова. М., 1994.
- Н. К. Гудзий — создатель первого советского вузовского учебника по истории древнерусской литературы // Герменевтика древнерусской литературы. М., 1994. Сб. 6. Ч. 2. С. 476-484.
- Юбилей Веры Александровны Апухтиной // Вестник МГУ. Сер. 9. Филология. 1995. 1. С. 139-140. (В соавторстве с О. С. Октябрьской)
- Повести о трагических событиях отечественной истории // Русская словесность. 1996. 1. С. 7-13.
- Связь времен. О связях древнерусской литературы с литературой Нового времени (XVIII - первая половина XIX в.) (К 90-летию со дня рождения академика Д. С. Лихачева) // Вестник МГУ сер. 9. Филология. 1996. 4. С. 22-33.
- Повести о начале Москвы // Русская словесность. 1997. 3. С. 7-11.
- Проблемы историзма древнерусской литературы XI - XII вв. // ТОДРЛ. СПб., 1997. Т. 50. С. 303-309.
- Роль православия в становлении развития древнерусской культуры // Освобождение от догм. История русской литературы: состояние и пути изучения. М., 1997. Т. 1. С. 108-122.
- Роль Афона в развитии культуры Древней Руси XI - XVII вв. // Культура славян и Русь. М., 1998. С. 238-248.
- Древнерусская литература и наша современность // Вестник Литературного института имени А. М. Горького. М., 1998. С. 26-34.
- История древнерусской литературы: Учебник для филол. спе-тей. вузов. 6-е изд., испр. и доп. М., 1998.
- Достижения и просчеты русской медиевистики // Литературоведение на пороге XXI века. М., 1998. С. 270-276.
- Молитва у А.С. Пушкина // Вестник МГУ. Сер. 9. Филология. 1999. 2. С. 7-11.
- Православные мотивы в поэзии Н. А. Некрасова // Русская литература XIX века и христианство. М., 1999. С. 134-140.
- А. С. Пушкин и древнерусская литература // Русский язык за рубежом. 1999. 2. С. 36-45.
- Учительная литература // Российская педагогическая энциклопедия. М., 1999. Т. 2.. С. 492-494.
Напишите отзыв о статье "Кусков, Владимир Владимирович"
Примечания
- ↑ 1 2 Ныне — Барятинский район, Калужская область, Россия.
Ссылки
- Конявская Е. Л. [nature.web.ru/db/msg.html?mid=1187850 Владимир Владимирович Кусков — учёный и учитель] // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. — 2000. — № 1. — С. 105—118.
- [feb-web.ru/feb/slovenc/es/es3/es3-1241.htm В. В. Кусков]// Энциклопедия «Слова о полку Игореве»
Отрывок, характеризующий Кусков, Владимир Владимирович
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.
– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.
Графиня сжала руку дочери, закрыла глаза и затихла на мгновение. Вдруг она с непривычной быстротой поднялась, бессмысленно оглянулась и, увидав Наташу, стала из всех сил сжимать ее голову. Потом она повернула к себе ее морщившееся от боли лицо и долго вглядывалась в него.
– Наташа, ты меня любишь, – сказала она тихим, доверчивым шепотом. – Наташа, ты не обманешь меня? Ты мне скажешь всю правду?
Наташа смотрела на нее налитыми слезами глазами, и в лице ее была только мольба о прощении и любви.
– Друг мой, маменька, – повторяла она, напрягая все силы своей любви на то, чтобы как нибудь снять с нее на себя излишек давившего ее горя.
И опять в бессильной борьбе с действительностью мать, отказываясь верить в то, что она могла жить, когда был убит цветущий жизнью ее любимый мальчик, спасалась от действительности в мире безумия.
Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день, следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула. Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.
– Как я рада, что ты приехал. Ты устал, хочешь чаю? – Наташа подошла к ней. – Ты похорошел и возмужал, – продолжала графиня, взяв дочь за руку.
– Маменька, что вы говорите!..
– Наташа, его нет, нет больше! – И, обняв дочь, в первый раз графиня начала плакать.
Княжна Марья отложила свой отъезд. Соня, граф старались заменить Наташу, но не могли. Они видели, что она одна могла удерживать мать от безумного отчаяния. Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню.
Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Пети оторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети, заставшего ее свежей и бодрой пятидесятилетней женщиной, она вышла из своей комнаты полумертвой и не принимающею участия в жизни – старухой. Но та же рана, которая наполовину убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.
Душевная рана, происходящая от разрыва духовного тела, точно так же, как и рана физическая, как ни странно это кажется, после того как глубокая рана зажила и кажется сошедшейся своими краями, рана душевная, как и физическая, заживает только изнутри выпирающею силой жизни.
Так же зажила рана Наташи. Она думала, что жизнь ее кончена. Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность ее жизни – любовь – еще жива в ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь.
Последние дни князя Андрея связали Наташу с княжной Марьей. Новое несчастье еще более сблизило их. Княжна Марья отложила свой отъезд и последние три недели, как за больным ребенком, ухаживала за Наташей. Последние недели, проведенные Наташей в комнате матери, надорвали ее физические силы.
Однажды княжна Марья, в середине дня, заметив, что Наташа дрожит в лихорадочном ознобе, увела ее к себе и уложила на своей постели. Наташа легла, но когда княжна Марья, опустив сторы, хотела выйти, Наташа подозвала ее к себе.
– Мне не хочется спать. Мари, посиди со мной.
– Ты устала – постарайся заснуть.
– Нет, нет. Зачем ты увела меня? Она спросит.
– Ей гораздо лучше. Она нынче так хорошо говорила, – сказала княжна Марья.
Наташа лежала в постели и в полутьме комнаты рассматривала лицо княжны Марьи.
«Похожа она на него? – думала Наташа. – Да, похожа и не похожа. Но она особенная, чужая, совсем новая, неизвестная. И она любит меня. Что у ней на душе? Все доброе. Но как? Как она думает? Как она на меня смотрит? Да, она прекрасная».
– Маша, – сказала она, робко притянув к себе ее руку. – Маша, ты не думай, что я дурная. Нет? Маша, голубушка. Как я тебя люблю. Будем совсем, совсем друзьями.
И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи. Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.
С этого дня между княжной Марьей и Наташей установилась та страстная и нежная дружба, которая бывает только между женщинами. Они беспрестанно целовались, говорили друг другу нежные слова и большую часть времени проводили вместе. Если одна выходила, то другаябыла беспокойна и спешила присоединиться к ней. Они вдвоем чувствовали большее согласие между собой, чем порознь, каждая сама с собою. Между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба: это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга.
Иногда они молчали целые часы; иногда, уже лежа в постелях, они начинали говорить и говорили до утра. Они говорили большей частию о дальнем прошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманием отворачивавшаяся от этой жизни, преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанной любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение, потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде непонятную ей добродетель. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.
Они всё точно так же никогда не говорили про него с тем, чтобы не нарушать словами, как им казалось, той высоты чувства, которая была в них, а это умолчание о нем делало то, что понемногу, не веря этому, они забывали его.
Наташа похудела, побледнела и физически так стала слаба, что все постоянно говорили о ее здоровье, и ей это приятно было. Но иногда на нее неожиданно находил не только страх смерти, но страх болезни, слабости, потери красоты, и невольно она иногда внимательно разглядывала свою голую руку, удивляясь на ее худобу, или заглядывалась по утрам в зеркало на свое вытянувшееся, жалкое, как ей казалось, лицо. Ей казалось, что это так должно быть, и вместе с тем становилось страшно и грустно.
Один раз она скоро взошла наверх и тяжело запыхалась. Тотчас же невольно она придумала себе дело внизу и оттуда вбежала опять наверх, пробуя силы и наблюдая за собой.
Другой раз она позвала Дуняшу, и голос ее задребезжал. Она еще раз кликнула ее, несмотря на то, что она слышала ее шаги, – кликнула тем грудным голосом, которым она певала, и прислушалась к нему.
Она не знала этого, не поверила бы, но под казавшимся ей непроницаемым слоем ила, застлавшим ее душу, уже пробивались тонкие, нежные молодые иглы травы, которые должны были укорениться и так застлать своими жизненными побегами задавившее ее горе, что его скоро будет не видно и не заметно. Рана заживала изнутри. В конце января княжна Марья уехала в Москву, и граф настоял на том, чтобы Наташа ехала с нею, с тем чтобы посоветоваться с докторами.
После столкновения при Вязьме, где Кутузов не мог удержать свои войска от желания опрокинуть, отрезать и т. д., дальнейшее движение бежавших французов и за ними бежавших русских, до Красного, происходило без сражений. Бегство было так быстро, что бежавшая за французами русская армия не могла поспевать за ними, что лошади в кавалерии и артиллерии становились и что сведения о движении французов были всегда неверны.
Люди русского войска были так измучены этим непрерывным движением по сорок верст в сутки, что не могли двигаться быстрее.
Чтобы понять степень истощения русской армии, надо только ясно понять значение того факта, что, потеряв ранеными и убитыми во все время движения от Тарутина не более пяти тысяч человек, не потеряв сотни людей пленными, армия русская, вышедшая из Тарутина в числе ста тысяч, пришла к Красному в числе пятидесяти тысяч.
Быстрое движение русских за французами действовало на русскую армию точно так же разрушительно, как и бегство французов. Разница была только в том, что русская армия двигалась произвольно, без угрозы погибели, которая висела над французской армией, и в том, что отсталые больные у французов оставались в руках врага, отсталые русские оставались у себя дома. Главная причина уменьшения армии Наполеона была быстрота движения, и несомненным доказательством тому служит соответственное уменьшение русских войск.
Вся деятельность Кутузова, как это было под Тарутиным и под Вязьмой, была направлена только к тому, чтобы, – насколько то было в его власти, – не останавливать этого гибельного для французов движения (как хотели в Петербурге и в армии русские генералы), а содействовать ему и облегчить движение своих войск.
Но, кроме того, со времени выказавшихся в войсках утомления и огромной убыли, происходивших от быстроты движения, еще другая причина представлялась Кутузову для замедления движения войск и для выжидания. Цель русских войск была – следование за французами. Путь французов был неизвестен, и потому, чем ближе следовали наши войска по пятам французов, тем больше они проходили расстояния. Только следуя в некотором расстоянии, можно было по кратчайшему пути перерезывать зигзаги, которые делали французы. Все искусные маневры, которые предлагали генералы, выражались в передвижениях войск, в увеличении переходов, а единственно разумная цель состояла в том, чтобы уменьшить эти переходы. И к этой цели во всю кампанию, от Москвы до Вильны, была направлена деятельность Кутузова – не случайно, не временно, но так последовательно, что он ни разу не изменил ей.
Кутузов знал не умом или наукой, а всем русским существом своим знал и чувствовал то, что чувствовал каждый русский солдат, что французы побеждены, что враги бегут и надо выпроводить их; но вместе с тем он чувствовал, заодно с солдатами, всю тяжесть этого, неслыханного по быстроте и времени года, похода.
Но генералам, в особенности не русским, желавшим отличиться, удивить кого то, забрать в плен для чего то какого нибудь герцога или короля, – генералам этим казалось теперь, когда всякое сражение было и гадко и бессмысленно, им казалось, что теперь то самое время давать сражения и побеждать кого то. Кутузов только пожимал плечами, когда ему один за другим представляли проекты маневров с теми дурно обутыми, без полушубков, полуголодными солдатами, которые в один месяц, без сражений, растаяли до половины и с которыми, при наилучших условиях продолжающегося бегства, надо было пройти до границы пространство больше того, которое было пройдено.
В особенности это стремление отличиться и маневрировать, опрокидывать и отрезывать проявлялось тогда, когда русские войска наталкивались на войска французов.
Так это случилось под Красным, где думали найти одну из трех колонн французов и наткнулись на самого Наполеона с шестнадцатью тысячами. Несмотря на все средства, употребленные Кутузовым, для того чтобы избавиться от этого пагубного столкновения и чтобы сберечь свои войска, три дня у Красного продолжалось добивание разбитых сборищ французов измученными людьми русской армии.
Толь написал диспозицию: die erste Colonne marschiert [первая колонна направится туда то] и т. д. И, как всегда, сделалось все не по диспозиции. Принц Евгений Виртембергский расстреливал с горы мимо бегущие толпы французов и требовал подкрепления, которое не приходило. Французы, по ночам обегая русских, рассыпались, прятались в леса и пробирались, кто как мог, дальше.
Категории:
- Родившиеся 31 июля
- Родившиеся в 1920 году
- Персоналии по алфавиту
- Родившиеся в Барятинском районе
- Умершие 31 июля
- Умершие в 1999 году
- Умершие в Москве
- Доктора филологических наук
- Учёные по алфавиту
- Филологи по алфавиту
- Филологи России
- Филологи СССР
- Филологи XX века
- Литературоведы по алфавиту
- Литературоведы СССР
- Литературоведы России
- Литературоведы XX века
- Преподаватели Уральского университета
- Преподаватели филологического факультета МГУ
- Исследователи древнерусской литературы
- Авторы учебников литературы
