Кустов, Алексей Фёдорович

Алексей Фёдорович Кустов
Дата рождения	17 декабря 1905(1905-12-17)
Место рождения	деревня Усадище, Палкинская волость, Псковский уезд, Псковская губерния, Российская империя
Дата смерти	8 декабря 1962(1962-12-08) (56 лет)
Место смерти	Москва, РСФСР, СССР
Принадлежность	Российская империя Российская империя РСФСР РСФСР СССР СССР
Род войск	Сухопутные войска
Годы службы	1927—1959
Звание
Командовал	380-й стрелковой дивизии
Сражения/войны	Советско-финская война Великая Отечественная война
Награды и премии

Алексей Фёдорович Кустов (17 декабря 1905 — 8 декабря 1962) — советский военачальник, генерал-майор (1944), командир 380-й стрелковой дивизии (1943—1945), участник Советско-финской и Великой Отечественной войны, Командор Ордена Британской Империи (1944).

Биография

Алексей Фёдорович Кустов родился в декабре 1905 года в деревне Усадище Псковского уезда, ныне сельского поселения «Палкинская волость», Палкинский район, Псковская область Россия) в крестьянской семье. Вместе с тремя братьями с детства работал, а в 12 лет был отдан в ученики к портному. С 14 лет, по воспоминаниям его дочери, «он уже шил верхнюю одежду для крестьян всей округи».

Военная служба

15 ноября 1927 года призван в РККА и направлен в 167-й стрелковый полк 56-й стрелковой дивизии ЛВО в город Псков, после окончания полковой школы с октября 1928 года служил там же младшим командиром и старшиной. С ноября 1930 года в том же полку временно командовал хозяйственной и стрелковой ротами. Член ВКП(б) с 1930 года. После окончания курсов «Выстрел» с марта 1933 года — командовал учебным взводом, а с июня 1935 года — учебной ротой.

16 августа 1936 года Постановлением ЦИК и СНК СССР за отличные показатели в боевой и политической подготовке он был награждён своей первой наградой — орденом Красной Звезды.

В сентябре 1937 года поступил в Военную академию имени М. В. Фрунзе, как отличник учёбы, был выпущен досрочно и направлен в действующую армию на финскую войну. В марте 1940 года, по окончанию войны назначен помощником начальника 1-го (оперативного) отдела штаба 65-го стрелкового корпуса. В июне переведен на должность начальника 1-го (оперативного) отделения штаба прежней 56-й стрелковой дивизии, входившей в это время в состав ЗапОВО и дислоцировавшейся в город Гродно.

Великая Отечественная война

В начале войны дивизия в составе 4-го стрелкового корпуса 3-й армии Западного фронта вела тяжелые оборонительные бои в районе Гродно, Лида, Новогрудок. С 30 июня она находилась в окружении, где фактически была разгромлена. После выхода из окружения в августе А. Ф. Кустов был назначен на ту же должность в 137-ю стрелковую дивизию. Ее части в это время в составе 13-й армии вели тяжелые бои на шоссе Кричев — Рославль, обеспечивая отход войск армии на новый рубеж. В районе г. Сураж дивизия попала в окружение и с 18 по 25 августа пробивалась на соединение к своим войскам, затем была сосредоточена в лесах юго-восточнее Трубчевска. После пополнения с 1 сентября 1941 г. она была подчинена 3-й армии Брянского фронта и в ее составе приняла участие в Орловско-Брянской оборонительной операции и в оборонительных операциях битвы под Москвой на тульском направлении (с 11 ноября в составе Юго-Западного, с 24 декабря — Брянского фронтов).

С 13 по 20 ноября 1941 года в должности начальника 1-го отдела штаба 137-й стрелковой дивизии майор Кустов находился непосредственно в войсках 771-го стрелкового полка на рубеже в деревень Верхний Изрог — Яблоново (Каменского района Тульской области), умело оказывал влияние на ход боя, помогая командирам всех степеней управлять боем. В момент прорыва противника в районе деревни Медведки Кустов был послан для организации контратаки, имея при себе оперативные документы; несмотря на то, что противник был в 10 метрах от него и пытался захватить его в плен, под сильным огнём Кустов сумел сохранить документы и выполнить поставленную задачу. Командиром 137-й сд полковником Гришиным был представлен к ордену Красной Звезды, командующий 3-й армией Герой Советского Союза генерал-майор Крейзер повысил награду до ордена Красного знамени, но Приказом по войскам Брянского фронта № 11/Н от 31.01.1942 майор Кустов награждён медалью «За отвагу».

В декабре 1941 года с дивизией участвовал в Елецкой наступательной операции, а с февраля 1942 года исполнял должность начальника штаба этой же дивизии. В июне назначен начальником оперативного отдела штаба 3-й армии.

5 марта 1943 года врио командира 20 тк полковник Д. М. Гриценко подписал приказ № 014 о переформировании 116 оморсбр на штат № 010/420-010/431 отдельной мотострелковой бригады. 24 марта 1943 года командир 20 тк полковник Н. А. Юплин подписал приказ № 037 о вступлении в должность командира 116-я морской стрелковой бригады подполковника Кустова Алексея Фёдоровича. 28 марта 1943 года части и подразделения бригады вышли в резерв войск Брянского фронта и вместе с другими частями 20 тк вошли в состав Верховьевского гарнизона. 31 марта 1943 года командиру бригады А. Ф. Кустову присвоено воинское звание полковник. В середине апреля командир бригады полковник А. Ф. Кустов написал ходатайство на имя командира 20 тк Н. А. Юплина о присвоении бригаде почётного наименования «Тихоокеанская» в целях продолжения традиций моряков-тихоокеанцев и отдания долга памяти перед погибшими товарищами, но последующее расформирование бригады не позволило этому воплотиться.

24 июня 1943 года в самый разгар подготовки к Курской битве Кустов назначен командиром 380-й стрелковой дивизии. С 12 по 17 июля 1943 года в ходе Орловской наступательной операции 380-я стрелковая дивизия под командованием полковника Кустова прорвала сильно укреплённый рубеж противника в районе Вяжи Новосильского района Орловской области и в результате наступления заняла свыше 20 населенных пунктов, уничтожила более 4000 и захватила в плен 74 немецких солдат и офицеров. Также было захвачено 30 орудий разных калибров, 13 самоходных пушек, 24 миномета, 492 автомашины, 7 тягачей, 57 мотоциклов, 12 лошадей, большое количество боеприпасов и другого имущества. В этих боях Кустов был ранен. Командующий 3-й армией генерал-лейтенантом Горбатов представил комдива Кустова к ордену Суворова II степени, однако приказом по войскам Брянского фронта № 55/Н от 27.07.1943 года полковник Кустов был награждён орденом Красного Знамени.

По орловской земле его дивизия прошла через Орёл от деревни Вяжи Новосильского района. Бойцы его 380-й стрелковой дивизии, разведчики В. И. Образцов и И. Д. Санько, в 2 часа 30 минут 5 августа 1943 г. водрузили флаг освобождения над домом № 11 (13) по ул. Московской города Орла. Только за 26 дней боев на орловской земле 2198 бойцов и командиров 380-й дивизии А. Ф. Кустова были награждены орденами и медалями. В честь героев 380-й стрелковой дивизии, а также бойцов 5-й, 129-й, 308-й стрелковых дивизий и поддерживавших их танковых соединений 5 августа 1943 г. столица салютовала 12 артиллерийскими залпами из 120 орудий.

В ознаменование одержанной победы и освобождения города Орла от гитлеровцев трём дивизиям, в числе которых была и 380-я, Приказом Верховного Главнокомандующего от 5 августа 1943 года было присвоено наименование «Орловских». После завершения Орловской наступательной операции «Кутузов» путь дивизии лежал дальше на запад.

С 7 августа 1943 года 380 сд находилась в обороне западнее Орла, затем с 8 сентября передана в состав 50-й армии под командованием генерал-лейтенанта Болдина для прорыва в числе войск армии обороны противника в районе города Киров (Калужская область). В ходе Брянской наступательной операции умело подготовив дивизию к выполнению поставленной перед ней задачи, Кустов в начале наступления успешно её выполнил. В дальнейшем, при развитии наступательных операций, с большой инициативой и настойчивостью приводил в жизнь решения командующего армией. В наступательных боях в условиях лесисто-болотистой местности отлично организовал их и руководил ими. В продолжении всей наступательной операции с сентября по декабрь 1943 года дивизия, вместе с войсками 50-й армии нанесла большой урон в живой силе и технике противника и вышла на западный берег реки Проня. В ходе этой операции частями дивизии были форсированны реки Десна, Ипуть, Сож, Проня. В феврале 1944 года полковник Кустов в числе других дивизий 50-й армии форсировал реку Днепр и участвовал в успешных боях по расширению плацдарма на западном берегу Днепра в районе Н. Быхов.

За отличное руководство частями 380-й стрелковой дивизии в наступательных операциях 1943—1944 годов, за личное мужество, проявленное в боевой обстановке, Кустов был награждён орденом Красного Знамени отдельным приказом по войскам 2-го Белорусского фронта № 058 от 19.06.1944, подписанным генералами Захаровым и Мехлисом.

3 июня 1944 года Кустову присвоено воинское звание генерал-майор.

В июле 1944 года, готовясь к прорыву обороны противника на реке Свилочь, Кустов, самоотверженно работая, правильно организовал взаимодействие частей дивизии и приданных ей средств, правильно расставил артиллерию, организовал связь для взаимодействия с соседними частями. Тщательно изучив дислокацию вражеских войск, правильно выбрал направление главного удара, смело и дерзко начал бой с яростно обороняющимся противником. Лично находясь в передовых подразделениях на главном направлении удара, проявил бесстрашие, смело влиял на ход боя, твёрдо и умело управлял 380-й стрелковой дивизией. В результате боя противник был выбит с занимаемого рубежа и за двое суток отброшен на 25 километров на запад. После прорыва организовал преследование противника и успешно провел дивизию на рубеж Чупрыново-Кузницы. И только через год за личное мужество, умелую организацию боя по прорыву обороны и форсированию водного рубежа Указом Президиума Верховного Совета СССР от 26.07.1945 генерал-майор Кустов был награждён орденом орденом Суворова II степени.

В конце 1944 года за 17 лет безупречной службы в рядах Советской (Рабоче-Крестьянской Красной) Армии был награждён вторым орденом Красной Звезды.

15 января 1945 года в ходе Млавско-Эльбингской наступательной операции севернее города Рожан, умело командуя вверенной ему 380-й стрелковой дивизией, прорвал сильно укрепленную полосу обороны противника и за шесть дней боёв, преодолевая промежуточные рубежи обороны противника на сильно пересеченной лесисто болотистой местности, продвинулся в глубину вражеской обороны на 36 километров, чем обеспечил успешное и быстрое продвижение другим соединениям 121-го стрелкового корпуса к границе с Восточной Пруссией. В этих боях дивизия уничтожила 1150 немецких солдат и офицеров, 32 пулемета, 7 орудий, 6 танков, захвачено в плен 70 вражеских солдат и офицеров. В этих боях Кустов был тяжело ранен, долго лежал в госпитале, перенёс несколько операций, ему была ампутирована нога.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 10.04.1945 генерал-майор Кустов был награждён орденом орденом Кутузова II степени.

За четыре года войны А. Ф. Кустов потерял на фронтах трёх братьев, сам был пять раз ранен.

Бывший политработник 380-й СД, полковник в отставке Ю. З. Валит в своей книге так рассказывал о своём командире:

«Высокого роста, крепкого телосложения, лицо смуглое, взгляд открытый. Всегда подтянутый и опрятный. Он прекрасно знал военное дело, и все сразу почувствовали в нём опытного, зрелого, требовательного командира. Полковник Кустов много времени проводил в батальонах, ротах, проверял всё до мелочей. Учил людей воевать, по-отечески заботился о них, не упускал ни малейшей возможности откровенно, душевно поговорить с солдатом. Его знал каждый боец, и он знал, можно сказать, всех. Память на людей у него была замечательная. И все люди полюбили его, поверили своему командиру».

— Валит Ю. З. Алтай — Орел — Мекленбург. — Барнаул, 1977.

Послевоенное время

После войны до декабря 1945 года продолжал лечиться в госпитале и в санатории «Архангельское», затем был назначен начальником Черниговского военного пехотного училища.

С июля 1946 года командовал 4-й отдельной гвардейской стрелковой Прилукской ордена Ленина Краснознаменной ордена Богдана Хмельницкого бригадой КВО.

С марта 1947 года назначен начальником 4-го отдела Управления боевой подготовки стрелковых войск, а с мая 1948 года исполнял должность начальника 6-го отдела Управления боевой подготовки Сухопутных войск.

В августе 1950 года переведен в Центральный комитет Всесоюзного совета ДОСАРМ начальником Управления военной подготовки.

19 мая 1959 года генерал-майор Кустов уволен в отставку по болезни, проживал в Москве. Умер 8 декабря 1962 года, похоронен в Москве.

Награды

Ордена СССР

• орден Ленина (1952)
• три ордена Красного Знамени (27.07.1943, 19.06.1944, 1947)
• орден Суворова II степени (26.07.1945)
• орден Кутузова II степени (10.04.1945)
• два ордена Красной звезды (16.08.1938, 03.11.1944)

Медали СССР в т.ч

• «За отвагу» (31.01.1942)
• «За оборону Москвы»
• «За Победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»

Приказы (благодарности) Верховного Главнокомандующего, в которых отмечены Кустов А.Ф и 380-я СД под его командованием.

• За освобождение города Орел. 5 августа 1943 года № 2
• За форсированиие реки Днепр и за освобождение крупного областного центра Белоруссии города Могилев — оперативно важного узла обороны немцев на минском направлении, а также за овладение городами Шклов и Быхов. 28 июня 1944 года № 122
• За освобождение города и крепости Ломжа — важного опорного пункта обороны немцев на реке Нарев. 13 сентября 1944 года № 186

Иностранные награды

• Почётный командор ордена Британской империи, CBE (Великобритания) (1944).

Память

Решением исполнительного комитета городского Совета депутатов трудящихся города Орла № 862 от 30 ноября 1963 года, 2-я Силикатная улица, расположенная в Северном районе города, переименована в улицу Кустова.

Литература

• Коллектив авторов. Великая Отечественная: Комдивы. Военный биографический словарь. — М.: Кучково поле, 2015. — Т. 4. — С. 533—534 — 330 экз. — ISBN 978-5-9950-0602-2
• Валит Ю. З. Алтай — Орел — Мекленбург. — Барнаул, 1977.
• Улица Кустова // Их именами названы улицы города Орла: Рек. указ. литературы. — Вып. 1. — Орёл, 1977. — С. 29-30.
• Будков А. Д. Полководцы и военачальники Великой Отечественной войны 22 июня 1941 г. — 9 мая 1945 г.: Учебное пособие. — Орёл: издатель Александр Воробьев, 2005.

Ссылки

• [www.podvignaroda.mil.ru Общедоступный электронный банк документов «Подвиг Народа в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»]
• [www.orelcity.ru/print.php?id=1288 Агентство печати «Красная строка» (г. Орёл) — статья о А. Ф. Кустове]
• [www.morpeh.com/index.php?option=com_content&view=article&id=681:116-otdelnaya-morskaya-strilkovaya-brigada-2-go-formirovaniya&catid=183:podrazdeleniya-morskoj-pexoty-ktof&Itemid=114 116 отдельная морская стрелковая бригада 2-го формирования]

Отрывок, характеризующий Кустов, Алексей Фёдорович

– А, знамена! – сказал Кутузов, видимо с трудом отрываясь от предмета, занимавшего его мысли. Он рассеянно оглянулся. Тысячи глаз со всех сторон, ожидая его сло ва, смотрели на него.
Перед Преображенским полком он остановился, тяжело вздохнул и закрыл глаза. Кто то из свиты махнул, чтобы державшие знамена солдаты подошли и поставили их древками знамен вокруг главнокомандующего. Кутузов помолчал несколько секунд и, видимо неохотно, подчиняясь необходимости своего положения, поднял голову и начал говорить. Толпы офицеров окружили его. Он внимательным взглядом обвел кружок офицеров, узнав некоторых из них.
– Благодарю всех! – сказал он, обращаясь к солдатам и опять к офицерам. В тишине, воцарившейся вокруг него, отчетливо слышны были его медленно выговариваемые слова. – Благодарю всех за трудную и верную службу. Победа совершенная, и Россия не забудет вас. Вам слава вовеки! – Он помолчал, оглядываясь.
– Нагни, нагни ему голову то, – сказал он солдату, державшему французского орла и нечаянно опустившему его перед знаменем преображенцев. – Пониже, пониже, так то вот. Ура! ребята, – быстрым движением подбородка обратись к солдатам, проговорил он.
– Ура ра ра! – заревели тысячи голосов. Пока кричали солдаты, Кутузов, согнувшись на седле, склонил голову, и глаз его засветился кротким, как будто насмешливым, блеском.
– Вот что, братцы, – сказал он, когда замолкли голоса…
И вдруг голос и выражение лица его изменились: перестал говорить главнокомандующий, а заговорил простой, старый человек, очевидно что то самое нужное желавший сообщить теперь своим товарищам.
В толпе офицеров и в рядах солдат произошло движение, чтобы яснее слышать то, что он скажет теперь.
– А вот что, братцы. Я знаю, трудно вам, да что же делать! Потерпите; недолго осталось. Выпроводим гостей, отдохнем тогда. За службу вашу вас царь не забудет. Вам трудно, да все же вы дома; а они – видите, до чего они дошли, – сказал он, указывая на пленных. – Хуже нищих последних. Пока они были сильны, мы себя не жалели, а теперь их и пожалеть можно. Тоже и они люди. Так, ребята?
Он смотрел вокруг себя, и в упорных, почтительно недоумевающих, устремленных на него взглядах он читал сочувствие своим словам: лицо его становилось все светлее и светлее от старческой кроткой улыбки, звездами морщившейся в углах губ и глаз. Он помолчал и как бы в недоумении опустил голову.
– А и то сказать, кто же их к нам звал? Поделом им, м… и… в г…. – вдруг сказал он, подняв голову. И, взмахнув нагайкой, он галопом, в первый раз во всю кампанию, поехал прочь от радостно хохотавших и ревевших ура, расстроивавших ряды солдат.
Слова, сказанные Кутузовым, едва ли были поняты войсками. Никто не сумел бы передать содержания сначала торжественной и под конец простодушно стариковской речи фельдмаршала; но сердечный смысл этой речи не только был понят, но то самое, то самое чувство величественного торжества в соединении с жалостью к врагам и сознанием своей правоты, выраженное этим, именно этим стариковским, добродушным ругательством, – это самое (чувство лежало в душе каждого солдата и выразилось радостным, долго не умолкавшим криком. Когда после этого один из генералов с вопросом о том, не прикажет ли главнокомандующий приехать коляске, обратился к нему, Кутузов, отвечая, неожиданно всхлипнул, видимо находясь в сильном волнении.


8 го ноября последний день Красненских сражений; уже смерклось, когда войска пришли на место ночлега. Весь день был тихий, морозный, с падающим легким, редким снегом; к вечеру стало выясняться. Сквозь снежинки виднелось черно лиловое звездное небо, и мороз стал усиливаться.
Мушкатерский полк, вышедший из Тарутина в числе трех тысяч, теперь, в числе девятисот человек, пришел одним из первых на назначенное место ночлега, в деревне на большой дороге. Квартиргеры, встретившие полк, объявили, что все избы заняты больными и мертвыми французами, кавалеристами и штабами. Была только одна изба для полкового командира.
Полковой командир подъехал к своей избе. Полк прошел деревню и у крайних изб на дороге поставил ружья в козлы.
Как огромное, многочленное животное, полк принялся за работу устройства своего логовища и пищи. Одна часть солдат разбрелась, по колено в снегу, в березовый лес, бывший вправо от деревни, и тотчас же послышались в лесу стук топоров, тесаков, треск ломающихся сучьев и веселые голоса; другая часть возилась около центра полковых повозок и лошадей, поставленных в кучку, доставая котлы, сухари и задавая корм лошадям; третья часть рассыпалась в деревне, устраивая помещения штабным, выбирая мертвые тела французов, лежавшие по избам, и растаскивая доски, сухие дрова и солому с крыш для костров и плетни для защиты.
Человек пятнадцать солдат за избами, с края деревни, с веселым криком раскачивали высокий плетень сарая, с которого снята уже была крыша.
– Ну, ну, разом, налегни! – кричали голоса, и в темноте ночи раскачивалось с морозным треском огромное, запорошенное снегом полотно плетня. Чаще и чаще трещали нижние колья, и, наконец, плетень завалился вместе с солдатами, напиравшими на него. Послышался громкий грубо радостный крик и хохот.
– Берись по двое! рочаг подавай сюда! вот так то. Куда лезешь то?
– Ну, разом… Да стой, ребята!.. С накрика!
Все замолкли, и негромкий, бархатно приятный голос запел песню. В конце третьей строфы, враз с окончанием последнего звука, двадцать голосов дружно вскрикнули: «Уууу! Идет! Разом! Навались, детки!..» Но, несмотря на дружные усилия, плетень мало тронулся, и в установившемся молчании слышалось тяжелое пыхтенье.
– Эй вы, шестой роты! Черти, дьяволы! Подсоби… тоже мы пригодимся.
Шестой роты человек двадцать, шедшие в деревню, присоединились к тащившим; и плетень, саженей в пять длины и в сажень ширины, изогнувшись, надавя и режа плечи пыхтевших солдат, двинулся вперед по улице деревни.
– Иди, что ли… Падай, эка… Чего стал? То то… Веселые, безобразные ругательства не замолкали.
– Вы чего? – вдруг послышался начальственный голос солдата, набежавшего на несущих.
– Господа тут; в избе сам анарал, а вы, черти, дьяволы, матершинники. Я вас! – крикнул фельдфебель и с размаху ударил в спину первого подвернувшегося солдата. – Разве тихо нельзя?
Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.


Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.