Кустода

Кусто́да — слово, размещённое на нижнем поле страницы, и дублирующее первое слово на следующей. Использовалось в старых книгах для того, чтобы помочь переплётчику расположить страницы и тетради в правильном порядке.

Впервые кустоды появляются в средневековых рукописях. Использовались и в печатных книгах конца XV в. Наиболее часто встречаются в книгах XVI века. В конце XVIII в., в связи с изменениями в технологиях книгопечатания, кустоды уходят с книжных страниц.

О другой функции кустоды писал Теодор Лоу де Винн (Theodore Low De Vinne) в справочнике «Правильная композиция» (Correct Composition; 1901):

Более трёх веков печатники помещали на нижнем поле каждой страницы первое слово или первый слог следующей. Кустода должна была помогать читателю, делая более ясной связь между двумя страницами; но теперь кустоды не используются, и возвращать их никто не требует.

Колонтитулы в современных справочниках и словарях схожи с кустодой и, вероятно, ведут от неё своё происхождение, но выполняют другую роль: облегчают поиск слова в книге.

Библиография

• De Hamel, Christopher. Scribes and Illuminators. Toronto: University of Toronto Press, 1992. 41.
• De Vinne Theodore Low. The Practice of Typography: Correct Composition: A Treatise on Spelling Abbreviations, the Compounding and Division of Words, the Proper Use of Figures and Numerals, Italic and Capital Letters, Notes, Etc., With Observations on Punctuation and Proof-Reading. — Second. — New York: The Century Company, 1901.
• Gaskell, Gaskell. A New Introduction to Bibliography. Oxford: Clarendon Press, 1972. 52-53.
• McKerrow, Ronald B. An Introduction to Bibliography for Literary Students. Oxford: Clarendon Press, 1964. 82.
• Roberts, Matt T., and Don Etherington, [palimpsest.stanford.edu/don/don.html Bookbinding and the Conservation of books: A Dictionary of Descriptive Terminology]

Отрывок, характеризующий Кустода

Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.



Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.